23 марта 2023 г. профессору кафедры отечественной истории, главному научному сотруднику научно-образовательного центра «Наследие» Гуманитарного института Новосибирского государственного университета, доктору исторических наук, проф. В. И. Шишкину исполняется 75 лет. Мы поговорили с Владимиром Ивановичем о его научной и преподавательской работе, профессии историка и перспективах исторической науки.
– Совсем недавно Новосибирский государственный университет отметил 60‑летний юбилей гуманитарного образования. Вы учились на историческом отделении Гуманитарного факультета НГУ и уже почти 50 лет преподаете в университете. Как, с Вашей точки зрения, за это время изменились историческая наука и историческое образование?
– Конечно, за 50 лет, о которых идет речь, очень многое изменилось. Изменилось в том числе во многом благодаря тому, что мы, бывшие советские историки, теперь — историки России, в какой-то мере интегрировались в мировую историческую науку. Вообще историки, которые начинали трудиться в Советском Союзе и продолжили работать после его распада, почти все пережили переломную эпоху. Сначала мы добились того, что перестали использовать классовый подход — это уже было большим событием, большим достижением.
Советская историческая наука, как известно, развивалась в изоляции от мировой науки. На протяжении длительного времени мы контактировали только с историками, которые находились в странах социалистического лагеря и, по сути дела, были лишены возможности широкого общения. Контакты были, но они были очень ограничены, в основном у руководителей так называемого исторического фронта (одно время было модно называть это «фронтом»). Вот эти руководители имели возможность ездить на международные исторические конференции, выступать со своими докладами и слушать западных коллег, хотя в принципе отношение к западной историографии в СССР было негативным.
C началом перестройки и особенно после падения Берлинской стены, разделявшей Восток и Запад, возможность участвовать в зарубежных мероприятиях, знакомиться с новыми концепциями и подходами, появилась также у историков рангом ниже. В том числе благодаря этому мы стали переходить с одних позиций (от классовой теории) к другим подходам, которые предлагала западная историческая наука. Таких подходов было много: теория тоталитаризма, теория модернизации, цивилизационный подход, так называемый лингвистический поворот в истории и т. д. Сторонники этих концепций зачастую полемизировали друг с другом, однако все они в той или иной степени внесли свой вклад в развитие советологии.
Несомненно, огромное влияние на бывших советских историков оказала так называемая «архивная революция». Если очень кратко, то она заключалась в том, что историки получили доступ к закрытым материалам, содержавшимся в государственных и некоторых ведомственных архивах бывшего СССР. Доступ даже к части ранее засекреченных источников позволил им дать ответы на многие вопросы недавней отечественной истории и поставить новые проблемы, благодаря чему наше советское прошлое предстало перед исследователями и теми, кто им серьезно интересуется, более жестоким, трагичным, но и стало более понятным. В результате глубокому переосмыслению подверглись многие проблемы: Октябрьская революция, Советская власть, гражданская война, красный террор, крестьянские восстания, борьба внутри партии большевиков, установление сталинского политического режима и многие другие.
– Насколько описанные Вами тенденции влияли на преподавание в университете? Как быстро научно-исследовательские новации внедрялись в историческое образование?
– В разных университетах, на разных кафедрах это происходило по-разному. Все зависело от того, работали ли преподаватели в архивах, насколько они находились в контакте с западными исследователями, имели ли возможность читать иностранную литературу, в том числе на иностранных языках. Хотя довольно много за рубежом издавалось переводной литературы на русском языке.
Новосибирский Академгородок был знаменит не только физиками и математиками, но и гуманитариями, поэтому охотно приезжали западные историки. В конце 1980-х – начале 1990-х годов я заведовал отделом истории советского общества в Институте истории, филологии и философии [СО АН СССР], а также являлся заведующим кафедрой истории СССР, которую переименовал в кафедру отечественной истории, и могу сказать, что у нас были довольно тесные контакты с зарубежными коллегами. К нам ехали из США, из Англии, из Германии очень активно. Немецкие исследователи, например, больше всего интересовались немецким населением Советского Союза. Вслед за ними этой тематикой стали заниматься также историки России и Казахстана.
В результате такого общения в историческое образование действительно стали внедряться новые подходы, новые точки зрения, новые концепции. Но разные преподаватели транслировали их в разной степени быстро и глубоко. Это неизбежно. Историографический процесс часто идет неровно и в разной степени последовательно.
– Можете ли Вы, несмотря на описанные изменения, отнести себя к какой-либо научно-исследовательской школе? Если да, то на каких принципах она построена?
– Я критически отношусь к самому понятию «научная школа». Наверное, есть ученые, выдающиеся ученые, которые заслуживают того, чтобы говорить о них, как о родоначальниках и руководителях каких-то школ. Но таких ученых на самом деле не так много и не каждый из тех, кто считает, что он создал школу, на самом деле ее имеет.
Более того, научные школы необходимо оценивать, учитывая их «плюсы» и «минусы». В первом случае — позитивная оценка: руководителями школ готовятся высококвалифицированные специалисты, которые развивают науку, ставят новые проблемы и предлагают их решения. Вторая сторона заключается в том, что научные школы иногда консервируют подходы, концепции, оценки. Под научные школы не всегда оправданно выделяются финансы, в результате чего не достается финансирования представителям других направлений, которые не оформились как научные школы. Поэтому я не абсолютизирую роль научных школ, хотя признаю их наличие и значение.
Едва ли можно говорить, что я вырос из какой-то научной школы. Но, безусловно, на меня оказали большое влияние преподаватели, у которых я учился. Потому что фундамент закладывается в университете: из общения, из контактов с теми педагогами, которые читают лекционные курсы и ведут семинарские занятия. В ряду этих преподавателей, конечно, в первую очередь я должен назвать Николая Яковлевича Гущина, который был моим научным руководителем при написании диплома, а потом — кандидатской диссертации. С Николаем Яковлевичем мы работали очень плотно, потому что он не только был моим научным руководителем. В 1969 г. Николай Яковлевич стал заведовать сектором аграрной истории (Института истории, филологии и философии СО АН СССР. – Прим. ред.) и пригласил меня, студента пятого курса, на работу в этот сектор. С тех пор мы тесно сотрудничали. Я имел возможность близко наблюдать за его работой, многому научился у него. В одних случаях просто заимствуя его приемы и методы работы с источниками, в других — спрашивая совета, как он понимает тот или иной документ, как правильнее его проинтерпретировать и т. д. Николай Яковлевич был человеком очень умным, глубоким, эрудированным, хорошо знал российскую литературу и поэзию, много читал публицистику, обладал чувством юмора.
– Ваш научно-исследовательский стаж составляет почти 54 года. За это время Вы стали автором почти 600 научных публикаций разных жанров от небольших энциклопедических статей до фундаментальных сборников документов, монографий и обобщающих изданий. Какие Ваши научные достижения или выводы Вы считаете наиболее значимыми?
Самым серьезным и крупным достижением, наверное, можно считать то, что я первым в историографии охарактеризовал крестьянские вооруженные выступления, которые происходили в России во время гражданской войны и сразу после ее окончания в 1920-е годы, как антикоммунистические. До меня все писали, что это была «белогвардейская контрреволюция», «кулацкая контрреволюция», «эсеровская» или «кулацко-эсеровская контрреволюция» — в общем различные варьировались варианты «контрреволюции» с такими вот определениями. Я первый, еще в советские времена (в 1976 г. – Прим. ред.), написал статью, которая называлась «О социальной природе антисоветских вооруженных выступлений в Сибири в годы гражданской войны» [1], в которой проводил две принципиальные мысли.
Во-первых, я утверждал, что к концу 1920 – началу 1921 г. вооруженное сопротивление советскому режиму поменяло свою сущность, свою природу — оно стало общекрестьянским. В нем принимала участие не только верхушка крестьянства (кулачество, зажиточное крестьянство), но и среднее крестьянство и даже беднота. Ни одно восстание против власти никогда не осуществлялось небольшими изолированными группами. Если кулачество готовило восстание, то делало это с учетом настроения, поведения остальных категорий окрестного населения. Если инициаторы могли опереться на широкий круг противников власти, они такие восстания поднимали. И, естественно, в этих восстаниях участвовало и среднее крестьянство, недовольное политикой власти, участвовала и беднота — по разным мотивам и причинам. Я, будучи деревенским жителем по рождению, хорошо понимаю поведение бедноты, могу объяснить его причины, но это будет очень долго. То есть первый вывод заключался в том, что восстания носили общекрестьянский характер.
И второй вывод: эти восстания были не просто контрреволюционными, они были антикоммунистическими. Главный лозунг этих восстаний — «За Советы без коммунистов!». То есть крестьяне, поднимавшие восстания, понимали Советскую власть по типу 1917 года, когда она была демократической для крестьян, когда ограничений для разных категорий крестьян не делалось: тогда имели право выбирать и быть избранными в Советы не только беднота, середняки, но и так называемые кулаки. И такая Советская власть, демократическая власть, устраивала все крестьянские слои. Поэтому восстания носили именно антикоммунистический характер.
Работая над этой темой, я получил доступ к уникальным материалам, которые хранились в архиве Управления КГБ по Новосибирской области, по так называемому Колыванскому мятежу. На их основе я подготовил публикацию для журнала «Сибирские огни», которая так и называлась «Колыванский мятеж» [2]. И через некоторое время (у меня были необходимые связи) направил ее в Соединенные Штаты Америки, в Вермонт, А. И. Солженицыну. Александр Исаевич посмотрел и написал в ответ: «Публикация прекрасная, прошу Вас продолжить работу в этом направлении, я берусь профинансировать издание сборника, который Вы готовите» [3].
Так вот я, с благословения А. И. Солженицына, продолжил эту работу. Но нужны были деньги на сбор материала в разных городах. В институте денег на командировки не было. Да что там на командировки! На зарплату денег не хватало. Дирекция отправляла сотрудников в неоплачиваемые отпуска. Но примерно в это же время был создан Российский гуманитарный научный фонд. Тогда я написал проект «Вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в Сибири в начале 1920-х годов» и попросил Фонд профинансировать его. Я сам тоже был экспертом этого Фонда. И так получилось, что принимал участие в этом заседании (на котором рассматривалась заявка. – Прим. ред.). И один эксперт, очень авторитетный специалист-аграрник, специалист по сельскому хозяйству Советского Союза, Виктор Петрович Данилов, которого высоко ценят вплоть до сегодняшнего времени, выступил против того, чтобы поддержать мой проект, заявив, что он такого сопротивления не знает. Я по тем временам был человеком достаточно решительным и вступил с мэтром в публичную полемику: «Виктор Петрович, вот поскольку даже Вы этого не знаете, я и прошу поддержать мой проект, чтобы Вы и все остальные знали, что оно было». Мое выступление было довольно убедительным и настойчивым. Меня руководство Фонда поддержало, я получил деньги и сделал сначала однотомник «Вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в Сибири в 1920 году» [4], а потом двухтомник «Сибирская Вандея» [5], позднее опубликованный Международным фондом «Демократия», который возглавлял Александр Николаевич Яковлев. В научный оборот был введен огромный массив документальных материалов, посвященных антикоммунистическим восстаниям. Это было, действительно, новое слово, серьезное научное открытие. Серьезный вклад в разработку темы признали и российские, и зарубежные коллеги.
Более того, профессор [И. А.] Добрускина из Израиля опубликовала целую книжку, которая стала путеводителем к двухтомнику, мотивируя необходимость путеводителя тем, что «документы, опубликованные [В. И.] Шишкиным, настолько богаты, настолько интересны, настолько разнообразны, но и настолько сложны для понимания простым читателем», что она решила предпринять такую работу и структурировать этот двухтомник под читателя непрофессионального [6]. Она такую работу проделала и прислала мне эту книжку в подарок. Я, правда, долго не мог понять, как к этому отнестись, потому что работа была проделана без моего согласия.
Эту тему я сам сформулировал, сам ей занимался и развивал. Потом я подключил к ней еще несколько человек. Один из моих аспирантов, Третьяков Николай Геннадьевич, защитил кандидатскую диссертацию по одному из самых крупных восстаний того времени — Западно-Сибирскому восстанию. Я был инициатором трех конференций, которые были посвящены этой теме: две в Тюмени и одна в Ишиме. Изданы были тематические сборники, в Ишиме поставлен памятник (жертвам восстания. – Прим. ред.). А не далее, как в прошлом году, в Ишиме была издана антология примерно на 60 печатных листов (672 страницы. – Прим. ред.), посвященная Западно-Сибирскому восстанию [7]. Я доволен, что это было сделано. Приятно, что через много лет, то, что было начато тобой три десятка лет тому назад, продолжает цениться, пользоваться интересом, что появляются новые люди, которые обращаются к этой теме. Когда мы проводили презентацию этой антологии, обнаружилось, что есть последователи не только в России, но и за рубежом. Эта тема продолжает пользоваться популярностью, потому что за ней скрыты судьбы очень многих людей — участников борьбы против коммунистической власти. Среди них были интересные, оригинальные люди, о которых мы почти ничего не знаем. Но сейчас эта тема продолжает разрабатываться на уровне персональном. И это очень важно. Потому что главное в истории — это люди. И знать биографии этих людей, понимать их поведение — очень важно для нынешнего поколения молодых россиян.
– Вы сказали о введении в научный оборот огромного пласта документов об антикоммунистических восстаниях. Однако специалистам хорошо известно, что у Вас есть еще большая серия документальных изданий, посвященных органам государственной власти контрреволюции на востоке России в годы гражданской войны. Как Вы оцениваете значение этого комплекса источников и какие основные выводы можно сделать на их основе?
– После окончания работы над темой, посвященной антикоммунистическому вооруженному сопротивлению, я обратил внимание на то, что многие наши коллеги, которые раньше занимались историко-партийными исследованиями, раскрывая их с марксистских методологических позиций, неожиданно резко перешли к прямо противоположным темам. Назову одного екатеринбургского историка, с которым у меня были хорошие профессиональные контакты — это Иван Федорович Плотников, доктор наук, профессор. Он всю жизнь писал о большевистском подполье, о партизанском антиколчаковском движении, героическом рейде Василия Константиновича Блюхера. Сложившийся историк, лучше всех по тем временам знавший большевистское подполье, неожиданно начал писать восторженные статьи об адмирале Колчаке. Такой резкий переход был для меня странным и непонятным.
И. Ф. Плотников был не единственным историком, который быстро поменял свою тематику и перешел от изучения лагеря революции к исследованию контрреволюции. Я тоже проделал существенную эволюцию в тематике, в методологических подходах и выводах. Но делал это по мере накопления фактического материала, позволявшего делать такие переходы. Хотя, конечно, собирать материалы о российской контрреволюции начал параллельно с изучением антикоммунистического сопротивления. Дело в том, что в ходе работы над одной темой, вольно или невольно обнаруживаешь другие источники, которые человек, занимающийся этим целенаправленно, никогда не найдет. Документы хранятся иногда в таких местах, что специально их там искать не будешь. Примерно так у меня получилось с Колчаком.
Наверно, я был первым историком, который нашел автобиографию Колчака, затем — переписку адмирала с его возлюбленной Анной Васильевной Тимиревой. Во всяком случае опубликовал эти источники первым я [8] — это бесспорно и признано теми, коллегами, которые тоже занимались этой темой. Так я довольно случайно начал собирать документы об Александре Васильевиче Колчаке, потом стал расширять эту тему.
Работая в этом направлении, я понял, что главное, чего не достает нашим коллегам — они плохо представляют весь корпус источников, работают фрагментарно, зачастую делают выводы на ограниченной и случайной источниковой базе. Важно было определить, какие источники для изучения контрреволюции являются основными, а какие периферийными, вспомогательными. Для себя я совершенно четко понял, что таким ядром являются документы центральных органов власти и управления. Поэтому изучение контрреволюции я начал с выяснения того, как создавалась и как функционировала ее верховная власть: Временное Сибирское правительство, Временное Всероссийское правительство и Российское правительство, которое иногда называют колчаковским. Итогом проделанной работы стала публикация целой серии сборников документов.
Все документы, которые я опубликовал, имеют пространные научные комментарии в виде биографических справок к персоналиям, которые упоминаются в этих источниках, расшифровки некоторых фактов и событий, которые не очень понятны из контекста. Научные комментарии к документам иногда занимают 15–20 процентов текста всей публикации. Их подготовка — очень трудоемкая работа, потому что восстановить какие-то подробности, детали порой бывает сложнее, чем написать целую статью. Я издал несколько документальных сборников, посвященных этой теме. И, конечно, очень рад, что удалось издать огромный двухтомник объемом почти 110 печатных листов (1,5 тыс. страниц. – Прим. ред.), посвященный Совету министров Российского правительства [9].
Параллельно я сделал еще несколько исследовательских публикаций — статей и докладов, в которых дал характеристику российской контрреволюции периода гражданской войны и показал как достижения, достоинства этой контрреволюции (особенно на ее демократическом этапе), так и закономерные причины ее проигрыша в гражданской войне, во многом обусловленные состоянием верховной власти: ее некомпетентностью, прежде всего некомпетентностью самого адмирала Колчака.
– Ваши сборники, посвященные контрреволюционным правительствам, активно используются исследователями. Вы довольны тем влиянием, которое они оказали на отечественную историографию?
– Да, на эти книги часто ссылаются. То, что я публикую много документальных материалов, является, видимо, хорошим подспорьем для некоторых коллег, которые сами мало работают или совсем не работают в архивах. В принципе это абсолютно нормально. Ненормально только то, что не всегда это делается добросовестно в научном отношении: иногда документы переопубликовываются или используются без ссылок на предшественника.
К сожалению, некорректные заимствования случались не только с документальными публикациями, но и с научно-исследовательскими. Десять лет назад (в 2012 г. – Прим. ред.) я сделал пленарный доклад на международной конференции, посвященной окончанию гражданской войны на Дальнем Востоке. Доклад был написан в междисциплинарном ключе. Причем я даже предложил в нем собственную терминологию на стыке истории, политологии, геополитики, сделал интересные наблюдения и выводы. Организаторы мой доклад опубликовали во Владивостоке [10]. Тираж сборника был небольшим, и я дал согласие разместить мой материал на «Сибирской Заимке».
Через некоторое время обнаружилось, что один коллега, работающий в Благовещенске, которого я лично знаю (он был учеником профессора Э. М. Щагина, с которым мы поддерживали дружеские отношения с декабря 1969 г.), взял и опубликовал мой текст (видимо, просто скопированный с сайта) под своей фамилией, частично изменив только название [11]. То есть в данном случае речь идет о прямом плагиате. К сожалению, это не единственный случай. Насколько мне известно, с аналогичными проблемами сталкивались и другие коллеги. Это прискорбно и возмутительно. Но в нашей стране почти не работает судебная система, которая защищала бы авторское право. И, похоже, никаких мер, чтобы исправить положение, не предпринимается.
– Есть ли у Вас планы теперь, когда два столь масштабных проекта по введению документов в научный оборот завершены, обобщить результаты проделанной работы? Например, в формате монографии.
– Конечно, документальная публикация и авторский текст — это очень разные жанры. Полностью выложиться можно только в тексте, который ты написал сам. Тем более, что я имею источников намного больше, чем смог опубликовать. С помощью фактического материала, не вошедшего в документальные публикации, можно поставить и попытаться ответить на многие вопросы. Но в приоритете у меня две крупные работы: есть желание написать одну монографию о Западно-Сибирском антикоммунистическом восстании 1921 г., вторую — об А. В. Колчаке как о Верховном правителе.
О Колчаке вообще в последнее время написано примерно два десятка книг. Но, наверное, только одна из них достойна того, чтобы говорить о ней как о серьезном вкладе в изучении личности адмирала. Я имею в виду книгу московского исследователя, ныне покойного, профессора П. Н. Зырянова, неоднократно переиздававшуюся «Молодой гвардией» [12]. Это, действительно, добротное научное произведение. Но оно написано довольно неровно. Дело в том, что П. Н. Зырянов занимался дореволюционной Россией. Он ее хорошо знал и понимал. Поэтому дореволюционная биография А. В. Колчака написана им очень грамотно, профессионально, точно, объективно. А что касается постреволюционного периода (после Февральской революции), то П. Н. Зырянов никогда этой эпохой не занимался, не очень хорошо знал контекст. Поэтому вторая часть его книги менее глубока и интересна. Хотелось бы заполнить эту лакуну и написать о Колчаке только как о Верховном правителе, отталкиваясь от опубликованной П. Н. Зыряновым монографии.
– Ваши ученики знают, как много сил и времени Вы уделяете научно-исследовательской работе и от них требуете того же. Что бы Вы могли сказать современным студентам? Как строится работа профессионального историка? Что нужно делать, чтобы добиться по-настоящему важных научных результатов?
Лет 10 тому назад я почувствовал во время приема экзаменов у студентов четвертого курса, что они порой не знают элементарных азов профессии и, самое главное, очень плохо владеют научной терминологией. Я стал с ребятами об этом разговаривать, чтобы выяснить, в чем дело, и пришел к выводу, что им явно не хватает курса, который называется «Введение в историю». Такой курс существовал в конце XIX в. во Франции, где его читали Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобос. Такой курс существовал в Германии (авторы Эрнст Бернгейм и Эдуард Мейер). В конце XX века во Франции соответствующий курс лекций подготовил Антуан Про, в Англии — Джон Тош. В России же своих хороших публикаций о введении в историю фактически нет. Н. А. Ерофеев еще в советские времена написал небольшую научно-популярную книжку о том, что такое история [13]. Введение, но в методологию истории писал такой крупный историк как Б. Г. Могильницкий [14].
Короче, я пришел к выводу, что нужен такой курс, в рамках которого студентам бы объясняли, что такое история, каковы принципы исторической науки, из каких дисциплин складывается историческая наука, какую роль она играет, какова роль методологии, что такое методы исторического исследования, что такое исторический источник и исторический факт. Это всё азы, без которых двигаться дальше можно только наощупь. Хотелось, чтобы ребята прозрели и получали более плодотворные знания. Такой курс совместно с двумя коллегами с других кафедр мы начали читать. Кажется, прогресс наблюдается, но пока результаты слабо сказываются в исследовательской практике.
Наших первокурсников-историков я сразу же предупреждаю, что учеба — это тяжелый труд, причем труд нерегламентированный. Это не труд человека, который приходит на фабрику или завод, где он работает восемь часов с 9:00 до 18:00 с перерывом на обед. У нас так не бывает. Когда ты учишься, ты должен уделять этому 14–15 часов в сутки. В качестве примера привожу им профессора Стивена Коткина — моего коллегу и приятеля из Принстонского университета. С. Коткин был из бедной семьи и окончил бакалавриат в непрестижном университете. Потом поступил в университет рангом выше и в конечном счете завершил обучение в Стэнфорде у известного советолога Моше Левина. То есть он рос от ступеньки к ступеньке. За счет чего? Стивен не скрывает, что за счет работоспособности. Он взял за правило читать каждый день примерно 370 страниц текста. Каждый день! Благодаря своему упорству и сопутствующим этому упорству достижениям он настолько вырос, что был приглашен для преподавания в Принстон. В настоящее время Коткин вполне заслуженно считается одним из крупнейших американских специалистов по истории России. Поэтому я ребятам говорю, если Вы хотите стать профессиональными историками, Вы должны готовиться к тяжелой каждодневной работе. Это первое.
Второе. Чтобы достичь успеха, конечно, нужны советники, научные руководители, которые могут правильно сориентировать в потоке науки. Я всегда говорю студентам, что их интерес к теме должен быть осознанным. Потому что иногда говорят: «Я хочу заниматься такой-то темой». Начинаешь спрашивать почему, а объяснения не получаешь. Нужно заниматься такой темой, которая тебя не оставляет равнодушным, волнует, захватывает. Но при этом выбирать тему желательно перспективную. Чтобы, если ты решишь остаться в науке, ты мог ее развивать дальше.
И еще одно условие — тема должна быть обеспечена источниками. Причем желательно, чтобы тема была обеспечена источниками, которые относительно легко доступны: за которыми не нужно ехать в Москву или Санкт-Петербург. Правда, сейчас ситуация с получением источников стала благоприятнее, потому что многие источники оцифрованы и доступны через Интернет. Например, большое количество газет и книг выложено на сайте Научной библиотеки Томского государственного университета, есть Электронная библиотека Государственной публичной исторической библиотеки и др. Точно также через Интернет можно получить доступ даже к некоторым материалам, которые хранятся в центральных и областных архивах. Архивных материалов в открытом доступе пока не так много, как газет и журналов, но они есть. Выявление и сбор источников, по крайней мере на начальном этапе исследовательской работы, не должны требовать большой затраты времени и значительных финансовых вложений.
Кстати, по поводу финансов. Еще одна беда нынешних студентов заключается в том, что они, начиная учиться и, может быть, даже желая остаться в науке, довольно скоро начинают думать, что могут одновременно учиться и работать. У них возникает желание быстро обрести квартиру, машину, хорошо отдыхать. Но так не бывает в жизни, если у вас нет богатых родственников. Как правило, все это достигается трудом, долго и постепенно.
Я предупреждаю студентов, если они хотят заниматься наукой, то очень больших денег здесь не заработают. Но надо понимать, что нынешнее время — это время быстрой смены места работы. А гуманитарное, в том числе историческое, образование является серьезной базой и хорошим трамплином, чтобы добиться успеха, в том числе при необходимости и в других профессиях. Некоторые выпускники-гуманитарии НГУ, защитив выпускные квалификационные работы, сделали успешные карьеры на государственной службе, в ресторанном и туристическом бизнесе, в журналистике. Важно прислушиваться к себе. Если у тебя вдруг что-то не пошло, как у историка, нужно попытаться понять, к чему ты больше способен, в чем ты талантлив, в чем твои преимущества, где ты способен достичь большего, и пытаться реализовать эти способности. Впрочем, последний совет относится не столько к студенту-историку, сколько к любому человеку, который учится. А кто хочет достичь большего, приходите со своими вопросами, предложениями и сомнениями.
ПРИМЕЧАНИЯ
(даны в квадратных скобках):
- Имеется в виду статья: Шишкин В. И. О социальной природе антисоветских вооруженных выступлений в сибирской деревне (конец 1919 – начало 1921 г.) // Вопросы истории социально-экономической и культурной жизни Сибири. Новосибирск: Полиграфкомбинат, 1976. С. 96–109.
- Шишкин В. И. Колыванский мятеж. Документальная хроника // Сибирские огни: ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический журнал. Новосибирск, 1990. № 10. С. 132–148.
- Текст ответа А. И. Солженицына опубликован в сборнике: За Советы без коммунистов: Крестьянское восстание в Тюменской губернии. 1921: сборник документов / сост. В. И. Шишкин. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. С. 3.
- Шишкин В. И. Сибирская Вандея. Вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 году. Новосибирск: Издательство «Олсиб», 1997. 710 с.
- Сибирская Вандея. 1919–1920. Документы. В 2-х томах / сост. В. И. Шишкин; под ред. акад. А. Н. Яковлева. М.: Международный фонд «Демократия», 2000. Т. 1. 644 с.; Сибирская Вандея. 1919–1920. Документы. В 2-х томах / сост. В. И. Шишкин; под ред. акад. А. Н. Яковлева. М.: Международный фонд «Демократия», 2001. Т. 2. 776 с.
- Добрускина И. А. Путеводитель по двухтомнику «Сибирская Вандея»: попытка анализа документов, опубликованных в двухтомнике. Иерусалим: [б. и.], 2006. 238 с.
- Двадцать первый. Красная весна: антология архивных и исследовательских материалов о Западно-Сибирском восстании 1921 года / ред.-сост. Г. А. Крамер. Ишим: Ишимский музейный комплекс им. П. П. Ершова, 2021. 672 с.
- Шишкин В. И. Колчак о себе // Грани. Журнал литературы, искусства, науки и общественно-политической мысли. Франкфурт-на-Майне, 1992. № 165. С. 128–146; Шишкин В. И. Колчак, влюбленный и любимый. Фрагменты личной переписки Александра Колчака и Анны Тимиревой (1917–1919 гг.) // Сибирская газета (Новосибирск). 1992. 24 февраля – 2 марта; Шишкин В. И. «Моя милая, бесконечно дорогая Анна Васильевна…». Переписка А.В. Колчака и А.В. Тимиревой // Русская мысль (Париж). 1992. 25 декабря; Шишкин В. И. Колчак о себе // Сибирские огни. Новосибирск, 1993. № 5–6. С. 131–142.
- Совет министров Российского правительства: журналы заседаний (18 ноября 1918 – 3 января 1920 г.): сборник документов / сост. и науч. ред. В. И. Шишкин. Новосибирск: Издательство СО РАН, 2016. Т. 1. 748 с.; Т. 2. 734 с.
- Шишкин В. И. Геополитическая роль русского Дальнего Востока в период Великой войны 1914–1922 гг. // Гражданская война и иностранная интервенция на Российском Дальнем Востоке: уроки истории: материалы второй Международной научной конференции, посвященной 90-летию окончания Гражданской войны и иностранной интервенции на российском Дальнем Востоке (Владивосток, 25–27 октября 2012 г.) / отв. ред. С. М. Дударенок. Владивосток: Издательский дом Дальневосточного федерального университета, 2012. С. 74–80.
- Иванов А. В. Дальний Восток России в годы Первой Мировой войны и революционных событий // Краеведение Приамурья.2014. № 1(25). С. 3–12.
- Зырянов П. Н. Адмирал Колчак, верховный правитель России: 4-е изд. М.: Молодая гвардия, 2012. 637 с.
- Ерофеев Н. А. Что такое история. М.: Наука, 1976. 135 с.
- Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М.: Высшая школа, 1989. 174 с.
Другие интервью В. И. Шишкина:
Истории связующая нить // Лендов В.П. Пора дерзаний: беседы с лауреатами премии Ленинского комсомола. Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1988. С. 96–114.
О цикличности истории и переоценке Октябрьской революции рассказал историк Владимир Шишкин // Свидетель (Бердск). 2017. 12 октября.
100-летие Омского переворота адмирала Колчака // Дилетант. 2018. 5 ноября.
Полвека плодотворной работы // Наука в Сибири (Новосибирск). 2019. 1 августа.
«100-летие Западно-Сибирского крестьянского восстания» // Дилетант. 2021. 28 июня.
«Признание Гражданской войны национальной трагедией требует продолжить ее изучение» // PrimaMedia.ru. 2022. 24 октября.
Список публикаций В. И. Шишкина