«Минус двенадцать с прикреплением»: енисейская ссылка скаута Коневского

Владимир Вячеславович Коневский (Каневский) родился в 1903 г. в Нижнем Новгороде. Арестован в Нижнем Новгороде ночью 31 марта — 1 апреля 1928 г. по делу дружины скаутов «Арго» и «Совета 12-ти АСА» [1].

В Нижнем Новгороде отряды скаутов появились в 1916 г. в среде интеллигенции. По убеждению начальника Нижегородского гарнизона генерал-лейтенанта В. Ф. Плюцинского, целям допризывной подготовки лучше соответствовали устроенные по военному образцу «потешные дружины»:

«Привыкши игнорировать все свое, мы приняли чужие наименования, назвав гимнастический спорт „сокольством“, по-чешски, а военный — „юными разведчиками“, по-английски. Я, как старый воин, очень счастлив представить нижегородцам на параде войск гарнизона потешные дружины, составленные из учеников высших, средних и городских школ нашего города» [2].

Потешными руководили, в отличие от скаутских организаций, не воспитатели-педагоги, а унтер-офицеры.

Н. В. Зеленова-Чешихина, с 1918 г. герл-скаут нижегородской дружины «Арго», вспоминала, что Вольное пожарное общество предоставило молодежи домик рядом с каланчой. Бывая в Пожарке, она познакомилась со многими ребятами, в том числе с братьями Владимиром и Борисом Коневскими [3].

«Наша дружина скаутов представляет собою корабль „Арго“, а скауты — экипаж корабля. Наша цель — добыть золотое руно — счастье», — говорили «аргонавты» [4].

В 1921 г. нижегородские скауты отказались от участия в антирелигиозных демонстрациях, инсценировках и карнавалах комсомола [5]. Заседание Бюро ЦК РКСМ от 17 ноября 1922 г. постановило: «Брать подписку со скаут-мастеров о непродолжении работы, в случае продолжения — арестовывать. Помещения отнимать. Разогнать дружины в Ростове, Нижнем Новгороде» [6].

В документах ГПУ, относящихся к арестам лидеров некоммунистических союзов молодежи, «Арго» изображается «монархической фашистской организацией, с сильным религиозным уклоном, имеющей свою типографию, печатный орган и даже парусный флот на Волге» [7]. Ровер-скаут В. В. Коневский пошел по этапу в составе группы юношей и девушек Нижнего Новгорода, обвиненных в создании «Совета 12-ти Ассоциации Скаутов Арго» (12 АСА) с целью организовать побег активистов движения, заключенных в Соловецком лагере.

«Очень хорошо помню, как мы сидели здесь в тюрьме, а когда нас отправляли, ехали мы по улице, Володя Коневский кричал: „До свидания, нижегородцы! До свидания, прощайте“», — рассказывала бывшая герл-скаут В. И. Шульгина об этапировании из Нижнего Новгорода в Москву [8].

«Аргонавты» содержались под следствием в Бутырской тюрьме Москвы. Сотрудников ГПУ скауты звали «Юрочками» в честь Юрия Садовского, который вел их дело. Критическое отношение скаутов к безбожным агиткам Демьяна Бедного бдительный чекист квалифицировал как «усиленную работу в мистическом и религиозном направлении, пропаганду мистицизма» [9]. В Центральном архиве ФСБ России хранится уголовное дело № Р-44244 (1928 г. производства) в отношении В. В. Коневского. В обвинительном заключении Ю. В. Садовский, в частности, отметил: «Коневский Владимир Вячеславович в политике советской власти считает „неправильным отсутствие свободы по религиозным вопросам“. На допросах отрицает участие в „Совете 12-ти АСА“ и подготовке побега из Соловков. Заявляет, что порвал всякие связи со скаутским движением с 1924 года». 11 мая 1928 г. приговорен к трем годам ссылки [10].

В связи с арестом Владимира его мать Анна Александровна и брат Борис обращались в правозащитную организацию «Помощь политическим заключенным» (Помполит), которую возглавляла Е. П. Пешкова [11].

21 июля на основании постановления ОГПУ от 11/V 1928 г. № 57 785 по 58-4 статье Уголовного Кодекса («оказание помощи международной буржуазии») В. В. Коневский отправлен в Сибирь. В Полномочном Представительстве ОГПУ по Сибири в Новосибирске получил точное назначение места ссылки — город Енисейск [12]. Прибыв в Енисейск 20 сентября 1928 г. и не имея возможности до наступления зимы найти работу и приобрести теплую одежду, был вынужден послать в Помполит письмо с просьбой о помощи. Весной следующего года получил пальто, три пары носков, варежки и ботинки, отправленные из Москвы 20 января [13].

В 1929–1930 гг. В. В. Коневский — рабочий Сибпромстроя г. Енисейска и добровольный помощник Енисейского краеведческого музея (с 1926 по 1935 гг. — Енисейский естественно-исторический и культурной-бытовой музей; далее — ЕКМ). 9 августа — 4 сентября 1929 г. заведующий музеем Н. А. Кытманов, В. В. Коневский и В. А. Симонов в ходе поездки на реку Большой Пит собрали энтомологические и ботанические коллекции, образцы горных пород, значительный этнографический материал. Экспедиция обследовала заброшенное стойбище питских эвенков, в центре которого находился шаманский чум, отличавшийся большим размером и обилием скульптурных изображений из дерева. В Архиве города Енисейска хранятся тетради В. В. Коневского — дневник и очерки экспедиции [14]. В рукописях преобладают темы, характерные для скаутизма, — стремление слышать голоса природы, интерес к жизни лесных людей. Путешествие на лодке «Аэлита» по таежной реке впечатлило молодого исследователя, увлеченного этнографией и геологией.

Срок ссылки заканчивался 1 апреля 1931 г. Однако 28 декабря 1930 г. Владимир был арестован Енисейским районным отделением ОГПУ по обвинению «в систематической антисоветской агитации среди рабочих Сибпромстроя с целью спровоцировать рабочих на забастовку, а также в призыве рабочих к противодействию советской власти» [15].

Освобожден 12 ноября 1931 г. с приговором «минус 12» (запрет на проживание в 12 городах) с прикреплением на три года (в Енисейске). Получив краткую справку ОГПУ «минус двенадцать с прикреплением», А. А. Коневская в письме в Помполит от 7 декабря 1931 г. пыталась выяснить судьбу сына: «Не ясно где это прикрепление, в Енисейске или же где в другом определенном месте, и этот минус двенадцать действует после 3-х лет или только в продолжении их?» [16].

Весной 1930 г. Н. А. Кытманов по неясной причине был переведен на должность научного сотрудника [17]. ЕКМ возглавил активист Союза воинствующих безбожников Я. И. Замятин, вскоре Замятина сменил Ф. С. Бархатов из Союза работников просвещения [18]. В начале июня 1931 г. в Енисейск из Ленинграда приехали сестры Мария и Раиса Левис, сосланные по обвинению в контрреволюционной деятельности. До ссылки Мария Михайловна Левис (1890–1991) работала научным сотрудником Государственного музея революции, Раиса — врачом. 9 июня 1931 г. Енисейск понес большую утрату — умер Н. А. Кытманов, организатор научно-исследовательской и экспедиционной деятельности музея. С разрешения Енисейского отдела ОГПУ Ф. С. Бархатов принял М. М. Левис на освободившуюся должность научного сотрудника, «так как во всем Енисейске не нашлось другого кандидата с опытом музейной работы».

После освобождения в ноябре 1931 г. В. В. Коневский, до ареста помогавший Н. А. Кытманову, «напросился в помощники» к Левис. Мемуары М. М. Левис содержат несколько упоминаний о совместной работе и дружбе с Коневским:

«Работников в музее было трое: Федор Степанович Бархатов — директор, человек малообразованный и мало что понимавший в музейном деле, но довольно покладистый, хотя, к сожалению, много пивший; я, единственный сотрудник музея, и уборщица, женщина безобразная на вид и ужасная грязнуля. Потом напросился в помощники ко мне молодой ссыльный — лет двадцати пяти, бывший студент Московского географического института. Работал даром (для него не полагалось ставки), с энтузиазмом и очень мне помогал разобраться в том хаосе, который представляла собой экспозиция музея <…>

Мой добровольный помощник Владимир Вячеславович Коневский, юноша в то время лет двадцати четырех – двадцати пяти, очень увлекался работой, чистил все экспонаты, помогал мне в перестройке экспозиции. А в помещении стоял зимой нестерпимый холод, чернила замерзали в чернильнице, работать приходилось в перчатках, в пальто и в шапке-ушанке. Присутствие и энтузиазм молодого и энергичного человека очень меня подбадривало. Директор музея мало вмешивался в нашу работу <…>

Вячеславич (как мы его прозвали) произвел на Раюшу хорошее впечатление, и на его долю выпало вызвать на лице сестры первую улыбку после долгих месяцев болезни и депрессии. Он артистически изображал услышанную по радио речь какого-то деятеля сельского хозяйства, в которой гнусавые неразборчивые слова чередовались с энтузиастическими выкриками: „…процентов… 100 процентов…“ и т.д.».

Осенью–зимой 1931 г. М. М. Левис и В. В. Коневский обновили этнографическую экспозицию музея, разобрали и инвентаризовали материалы Питской экспедиции 1929 г. Для экспозиции костюмов народов Севера в мастерской Этнографического отдела Русского музея в Ленинграде были заказаны манекены тунгусского шамана, тунгуса-охотника, долганки и самоеда [19].

В июне–октябре 1932 г. Владимир Вячеславович принял участие в экспедиции А. И. Толмачёва (1903–1979) в районы нижнего течения Енисея. Добровольный помощник пополнил фонды ЕКМ предметами из Нового Туруханска (Монастырского), Тазовской тундры, с Нижней Тунгуски, Виви, побережья и островов Карского моря. В музей были переданы три бубна, жезл, подвеска «в виде лестницы», нагрудник, принадлежавшие остяцким шаманам, хорей и лопата тунгусской работы, а также геологические образцы, окаменелое дерево, кости ноги мамонта [20].

По возвращении из экспедиции продолжал работать в музее и участвовал в кружке любителей драматического искусства:

«Не помню, в какое именно время помощник мой по работе в музее, Вячеславич, испросив разрешения наших начальников по ГПУ — „папаш“, как мы их называли, устроился на несколько месяцев в какую-то северную экспедицию. Я была рада за него. А для молодого человека, географа по образованию, это была большая удача. <…>

Вернулся, наконец, мой помощник Вячеславич из своей экспедиции. Вернулся с отмороженным носом, смешно лупившимся. Имел он далеко не „джентльменский“ вид, как иронически характеризовал его внешний облик, кажется, А. И. Андреев. Кроме того, он, очевидно, разочаровал своих начальников, ожидавших от молодого специалиста более квалифицированной работы. В общем, что-то там не удалось. Снова начал он мне помогать в музейной работе — вместе с тем принял участие в организовавшемся драматическом кружке (из ссыльных, конечно). Вячеславич обладал артистическими наклонностями, и мы ходили смотреть постановки с его участием, ставившиеся в местном клубе» [21].

О спектаклях драмкружка писал драматург и киносценарист Н. Р. Эрдман, отбывавший ссылку в Енисейске в 1933–1934 гг.: «25 ноября 1933 г. Вчера был в городском клубе на спектакле. Шли „Без вины виноватые“. Играли заключенные енисейской тюрьмы. На афише значилось: „Новый состав исполнителей“. Возможно, что среди зрителей были люди, которые сменят данный состав исполнителей» [22].

22 марта 1933 г. А. А. Коневская, обеспокоенная длительным отсутствием известий от сына, обратилась за помощью к Е. П. Пешковой с просьбой навести справки о Владимире: «Он жил в городе Енисейске, в июне 1932 он из Енисейска уехал в Северную экспедицию „Комсеверпути“ с профессором Толмачевым. В октябре этого же года экспедиция вернулась, и он из Енисейска прислал мне телеграмму, где писал, что вернулся в Енисейск и задерживается из-за зимнего пути. И вот с тех пор я о нем не имею никаких известий. Я ему писала, посылала телеграммы, но от него не получила ничего. Одна только единственная телеграмма, которую я получила от него 25 октября. Точного адреса его по возвращении из экспедиции я не знаю, я писала по адресу местного музея» [23].

По свидетельству Н. Р. Эрдмана, транспортировка писем и посылок между Енисейском и Красноярском осуществлялась нерегулярно, часть почтовых отправлений не доходила до адресатов.

В 1934 г. научный сотрудник Музея антропологии и этнографии С. В. Иванов (1895–1986) оказал Енисейскому музею помощь в атрибуции некоторых этнографических предметов. О состоянии музея он сообщал:

«Небольшой Естественно-исторический и культурно-бытовой музей в Енисейске состоит, в основном, из естественно-исторических коллекций, а также коллекций по промыслам края.

Обращает на себя внимание самое здание, занимаемое музеем. Оно представляет собою единственную в городе каменную постройку, сохранившуюся от XVIII века.

Часть третьего этажа занята этнографическими коллекциями. Среди них очень ценные предметы эвенкийской (тунгусской) одежды, богато украшенной бисером, редкие предметы шаманского культа енисейских эвенков. Кроме того, имеются небольшие коллекции по остяко-самоедам, кетам и тавгийцам. Некоторые предметы имеют уникальное значение и представляют большой научный интерес. Таковы шаманский нагрудник с изображением рыбы, эвенкийский шаманский костюм с привешенными к нему цельными шкурками лисицы и гагары, кетский орнаментированный деревянный колчан для стрел и лямка от собачьей упряжи, расшитая сухожильными нитками. Не менее интересны разнообразные фигурные железные подвески от шаманских костюмов, найденных на старых могилах в районе Верхней Тунгуски.

Недостаток денежных средств не позволяет персоналу музея приступить к реэкспозиции этнографического отдела. Вещи просто вывешены в шкапах, располагаясь по отдельным категориям предметов. Тексты и этикетаж почти отсутствуют. Музейная техника самого примитивного характера, вплоть до забивания витрин старыми гвоздями. Нет ни винтов, ни замков. Не хватает шкапов, стекол, инструментов.

Кроме директора, музей имеет всего одного научного сотрудника, но и тот в дни открытые для публики вынужден продавать билеты, дежурить у входа и работать в то же время за экскурсовода.

Посетители, большею частью, состоят из учащихся местных школ. Доход от посещения музея совершенно ничтожный. Иногда за целый день удается собрать не более 3–4 рублей» [24].

В апреле 1933 г. дело В. В. Коневского находилось в следствии. В конце октября 1933 г. музейный волонтер участвовал в проводах М. М. Левис, получившей разрешение вернуться в Ленинград.

В архиве Д. Д. Маркович (Левис) сохранилась фотография А. И. Андреева, Ф. С. Бархатова, В. В. Коневского, датированная 22 января 1934 г. В трудночитаемой надписи, сделанной В. В. Коневским на обратной стороне фотографии, говорится, что «киты Енмузея» хранят для «потомков православных земли родной прошедшую судьбу» (аллюзия на слова А. С. Пушкина «да ведают потомки православных земли родной минувшую судьбу»). Вероятно, эту фотографию коллега по работе в музее передал Марии Михайловне через ее сестру Раису, вернувшуюся из Енисейска в Ленинград в апреле 1934 г.

Отчет о состоянии и деятельности ЕКМ за 1934 г. информирует: «За отчётный год никаких изменений в составе штатных научных работников не произошло: директором музея состоял Ф. С. Бархатов, научным сотрудником А. И. Андреев. В апреле 1934 года прекратил работу в музее добровольный сотрудник В. В. Коневский» [25]. Дальнейшая судьба В. В. Коневского неизвестна.

В 1935 г. директор Ф. С. Бархатов и научные сотрудники музея были уволены по приказу РОНО, так как «за 18 лет советской власти музей не был перестроен в духе Марксизма-Ленинизма» [26].

Ниже публикуются фрагменты дневниковых записей В. В. Коневского о поездке на лодке «Аэлита» по реке Большой Пит в августе–сентябре 1929 г.

«9.VIII. В 7.30 вечера мы отплыли из Енисейска. Перевалив через спокойную и розовую от закатных лучей гладь Енисея, мы стукнулись бортом „Аэлиты“ у Нифантьевского берега. Уже совсем стемнело. На другом берегу чуть искрятся, переливаются огоньки Енисейска. Над нами на горе ряд тихих темных домиков. За ними поле и там глухо гудящая от порывов ветра тайга. Ее тяжелые вздохи доносятся к нам. Завтра вступим на дорогу, пронзающую эту зеленую крепость. И скоро запоют под „Аэлитой“ волны таежного Пита.

14.VIII. Под носом лодки журчит вода. Поют струи свою песню, понятную только тайге, что придвинулась и слушает рокот, звон и пенье Пита. Над головой небо, внизу серебряная гладь реки. А с боков глухой сумрачный лес, уходящий на горы, взбирающийся на вершины, переваливающий через них и уходящий далеко-далеко. Дикостью веет от этой глухой непроходимой тайги, серых, бурых и красноватых скал, от высоких суровых утесов, от порой бурлящего и кипящего пеной на порогах и шиверах Пита, порой спокойного, гладкого и утихомирившегося. Нетронутая природа во всем — в Пите, в далеких синих горах, поваленных могучих кедрах и рокоте величавых вершин.

16.VIII. К вечеру подошли к месту, называемому Березовкой. До этой местности в 1928 году доходил пароход, доставлявший груз на прииски. И ввиду мелководья дальше пройти не мог. Груз пришлось сложить на берегу. Берег низменный. Горы отступили немного вдаль от Пита. Кругом густой березовый лес. На берегу имеется столб с надписью „1928 год пароход №“ и знак — якорь и топор. Кругом сложен груз, состоящий из пачек листового железа, сортовой стали, частей машин, оконных рам, стекла, брусков, железа, гвоздей и пр.

18.VIII. Брянка. 9 часов утра. Первое „большое селение“, встретившееся нам. Да не только первое, но и единственное на протяжении Пита. Здесь имеется жилой дом с конторой и квартирой заведующего складами. Казарма для рабочих, конюшня, два барака, баня, кузница, избушка, несколько амбаров. Брянка является базой Енсоюззолота, здесь хранятся грузы, продовольствие для приисков — как северной, так и южной систем. На противоположном берегу выходит дорога на прииски северной системы. Так что это очень оживленное и населенное место в тайге. Окрестности дикие. На противоположном берегу высокие хмурые скалы, поросшие тайгой, голые обрывы, утесы, зубцы выветрившихся склонов. Поваленные деревья, огромные кедры, толстые лиственницы. Глушь, чаща, медвежьи следы. А здесь — золотые бревна строений, голоса, дым, ржание лошадей, люди. За зимовьем сейчас же, с боков, сзади, всюду, кругом тесным кольцом обступила тайга. Но в ней слышен звук топоров, треск и шум падающих деревьев. Врубаются люди в тайгу, упорно воюют с ней и постепенно разрушают ее непоколебимую зеленую стену… На Брянке мы пополнили свои запасы продовольствия. Здесь можно, между прочим, купить молоко, что является большой редкостью для тайги. Сейчас движемся дальше, Н. А. фотографирует зимовье. День ясный, солнечный, но довольно свежий. Сильный ветер, на Питу легкое волнение.

19.VIII. Без 15 минут 9 часов. Утро серое, пасмурное, с 6 до 8 часов шел дождь. День хмурый, осенний. Кругом тучи, и надежды на то, что прояснится, нет. Вчера видели медведя, от нас приблизительно за полверсты. Только что прошли серьезное место. Пит очень широкий, но пролегает по мелкому каменистому дну. Иногда наметы гравия поднимаются выше уровня воды. Чтобы пройти это место, понадобилось около двух часов. Вчера около 12 часов прошли красивое место. Высокие голые скалы среди густой хвойной тайги. Скалы розовато-голубого цвета, некоторые из них напоминают своими очертаниями башни. Как зачарованные, они поднимаются среди молчаливой чащи. У их подножья на каменных ступенях ревет Пит. Все реже и реже и без того не особенно частые тихие места. Пит все время шумит — или на шиверах, или же на камнях. И если встречается место, когда один бурун за поворотом, и бурлит глухо издалека, а к другому еще не подошли, то ухо уже настолько привыкло к этому журчанию, что тишина кажется странной и непривычной. Кажется, что чего-то недостает. Вообще после Брянки места значительно глуше и безлюднее. До Брянки еще иногда встречались илимки, зимовщики. После же Брянки уже полнейшее безлюдье и тишина, тайга обступила плотно. Сегодня обедали чаем и бутербродами с маслом, крупа кончилась вчера. Ночь наступила очень свежая, настолько, что утром можно ждать инея.

20.VIII. Вчера целый день шел дождь. Встали лагерем с 2 часов дня, так как пошел сильный дождь. Добыли глухаря, обед был хороший. Ночью к палатке подходил медведь, когда мы вышли, ушел в лес. Ставили сети, но неудачно. Сейчас 9-й час утра. Утро пока хорошее — выглянуло солнышко, дует легкий ветер, довольно свежий. Местность изменилась, горы отходят вглубь, дальше от берега. Тайга подходит прямо к воде. Лес имеет тот же характер — смешанный. Прошедшая ночь была своеобразно красива. Ночевали мы на опушке тайги, идущей в гору. Перед нами, на другом берегу, сравнительно небольшая гора. Высокие скалы, провалы, голые утесы. Пит делает широкий изгиб. Течение тихое. Глубоко. Поэтому непривычная тишина, не слыхать шума вспененных волн на камнях. Стало вечереть. С гор сполз белый призрачный клубящийся туман. Он медленно плыл, клубился. Цеплялся за вершины кедров, лиственниц, пихт, косматых елей. Вот где-то там в трущобе среди зубцов, утесов и скал загукал филин. Его крик эхом отдавался в горах. Что-то древнее, сказочное было в его криках. Кругом, за сотни верст, глухая непроходимая чаща, тайга. С гор ползет туман, сыростью и холодом веет из щетинистых падей. Сумрачные утесы смотрят в потемневшие волны Пита. А там, где-то в глуши, среди осыпей обомшелых скал, где-нибудь на утесе, среди чащи кедров и пихт, сидит он — большой, жуткий, круглоглазый. Забился с самую чащу, глушь. И гукает, ухает, точно заклинания бормочет или таежную тайну рассказывает. А когда луна пронзила колеблющиеся волны тумана, дымчатые легкие тучи, тени леса, утесы и скалы, стало совсем таинственно, сказочно кругом. Долго-долго гукал филин. Ему откликался другой. А над костром легким призраком скользила сова… Сейчас 3-й час дня. День ясный, перемежающийся легким дождем. В воздухе свежо. Солнышко если и светит, то не по-летнему ясно и жарко, а как-то печально и не так ярко. Поспела брусника. Кое-где мелькает и желтый лист. Чувствуется осень. Ее легкие и печальные шаги ближе и ближе…

22.VIII. Течение все сильнее и сильнее. Бичева, на которой идет лодка, звенит как струна. Приходится все время быть начеку, так как кругом нас то и дело шиверы, торчат камни. На берегу нагромождены огромные окатанные водой валуны, попадаются среди них деревья, вывороченные с корнем. Течение все усиливается, стали встречаться водовороты. Шум от воды заглушает речь, приходится кричать. Камней и деревьев на берегу больше и больше. Оба берега как бы искусственно вымощены огромнейшими валунами. Лес, побежденный ими, отступил от полосы берега. Поворот… и… вот он, знаменитый Таврикульский порог. Пит в этом месте делает крутой поворот. Встречает на своем пути горный хребет. С буйной мощью он бьется в гранитную грудь скал и, прорвав их, стремится вперед. Но горы мстят. Они сжимают прорвавшуюся реку, ставят на пути обломки скал. Но Пит, прыгая по обломкам каменных громад, мчится вперед и вперед — к далекому Енисею. Вода кипит, клокочет на черных зубьях камней, сверкает жемчужной пеной. В воздухе стоит гул от рева и грохота падающей воды. Оба берега завалены валунами. У порога мы были в 2 часа дня. Н. А. сфотографировал его. Здесь же на месте нашего бивуака поставили столб, на котором написали: „22.VIII.1929. До этого места дошла экскурсия Енисейского районного музея, на гребной лодке «Аэлита», в составе: Николая Александровича Кытманова, заведующего музеем, Коневского В. В. и Симонова В. А.“. В 4 часа дня повернули обратно, начался путь назад. Первую часть нашей экскурсии можно считать законченной. Переправа через порог сопряжена с риском. Но промышленники и очень редко илимки, идущие на прииск «Аяхта», проходят его. Ясно, что груз в своей большей части приходится доставлять по берегу на всем протяжении порога.

23.VIII. Плывем обратно. Смерклось. Так как решили сегодня ночевать на Брянке, идем в темноте. Горы как бы сдвинулись, река почернела. Лес слился с общим темным фоном. Высоко над головой яркими точками мелькают звезды. Кругом мрак. Кажется, остановилось и время, и движение, и сама жизнь. Равномерно хлопают весла. Темные массивы обступили, окружили со всех сторон. Тишина. Мрак. Похоже, что все живое вымерло на земле, и мы единственные обитатели нашей угасшей старушки. Вдруг: хрррр-ш-ш-ш-ш, т-ррр… Стоп! Стоим, мимо со звонким журчанием несется вода, лодка колеблется как бы в раздумье. Но ни с места. Снова сели. Толкаемся веслами, шестом. Раскачиваем лодку. Напрасно. Сидим крепко. Гм, единственный исход. Разуваемся, обнажаемся и в черную мглу. Точно иголки в тело. Бррр! Сразу отрезвеешь, почувствуешь, что ты на Питу именно, а не на угасшей планете. Возились долго, тащили, пихали лодку. Наконец попали на глубокое место. Снова заработали весла,   снова мы растворяемся в темноте. За поворотом лают собаки. Брянка! Отдых и тепло…

30.VIII. Наматываем „версты на весла“. Остались позади горы, тайга. Шум буйного Пита, пороги, мели, грохот Таврикуля. Зимовщики. Дикая, красивая и нетронутая тайга. Тропы таежные, ведущие к становищам лесных людей. Хмурые утесы, скалы-крепости, крики гусей. И все-все, что так влекло… и влечет сейчас. Да, я еще сильнее чувствую желание вновь прикоснуться к этой нетронутой природе. Вновь встречать солнце под пенье струй Пита и рокот вершин лесных гигантов. Впереди Енисей, там город, и скоро уже наша поездка будет лишь воспоминанием. Прощай, тайга.

4.IX. Город. Мимо плывут знакомые дома, почта, бульвар, пристань. Кончен путь. В 10 часов утра „Аэлита“ встала у берега. Бросаю последний взгляд назад, на Енисей. Там за поворотом остались яркие и красивые дни, проведенные среди природы, на берегах Пита» [26].

Примечания