Эстонцы в Верхнем Приобье в конце XIX — первой трети XX вв.: особенности поселений и домостроения

В Верхнем Приобье проживают представители различных этнических общностей, составляя группы, существенно отличающиеся как по культурным компонентам, так и по численности. Одной из малочисленных этнографических групп являются эстонцы. Тартусские исследователи выделяют на территории Западной Сибири основные современные районы расселения эстонцев как Омское поселение (Старый Ревель, Новый Ревель, Ивановка, Ковалево, Оконечниково, Семеновка, Розенталь, Золотая Нива, Великорусское) и деревни, расположенные рядом с Томском и Мариинском (Березовка, Лилленгофка, Вамболы, Койдула, Юрьевка, Кольцово). Вместе с тем, они отмечают недостаточность изученности Томского региона[2], плохо исследованы и поселения эстонцев, расположенные в Верхнем Приобье. Полевые работы автора, проведенные при поддержке РГНФ (грант № 99–01–00058) позволяют в какой-то мере восполнить имеющийся пробел и проследить особенности культуры жизнеобеспечения эстонцев в Сибири на примере формирования поселений и домостроения.

Появление эстонцев в Западной Сибири исследователи связывают с их ссылкой в начале XIX в. и добровольным переселением в поисках свободных земель после реформы 1861 г.[3] А. В. Кильков считает, что первые ссыльные эстонцы поселились в 1803 г. в д. Рыжково Пановской вол. Тюкалинского у. Тобольской губ.[4] А. Корб называет первой колонией лютеран в Сибири то же поселение, образованное, как она пишет, «приблизительно в 1804 г.», замечая, что суждения исследователей о дате основания деревни расходятся[5]. По ее мнению, первыми жителями деревни были крестьяне, высланные из Ямбургского уезда Ингерманландии, и лишь после принятия в 1820-х гг. постановлений, благоприятствующих переселениям в деревню стали прибывать и эстонцы. Указом царя 1845 г. Рыжково было определено как поселение, которое предназначалось для водворения лютеран в Западной Сибири, после чего население его стало быстро увеличиваться. Нехватка территории и плодородных земель вынудили представителей евангелической лютеранской церкви ходатайствовать перед правительством о выделении новых мест заселения. Такое место было выделено в Еланькинской волости на берегу р. Омь. Заселение его началось в 1861 г. c основанием д. Ревель.

Благодаря законам, принятым в 1856 г. в Эстляндии и в 1861 г. в Лифляндии, новому порядку выдачи паспортов открылась возможность более свободного перемещения крестьян на малозаселенные окраинные земли Российской империи. Переселенцам давали бесплатно или за небольшую цену государственные или казенные земли по 15 десятин на каждую мужскую душу. Исследователи выделяют несколько этапов переселенческого движения эстонцев[6]. В 1850–1860х гг. были активны миграции в Крым и Самару. Неурожай и голод 1867–1868 гг. в Прибалтике дали новый толчок к переселению. В 1880–1890е гг. — основными районами заселения стали Кавказ, Центральная Россия и Сибирь. В 1897 г. на сибирских территориях проживали уже 4082 эстонца, большей частью в Тобольской губернии (около 50 %)[7]. В 1907–1910 гг. — в Сибири наблюдался значительный приток выходцев с прибалтийских территорий, поощрявшийся мероприятиями политики аграрных преобразований П. А. Столыпина.

Статистические данные показывают, что в начале XX в. среди многонационального населения Сибири была заметная часть эстонцев[8]. Например, они составляли 14,4% населения поселков таежной зоны Томской губ.[9] В первое десятилетие XX в. на сибирских территориях было основано 44 эстонских поселения, а всего в 1860–1917 гг. в Западной Сибири их насчитывалось 67, что составляло 23, 9% от всех поселений эстонцев на территории России[10]. В переходном и таежном районах Томского у. Томской губ. по данным 1911–1912 гг. проживало 39 семей выходцев их Эстляндской губ., причем из них 13 переселились в 1909–1910 гг., 16 — в 1908 г., 10 — в 1904–1907 гг.[11] Разумеется, не все из них были этническими эстонцами; кроме того, оказываются неучтенными мигранты эстонского происхождения, проживавшие в Петербургской, Псковской губ., Южной Лифляндии и других районах, но сравнение с другими статистическими данными, в данном случае позволяет говорить и о переселениях именно эстонцев. К 1926 г. на сибирских территориях проживало уже около 31000 представителей этого народа[12].

В конце XIX — первой трети XX вв. в Томской губернии эстонские поселения располагались в переходном и таежном природно-климатическом районах — это Томский и Мариинский округа. Многие предки эстонцев, проживающих в Верхнем Приобье, приехали сюда в поисках возможности заниматься земледелием и животноводством. Новоселы старались приселиться к уже обосновавшимся здесь родственникам. Как правило, североэстонцы не задерживались в деревнях южноэстонцев, они и ныне живут в разных поселках. Наблюдалось несколько пренебрежительное отношение уроженцев севера Эстонии к южанам, которых называли «сету», по названию одного из районов их выхода[13], вместе с тем, южноэстонцы так называли русских или других нелютеран. Значительная часть мигрантов прежде, чем появлялась возможность обзавестись собственным хорошим хозяйством, нанимались батраками к зажиточным хозяевам.

Расселялись приехавшие, как правило, хуторами или подворными поселениями, во многом отличавшимися от русских деревень. Таковы были, например, Эстонские хутора Ояшинской вол., Линдовский поселок Алексеевской вол., Эстонский поселок Томского окр. Томской губ. (территория современного Болотнинского р-на Новосибирской обл.), образованные в 1907 г. В Эстонских хуторах было 17 хозяйств, 92 жителя, в усадьбах находилось 18 жилых построек и 39 хозяйственных, была построена маслодельня[14]. Линдовский поселок былбольше — 30 хозяйств с 130 жителями, там находились 29 жилищ, 49 дворовых построек, причем два хозяйства строений не имели. Кроме того, работали торговая лавка и мельница[15]. В Эстонском поселке было 33 хозяйства, 196 жителей, 38 жилых и 75 хозяйственных построек[16].

Рядом с поселениями эстонцев стояли сибирские старожильческие села, создавались переселенческие поселки со смешанным населением, появлялись поселки с компактным проживанием немцев. Русские крестьяне обобщенно называли поселки, где жили эстонцы, латыши и немцы «немецкими». Часто и в официальной документации можно обнаружить, что эстонцев называли немцами. Например, в справке о водворении от 22 октября 1910 г. заведующий переселенческим делом фон Штейн сообщал:

«…громадное большинство немцев-колонистов, водворенных в области, составляют выходцы из Приволжских губерний, Таврической и южных. Немцев же из Остзейского края (эсты, латыши) почти нет…»[17].

В местах проживания эстонцев, как правило, складывалась особая смешанная, подворно-общественная, система землепользования и создавалось два видахозяйств — мызовых и подворных. Мызные хозяйства составляли большинство и представляли собой группы отдельных хозяйств или хуторов, в которых вокруг усадеб сосредоточивались все земли крестьян. Границы каждой мызы, поля и дороги обязательно огораживались изгородью; рогатый скот и лошади содержались в теплых рубленых помещениях. Современники писали, что мызное устройство поселений резко отличалось от русских сел и вызывало недовольство русских крестьянок из среды переселенцев: «…не нравится, что у „немцев нет улицы“…»[18]. Сведения, полученные у наших информаторов в районах Верхнего Приобья, совпадают с данными отчета о командировке в Сибирь старшего помощника начальника отделения Канцелярии комитета министров Сосновского, посетившего летом 1899 г. Тарские урманы в Тобольской губ. Из этих двух источников становится ясно, что при мызном устройстве в пользовании всего общества оставлялась только некоторая часть леса (обычно от 4 до 6 дес. на душу мужского пола), все же остальные угодья разбивались на сплошные подворные участки по числу душ мужского пола в каждом отдельном дворе. При этом, поскольку в состав участков включались и неудобные земли, кроме совершенно негодных, то оставались некоторые излишки свободных земель, которые образовывали особый земельный фонд, поступавший в распоряжение общества на непредвиденные надобности, для таких случаев как, например, семейные разделы, увеличение народонаселения и т. п. Отличие подворных поселков от селений с общинным землепользованием заключалось в том, что в них в мирское пользование выделялись только леса, поскотина, выгон и излишние свободные земли, усадьбы же, пахоты и сенокосы поступали в подворное наследственное пользование отдельных домохозяев с соблюдением строгой уравнительности в распределении угодий.

Эстонцы, другие выходцы из Прибалтики, немцы привезли с собой не только новые земельные порядки и отношения, но и, как пишет Сосновский, «усовершенствованные приемы земледельческой культуры, поразительное трудолюбие, выносливость и настойчивость в работе»[19]. И далее:

«Благодаря такому багажу и оказанной им своевременно поддержке они в короткое время создали здесь целый ряд образцовых хозяйств, достигших уже завидного благосостояния…, …соседство благоустроенных мызовых и подворных хозяйств оказывает заметное культурное влияние на население окрестных переселенческих поселков, которое начинает уже понемногу перенимать кое-какие приемы у своих соседей…»[20].

Вместе с тем, не стоит переоценивать передовой характер эстонских хозяйств, большинству из них в полной мере были присущи и отсутствие механизации в ведении сельскохозяйстенных работ, и примитивность ручных орудий труда, что встречалось тогда в России повсеместно.

В 1935 г. в результате политики укрупнения жители эстонских хуторов Ояшинской и Алексеевской вол. Томского окр. Томской губ. были переведены в один поселок, получивший название Ново-Эстонка, а затем Эстонка. Население поселка составило несколько десятков семей, среди них были семьи Римант, Перле, Седлизких, Эрмиль, Ливок, Седлетских, Карлисон, Стримжа, Шик, Флорен, Ильмац, Мяпп, Парнс, Тэпсууда и др. Место для нового поселка было выбрано самими жителями на берегу реки Каменушки. Большое значение придавалось доступности для поселян воды, одним из необходимейших условий было близкое к поселению расположение естественного водоема или колодца. Поселившись на новом месте, эстонцы прежде всего принимались за расчистки под пахоту. Сравнивая с «российскими» переселенцами, многие из которых строили в первую очередь дома, современники сообщали, что колонисты-эстонцы «первую зиму проводили нередко в землянках и, только обзаведясь пашней, приступали к устройству постоянных жилищ»[21]. Во многих эстонских поселках вплоть до 1940-х гг. почти все избы были маленькие, крытые соломой, ограды усадеб делали из березовых прутьев.

В домостроении использовались местные строительные материалы. Для строительства часто привлекались мастера из старожилов, иногда покупали уже возведенный дом. В результате форма, внешний вид, внутренняя планировка большинства жилищ мало чем отличалась от сибирских построек. Иногда дома перевозили из других деревень, их разбирали по бревнам, а затем снова собирали на выбранном месте. Лесного материала было достаточно, поэтому у хозяев была возможность строить и самим, а для ведения больших строительных работ нанимали помощников. В наборе инструментов почти в каждой семье были необходимые для плотницких работ топор, фуганки, сверла.

Стены домов, как правило, были бревенчатыми. Их возводили из сосны или березы, отдавая предпочтение первой. Материал на дом рубили зимой, но определенного срока заготовки не устанавливали. Кроме того, строили и мазанки, которые строили из досок, обмазанных смесью глины с соломой.

Место для дома выбирали сами, кто где пожелал, никаких ограничений со стороны односельчан не было. Обязательно смотрели, чтобы место было ровное, без уклона, удобное для большого огорода. Жилище старались ориентировать окнами на солнечную сторону.

Фундамент дома делали из толстых бревен, а там, где были выходы горных пород или каменистые берега рек, то из камня. Если нужно было камни раздробить, то использовали известный старый способ. Под камнями разжигали огонь, нагревали их, а затем поливали водой из реки, чтобы они раскололись от перепада температур. Входные двери в доме устанавливали так, чтобы они открывались наружу. Окна делали сплошными или створчатыми, украшали наличниками.

При вселении в новый дом соблюдали ритуальные правила, которые должны были обеспечить в нем благополучную жизнь. Вначале вносили стол, хлеб и соль. Ящик (сундук) нельзя было заносить первым, по примете, это «гроб, мертвец будет». Первыми в новый дом заходили хозяин с хозяйкой. Новоселье устраивали лишь хозяева с достатком, обычно в этот день подавали водку, много браги. Было принято на праздник приглашать только «своих», всех родственников. Незваным идти было неприличным. Гости обязательно приносили хлеб, сало, с пустыми руками никто не шел.

Считалось грешным, неприличным здороваться через порог. Чтобы уберечь домочадцев, скот от сглаза эстонцы так же, как и русские сибиряки, в доме и стайке под порог прибивали подкову.

Среди жилых построек встречались однокамерные (одно жилое помещение — изба, хата), двухчастные («изба(хата) — сени(прихожая)»), двухкамерные (два жилых помещения, примыкающих друг к другу — пятистенок без сеней), трехчастные (два жилых помещения и сени — пятистенок с сенями(прихожей)), многокамерные (три и более жилых помещения и сени — крестовик и другие сложные формы). Больше всего было пятистенков с сенями. Они имели вытянутую форму и располагались торцом к улице, сени размещали вдоль длинной или короткой тыльной стороны здания. В семьях, где русский язык был принят в качестве внутрисемейного (основного или второго, дополнительного), для комнат дома были усвоены названия, бытовавшие в этом селе. Так, в эстонско-русских семьях комната с печью называлась избой, прихожкой, хатой, парадная комната без печи или с голладcкой печью(«галанкой») — горница, комната. В эстонско-немецких семьях комнату, где стояла печь, называли передней хатой, смежное ей помещение — задней хатой, там была спальня. В многокамерных домах помещения носили названия прихожей, кухни, спальни, зала.

Убранство в домах было скромным. Занавесок на окнах не было, кое-кто сам делал шторки из газет. В передней хате (избе) стоял стол, за которым собиралась вся семья за будничными трапезами, находились скамейки, табуретки, шкафчик для посуды, ящик. Большая битая из глины печь с плитой, как правило, располагалась справа от входа. Кое-кто складывал кирпичную печь. Обычно печи делали свои деревенские мастера («из немцев», например, в д. Эстонка работал печник Александр Цих). Печников щедро угощали после окончания работы, но денежного вознаграждения не было принято давать. Особое внимание уделялось первому затапливанию печи, когда, оценивая работу мастера, проверяли тягу.

В некоторых семьях в передней же хате (она была больше, чем другие помещения дома) стоял ткацкий станок, швейная машина «Зингер». В задней хате (горнице) располагались койки, стол, скамейки. Целый угол занимали скамейки с цветами — геранью, фикусом. В эстонско-немецких семьях место, где в задней комнате стояли столы, считалось почетным, туда приглашали гостей в праздники. Койки застилали самоткаными одеялами, пол покрывали многочисленными самодельными половиками. В эстонско-русских семьях, уступая желанию одного из супругов, устраивали божницу с иконами, хотя эстонцы-лютеране икон не имели. В этом случае, по правилам, принятым у православных крестьян, этот угол считался почетным (он назывался красным углом). Во время активизации атеистической пропаганды иконы убирали, но почетное место оставалось прежним.

Многие эстонцы имели ремесленную специальность, были сапожниками, кузнецами, печниками, суконщиками, сыроварами, что давало им дополнительный доход. Кроме того, каждая эстонская семья, как и сибирская старожильческая, засевала поля зерновыми, занималась животноводством, огородничеством, поэтому в усадьбах кроме жилых домов и бань, возводили постройки для хранения зерновых и содержания скота. По составу построек усадьбы эстонцев мало отличались от тех, что принадлежали старожилам. Многие хозяева с достатком строили амбары. Часто в усадьбе лишь амбар имел тесовую крышу, остальные постройки, включая дом, крыли соломой, камышом, иногда землей.

Для содержания лошадей, поголовья крупного рогатого скота, овец, свиней возводили пригоны, конюшни стайки, хлева. Стойла ориентировали так, чтобы животные головой были обращены «на утро» или «на обед», т.е. на восточную или южную сторону. Считалось, что если привязывать «на вечер» или «на ночь» (на запад или север), то скот будет сонный, поэтому так никогда не делали. Птицу — кур, гусей, уток, держали в стайках, а летом в открытых загонах или выпускали за пределы усадьбы. Крыши на этих хозяйственных постройках устраивали деревянные, соломенные, земляные, иногда обмазывали смесью глины с соломой.

Таким образом, в конце XIX — первой трети XX вв. на территории Верхнего Приобья на волне активного переселенческого движения из губерний Европейской России в Сибирь формируются поселения эстонцев, в результате чего начинает складываться своеобразный вариант культуры жизнеобеспечения. Многое из опыта, принесенного на сибирскую землю, сохранилось, но ряд традиций претерпел изменения, что можно наблюдать на примере развития поселений и домостроения.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Работа выполнена при поддержке РГНФ99–01–00058 «Малочисленные этнические группы некоренных народов Сибири: проблемы развития культуры жизнеобеспечения (на примере греков, эстонцев, белорусов» с использованием материалов Западносибирского этнографического отряда Института археологии и этнографии СО РАН 1998–1999 гг.
2. Korb A. Seitse kula Siberis. Tartu, 1998. pp.322.
3. Korb A. Seitse kula Siberis. Tartu, 1998. pp.322–323, Кильков А. В. Расселение эстонцев в Западной Сибири в XIX -начале XX вв.//III Конгресс этнографов и антропологов России: 8–11 июня 1999 г. Тезисы докладов. М., 1999. С.84–85.
4. Кильков А. В. Расселение эстонцев в Западной Сибири в XIX -начале XX вв.//III Конгресс этнографов и антропологов России: 8–11 июня 1999 г. Тезисы докладов. М., 1999. С.84.
5. Korb A. Seitse kula Siberis. Tartu, 1998. pp.322.
6. El oska raakimise moody konelda. Tartu, 1996.pp.227.
7. Кильков А. В. Расселение эстонцев в Западной Сибири в XIX -начале XX вв.//III Конгресс этнографов и антропологов России: 8–11 июня 1999 г. Тезисы докладов. М., 1999. С.85.
8. Сборник статистических сведений об экономическом положении переселенцев в Томской губернии. Томск, 1913. Вып.1. С.560.
9. Сборник статистических сведений об экономическом положении переселенцев в Томской губернии. Томск, 1913. Вып.1. С.59.
10. Кильков А. В. Расселение эстонцев в Западной Сибири в XIX -начале XX вв.//III Конгресс этнографов и антропологов России: 8–11 июня 1999 г. Тезисы докладов. М., 1999. С.85.
11. Сборник статистических сведений об экономическом положении переселенцев в Томской губернии. Томск, 1913. Вып.1. С.256–258.
12. El oska raakimise moody konelda. Tartu, 1996. pp.228.
13. El oska raakimise moody konelda. Tartu, 1996. pp.228.
14. Сборник статистических сведений об экономическом положении переселенцев в Томской губернии. Томск, 1913. Вып.1, 2. С.254.
15. Сборник статистических сведений об экономическом положении переселенцев в Томской губернии. Томск, 1913. Вып.1, 2. С.254.
16. Сборник статистических сведений об экономическом положении переселенцев в Томской губернии. Томск, 1913. Вып.2. С.255.
17. РГИА. Ф. 391. Оп. 4. Д. 235. Л. 18–21 об.
18. РГИА. Ф. 1273. Оп. 1. Д. 408. Л. 1–21.
19. РГИА. Ф. 1273. Оп. 1. Д. 408. Л. 1–21.
20. РГИА. Ф. 1273. Оп. 1. Д. 408. Л. 1–21.
21. РГИА. Ф. 1273. Оп. 1. Д. 408. Л. 1–21.