В богатейшем континууме отечественной национальной и региональной литературы есть сложные феномены, принадлежащие нескольким культурам и показывающие читателю чуждый, незнакомый ему мир сквозь призму другого, собственного мира . Один из таких феноменов — повесть Ч.Айтматова «Пегий пес, бегущий краем моря».
Ч.Айтматов (1928-2008) — классик киргизской и советской литератур, писавший по-киргизски и по-русски на разные национальные и общечеловеческие сюжеты. До сих пор не вполне понятно, по какой причине он вдруг обратился к сюжету, связанному с нивхами — жителями Сахалина. Можно думать, что здесь сыграла роль встреча с нивхским писателем В.Санги (р.1935), которому и посвящена повесть. Так или иначе, повесть Ч.Айтматова «Пегий пес, бегущий краем моря» была опубликована в 1977 г., встречена весьма положительно, была экранизирована.
Кадр из фильма «Пегий пес, бегущий краем моря»
Драматизм сюжета — в отношении охотников к морю, к смерти, к своим товарищам, к младшим. Этнографическая канва повести — в мифологии охотников, в их представлениях о морской хозяйке, Рыбе-женщине, а также в тонко показанном умении ориентироваться в море по направлению ветра, по звездам, по полету полярной совы, которая летает над открытым морем только по прямой с острова на остров. Само название повести, данное по месту, по горе над морем, ставит в центр повествования не людей, а мир в его единстве с ними — с доминантой вечного.
Вполне понятно, что такая повесть, появившаяся почти в пик застойного времени, раскрывала читателям совершенно особый мир — мир маленького народа, отважных морских охотников, народа, обладающего своими верованиями, своей удивительно глубокой философией жизни, ярко и драматично выраженным чувством заботы и ответственности старших за младших — детей, идущих по стопам отцов. Такой образ народа, культуры, образ мира, размещенный в чьем-то сознании, оказался как нельзя более востребованным и был по-своему новым в искусстве социалистического реализма. Литературная критика в отношении подобных произведений, вышедших из-под пера маститых авторов, всегда была благосклонной, обзор суждений критиков о «Пегом псе…» — дело будущего.
Произведения, столь яркие и масштабные, для многих читателей становятся авторитетным источником сведений о культуре описанного в них народа. Можно ли что-то извлечь из повести Айтматова о традиционной культуре нивхов? Лаконичное описание одежды, характеристика лодки, которую три года строил Орган из ствола огромного тополя, навыки морских охотников в определении направления движения в море — это не без труда извлекается из текста. Много места занимает духовный мир героев, их вера, культ Женщины-Рыбы, столь органично связываемый с традиционным занятием нивхов.
Возможно, проницательный читатель и заметил в повести Айтматова ряд странностей. Лодка охотником названа каяком, но каяк — это мешок из шкур морского зверя на каркасе и четыре человека в него не поместятся. По описанию лодка у охотников «долбленая из ствола могучего тополя», но такие лодки каяками не называются и на таких лодках в открытое море не выходят… Культ Женщины-Рыбы в специальном исследовании по мифологии нивхов [4] не отмечен. Винчестер вдруг оказывается однозарядным, требующим, чтобы в него вложили очередной патрон после одного выстрела — над такой деталью посмеются не только в Техасе, но и, к примеру, на Чукотке.
Кстати, именно на Чукотке эту повесть Ч.Айтматова должны были бы прочесть с особым пристрастием. Дело в том, что сюжет «Пегого пса…», подсказанный или рассказанный писателю Владимиром Санги, не оригинален — он явно заимствован из малоизвестного широкому читателю литературного континуума региональной северной прозы 1970-х годов. Источником его оказывается небольшая повесть магаданского писателя Владилена Леонтьева (1928-1988) «Не всегда прямой путь близок», опубликованная впервые в 1974 г. [2], и позже переработанная и выпущенная под названием «Пора охоты на моржей» в одноименном сборнике в 1984 г. Автор ее провел детство и юность на Чукотке в Уэлене, ходил в одну школу с Юрием Рытхэу, прекрасно знал чукотский язык и быт морских охотников, сам охотился с чукчами в море [1]. Его роман «Антымавле-торговый человек» до сих пор является лучшим их романов о Чукотке в отношении этнографической точности изображаемых картин и блестящим по сюжету, хотя он и не столь известен, как романы Т.Семушкина, Ю.Рытхэу, Н.Шундика. Надо помнить, что В.В.Леонтьев — не только литератор, но и ученый — этнограф и языковед, его описания культуры и быта чукчей безупречно точны и его литературые призведения становятся ценным этнографическим источником.
Сюжет рассказа В.В.Леонтьева — бригада охотников, выйдя на байдаре в море, не может вернуться домой из-за льда, отрезавшего байдару от берега, охотников сносит в Берингов пролив. По иронии судьбы только эта часть рассказа стала доступной читателям книги 1974 г. — как рассказывали автору статьи в Магаданском книжном издательстве в начале 1990-х годов, в Москве просто потеряли часть рукописи В.В.Леонтьева, где, очевидно, и находилось окончание рассказа. Только эта часть и составила завязку «Пегого пса…» вместе с началом удачной охоты. Но сам рассказ В.В.Леонтьева оказывается гораздо острее и драматичнее, чем айтматовская повесть.
Вот о чем думает у В.В.Леонтьева самый старший из охотников — Гиункеу:
«Кончить, что ли, все сразу?.. Все равно смерть в муках…» — размышлял он. Его лицо выражало горестную покорность судьбе. Гиункеу обвел взглядом вельбот, уставился в спины охотников. Вот Рультын не выдержал и свалился, сморенный сном и усталостью, крепко держа весло в руках. Ако тоже спал, но механически греб, не замечая, что весла давно уже нет в руках и оно плавало рядом в шуге…
«Ведь в Нунегнине видели нас,— не сводил глаз с мотора Эрмен,— неужели не сообщили в Кытрын? Должны же помочь…» Вдруг вельбот вздрогнул. Кто-то резко пересел с места на место. Эрмен обернулся и увидел, как Гиункеу достал из-под набортника винтовку, вогнал в ствол патрон, и поспешно запрятал ее обратно под брезент.
— Что это он? — насторожился Эрмен и догадался… Но сделал вид, что ничего не заметил, привстал, отвинтил пробку бачка с бензином и заглянул в него.
— Мэй, Гиункеу! Давай-ка дополним на всякий случай бачок.
Гиункеу вздрогнул, словно его в чем-то уличили, неохотно встал, перешагнул через банку и взялся за полупустой бочонок.
Эрмен с ловкостью горностая метнулся к правому борту и выхватил из-под брезента винтовку. Гиункеу уронил бочонок, рванулся к Эрмену, но тот, не теряясь, поднял ствол винтовки и нажал на спусковой крючок. Выстрел резанул по ушам, охотники бросили весла и обернулись.
Гиункеу совсем одурел. Свирепо набросился на Эрмена и норовил вырвать из его рук винтовку, но моторист, отталкивая его локтем, передергивал затвор и выбрасывал за борт один патрон за другим.
— Зачем? Не твоя винтовка,— шипел Гиункеу. — Все равно пропадем… Ты молодой, может, не понимаешь,— пытался убедить его Гиункеу.— Лучше сразу всех… Это лучше…
— Я тебе перестреляю,— отталкивался от него локтями Эрмен,— я тебе перестреляю!..
Глаза Гиункеу безумно расширились, откуда-то взялась сила, он вывернулся и вцепился костлявыми пальцами в горло Эрмена. Эрмен не ожидал и повалился на борт, винтовка выпала из рук и пошла ко дну.
И тут только охотники поняли, что все это значило [3, с.25-26].
В безупречной этнографической точности повествования В.В.Леонтьева сомневаться не приходится — именно так и должен был поступить по обычаю старший их охотников, видя неизбежную гибель.
Острота ситуации, опять же при безупречной точности, у В.В.Леонтьева, заключена в том, что почти все охотники — родственники Гиункеу:
«У кого сейчас больше всех родных? У него, Гиункеу. Пять братьев, три зятя да двадцать взрослых племянников с женами, а внуков даже не упомнишь. Вот и здесь,— Ако и Рультын — племянники, прадед Эрмена — брат деда, Вакат — внук брата». [3, с.14].
Кстати, образ Ако, мальчика-школьника, видимо и является источником фигуры Кириска в «Пегом псе…».
Финал рассказа В.В.Леонтьева вполне благополучен — охотники спасены благодаря помощи самолета и пришедшего корабля.
«С тех пор как бригада благополучно вернулась домой, Гиункеу не выходил на улицу, ни с кем не разговаривал, Вот и сейчас он не пошел на собрание. Сидел в комнате на полу, вытянув ноги.
«Судьба не любит меня. Она зло посмеялась надо мной, я не могу перенести стыда и позора… Я должен быть там, у верхних людей…» — Гиункеу схватился за голову и закачался на месте.
— Этки! Этки! [Плохо. — чук. А.Б.] — шептал он.
«Если бы раньше, по нашим законам, то сын поступил бы со мной, как с диким оленем, которому вонзают копье в сердце. Но сейчас его будут судить и посадят в темную ярангу [За убийство по исполнению обычая добровольной смерти. — А.Б.]. Нет, пусть живет, лучше самому вступить в поединок…» — Гиункеу встал, осмотрелся.
Он что-то искал, но не нашел и вышел в холодный коридор. На перекладине висела его добротная кухлянка, рядом ремень с охотничьим ножом.
— Так велит судьба,— вслух сказал он и вынул нож из чехла… [3, с.33].
Таков финал рассказа В.В.Леонтьева.
Но и этим еще не все сказано, хотя читателю стало понятно, что его обманули. Хэппи энд повести «Пегий пес, бегущий краем моря», сочиненный Ч.Айтматовым, в принципе не вписывается в ту культуру, о которой мы можем прочитать у других авторов — у того же В.В.Леонтьева или у его школьного товарища Юрия Рытхэу. Что могло ждать Кириска после возвращения? Те, кто знает традиционную культуру морских охотников или те литературные произведения, которые незримо окружают повесть Ч.Айтматова — прямо скажут, ничего хорошего. По поверьям морских охотников, например, чукчей, охотник, пропавший в море и вернувшийся домой, превращался в демоническое существо — тэрыкы, общение с которым было опасным для человека. Именно такая судьба постигает героя повести Ю.Рытхэу «Тэрыкы» (1980) [6]. Единственная неточность, допущенная автором этого повествования — ни братья, ни кто-либо иной в поселке не могли спорить или состязаться, кому достанется в жены вдова пропавшего охотника: по поверьям чукчей, мужчина, женившийся на вдове погибшего в море человека, может повторить его судьбу…. Представления о тэрыкы, правда, несколько приукрашенные колоритом этнического секса, довольно точно отражены в статье анадырского писателя Е.Рожкова «Неприкаянные оборотни Чукотки» [5]. Приведем ее полностью:
Неприкаянные оборотни Чукотки
Матери-чукчанки до сих пор пугают своих детей: если они не будут слушаться, то превратятся в дикарей, волосатых тэрыкы. Тэрыкы — оборотень, обросший волосами. Причем это вовсе не мифическое существо, а реально существовавшие в давние времена люди.
Суровые условия жизни в приполярных районах порождали и суровые обычаи, поверья, а главное, правила этой жизни. Человека, оказавшегося в воде в море, чукчи-охотники не имели права поднимать в лодку, ибо, по поверью, пострадавшего призывают к себе духи моря. Не имели права охотники подбирать унесенного на льдине собрата. По поверью, унесенный в море человек превращался в оборотня, который начинал мстить людям за то, что сам когда-то был человеком. Такие оборотни — тэрыкы — бродят вокруг стойбища, подкарауливают одиноких путников и убивают.
Обычаи прививались с раннего детства, и каждый из охотников хорошо знал, что если его унесет на льдине в море, то возвращаться в стойбище нельзя, соплеменники уже не будут его считать человеком — он превращается в тэрыкы, то есть в оборотня.
Действительно, унесенные на льдине охотники, как правило, погибали. Выжить в ледяном безжизненном, с открытой водой, пространстве практически невозможно. И все-таки бывали редкие случаи, когда льдину после нескольких дней, а то и недель подгоняло течением или ветром к спасительному берегу. Зная о своей судьбе, спасшиеся охотники, как правило, в стойбище не возвращались. Их там уже считали погибшими. Некоторые пытались выжить в одиночку, поселялись в дальних глухих местах, в пещерах, бывших волчьих логовах. Охотились, используя самодельные копья, ловили рыбу, летом собирали ягоды. Рано или поздно соплеменники узнавали об отшельниках. Их выслеживали и уничтожали. Женщин пугали тем, что тэрыкы ненасытны в любви и в экстазе доводят партнерш до смерти и от них рождаются волосатые немые дети.
Правда, любвеобильных, страстных северянок эти «страшилки», похоже, не очень-то пугали. На этот счет существуют десятки разного рода поверий, легенд, сказаний. Будто одна молодая девушка влюбилась в тэрыкы, стала навещать его, уходя далеко в скалы, где было много потаенных мест. Вскоре девушка умерла, хотя и не болела. Тэрыкы во время любовных утех якобы выпил все силы красивой молодухи. В селе Инчоун вам даже могут показать грот, где и занималась любовью с тэрыкы девушка.
Молодые незамужние женщины, забеременев от кого-то, тут же рассказывали родителям и другим родственникам, кто отец их будущего ребенка, ибо боялись, что, скрывая тайну, дадут повод думать о том, что забеременели от тэрыкы. Уже в наши дни в далеких стойбищах женщины боялись встречи с геологами, которые носили бороды. Их считали родственниками тэрыкы.
Впрочем, современные молодые чукчанки питают особое пристрастие к бородатым белотелым мужчинам и в шутку называют их «прирученными тэрыкы».
На острове Лахтак, в лагуне Кайнупыльгин после работы геологической партии был оставлен охранять оборудование сторож. В одиночестве он прожил три года. Когда зимой на остров приехали пастухи-оленеводы, которые считали остров безлюдным, и увидели идущего к ним бородатого, волосатого человека в тулупе, то бросились бежать с возгласами: «Тэрыкы! Тэрыкы объявился!». Только увещевания сторожа остановили паническое бегство оленеводов.
Были случаи, когда охотников на льдине прибивало течением или ветром к Аляске. Там их встречали дружески, с уважением. Ведь выжить в ледяной пустыне мог только сильный, выносливый, с крепкой психикой мужчина. Охотники домой, на Чукотку, не желали возвращаться, обзаводились на Аляске семьями и продолжали охотиться.
В 90-е годы прошлого века, когда были разрешены безвизовые поездки с Аляски на Чукотку, в Уэлен, Инчоун, село Лаврентия прибыло несколько аляскинцев с целью найти своих родственников. Их прадеды были родом с Чукотки и когда-то были спасены в море. Находили, но во многих случаях особых тесных связей так и не завязывалось. Жители Чукотки своих «погибших» родственников так и считали погибшими и с осторожностью воспринимали продолжателей рода «оборотней».
О печальной участи тэрыкы-оборотней, обросших волосами, потерявших веру в человека, любовь к родному очагу, создано много не только сказаний, поверий, но и литературных произведений современными литераторами Севера. Наиболее известное из них — легенда, написанная Юрием Рытхэу, которая так и называется «Тэрыкы».
Такова традиционная культура морских охотников без писательских аберраций. В сравнении с ней самой, доступной по этнографическим описаниям, наблюдениям тех, кто подолгу жил на Севере, и ее описаниями, принадлежащими подлинным знатокам, повесть Ч.Айтматова и сюжет В.М.Санги — вторичный образ иной культуры, артефакт, мираж, фантом. Это продукт своего времени, сопутствовавших ему обстоятельств и тех локусов, откуда такой мираж мог быть увиден.
ЛИТЕРАТУРА
- Бурыкин А.А. Владилен Вячеславович Леонтьев (к 75-летию со дня рождения) // Этнографическое обозрение, 2004, № 1. С.134-141.
- Леонтьев В.В. Антымавле-торговый человек. Повести, рассказы новеллы /Предисл. Ю.С.Рытхэу. М., «Сов. Россия», 1974. С.284-305.
- Леонтьев В.В. Пора охоты на моржей. Магадан, 1984. С.5-33.
- Островский А.Б. Мифология и верования нивхов. СПб., 1997.
- Рожков Е.Ф. Неприкаянные оборотни Чукотки // Независимое военное обозрение, 2007, 21 мая. Режим доступа: http://nvo.ng.ru/ng_region/2007-05-21/21_chukotka.html
- Рытхэу Ю.С. Тэрыкы // Рытхэу Ю.С. Современные легенды. М., 1980.