Летом 1913 года по заданию Этнографического отдела Русского музея императора Александра III этнограф Алексей Алексеевич Макаренко посетил районы кочевий витимо-нерчинских эвенков-ороченов на северо-западе Нерчинского горного округа. В ходе подготовки экспедиции А.А.Макаренко проехал по маршруту Иркутск — Чита — Нерчинск — Зюльзикан — Кыкер.
Во второй половине 1890-х годов орочены нерчинской тайги вследствие эпидемии потеряли почти всех оленей и поселились в ближайших к тайге селениях обрусевших тунгусов — Кыкере, Акиме, Зюльзе, Зюльзикане, а также в более близких к реке Шилке. На реке Акима орочены основали селения Такшер и Утесина, на реке Юмурчен образовались селения Муйшин и Усть-Юмурчен. Вскоре после падежа большая часть ороченов снова завела оленей и ушла в тайгу [1].
Из Кыкера А.А.Макаренко в сопровождении проводника эвенка Н.В.Готоулова совершил конные походы вьючным способом по таежным тропам к оленеводам, кочевавшим в бассейнах рек Нерчь, Каренга, Витим.
«Из Зюльзикана я выехал 8-го июня с небольшим караваном вьючных лошадей и в сопровождении работника-конюха. Путь был на улус Кыкер. В два дня караван наш осилил трудности пути и прибыл в Кыкер. По дороге встретился полу-обрусевший орочен Н.Готоулов, за ним установилась репутация дельного проводника — в качестве такового я взял его к себе в услужение. Из Кыкера выступил 11 июня» [2]
Экспедиция направилась по заболоченным долинам рек Еликан и Ели, за которыми начинался перевал через один из отрогов Яблонового хребта. В дальнейшем маршруте А.А.Макаренко переправился через реку Каренгу, побывал на гольцах так называемой по-местному «Витимской покати» — в той ее части, где ее орошают реки Талача, Каменка, Има, Хулугли, Муйшин, Большой и Малый Талакан. На обратном пути переехал Яблоновый перевал у реки Дягдакуй и вернулся в Кыкер. Проехал по селениям на реке Акима, вернулся в Кыкер. Через Зюльзикан предпринял поездку в улус Куэнга. Вернулся в Зюльзикан и отбыл в Нерчинск.
Шаманский чум витимо-нерчинских эвенков
На ороченских путях Забайкалья А.А.Макаренко, в 1907 году открывшего для науки шаманские чумы эвенков Подкаменной Тунгуски (Катанги), ждали новые встречи с шаманскими сооружениями. Состав «декораций» шаманских чумов зависел от территориальных традиций, целей камлания и личных импровизаций шамана. На берегах Витима и Нерчи были свои «каноны» шаманского чума, отличавшиеся от енисейских. В частности, к забайкальским особенностям оформления мест шаманских камланий можно отнести плоско-силуэтные фигурки (вешались внутри юрты и на березки изгороди, ставились на шестах вне юрты), деревянные пилы (символ преодоления боли), помост под священной березкой в центре чума, «домик мертвых» из четырех стенок. Однако выходящее наружу через дымовое отверстие чума дерево «туру», изгороди из березок вне чума, деревянные изображения плота из рыб для плавания по космическим водам, мамонта, зооморфных и антропоморфных духов, шаманского оружия придают семантическое сходство мольбищам южных и северных эвенков.
16-17 июня 1913 г. ученый обнаружил покинутые шаманские чумы близ реки Има, на левой и правой сторонах речки Букто.
На левой стороне Букты, где идет дорога из Зюльзикана на Амалат реку (приток Витима и золотой прииск) оказались три юртовых остова, вешала, лабаз, козлы для огня дымокура, что указывает на стоянку ороченов в осеннее время (было тому года три как говорят). Четвертая юрта — шамана, высокая (4, 21 м), просторная (45 жердей) с «тураном» (березой) и прочими городками (вне юрты). Измерил юрту шамана, «туран» и городки. С шестов снял символы девяти небес и девяти небожителей, которые воткнуты были на верхнем небе; шкурки, хвостик и берестяные фигурки попались.
К березкам подвешены на жилах берестяные фигурки в виде всадников на оленях, птицы и т.п. В центре изгороди на шесте надет род «стрелы» или «рыбы». Шкура жертвенного животного вешается на шесте через закрепленную на нем рыбу «бурканам» (божествам) южным — самым добрым, жителям светлой стороны. По сторонам изгороди два шеста, на вершины которых нанизаны фигурки в виде рыб. Кроме того на верхнем конце одного из двух шестов наколота поперечная планка с полудугой, под которой воткнуты деревянные фигурки, из них остались в целости 3 штуки. На другом шесте также одета вверху поперечная планка с 9 человековидными фигурками. Будто бы здесь шаман Шунман, которого я тщетно ищу, обучал года три тому назад другого ороченского шамана Беркоча с реки Амалат.
Кроме входа с северо-западной стороны, у юрты оказались два боковых выхода — жерди отворочены на юг (в сторону загородки) и скрещены. К четырем жердям на жилах подвешены четыре четырехугольника с зубьями внутрь — «сквозь них шаман проходит, идя к буркану „за делом“, зубья его рвут и режут — он все терпит». Четырехугольники из драночек с пиловидными внутренними ребрами — это пилы, через которые шаман проходит, чтобы показать, что ему так трудно, что через это дело, ради которого он камлает, его пилят. Или когда он проносит душу больного, чтобы эти пилы пилили бы «гай» — болезнь.
Среди деревянных изображений были два тайменя, одна щука, два посоха, один треугольник с зубьями, четыре стенки «гулакан» (ритуальная оградка), шаманский плотик «томулан». Плотик собирается из плоских рыбовидных планок числом в 9 или 7. Головы рыб обращены на запад, среди рыб одна делается фигурной. Их кладут на березовые ветки, тут же один или два тайменя деревянных, щука. Иногда таймень бывает насажен на колышке. Тут же «шовокин» (идол) деревянный из круглой палочки, с лицом, глазами и ртом, с остроконечной головой, и две трости. Сидя или стоя на плотике, шаман шаманит, плывет по морю. В известные моменты шаман берет в руки тайменя, раскачает и бросит, куда ему вздумается, так поступает и со щукой. Эти фигуры подбирают затем и кладут вне юрты в «чисто место», куда потом стаскивают и плотик, и полочки от «турана», и «шовокина» — и так оставляют.
На правой стороне Букто — тоже юртовища, лабаз, вешала, кострища, свалившаяся юрта шамана (без городков), обложенная с севера, запада и юга бревнышками, конец каждого из них обтесан гранями, длина их до 1,8 метра, по два в ряд лежали. Род «этажерки» при «туране», плот с тайменем и щукой, два посоха, головки которых расщеплены на четыре части и в расщелины вложены щепочки крест-накрест (палица).
Из лиственницы сплочен плотик или бердо, состоящий из плоских стреловидных фигур числом восемь, между ними девятая сделана в виде рыбы. Шаман плыл по морю на западную сторону по душу больного. Таймень и щука — это товарищи шамана: если «враг» бросается в море, шаман превращается то в щуку, то в тайменя и ловит его. Посохи — это весла, которыми шаман делает вид, что гребет, когда ходит из стороны в сторону по плоту. На нем он падает замертво, его трясут, поят вином и т.д. Шаман приходит в себя и рассказывает затем, что с ним было и что ожидает больного [3].
20 июня на пути к реке Хулугли путешественники набрели на комплекс частично развалившихся шаманских построек. На этом месте шаман Шунман лечил камланием жену своего племянника Ильи, но ороченка умерла и была похоронена поблизости в «сайве» (погребальном лабазе). В кустах у шаманского чума лежали деревянные щука, двурогий таймень (мамонт), «бoюн» (копытный зверь), дощечки «гулакан», два посоха с корневыми головками, четырехугольник с пиловидными внутренними сторонами. А.А.Макаренко взял изображения щуки, тайменя и зверя.
Кроме шаманской юрты с изгородями, комплекс на реке Хулугли включал:
- «учу-чарук» — три шкуры оленей с седлами на наклоненных к земле жердях (этим показано, что олени ушли в землю с покойницей);
- подвешенный на лиственнице узел с частью одежды покойной;
- «сайву» с православным крестом, двумя шестами (носилки), посохом, медным котлом, чашками;
- скелет оленчика на лиственнице;
- в 50 саженях на восток от «сайвы» козлы с изображениями рыб на них;
- березку с хвостовым мехом оленя;
- три ритуальные очистительные рамки;
- юрту из четырех жердей (двух лиственничных и двух березовых);
- юрту обыкновенную.
У Иманского гольца, близ дороги на Таловский солонец и устье реки Талая, А.А.Макаренко зарисовал шаманский чум с изгородями и расположенными с востока на запад двумя воротами, имевшими двери. Западные двери оказались закрытыми, при них стояли шаманские трости с резными изображениями голов сохатых. Эти ворота были сделаны для лечения оленей, как предположил проводник Готоулов.
24 июня экспедиция осмотрела сооружения на брошенном становище из двух юрт, расположенном на опушке зарослей молодого листвяжника недалеко от неизвестной речки.
«С запада водружена березка с приношениями из птичьих голов с ленточками. На треноге изгороди насажены отпиленные оленьи рога. Они местами валялись. Это сооружение для оленьих рогов, рога отпиливают после праздника Успения для избавления оленя от тяжести и возможности пораниться» [4].
С 12 по 18 июля А.А.Макаренко гостил на стойбище большого шамана Шунмана на реке Укшаки. В ответ на настойчивые просьбы русского гостя и больного орочена Ботмана Шунман, посоветовавшись с женой и родственниками, провел несколько камланий: лечил Ботмана и просил детей для А.А.Макаренко.
Ботман обрадовался, так как не надеялся на согласие шамана: он лечился в Такшере у мурченки-шаманки, а этого Шунман не поощрял и отсылал таких клиентов к прежнему их шаману. У Ботмана давно болели ноги, он пошел к такшерской шаманке и просил помочь. Принесла шаманка «санкиро» (багульник), смотрела и сказала: у тебя давно ноги болят, ты двух зверей убил со сломанными рогами, потом убил козу, а «шовокинов» не кормил, теперь вот они требуют твои ноги (такшерская шаманка была известна А.А.Макаренко и С.М.Широкогорову).
А.А.Макаренко записал в путевом дневнике: «Мне Шунман будет шаманить насчет детей. Конечно, один предлог, чтобы посмотреть сбрую (шаманский костюм) и камлание. Шунман категорически заявил, что он не позволит картинки снимать, пришлось согласиться» [5].
Шунман — один из четырех сыновей богатого орочена, который имел несколько сот оленей, богат был всегда пушниной, деньгами. Все добро отец раздал сыновьям. В годы оленного падежа Шунмана постигло общее несчастье — у него пропали олени. Три года он работал в Русе. Сколотил деньжат, поехал к якутам, купил немного оленей. 15 лет прошло с тех пор. Сейчас у него до 40 оленей. Шунман сам лет под 60, крепкий, среднего роста с черными густыми волосами (без седины), отрощенными как подобает шаману, скуластый, с большим ртом и мясистой нижней губой, жидкими с проседью усами, черными узкими пытливыми глазами, прямым, к низу мясистым носом, выпуклым широким испещренным морщинами лбом, торчащими большими ушами. Голос грудной баритонный. Все спрашивает, все говорит, но спокойно, внимательно вслушиваясь. Обращают внимание раздвинутые икры ног, толстые большие пальцы и высокий подъем ступни — видно ходуна, человека пляшущего, вертящегося. Удивительной подвижности и энергии человек. На солнечной стороне за юртой под покрышкой на колу висит медная маска со шкуркой зайца. Это его хозяин — предок-шаман. Ему приносят дары прежде чем просить шамана о чем-либо. Перед камланием дар или плата не дается в руки, а кладется перед «шовокином» шамана, которым бывает маска предка шамана, «гара» и другие изображения. На другом колу — бубен о трех кулаках, яйцевидный, большого размера. Я стал подходить, Шунман прикрыл его и унес в юрту [6].
В гостях у Шунмана А.А.Макаренко «увидел то, чего не видел так полно у енисейских тунгусов — три камлания подряд по трем разным случаям» [7].
Для А.А. Макаренко и Ботмана были поставлены отдельные чумы с различными идолами и устройствами. 13-15 июля Шунман камлал сначала для Ботмана, затем для А.А.Макаренко, 16-17 июля — вновь для Ботмана.
Чтобы вымолить детей русскому, эвенки сделали:
- колыбельку русского образца, обтянутую темным ситцем, с куколкой на красном поводке, перевитой красной ленточкой с плеча на плечо, с глазами и ртом, обозначенными жильной ниткой;
- деревянную человекоподобную фигурку, которая обозначала собой душу будущего ребенка А.А.Макаренко;
- «лангаптын» — четыре березки вокруг юрты;
- один шест с девятью «аняканами» (изображения душ);
- «локоун» — древко с рыбовидной планкой для распяливания кожи жертвенного оленя;
- треногу «сон» с помостом «дэлкон» — на него кладется свежее осердие жертвенного оленя и кости после еды;
- «онкой» — изгородь из березок.
«Вечером Шунман камлал в два приема: до поколки оленя и после. Сбруя ночевала в юрте, которую мне устроил „народ“. Утром приходил дошаманивать — возвращался назад из далеких стран» [8].
Юрту для «возвращения души» Ботмана поставили артелью дверями на север, в сторону «буни» (страна мертвых), куда шаман пойдет за справками о болезни. В комплект шаманского чума для лечения больного «конем» или «оленем» входили [9]:
- две рыбы «майгу» (ленок); одну «майгу» шаман с левой стороны кладет подле шаманского плота «томулана» головой на запад, бросает после всего на восток, будто бы он, превратившись в эту рыбу, вернулся снизу. На левую сторону «томулана» шаман бросает «на низ» (север), на правую — «на верх» (восток);
- один «джали» — таймень;
- один «солир» — мамонт; по объяснениям ороченов мамонт мог считаться «морской рыбой» и изображаться в виде «тайменя с двумя рогами». «У енисейских тунгусов реки проложил „соли“ — мамонт, этого мамонта изображают и орочены»;
- «томулан» — плотик, на котором шаман везет части тела жертвенного животного в подземный мир «буни», состоит из девяти рыбовидных фигур, ставится на полу юрты, остроконечными носками он обращен на северо-запад. На томулане шаман плывет «на низ» по душу, посохом толкает плотик или веслами помогает, поет и в бубен бьет, после того с ожесточением борется с духами «буни» из-за души больного до того, что падает в глубокий обморок. Люди его приводят в чувство, будят — он не слышит, подымают под мышки и вертят три раза по солнцу, окуривают «санкиром», шаман очувствуется наконец и мигом (так что не заметно народу) схватывает деревянного «анякана», нарочно для этого подвешенного на жильной нитке, и прячет у себя — поймал душу больного и тому здоровье будет. «Анякана» по поручению шамана вырезают из тоненькой дощечки. На «томулан» кладутся голова, шкура и ноги коня или оленя. Спереди «томулана» — деревянное изображение «солира», сбоку — «майгу» и прислонены два «тыёвуна» (посоха);
- «тыёвуны» — два посоха для плавания на «томулане»;
- «сайва» (лабаз, гробница) или «гулакан» (домик людей в нижнем мире) — оградка из четырех стенок, в ней по четырем углам стояли человекоподобные деревянные «аняканы», а в центре — фигурка «амикана» (медведя) из гнилого дерева (медведь в средине помогает от болезни). Во время камлания «сайва» ставится у очага. Перед окончанием сеанса шаман замыкает «сайву» рыбой тайменем, то есть кладет на «гулакан» эту рыбу, а затем «солиром» разбивает «гулакан» и вытаскивает изображения за юрту;
- «хамуканы» — четыре человековидные деревянные небольшие фигурки на четырех углах у «того» (очага); воткнуты в землю в воротцах, образуемых концами пиловидных дощечек «качапчи»; «хамуканы» — охранители, их шаман просит послать здоровье больному;
- «качапчи» — будто «окошки», четыре деревянных четырехугольника с внутренними пиловидными сторонами подвешивались к жердям внутри юрты, назначение их «запирать болезнь». Шаман берет шапку или платок больного и протаскивает через три «качапчи», через четвертую протащит и четвертую руками ломает и бросает из юрты в «буни» — с нею и болезнь, которую спилил. Перед «того» (огнем) на четырех углах кладут тоже «качапчи» в виде продольной пилы длиною в аршин, кругом на углах ставят четырех «хамуканов». Две из них (южная и северная) положены зубчатыми сторонами наружу; две (восточная и западная) — зубьями внутрь: своими пилами режут болезнь, а огонь очага ее сжигает, и больному человеку делается лучше, сжиганию помогают присутствующие мужчины — они «качапчи», как лучиной, зажигают трубки, курят сами и шаману дают курить. Иногда эти пилы числом четыре ставят вне юрты в виде «сохатухи» (лося-матки) на двух подставках, получаются ворота на «четыре света» (четыре стороны), через них шаман проводит больного. Сквозь стоящие вне юрты «качапчи» протаскивается больной или ближайшие родственники его, также сквозь «качапчи» шаман заставляет пролезать детей кого-либо из умерших, которые пожелали помянуть своего отца, чтобы тот послал удачный промысел (или не мешал удачному промыслу). «Качапчи» большого размера, кроме четырех малых, было сделано по указанию Шунмана — в него протащена была одежда больного. Внутри с боку «качапчи» шаман ставил свой бубен в целях магического замыкания ее; после сеанса «качапчи» ломается и выбрасывается. В монографии С.М.Широкогорова, изучавшего язык и культуру забайкальских тунгусов в 1912-1913 гг., эти очистительные устройства называются «сипкан» и «чипканин» [10];
- чашка деревянная с кровью животного и метелочкой из «санкира», чтобы кропить кровью предметы в юрте и присутствующих на камлании людей;
- блюдце с мелко накрошенным мясом жертвенного животного;
- «турукан» — береза выдвинутая вершиной наружу через дымовое отверстие юрты; это «пуп земли», шаман восходит по ней на небо; к ее верхушке привязан ремень из подшейной кожи оленя с белыми волосами;
- четыре березки вокруг юрты.
После «камлания конем» лечение Ботмана продолжилось на новом месте в новом шаманском чуме: «будем колоть оленя, на верх идти, здоровья просить». Для «камлания оленем» в верхний мир Шунман велел изготовить:
- четыре изображения сохатых;
- медного «шовокина» (идола) взамен ранее утерянного Ботманом;
- «турукан» с полкой, на которой поставили по углам четырех «аняканов»;
- березки «лангаптын»;
- конструкции изгороди: два шеста с двумя дощечками и с девятью «аняканами» на каждой, «локоун», «сон», «дэлкон» и «онкой».
«Когда стали шаманить, икону сняли, на ее место был повешен медный „шовокин“, которого шаман в известный момент освятил (мазал кровью, носил с собою до Буга и т.д.). Окропил березки, все, что было сделано, кровью оленя. Освятил кровью нового шовокина, а прежнего, утерянного Ботманом, когда он жил в Русе, оборол, заставил уйти от Ботмана, вернул Ботману душу после кровяного лечения. Кожу оленя с копытами и мордой с рогами повесили глазами на восток» [11].
Дневники А.А.Макаренко содержат описания сеансов лечения Ботмана. Ниже публикуется ряд отрывков из сцен «камланий конем» в нижний мир («оргиски»).
Сначала «томулан» и рыб, а после «турукан» (с комля начиная) и поставленные по указанию шамана березки снаружи окропил кровью заколотого жертвенного коня племянник Шунмана Илья.
Шаман, прежде чем стать на «томулан», «тыёвунами» подковырнул плот с двух углов — переднего и заднего — обращенных к огню: это он оттолкнулся от берега «надземного среднего света» (нашего) и поплыл «на низ» — в подземное царство мертвых. Оттолкнувшись, поплыл стоя на «томулане» и опершись на посохи. Сучил руками вперед себя и от себя — попеременно то правой, то левой (по горизонтальной) — управлял как бы веслами.
Оттолкнувшись от берега «белого света» (нашего) шаман некоторое время плыл на плоту стоя, управляя «тыёвунами», гремя колокольцами своей сбруи, аккомпанируя своим песням. Потом, положив посохи, со стоном усталости и тяжелого чувства перед предстоящим делом, шаман с трудом приподнял конскую голову с гривой, горлом, осердием с хребтовым ремнем, оканчивающимся хвостом, сошел сам с «томулана» и бросил все это на пол юрты (мордой вперед, начав это делать против солнца). Сбросив, он сам тот же миг грохнулся на нее и припал лицом к конской голове, продолжая заунывную песню, в этот момент едва слышную. Потом встал, сгреб все и бросил на пол юрты на другом углу огня, сам лег и пел. То же он проделал на остальных углах огня. Хор его своими припевами подымал.
За последним разом шаман поднял с пола юрты голову и прочее и бросил на «томулан». Сам заскочил на него, взял в правую руку правую ногу (стегно) лошади, а в левую руку левое стегно лошади, и, опустив их копытами вниз, запрыгал с ними, медленно подвигаясь вперед против солнца, отдавая поклоны на четырех углах очага. Песню пел быстрым речитативом. И ноги бросил к конской голове. Взяв трости, сел на «томулан» и поплыл, опираясь на «тыёвуны» и суча руками от себя и к себе, все более и более волнуясь, выражая это в напеве песни, да так и свалился на голову и целые ребра лошади, застонал и замер. Молодец стал звонить в колокольчик ленты шаманской шапки, приводить в чувство шамана, а не сделай этого — шаман вовсе пропадет.
Вареное мясо из блюдца шаман бросил впереди себя (на запад), потом на восток, потом к двери, потом опять на запад. Каждый из присутствующих брал кусочек и бросал в одно и то же место (на запад), передавая блюдце друг другу по солнцу. Из чашки с кровью шаман лакнул и с наполненным ртом присосался к правой стороне спины больного до того крепко, что его едва оторвали за ремни, прикрепленные к «самашику» (шаманское облачение). Шаман положил обе руки, растопырив пальцы, на спину больного и как бы нащупывал, где находится болезнь. Потом отскочил и сунул руки в очаг, прихватив немного горячих угольев, стряхнул пепел на пол, вцепился пальцами в спину, нащупал и схватил то место ртом, стал грызть, рыча. Его оторвали с помощью спинного ремня. Он бросился к «томулану», потом нагнулся, лакнул крови из чашки, сунул руки в пепел, снова схватил за спину больного и в другом месте припал зубами, кусая и ворча. Когда его оттянули, на том месте осталась кровь как будто от прокуса.
В известный момент, после того как «закусывал» и «грыз» болезнь на спине больного, заломив рубашку, и перед тем как ломать томулан, мясо, рыб и прочее, шаман вдел в «качапчи» большого размера с одной стороны свой бубен, в оставшееся отверстие должен был лазить три раза по солнцу больной, но его в этот раз заменил один из стариков. В руках последнего имелся платок, в котором были завернуты рубаха, шляпа и штаны больного (тут же бывшего). За третьим разом шаман еще на старике, который нарочито застрял для этого, сломал «качапчу», а когда взяли у него бубен, шаман стал «качапчу» крошить и бросил на запад — поймал болезнь, перепилил ее, уничтожил и отправил в «буни».
«Качапчи» лежавшие перед очагом за вечер сожгли, то закуривая ими трубки, то просто бросая их. Одну из них я приблизил к себе, но сосед спустя время бросил ее в огонь — черт бы его взял. Один «хамукан» бывший внутри «качапчи» сгорел от «санкира», который жгли на углях, подложенных под его наклоненную голову. Других «хамуканов» я спас и взял.
Шаман схватил «тайменя» за хвост и середку руками, стал колотить по «сайве» и толкать ее из юрты на север. Туда же столкал переднюю левую и заднюю левую ноги, голову, кожу, ребра, а вслед за ними бросил и «тайменя». Потом разобрал «томулан», большую часть его досок и оба посоха бросил за конской головой, меньшую часть и одну «майгу» отложил вправо. Это молодцы вынесли из юрты, они же убрали потом и все выброшенное шаманом из юрты.
При окончании описанного разрушения «сайвы» с медведем (которого шаман послал в «буни» вместе с болезнью Ботмана) и выбрасывания конских частей шаман до того увлекся, что и сам с размаху бросился в северный угол, там застонал и замер. В этот момент вскочила одна из присутствующих девушек, проворно взялась за колоколец, который привязан был над местом Ботмана, стала звонить и звенящим бодрым голосом петь.
Я, говорит, запела его же песню, подавать стала голос издали. А то шаман ушел в землю, которую он не видывал, и мог не знать, как выйти оттуда. Вот я и пела, звала назад. Он расчухал и сказал своим друзьям-помощникам: пойдемте, говорит, там нас дети зовут. Вернулся, ожил.
Бросили на угли «санкиро». Шаман, очнувшись немного, тоже замурлыкал. Потом встряхнулся, принял вложенный ему в руки конец ремня от колокольца, стал подпрыгивать на месте и петь новую песню. Это он услышал голос своей родни, поданный с «белого света», и советует друзьям вернуться на родную сторону.
Потом взял подогретый за это время бубен, стал колотить мелкую дробь, петь выразительно, торжествуя как бы победу. Пошел по солнцу, останавливался у огня, делал взмах бубном в его сторону с сильным ударом и жадно вдыхал дым «санкирo». Местами останавливался по кругу, как бы ища кого-то, потом низко кланялся, словно приветствуя родных — ему отдавали поклоны также.
Потом стал лечить Ботмана — делал массаж спины, груди, ног, мазал кровью, плевал, тер руками, пеплом мазал. Сеню Шунман лечил также, внучку также. Сестру, жену и прочих домочадцев мазал кровью и пел, чтобы болезнь Ботмана не перешла на членов семьи.
Наутро я нашел части разломанной «сайвы», медведя, несколько досок «томулана», два «тыёвуна», «майгу», тайменя и «солира» под кустом в яме, наполнившейся с дождя водой, на северной стороне недалеко от юрты. Несколько досок «томулана» и «майгу» лежали недалеко от юрты на восточной стороне. Я взял медведя, доски «сайвы», двух «майгу» [12].
Помимо непосредственных наблюдений за камланиями Шунмана, этнограф записал со слов ороченов устройство шаманского чума для ритуала «рождения» начинающего шамана.
Молодой шаман должен склонить старого шамана «умначэн» его, то есть учить, посвятить в сан шамана. Последний может отказать ему в этом, тогда надо искать другого. Шаман соглашается на это за известное вознаграждение по полюбовному согласию между ним и молодым шаманом, при чем уговариваются о времени, месте и о том, что даст шаман-отец своему новому сыну.
Родовичи молодого шамана съезжаются и везут мясо и муку на условленное место. Тут и «отец» — старый шаман, тут и «сын» — будущий шаман. Шаман-отец велит своему народу (кому-либо из ближних подручных) делать юрту, ставит в ней «турукан» — березку с полкой, которая ставится на кольях на высоте «пупа» так, чтобы выдержала тяжесть двух шаманов; «томулан» — плот, который кладется на полу юрты. Шаман велит вырезать из березы прежде всего «гара-шовокин»: рот и глаза человечьи, а хребет и хвост орла, лицо и голову ее обивают жестью и медью, тушу обшивают ровдугой. Затем вырезывают и вертят из березы гусей, птиц разных, людей (до 30-50 штук) и их вешают на «онкой» — березки, которыми обставляется стоящая вне юрты «сона» — козлы с жердями. Колят оленя, вешают шкуру. Голова, сердце, легкие, печень, горло лежат на треноге «сона» пока не окончится обряд, потом их варят и едят.
На четырех углах вне юрты ставят сохатых длиною с полено, головами в одну сторону. Внутри юрты — «кумалан» новый, очаг «того», оградка «гулакан», две деревянные пальмы, девять чумашиков из бересты с кровью жертвенного оленя.
Двумя пальмами народ колет шамана на «турукане», затем он заскакивает в «гулакан», его и оттуда выкалывают, поддевая пальмами под кромки «гулакана».
Когда шаманы вскочат на мостик «турукана», подают им кровь оленя, шаманы пьют ее и изо рта также брызжут вверх.
До питья крови шаманы вертятся на мостике «турукана». Испив крови шаманы начинают петь и плясать на мостике (по солнцу). В это время весь народ выходит из юрты и пляшет ехорье вокруг нее три раза. Шаманы, окончив пляску, выходят из юрты и скорым маршем обегают один раз вокруг юрты, по за народом возвращаются в юрту, садятся на «кумалан» и начинают петь и бить в бубен.
Когда молодой шаман выскочит из «гулакана» на «турукан» — это он родился, то есть он уже не просто человек, он уже сверхчеловек, он воспринял духа пророчества, прозорливости, силу побеждать болезнь и т.д. Уча его, отец кормит его грудью будто маленького. Приступая к посвящению, шаманы надевают на себя «сбрую» («самашик» и прочее) — старый шаман надевает на своего восприемного сына свой старый «самашик». «Самашик» с бубном или то или другое в отдельности, принятые сыном от отца-шамана при посвящении как реликвии шаманства, возвращаются иногда отцу, если они «не в пользу», если шаман лечит, а здоровья людям или животным нет. Деньги при этом отец не возвращает. Молодой шаман ищет себе нового «отца» и «ладится» — посвящается — снова. Так поступил молодой шаман-орочен из Юмурчена, который отправил назад Шунману «самашик» [13].
«Самашик» Шунмана украшали металлические фигурки и пары змей — по одной змее из ремней «джавдар» и по одной синей змее «кулин», сделанной из войлока и обшитой снаружи синей тканью. Кроме того одна змея с середины спины закинута была на правое плечо, концом пропущена в петлю и связана спереди с головкой другой «кулин» — синей змеи, спускавшейся хвостом вниз. Это последняя в конце «камлания конем» на второй день была отвязана шаманом и повязана вокруг груди больного Ботмана. А.А.Макаренко после шаманства был подарен «джавдар»: «Шунман, между прочим, подарил мне „джавдар“ — ремень в виде змея от своей сбруи: „Вот ты теперь мне как сын. Носи, никому не сказывай, будешь здоров“» [14].
М.Г.Левин упоминает змея «джавдара» в качестве характерного элемента убранства шаманского чума: «Внутри чума, по стене, переплетая жерди остова, подвешивается многосаженная змея из замши (джаудор), покрытая фигурами зверей, повторяющими изображения на шаманском бубне. Это дух охранитель юрты во время шаманского действия» [15].
Ботман и А.А.Макаренко также получили в дар по одному «шовокину», выкованному для них кузнецом Терентием из меди. Покидая стойбище Шунмана, вопреки шаманским запретам, исследователь втайне от эвенков взял несколько предметов с мольбищ:
«Я пошел на старое место Ботмана и взял „майгу“, остатки пилы, сквозь которую протаскивал Сеня вещи Ботмана, так как он де сам не мог в то время, когда Шунман его лечил конем, и остатки „сайвочки“, пронес к себе в палатку. Вопреки запрещению Шунмана снял с шеста жертвенные ремни оленя с головой и „аняканов“. Зарегистрировал набранные вещи. Можно было бы собрать весь ассортимент деревянных шаманских принадлежностей — вывозить неначем. Когда я брал кое-что, я ощущал в себе мерзость хищника, воровскую дрожь в руках, озирался по сторонам. Взятое я прятал» [16].
Артефакты с шаманских чумов были доставлены в Санкт-Петербург и пополнили коллекции Этнографического отдела Русского музея императора Александра III (ныне Российский этнографический музей).
В шаманской практике Шунмана оленья шкура, повешенная на специальном шесте, посвящалась богу верхнего мира: «когда „на низ“ идет шаман, тогда шкуру не весят и кости бросают, а „на верх“ идет — шкуру с головой весят и кости» [17]. Возможно, по этой причине среди енисейских тунгусов «локоптын» стал одной из народных форм христианского богопочитания и отождествлялся с крестом: под «локоптынами» возжигались «божеские свечи», а шкуры и меха с «локоптынов» жертвовались православным храмам и монастырям.
«В „буни“ шаман идет с большим бубном, „на верх“ идет с меньшим бубном. Бубен — это лодка, когда идет шаман в „землю“ или птица, когда идет „вверх“ (на небо)», — говорили орочены [18].
Ритуалы окропления кровью одних и обжигания других изображений могли иметь косвенное отношение к противопоставлению крови и сажи, красного и черного цветов в символике конструктивных частей шаманского чума енисейских эвенков: «Если для онанг изображения изготавливались из гнилой, сухой — „мертвой“ древесины — и обмазывались сажей, то скульптуры для постройки дарпе — из свежей, „живой“ древесины и обмазывались кровью жертвенных животных» [19].
Публикуя сведения А.А.Макаренко о роли «мамонта» в разрушении «сайвы», отметим, что «сайва» или «гулакан» использовались при камлании вниз и относились к символам мира мертвых. В описании устройства шаманского чума баргузинских и нерчинских ороченов для камлания «оргиски» С.М.Широкогоров сообщает, что «гула» из четырех планок — это домик, в котором люди живут в нижнем мире: в нижнем мире души живут в «гула», а не в чумах. Согласно комментариям С.М.Широкогорова, четыре угла «гула» охранялись антропоморфными изображениями; «таймень с рогами» (мамонт) вместе с рыбами сопровождал шаманский плот в плавании по морю, разбивая скалы, очищая путь от камней и борясь с недружественными духами [20].
Избавляя пациента от болезни, шаман замыкал бубном и ломал «качапчи», но чтобы отправить в «буни» «сайву» прибегал к помощи тайменя и мамонта. Для лечения Ботмана были вырезаны мамонт длиной 1,31 м и таймень длиной 1,12 м. Изображая «солира» (мамонта) на схеме шаманского чума для лечения Ботмана А.А.Макаренко сделал пометку: «Шаман замыкает „солиром“ „сайву“ — кладет на нее это изображение, а затем разбивает ее и вытаскивает за юрту». Однако, эта первоначальная надпись зачеркнута и заменена более детальной: «„Гулакан“ (иначе „сайва“) — перед окончанием сеанса шаман „замыкает“ рыбой-тайменем, то есть кладет на „гулакан“ эту рыбу, а затем „солиром“ разбивает „гулакан“ и вытаскивает за юрту с тайменем» [21]. Утром после заключительного камлания А.А.Макаренко нашел части разломанной «сайвы», медведя, несколько досок «томулана», два «тыёвуна», «майгу», тайменя и «солира» под кустом в яме, наполнившейся дождевой водой, на северной стороне недалеко от юрты.
В шаманских чумах, в 1907 г. обнаруженных А.А.Макаренко на Катанге близ фактории Панолик, мамонт изображался в паре с тайменем. Иногда скульптура мамонта ставилась у эвенкийских могил.
Иллюстрируя связь мамонта с водной стихией и с «гула» — домиком мира мертвых, зафиксированный А.А.Макаренко ритуал замыкания и разрушения «сайвы» остается одной из загадок религии эвенков.
Архивные материалы экспедиции А.А.Макаренко к витимо-нерчинским ороченам хранят рисунки и схемы шаманских построек, записи ритуалов, мифов, быличек о шаманах, русских купцах и православных священниках, фотографии и другие документы, являющиеся ценным источником для изучения традиционной не искаженной советскими реформами духовной культуры эвенков.
ПРИМЕЧАНИЯ
- Широкогоров С.М. Отчет о поездках к тунгусам и ороченам Забайкальской области в 1912 и 1913 гг., Известия Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии в историческом, археологическом, лингвистическом и этнографическом отношениях, серия 2, № 3. Петроград, 1914
- Материалы к отчету А.Макаренко об экспедиции к ороченам в Забайкальскую область. Архив РЭМ. Ф.6., оп.1, д.224
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 1. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.214, л. 74-75; Материалы по этнографии тунгусов и орочен, собранные А.Макаренко в 1913 г. Архив РЭМ. Ф. 6, оп. 1, д.220
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 1. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.214, л.97-99; Материалы по этнографии тунгусов и орочен, собранные А.Макаренко в 1913 г. Архив РЭМ. Ф. 6, оп. 1, д.220
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 1.Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.214, л.214
- Там же. Л. 199-202
- Там же. Л. 242
- Там же. Л. 223
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 2. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.215, л.1-25; Материалы к теме «Камлание конем у орочен», собранные А.Макаренко в 1913 г. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.218
- Shirokogoroff S.M. Psychomental complex of the Tungus. London, 1935, p. 305
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 1. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.214, л.231
- Материалы к теме «Камлание конем у орочен», собранные А.Макаренко в 1913 г. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.218
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 2. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.215, л.13, 15, 17, 19, 65
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 1. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.214, л.244
- Левин С.М. Эвенки северного Прибайкалья // Советская этнография. 1936. № 2. C.76
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 1. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.214, л.239-240; Материалы по этнографии тунгусов и орочен, собранные А.Макаренко в 1913 г. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.220, л.40
- Описания А. Макаренко фотографий мольбищ и шаманских сооружений. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.124
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 2. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.215, л.12
- Купина Ю.А. Традиционная скульптура эвенков: вопросы происхождения и функционирования (По материалам второй половины XIX — первой половины XX в.), диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л, 1989. С. 132-133; Ямпольская Ю.А. Шаманский чум и модель мира в традиционном мировоззрении эвенков. Религиоведческие исследования в этнографических музеях, Л., 1990. С. 129-138
- Shirokogoroff S.M. Psychomental complex of the Tungus. London, 1935. P. 304
- Путевой дневник А.Макаренко периода экспедиции в Забайкальскую область, ч. 2. Архив РЭМ. Ф.6, оп.1, д.215, л.17