Социальный облик волостного писаря в Томской губернии (конец XIX — начало XX века)

Резникова (Гордеева) М. А. Социальный облик волостного писаря в Томской губернии (конец XIX — начало XX века) // Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2022. Т. 21, № 1: История. С. 75–86. DOI 10.25205/1818-7919-2022-21-1-75-86

Рассматривается вопрос о роли волостного писаря в системе местного крестьянского самоуправления, а также его взаимоотношениях с государственными органами власти. Благодаря привлечению современных исследований, делопроизводственных материалов волостных правлений и материалов периодической печати автору удалось сформировать социальный облик волостного писаря. Профессиональные качества волостных писарей, как правило, не вызывали сомнений: это были грамотные, хорошо ориентировавшиеся в законодательстве и различных делопроизводственных инструкциях люди, умеющие найти нужное решение практически любых возникающих затруднений в функционировании волостных правлений. Личные качества, присущие волостным писарям, оставляли желать лучшего: халатность, взяточничество, пьянство, распущенность и вседозволенность. Сочетание настолько разных и противоречащих друг другу характеристик не позволило волостным писарям вписаться ни в крестьянскую среду, ни в корпорацию чиновничества.

Волостной писарь — особая фигура в системе местного крестьянского самоуправления. По усмотрению выборных от сельских обществ он мог назначаться на волостном сходе или привлекаться по найму. В последнем случае это могли быть лица, не проживающие в волости и не принадлежавшие к крестьянскому сословию, но «хорошего поведения» (5, с. 112). Крестьяне, служившие по найму, в случае их дальнейшего избрания на ту же должность на волостном сходе, не имели права от нее отказаться. Должность писаря не могла совмещаться с должностью судьи. Писарь, как и члены его семьи, не могли содержать питейные заведения и состоять в них сидельцами и приказчиками (5, с. 112–113). В служебной иерархии волостной писарь находился в подчинении у волостного старшины. В его должностные обязанности входило лишь ведение делопроизводства. Однако в исследовательской литературе господствует мнение, что волостной писарь играл ключевую роль в функционировании волостных правлений. Он имел обширные связи не только среди жителей вверенной ему территории, но и среди представителей официальных властных структур. Разнообразные проверки и комиссии постоянно выявляли многочисленные нарушения и злоупотребления со стороны волостных писарей, не принимая, впрочем, серьезных мер не только к отстранению от службы неблагонадежных служащих, но и к устранению имеющихся нарушений. В связи с этим возникает несколько вопросов. Выгодно ли было официальным органам власти иметь своего «агента» на местах, закрывая глаза на разные издержки? Или же волостные писари являлись «двойными агентами», стараясь угодить одновременно и крестьянскому начальству, и официальным представителям власти? А может, писарь был главным хозяином на селе? Для ответа на эти вопросы следует обратиться к историческим исследованиям, делопроизводственным источникам, хранящимся в архивных фондах волостных правлений, периодической печати исследуемого периода. Реконструкция социального облика волостного писаря также призвана определить его место в системе местного самоуправления и оценить степень влияния писаря на ее функционирование. Под социальным обликом в данном случае понимается совокупность нравственно-психологических, ценностных характеристик, сложившихся в результате образа жизни, отношения к профессиональной деятельности, особенностей взаимоотношений внутри системы самоуправления, статусного положения в обществе.

В последние два десятилетия проявляется стойкий интерес историков к изучению деятельности должностных лиц крестьянского самоуправления и волостных писарей [5; 2; 8]. С. Н. Тутолмин [14] утверждает, что лишь институт сельского старосты, являясь древнейшим, наиболее близок крестьянам, в отличие от остальных должностей. Г. В. Бурлова [3; 4], анализируя правовые аспекты деятельности волостных старшин, сельских старост, волостных и сельских писарей, показывает их относительную самостоятельность в становлении и расширении местного самоуправления, а также отмечает, что самоуправление на сельском уровне было регламентировано менее, чем на волостном. В ряде исследований волостным писарям уделено особое внимание. Авторы связывают возвеличивание писаря, его вес и влияние в крестьянской среде с тем, что он зачастую являлся самым грамотным человеком на селе [15; 1; 6; 11].

Одними из первых, кто всерьез обратил внимание на фигуру волостного писаря, были А. В. Ремнев и Н. Г. Суворова [13]. Именно ими был поставлен вопрос о роли писаря в жизни сибирской деревни. Авторы проследили динамику развития института волостных писарей с середины XVIII в. и отметили, что включение этой должности в состав волостной администрации имело ключевое значение в регламентации деятельности крестьянского самоуправления [13, с. 287]. Важность должности писаря для государственных органов власти подтверждается тем фактом, что еще с начала XIX в. предпринимались попытки реализовать проекты подготовки должностных лиц из крестьянского сословия [7]. Однако большого успеха они не принесли. Одним из последних и самых успешных проектов в Западной Сибири можно назвать Омскую школу волостных писарей, выпускники которой трудились впоследствии практически во всех округах Томской и Тобольской губерний [13, с. 296].

Несмотря на устойчивый интерес исследователей к вопросу о роли волостного писаря в системе крестьянского самоуправления и изучения ими большого массива источников, некоторые аспекты проблематики требуют привлечения дополнительных сведений. Так, открытым остается вопрос о региональной специфике института волостных писарей. Взаимоотношения писарей не только с местным населением, но и с представителями властных структур, их неформальные связи часто остаются недостаточно охарактеризованными. Привлечение материалов периодической печати позволяет восполнить данный пробел. В газетах и журналах, издаваемых в изучаемый период на территории Томской губернии, встречаются заметки не только о злоупотреблениях волостных писарей, но и о добросовестном исполнении ими своих обязанностей. Благодаря этим противоположным свидетельствам мы можем воссоздать относительно объективную характеристику формальных и неформальных отношений внутри крестьянского сообщества и официальных институтов власти.

Согласно закону компетенции писаря не выходили за рамки канцелярской работы. Однако на деле ситуация обстояла совсем иначе. В воспоминаниях Н. М. Чукмалдина, служившего сельским писарем в Тобольской губернии, ярко иллюстрируется эта должность: «Волостной писарь был истинный вершитель местных дел и посредник в отношениях между волостью и начальством, а голова, юридический хозяин волости и нередко даже судья, с безапелляционным приговором превращался фактически в полного манекена, руководимого писарем; он прикладывал к делам и приговорам свою печать и произносил словесные решения, руководствуясь тем, что написал или сказал писарь» (21, с. 63). Корреспондент газеты «Жизнь Алтая» Ф. Сибиряк называл писаря «спицей в колеснице сельского самоуправления», вершителем всех дел на селе (13, с. 3). Н. М. Астырев, служивший волостным писарем, утверждал, что тот «является единственною пружиной, приводящей в действие весь многосложный механизм волостного благоустройства» (3, с. 135).

Подтверждением слов современников являются факты открытых конфликтов между волостными старшинами и писарями. В с. Шадринском Барнаульского уезда Томской губернии был уволен волостной старшина, который пользовался уважением у крестьян, но не нашел общего языка с вновь назначенным волостным писарем, имевшим связи и поддержку крестьянского начальника. Старшина препятствовал «самовластным действиям» писаря, вследствие чего подвергался административным наказаниям. И это всегда происходило после жалоб писаря. Обнаружив подлог документов в сельских правлениях, волостной старшина предоставил их крестьянскому начальнику. Однако через два дня после этого случая писарь самолично привез от крестьянского начальника постановление об увольнении старшины с заключением его под стражу на семь суток. «Таково наше крестьянское самоуправление!» — восклицал в изумлении корреспондент (14, с. 3).

Исследователи крестьянского самоуправления в Европейской России также отмечают ключевую роль писаря во взаимоотношениях крестьянских органов власти с официальными структурами. Зачастую волостные писари совмещали сразу несколько должностей. Например, в Великолукском уезде Псковской губернии волостной писарь являлся еще и разъездным, и сторожем [9, с. 44]. В Бийском уезде Томской губернии волостной писарь Стародубов старался взять на себя все более-менее прибыльные должности. В 1915 г. он занял пост председателя пожарного общества. В связи с открытием в с. Старая Пристань казначейства писарь взялся путем добровольной подписки собрать необходимые денежные взносы с крестьян для внесения на счет Русско-Азиатского банка. Однако деньги так и осели в его карманах. Корреспондент журнала «Алтайский крестьянин» отметил, что, по скромным подсчетам, эта сумма составила более 400 руб. Также он упомянул, что сам писарь в волостном правлении появлялся редко. Все дела вели его помощники, собирая за всевозможные услуги деньги (2, c. 26).

Также писари вели документацию волостного суда, который был включен в систему волостного правления. И здесь встречаются случаи злоупотреблений волостных писарей. В северо-восточных уездах Вологодской губернии, где проживали зыряне, не знающие русского языка, писари влияли на решения не только волостных правлений, но и волостных судов. Именно по этой причине волостные суды потеряли здесь доверие как должностных лиц, так и самих крестьян [10, c. 58]. Подобные ситуации мы можем наблюдать и в Томской губернии. Так, в с. Краснощеково Змеиногорского уезда писарь имел влияние на волостных судей. Корреспондент газеты «Жизнь Алтая» отмечал, что члены суда были «люди темные, невежественные, злоупотребляющие своей властью или же находящиеся под влиянием дельца писаря, властно распоряжающегося ими». С другой стороны, судьи не злоупотребляли спиртным во время исполнения своих обязанностей, когда на заседаниях суда присутствовал волостной писарь Горшков. Но они впадали в другую крайность: «они действительно сидят трезвые, но безмолвные, как манекены, не принимая участия в рассмотрении дел, их дело только подписать решения, составленные по единоличному усмотрению волостного писаря (15, c. 3).

Еще одним важным фактором, который свидетельствовал об особом «привилегированном» положении волостного писаря на селе являлся размер его жалования. В конце XIX в. в некоторых волостях даже волостные старшины не получали денежного содержания за несение общественной службы, в то время как у писарей уже к концу 1880-х гг. среднее жалование было сопоставимо с окладами государственных служащих (табл. 1).

Н. М. Астыревым было замечено, что, даже несмотря на то, что оклад волостного писаря (при меньших ценах на продукты и жилье в деревне) фактически был в два – два с половиной раза выше оклада городского делопроизводителя, горожане редко шли в волостные писари (3, c. 157). Очевидно, связано это было с тем, что объемы делопроизводства в волостных правлениях со временем только росли, отнимая немало времени у волостных писарей. Именно поэтому писари были вынуждены нанимать себе по несколько помощников. Эта практика получила распространение не только в Сибири, но и в европейских губерниях [9, c. 46]. Следует заметить, что жалование своим помощникам платил сам волостной писарь. Зачастую именно это обстоятельство и подталкивало писарей к всевозможным махинациям для поиска дополнительных источников финансирования.

К началу XX в. размер жалования волостных писарей вырос в среднем почти в два раза (табл. 2).

Таблица 1
Жалование должностных лиц волостного самоуправления
(Бийский округ Томской губернии, 1880-е гг.)

Table 1
Salary of volost self-government’s officials
(Biysk district of Tomsk province, 1880s)

Размер жалования напрямую зависел от величины волости. В небольших волостях даже в начале XX в. уровень денежного содержания оставался крайне низким. Так, в 1915 г. в Тулинской волости Барнаульского уезда Томской губернии жалования сельских писарей составляли 360–370 руб. (11, л. 18, 25, 29, 38). Писарь с. Тулинского той же волости имел годовое жалование 420 руб. (это было прибавкой к его жалованью в качестве волостного писаря в этом же волостном центре) (11, л. 2). Тем не менее в среднем волостные писари могли посоревноваться в величине своего жалования с некоторыми губернскими чиновниками.

Таблица 2
Жалование должностных лиц волостного самоуправления
(Бийский уезд Томской губернии, 1916–1917 гг.)

Table 2
Salary of volost self-government’s officials
(Biysk dictrict of Tomsk province, 1916–1917)

Исследователи отмечают, что из получаемых денежных средств писарь не только содержал канцелярию, но и платил вышестоящему начальству. Подобным способом крестьяне как бы откупались от возможных злоупотреблений со стороны всех вышестоящих должностных лиц [13, с. 308]. Эти неформальные коррупционные связи также возвышали волостных писарей в глазах крестьян, показывая их способность решить возникающие проблемы без лишней официальной волокиты.

Из делопроизводственной документации волостных правлений крестьянских начальников мы можем почерпнуть достаточно скудные сведения о злоупотреблениях волостных писарей, так как они часто имели устойчивые неформальные связи с этими официальными должностными лицами и старались сделать всё от них зависящее, чтобы решить спорный вопрос в свою пользу. Обычно в архивных подборках встречаются сведения о наказаниях должност-ных лиц, в том числе и волостных писарей 3, а переписка, прошения крестьян с просьбой отстранить их от исполнения обязанностей часто утрачены. В этом случае на помощь исследователям приходит периодическая печать.

В газете «Жизнь Алтая», выходившей ежедневно на протяжении многих лет начала XX в., имелось большое количество заметок о злоупотреблениях должностных лиц в Томской губернии.

В выпуске от 4 января 1914 г. упомянуты злоупотребления со стороны косихинского волостного писаря Семенова. В повестку волостного схода был поставлен вопрос о сокращении ему жалования за дополнительную работу в волостном банке. Волостной писарь принял ряд мер, чтобы решить исход дела в свою пользу: проинструктировал всех сельских писарей о том, что на сходе должны быть только те, кто проголосует так, как нужно ему; для отдельных сёл составил списки крестьян, которые должны были присутствовать на сходе. Тем не менее не все крестьяне проголосовали нужным образом. Писарь Семенов пришел в ярость от подобного исхода дела, пригрозив тюрьмой тем, кто голосовал не в его пользу. Однако мно-гие крестьяне твердо стояли на своем и приговор не подписали. Волостной писарь уже в последующие дни собрал недостающие подписи, встречаясь с каждым крестьянином с глазу на глаз и угрожая расправой (16, с. 3).

Часто волостные старшины и писари действовали сообща, угрожая и строя козни всем, кто вставал на их пути. В Вознесенской волости Барнаульского уезда Томской губернии они совершали махинации с деньгами, которые были выделены для переселенцев. Один крестьянин из с. Родины в 1911 г. пожаловался крестьянскому начальнику на то, что не мог получить 50 руб., которые были ему переведены еще в 1910 г. Волостному старшине было предписано выдать причитающуюся сумму. Однако крестьянину деньги не только не отдали, но и пригрозили посадить в каталажку, если он еще будет жаловаться (12, с. 3).

В январе 1914 г. в распоряжении газеты «Жизнь Алтая» оказался приговор Пурысевского сельского схода Окуловской волости Барнаульского уезда Томской губернии от 8 декабря 1913 г. В нем крестьяне отметили многочисленные факты злоупотреблений со стороны волостных старшины и писаря: собирали сельский сход в отсутствие сельского старосты, выражались нецензурными словами (при этом старшина был при должностном знаке), устраивали драки в нетрезвом виде, угрожая противникам револьвером, и т. п. Изложив сведения обо всех злоупотреблениях, крестьяне просили «надлежащее начальство» об увольнении волостных старшины и писаря. После принятия данного приговора старшина с писарем приняли ответные меры: арестовали двоих уполномоченных Пурысевского сельского общества, которые ходатайствовали от имени всей волости об освобождении волостного старшины и волостного писаря от своих должностей. Также старшина и писарь грозили арестовать всех, кто посмеет подать на них жалобу (17, с. 3).

В 1913 г. в Калмыцко-Мысовской волости Змеиногорского уезда волостной сход не хотел переизбирать на новый срок волостного писаря за его «барство и грубое обхождение с населением». Однако уже на следующий день вследствие «усиленной просьбы писаря, подкрепленной магарычем», сход нанял его еще на один год (18, с. 3). Еще Н. М. Астырев замечал, что «магарычи играют самую видную роль при ежегодном составлении сметы волостных расходов» (3, с. 156). Угощение практиковалось прямо во время заседаний волостных сходов, чтобы заставить подвыпивших крестьян проголосовать «правильно».

В одном из выпусков «Жизни Алтая» волостной писарь с. Белоярского Любин был назван «коммерсантом» нового типа. Он занимался скупкой и перепродажей мяса и других сельскохозяйственных продуктов. А для того, чтобы не тратить собственные денежные средства на разъезды по волости, использовал свое служебное положение. Он назначал сельские сходы с участием волостного начальства по каким-то незначительным поводам, использовал земских лошадей, ездил без волостного старшины. Сельские сходы собирались, ожидая приезда волостного старшины, однако, не дождавшись его, расходились. А волостной писарь в это время, как правило, находился в соседней деревне, скупая мясо, кожу и другие товары. Таким образом колесил он по всей волости на земских лошадях. В течение месяца Любин успел объехать волость, состоящую из 18 селений, три раза и всё «по делам службы» (20, с. 3).

Корреспонденты журнала «Алтайский крестьянин» утверждали, что волостные правления не уделяют должного внимания доставке частной корреспонденции. Так, помощник волостного писаря с. Лянинского Барнаульского уезда Трофим Черненький в течение нескольких лет вскрывал чужие письма. А в с. Шипуновском Покровской волости Змеиногорского уезда при смене писаря за шкафом обнаружились письма, часть из которых была вскрыта. Приводился даже такой факт: мастер артельного завода Бенин, проживающий в с. Усть-Козухе Бийского уезда, вынужден был арендовать почтовый ящик в Барнаульской почтовой конторе и получать письма и газеты один-два раза в месяц с доверенным артели, который ездил в Барнаул по торговым делам. Причиной этого послужило то, что на протяжении года он получал потрепанные и испачканные журналы (19, с. 19).

Однако есть и противоположные свидетельства о волостных писарях Маралихинской и Колыванской волостей того же уезда, которые с должным вниманием относились к доставке корреспонденции по деревням. Они рассылали ее с заблаговременно подготовленными сопроводительными документами в день получения. С них брали пример и должностные лица сельских обществ, стараясь своевременно вручать корреспонденцию адресатам (2, с. 21–22).

Другой случай приведен на страницах газеты «Жизнь Алтая». В с. Камышенском Барнаульского уезда ежегодно устраивалась рождественская елка для детей. Однако в 1914 г. местный учитель не захотел заниматься организацией праздника, даже несмотря на то, что местные жители собрали для этих целей пожертвования. Елку, в конечном счете, устроил местный писарь на свои средства, организовав угощение для всех детей села (1, с. 3). Однако среди всей массы заметок, изобличающих злоупотребления писарей, эта выглядит редчайшим исключением.

Поводя итог, следует отметить, что социальный облик волостного писаря представляется весьма неоднозначным. При этом какой-либо региональной специфики института волостных писарей выявить не удалось. Все характеристики представляются достаточно типичными. С одной стороны, многочисленные злоупотребления, халатное отношение к исполнению своих обязанностей, распущенность, самоуправство и взяточничество не позволяли крестьянам считать волостных писарей полноценными членами общины, которая и в начале XX в. всё еще оставалась достаточно замкнутым сообществом со своими устоями и порядками. Волостные писари воспринимались не в качестве служащих на благо общества, а в качестве «начальства». Зачастую они воспринимались по статусу выше, чем волостные старшины, у которых они находились в непосредственном подчинении согласно закону.

С другой стороны, неформальные связи волостных писарей в высших эшелонах власти заставляли крестьян закрывать глаза на мелкие нарушения, допускаемые этими должностными лицами. Крестьяне часто прибегали к услугам писаря для составления прошений и ходатайств как к наиболее грамотному и осведомленному в правлении, т. е. его профессиональные качества, компетентность и знание не только местного, но и общеимперского законодательства, способность успешно решить проблемы как отдельного крестьянина, так и общины в целом позволяло сельским жителям воспринимать его как блюстителя интересов крестьянского населения.

Несмотря на некоторую благосклонность со стороны вышестоящего начальства, волостной писарь, тем не менее, оказался чуждым элементом как в системе местного самоуправления, так и в системе официальной коронной администрации.

ЛИТЕРАТУРА
(сноски даны в квадратных скобках)

1. Безгин В. Б. Сельская власть в обыденном восприятии крестьянства конца XIX — XX в. // Вестник Тамбов. гос. техн. ун-та. 2004. Т. 10, № 4Б. С. 1217–1226.
2. Бимолданова А. А. Социальный портрет писаря в кочевых волостях Акмолинской области в конце XIX — начале XX в. // Вопросы истории Сибири: Сб. науч. ст. Омск, 2019. С. 42–46.
3. Бурлова Г. В. Сельский староста: полномочия и деятельность во второй половине XIX — начале XX в. (по материалам Тамбовской и Рязанской губерний) // Вестник Тамбов. ун-та. 2010. № 5 (85). С. 81–86.
4. Бурлова Г. В. Правовые аспекты деятельности волостных и сельских должностных лиц крестьянского самоуправления во второй половине XIX в. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 8 (14). С. 47–52.
5. Дружинина Ю. В. Благосостояние сельских писарей Западной Сибири в конце XIX — начале XX в. // Территория исследования: цели, результаты и перспективы: Материалы секции VIII Всерос. школы-семинара молодых ученых, аспирантов и студентов. Биробиджан, 2015. С. 24–27.
6. Залюбовская Т. А. Деятельность должностных лиц крестьянского самоуправления в Забайкальской области в конце XIX — начале XX века // Вестник Бурят. гос. сельскохозяйственной академии им. В. Р. Филиппова. 2012. № 2 (27). С. 115–121.
7. Калинина Е. А. Организация училищ для подготовки волостных писарей в России в первой половине XIX в. // Вектор науки Тольяттинского гос. ун-та. 2011. № 1 (15). С. 148–151.
8. Карпинец А. Ю. Сельская администрация Кузбасского региона к концу XIX в. // Вестник Кемеров. гос. ун-та. 2019. № 21 (2). С. 321–326.
9. Никитина Н. П. Волостные писари в социальном пространстве псковской деревни второй половины XIX — начала XX в. // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал. 2014. № 41. С 42–49.
10. Попов С. А. Должность писаря в структуре крестьянского самоуправления Вологодской губернии в конце XIX — начале XX века // Вестник Чуваш. ун-та. 2014. № 1. С. 56–61.
11. Попов С. А. Крестьянское самоуправление в Вологодской губернии (вторая половина XIX — начало XX века). Сыктывкар: ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН, 2016. 180 c.
12. Почеревин Е. В. Низовая административно-судебная система в Алтайском округе (конец XIX в. — 1917 г.). Бийск: АГАО, 2013. 285 с.
13. Ремнев А. В., Суворова Н. Г. Волостной писарь: слуга двух господ или хозяин сибирской деревни // Азиатская Россия: люди и структуры империи. Омск, 2005. С. 282–311.
14. Тутолмин С. Н. Российский крестьянин в сельской и волостной администрации: борьба за власть и за освобождение от нее (начало XX в.) // Нестор. Журнал истории и культуры России и Восточной Европы. 2005. № 7. C. 264–279.
15. Якимова И. А. Волостные писари в системе местного крестьянского самоуправления на Алтае во второй половине XIX в. // Исторический опыт хозяйственного и культурного освоения Западной Сибири. Четвертые научные чтения памяти профессора А. П. Бородавкина: Сб. науч. тр. Барнаул, 2003. С. 197–203.

ИСТОЧНИКИ
(сноски даны в круглых скобках)

1. Алтайский крестьянин. 1914. № 17; 1915. № 17.
2. Астырев Н. М. В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления. М.: Типо-литогр. Высоч. утв. Т-ва И. Н. Кушнерев и Ко, 1896. 396 с.
3. Ваганов Н. А. Хозяйственно-статистическое описание волостей Алтайского округа. СПб., 1886. 205 с.
4. Волостное правление, волостной сход и их делопроизводство. Необходимая справочная и настольная книга-руководитель всем должностным лицам Волостных и Сельских Управлений, как то Волостным старшинам, писарям, их помощникам, сельским старостам, сотским и десятским, во всех делах и случаях, касающихся их служебной деятельности, с выяснением обязанностей, ответственности, прав и преимуществ по службе означенных лиц. СПб., 1904. 127 с.
5. Государственный архив Алтайского края (ГААК). Ф. 184. Д. 2.
6. ГААК. Ф. 184. Д. 3.
7. ГААК. Ф. 184. Д. 177.
8. ГААК. Ф. 184. Д. 210.
9. ГААК. Ф. 185. Д. 5.
10. Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. Д-78. Оп. 1. Д. 213. 
11. Жизнь Алтая. 1911. № 49, 267, 272, 281; 1914. № 3, 13, 14, 17; 1916. № 2.
12. Чукмалдин Н. М. Мои воспоминания: избранные произведения. Тюмень: СофтДизайн, 1997. 368 с.