Присоединение к Русскому государству левобережья Среднего Енисея

Печатный аналог: Бродников А.А. Присоединение к Русскому государству левобережья Среднего Енисея // Вестник НГУ. Серия: История, филология. Т. 1. Вып. 3: История / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2002. C. 5–13.

Проблема присоединения Сибири к Русскому государству существует в отечественной историографии уже более четырехсот лет [1]. Концепция этого процесса в тот или иной период неоднократно менялась в зависимости от уровня развития методологии исторической науки, социальной принадлежности исследователей и политической конъюнктуры [2]. Тем не менее, за прошедшее время российскими и советскими историками, занимавшимися этой проблемой, введено в научный оборот огромное количество фактического материала, написано значительное число трудов, как обобщающих, охватывающих всю территорию Сибири, так и имеющих региональную направленность.

Одним из наименее изученных в этом плане регионов Сибири до настоящего времени остается Средняя Сибирь, территория нынешнего Красноярского края, и прежде всего — левобережье Среднего Енисея. Пожалуй, самым подробным и объемным описанием истории выхода к Енисею русских служилых людей и присоединения енисейского левобережья к Русскому государству до сих пор остается часть главы в «Истории Сибири» Г. Ф. Миллера, где историк повествует о проникновении на Енисей русских людей [3]. Некоторое внимание уделил этой проблеме коллега и конкурент Миллера И. Э. Фишер [4].

Последователи Миллера и Фишера, занимаясь проблемой присоединения Сибири к России, интересовались в основном или походом Ермака, или походами служилых людей по территории Восточной Сибири. Средняя Сибирь, прежде всего, левобережье Среднего Енисея, таким образом, практически выпала из сферы интереса исследователей. Даже в тех немногих работах, которые были посвящены различным проблемам истории Средней Сибири XVII в., выходу русских служилых людей к Енисею были уделены весьма скромные по своему объему фрагменты. Так, А. П. Окладников, рассматривая историю русско-бурятских взаимоотношений на Ангаре, упомянул о некоторых моментах, связанных с появлением на Енисее служилых людей Кетского острога [5]. О процессе объясачивания местного населения, свидетельствующем о политическом укреплении Русского государства на Енисее, писал Б. О. Долгих [6]. Однако исследователь фактически не затронул проблемы присоединения этой территории до основания Енисейского острога. В. А. Александров в своем фундаментальном труде по истории формирования русского населения Енисейского края лишь коснулся проблемы включения левого берега Среднего Енисея в сферу влияния сибирской администрации [7]; то же самое сделано и А. Н. Копыловым [8].

Таким образом, проблема присоединения к Русскому государству левобережной части Среднего Енисея до настоящего времени остается неисследованной, хотя именно эти события в истории Сибири явились не только завершением присоединения Западной Сибири, но и определили характер дальнейшего продвижения отрядов служилых людей на восток, за Енисей и, как следствие этого, интенсивность и направление расширения сферы влияния сибирских воевод в «новых землицах» Восточной Сибири.

Источниковой базой настоящего исследования являются письменные документальные источники по истории Сибири XVII в. Основная часть этих документов хранится в Санкт-Петербургском филиале архива Академии Наук в фонде № 21 Г. Ф. Миллера. Документы относятся к периоду, предшествовавшему закреплению енисейского левобережья за сибирской администрацией, и строительству острога на Енисее. Часть из них непосредственным образом относится к этим событиям, в чем была задействована администрация Кетского острога, следовательно, и находились они в свое время в архиве Кетского острога. в настоящее время это часть дела № 16 названного фонда [9]. Интересующие нас документы из этого дела опубликованы в приложении к «Истории Сибири» Миллера [10], что никоим образом не уменьшает их значимости, тем более что в фондах других архивов (прежде всего — в фондах Сибирского приказа РГАДА) источники по этой проблеме практически не сохранились — московский пожар 1626 года уничтожил архив Приказа Казанского дворца, а с ним и все «Сибирские дела» за 1613–1626 годы. Таким образом, в основе исследования лежат документы, обнаруженные Г. Ф. Миллером или кем-либо из его соратников в архиве Нарыма в 1740 г. [11]: так как с конца XVII в. управление территорией Кетского уезда осуществляли нарымские воеводы [12], логично предположить, что и архив фактически упраздненного уезда к тому времени был перемещен в Нарымский острог. Хотя сам историк все же говорит о кетском архиве [13], но, скорее всего в данном случае подразумевается не месторасположение документов Кетского уезда, а их обособленность среди документации нарымского архива. По своему содержанию это в основном отписки тобольского и кетского воевод, адресованные друг другу. Разумеется, что для полноты картины привлечены и другие доступные нам документы соответствующего содержания.

Первыми, с кем встретились на Левобережье Среднего Енисея отряды русских служилых людей, были кеты (енисейские остяки), представлявшие собой остатки некогда многочисленного народа, о чем свидетельствуют гидронимы обширных районов южной части Западной Сибири [14]. Однако и в начале XVII века собственно кеты и родственные им кетоязычные аринцы и котты (асаны) занимали довольно обширную территорию, вошедшую в состав трех уездов — Мангазейского, Енисейского и Красноярского [15]: от бассейна р. Елогуй на севере по левому берегу Енисея до р. Кача на юге, захватывая часть правого берега у устья Подкаменной Тунгуски, и по рр. Сисим и Туба. Несколько оторванным от основного массива представляется кетоязычное население Енисейско-Ангарского междуречья, рассредоточившееся на значительном расстоянии от р. Кан на западе до р. Уда на востоке и до устья р. Тасеева на севере. Мы не берем в расчет небольшую группу остяков Сымской волости Сургутского уезда, отмеченную Б. О. Долгих как кетскую [16], из тех соображений, что она и территориально (верховья р. Сым — левого притока Енисея) и этнически тяготела к енисейским остякам: в течение XVII в. эта группа фактически исчезла в результате ухода ее представителей на р. Елогуй и слияния с имбатскими кетами. Часть этих остяков была ассимилирована селькупами р. Тым [17].

Основной сплошной массив кетоязычного населения по Енисею составлял до 4500 человек и занимал территорию в 250–300 тыс. км². Уже в начале XVII в. он имел тенденцию к разрыву на две части в районе, примыкавшем к устью Ангары: плотность населения на севере и на юге массива в Мангазейском и Красноярском уездах была гораздо выше, чем в Енисейском.

Оторванный от основного массива, кетоязычный район Енисейско-Ангарского междуречья был вытянут от р. Тасеевой по р. Усолке до Кана, где поворачивал к юго-востоку до р. Уды. Площадь этого кетоязычного «пятна» вряд ли превышала 50–60 тысяч квадратных километров с общим населением не более 2000 человек, причем наибольшая плотность его (до 75 % от указанной численности) наблюдалась в районе «Канской котовской землицы» — в верховьях Усолки и среднего течения Кана.

Кеты (енисейские остяки) проживали в основном по левому берегу Енисея от бассейна р. Елогуй до верховьев р. Кемь. Эта территория в первой четверти XVII в. вошла в состав Мангазейского и Енисейского уездов, граница между которыми в Левобережье прошла по водоразделу рр. Елогуй и Сым и р. Дубчес. Таким образом, большая часть кетов попала под власть мангазейской администрации.

На территории будущего Енисейского уезда аборигенное население левобережья делилось на условные территориальные единицы (если точнее — территориально-родовые) — ясачные волости, зафиксировавшие проживание «иноземцев» в конце второго десятилетия XVII в.

Сымская, самая северная среди остяцких волостей Енисейского уезда, находилась в низовьях р. Сым. Енисейскому острогу формально принадлежал почти весь бассейн Сыма, за исключением его верховьев. Но, как говорилось выше, среднее течение этой реки, скорее всего, являлось угодьями кетов Мангазейского уезда. Подобное «несоблюдение» коренным населением административных границ в условиях Сибири не было исключением.

Касская волость располагалась в бассейне р. Кас. Б. О. Долгих считает, что волость находилась на Енисее у устья Каса [18], вероятно, основываясь на том, что тунгусы убивали касовских остяков, лишь переправившись через Енисей [19]. Мы не разделяем эту точку зрения, так как сведений о посещении бассейна Каса другими родоплеменными группами нет, сами же касовские остяки просто не могли не использовать богатые охотничьи и рыбные угодья реки.

Кузнецкая волость находилась в районе, где был построен позднее Енисейский острог. Надо полагать, что кузнецкие остяки занимали и низовья р. Кемь. Чуть выше по течению Енисея была еще одна волость — Кипанская (или Кинильская), находившаяся у устья р. Ангары. Две волости располагались по течению р. Кемь: Макутцкая — в среднем течении реки и Кемские вершины — у ее истоков. Население обеих волостей явно тяготело к аринцам Тюлькиной волости и вскоре перешло в Красноярский уезд [20].

В среднем течении р. Кеть находилась Пумпокольская волость (или Кунгопская), население которой некоторые исследователи считают селькупским [21], а некоторые — тунгусским [22]. Г. Ф. Миллер же безоговорочно определял население Пумпокольской волости как остяцкое [23]. Отметив при этом, что использование жителей этой волости в качестве переводчиков при общении русских с тунгусами породило представление о родственности их языков, но при изучении самих языков это родство обнаружено не было [24]. Несколькими страницами ранее Г. Ф. Миллер ссылается на сочинение Витсена «Описание Сибири и тамошних первых открытий», где жители упомянутой волости названы самоедами, а их язык считается родственным тунгусскому, с оговоркой, что «разница в языке мешала тому, чтобы общаться с ними так, как того хотелось, чтобы получить от них все нужные сведения». Одновременно историк отмечает, что язык кетских остяков имеет много общего с языком самоедов [25]. Исследователь кетского языка А. П. Дульзон определил язык пумпокольцев как самостоятельный язык кетской группы [26]. Следующая кутоязычная волость, Ямышская, находилась в верховьях Кети, а между Ямышской и Пумпокольской, в районе Маковского острога — Кадская (Натская) волость, имевшая еще название Кадисской Намаковой волости.

Население енисейских остяцких волостей было сравнительно небольшим и, в силу внешних и внутренних причин, имело тенденцию к объединению. Уже к 1630 г. произошло слияние ряда волостей, в результате чего родовые группы енисейских остяков (кетов) объединились в три более крупные группировки — сымско-касскую, кузнецко-кипанскую и натско-(кадско)-пумпокольскую. Позднее, в начале XVIII века, кузнецкие остяки, вытесненные русскими переселенцами на север, слились с сымско-касскими остяками [27]. Поэтому нам нет необходимости рассматривать их численность в отдельности. Отметим только, что до эпидемии оспы 1630 г. в Сымской и Касской волостях было около 100 человек остяков; в Пумпокольской — 150, в Натской — около 100, в Кузнецкой и Кипанской — около 100; в волостях Макутцкой, Ямышской и Кемские вершины до «мора» 1630 г. и последующего переселения на юг проживало не менее 50 человек [28]. Таким образом, на довольно обширной территории девяти остяцких волостей Енисейского уезда в первой четверти XVII в., точнее — на рубеже второго и третьего десятилетий, и до эпидемии оспы 1630–1631 гг. проживало 450–500 человек кетского населения.

В литературе отмечалось, что особенности культуры и быта кетов сложились на основе хозяйственного комплекса пеших охотников, рыболовов и собирателей таежной зоны Южной и Юго-Западной Сибири [29], что подтверждает изучение топонимики этого региона [30]. Есть попытки отнести их формирование к Карасукской культуре [31], но пока они бездоказательны, так как не подтверждаются археологическим материалом [32]. Формирование же хозяйственно-культурного типа кетоязычного населения тем самым переносится на более позднее время, возможно — к самому концу I тысячелетия до н. э., к периоду Тагарской культуры [33]. Из перечисленных трех районов «классический» хозяйственно-культурный тип таежных охотников и рыболовов наблюдается у собственно кетов (енисейских остяков), концентрировавшихся в Мангазейском уезде. К ним тяготело и большинство кетского населения Енисейского уезда, за исключением населения самых южных волостей — Ямышской, Макутской и Кемские вершины, переселившихся в 1631 г. в Красноярский уезд и образовавших одну из родовых групп аринцев [34].

По типологизации культурных периодов человечества Моргана-Энгельса получается, что енисейские остяки должны быть отнесены не выше, чем к высшей ступени дикости [35]: в начале XVII в. у них не только наблюдается отсутствие домашних животных [36], дающих молоко и мясо, что должно относить их к низшей ступени варварства [37], но и отмечено отсутствие гончарного производства [38]. Между тем, на территории, населенной ранее кетами, к настоящему времени обнаружена керамика, напоминающая карасукскую и тагарскую [39].

На этом фоне полной загадкой выглядит факт знакомства кетов с добычей и обработкой железа, пусть даже весьма примитивным способом [40], что должно бы относить их по крайней мере уже к средней ступени варварства [41]. Таким образом, по схеме Моргана-Энгельса вырисовывается картина регресса хозяйственно-культурного типа енисейских остяков, их «одичания» — возврата от низшей (или даже средней) ступени варварства к высшей ступени дикости.

Проникновение русских в бассейн Енисея началось задолго до его включения в состав Русского государства. Известно, что еще до основания Мангазеи в 1601 г. поморы, занимавшиеся пушным промыслом и торговлей мехами, были хорошо знакомы с районами рек Таза, Турухана и низовьями Енисея [42]. Во всяком случае, в 1616–1617 гг. торговые и промышленные люди, вернувшиеся с промыслов в Мангазею, единогласно утверждали, что они ходят в этот район достаточно давно: «для промыслов своих лет по двадцати и по тридцати и больше». Это же подтверждали и аборигены — «мангазейская и енисейская самоядь» [43].

Район пушных промыслов русских промышленников охватывал к этому времени нижнее течение Енисея и значительную часть бассейнов Нижней и Подкаменной Тунгусок. Можно предполагать, что во втором десятилетии XVII в. отдельные группы промышленных людей проникали и дальше на юг, к устью Ангары. Основанием для такого предположения является грамота царя Бориса Годунова сургутскому воеводе князю Якову Петровичу Барятинскому, датированная 18 сентября 1601 г., о посылке пятидесяти человек сургутских служилых людей на Енисей ставить острог [44].

К сожалению, каких-либо сведений, подтверждающих или опровергающих факт строительства этого острога, у нас не имеется. Более того, Кетский уезд, воеводы которого до появления Енисейского острога распространяли свое влияние на левобережье Енисея от р. Сым до устья Ангары, был образован только в середине первого десятилетия XVII в., хотя в исторической литературе принято считать временем основания Кетского острога 1605 г. [45] Но еще Г. Ф. Миллер сетовал на то, что год строительства этого острога ему не удалось установить, так как хранившиеся в Сургуте дела давно сгорели, а кетский архив начинается с того времени, как туда стали отправлять собственных воевод [46]. Но первый документ из Кетского острога — отписка воеводы Постника Бельского — датируется все же 27 сентября 1604 г. [47]

В качестве объяснения упомянутого факта можно выдвинуть версию, что от побывавших на берегах Енисея промышленных людей определенная информация о «новой землице» дошла до чиновников Приказа Казанского дворца, где и в последующее время часто имели довольно искаженное представление о сибирских реальностях. Правительство Бориса Годунова в это время достаточно активно занималось проблемой распространения государственной власти на уже прочно освоенные русскими торговыми и промышленными людьми территории. Как раз в 1601 г. была основана Мангазея посланным годом ранее на реку Таз отрядом тобольских служилых людей в количестве 100 человек во главе с первыми мангазейскими воеводами князем Мироном Шаховским и Дмитрием Хрипуновым [48].

Таким же образом и распоряжение сургутскому воеводе о строительстве острога на Енисее вполне вписывается в проводимую в то время правительством политику в отдаленной «государевой вотчине». Тем не менее, факт остается фактом: о существовании «государева острога» на Енисее в начале XVII века сохранившиеся до настоящего времени немногочисленные источники молчат. Хотя не исключено, что какое-то зимовье или острожек на Енисее в самом начале столетия все же были построены промышленными людьми — отдаленность от Сургута не давала возможность идущим в этот район на соболиный промысел русским людям вернуться обратно в течение одного сезона и необходимость строительства какого-либо пусть не всегда обитаемого, но укрепленного пункта существовала.

Возможно, что вместо острога на Енисее тогда, в 1602 г., был построен острог в верхнем течении р. Кеть, на территории, впоследствии вошедшей в состав Енисейского уезда. Известно, что только между 1606 и 1610 гг. Кетский острог был перенесен в низовья названной реки [49]. С основанием Кетского острога необходимость в существовании какого-либо укрепленного пункта на Енисее в тот момент времени отпала, так как в результате этого граница Русского государства резко продвинулась на восток, почти к самому Енисею. Кроме того, строительство Кетского острога дало возможность кетским воеводам проявлять активность в приведении «под высокую государеву» руку «новых землиц», на которые ранее не распространялась власть сибирской администрации. Именно тогда из Кетского острога к берегам Енисея начинают выходить небольшие группы сургутских служилых людей, начинают формироваться ясачные волости, вошедшие позднее в состав Енисейского уезда.

Уже в 1609 г., как свидетельствуют документальные источники, сургутские годовальщики, присылаемые в Кетский острог для увеличения численности служилых людей, побывали в районах, где позднее возникли Маковский и Енисейский остроги. Сложно сказать, насколько регулярно посещалось ими левобережье Среднего Енисея, но через несколько лет путь до устья Верхней Тунгуски (Ангары) в Кетском остроге был известен достаточно хорошо. Ясачные сборщики побывали к этому времени даже в Тюлькиной «землице», где через двадцать лет Андрей Дубенский построил Красноярский острог.

В других исторических условиях острог на Енисее (или в низовьях Ангары) мог бы появиться вскоре после строительства Кетского острога, но события «Смутного времени» на некоторое время приостановили дальнейшее расширение Русского государства на восток. По времени это совпало с активизацией нижнеангарских тунгусов, которые, теснимые, в свою очередь, с юго-востока бурятами, к началу XVII в. уже активно ассимилировали проживавших в низовьях р. Бирюса асанов, а в конце первого десятилетия указанного столетия начали совершать регулярные набеги и на кетоязычное население левобережья Среднего Енисея, выступив тем самым в качестве конкурентов кетских ясачных сборщиков [50].

В 1608 году тунгусский князец Данул «воевал» Кузнецкую волость остяцкого князца Тюметки (окрестности Енисейска), подчиненную в то время Кетскому острогу, и собирался идти на р. Кеть [51]. Как сообщил в Кетском остроге другой остяцкий князец Урнук, тунгусы переправились через Енисей на судах осенью, перед самым ледоставом, и внезапно напали на людей Тюметки, ранив при этом двоих, остальные ясачные остяки разбежались.

В замыслы тунгусов входило, кроме того, перебить русских ясачных сборщиков, оставив одного казака и одного переводчика «для вожевания» (т.е. в качестве проводников). Далее тунгусы предполагали идти к Кетскому острогу с целью подчинения себе местных остяков: «воевать ясачных людей… чтоб оне государю ясаку не давали, а давали ясак им» [52].

Разумеется, кетский воевода Григорий Федорович Елизаров не мог мириться с подобными действиями тунгусов, попытавшихся выступить в качестве конкурентов «государевых служилых людей». 6 мая следующего 1609 года Г. Елизаров отправил на тунгусов объединенный отряд стрельцов и казаков, находившихся в Кетском остроге промышленников-зырян, остяков с низовьев Кети (селькупов) и остяков князцов Урнука и Намака (кетов). Численность отряда установить сложно, но вряд ли она превышала сто человек, скорее всего, их было не больше пяти-шести десятков. в результате этого похода тунгусы были разбиты. Несколько раненых попали в плен, но вскоре умерли от ран [53].

Однако полученный урок не остановил воинственного Данула. в декабре 1609 года прибывший в Кетский острог остяк Кагет сообщил, что тунгусский князец сохраняет намерения прошлого года «государевых ясашных остяков воевать» [54].

Летом 1610 года кетский воевода вновь «посылал войною» служилых людей во главе со стрельцом Иваном Кайдаловым [55]. Результат похода неизвестен, скорее всего, тунгусов на этот раз наказать не удалось, так как в конце декабря 1610 года вновь поступило известие об осеннем нападении тунгусов на остяков Кузнецкой волости. Прибывший в Кетский острог остяк Кадысской волости Енея сообщил, что тунгусы, переправившись через Енисей на судах в количестве до ста человек, убили у остяков шесть мужчин и захватили женщин и детей. Оставшиеся кузнецкие остяки вынуждены были спасаться: «побежали в Тюлькину землю» [56].

Через год, 9 июля 1611 года, осмелевшие от осеннего успеха тунгусы, на этот раз в количестве пятнадцати человек, вновь переправились на судах через Енисей и напали на касовских остяков, убив при этом, как и годом ранее в Кузнецкой волости, шесть мужчин [57].

В последующие годы тунгусы не менее активно совершали набеги на левый берег Енисея, держа в постоянном страхе остяков. в 1617 году, по инициативе тобольского воеводы князя И. Куракина, против тунгусов даже готовилась экспедиция: после ледохода из Сургута в Кетский острог предполагалось прислать отряд стрельцов в количестве 30 человек, усилить его промышленными людьми и кетскими остяками [58].

Состоялся или нет очередной поход против начавших надоедать русской администрации тунгусов, остается загадкой. К тому времени стало очевидным, что противостоять воинственным тунгусам и защищать от них ясачные остяцкие волости можно не совершая периодически карательные экспедиции, а прочно обосновавшись в их землях, тем самым превратив остяцкие волости из приграничных во внутренние. Надо полагать, именно по этой причине тобольский воевода Куракин стал выяснять возможность строительства острога на Верхней Тунгуске [59].

Таким образом, необходимость защиты ясачных кетоязычных волостей енисейского левобережья от «немирных иноземцев»-тунгусов подтолкнула сибирскую администрацию к активизации своих действий на Среднем Енисее: в 1617 г. в Тобольске вернулись к мысли о строительстве нового острога на восточных рубежах «государевой вотчины». Причем на этот раз речь шла о строительстве острога не на Енисее, а на Верхней Тунгуске [60]. По требованию тобольского воеводы князя Ивана Семеновича Куракина кетский воевода Чеботай Федорович Челищев произвел расспрос о пути «в тунгусы» служилых людей Луки Донскова и Артемия Родюкова, незадолго до того побывавших где-то в районе впадения Ангары в Енисей. Вскоре в Тобольск была отправлена отписка с подробным описанием пути не только до устья Верхней Тунгуски, но и до «Тюлькиной землицы». Как писал Ч. Челищев, Лука Донсков и Артемий Родюков добирались до места основания будущего Маковского острожка две с половиной недели: «шли из Кецково острогу до князца Намака в зырянских каюках налегке пол третьи недели». Далее, со слов упомянутых служилых людей, путь пролегал следующим образом: «противо Намака с Кети реки на волок, до Тыи реки, пешему человеку нести на себе 2 пуда, итить 2 дни, а зимним путем на нартах итить два ж дни, и на Тые делати струги или зырянские каюки страдные, и от тово волоку от Тыи Тыею речкою на большую реку Кемь пол днища, [а рекою Кемью] плыти на Енисею день и, выплыв на Енисею, по Енисею вверх до Тунгуски реки не оплошно итить день ходу» [61].

Таким образом, еще в 1617 г. строительство нового острога именно на Енисее не входило в планы ни Москвы, ни Тобольска. в этой же отписке, а она может быть датирована не ранее 3 июля 1617 г., Ч. Челищев указал, что в течение навигации 1617 г. до Тунгуски уже не дойти: «И нынешнего 125-го году в Тунгуску не изоспеть и к волоку» [62].

Надо отметить, что ноша в два пуда была весьма небольшой для того времени, так что в отписке Ч. Челищева речь идет о переходе от Кемского острога до начала волока налегке. Позднее, когда Маковский волок функционировал в полную силу, путь от Кетска до Маковского острога преодолевался гружеными судами за шесть-семь недель и далее, через волок по реке Кемь до Енисейска еще за два дня [63]. Так что расстояние, которое пришлось бы преодолеть будущим строителям Енисейского острога, было весьма приличным.

Видимо, это обстоятельство и привело тобольского воеводу И. Куракина принять решение о строительстве нового острога на Енисее, а не на Верхней Тунгуске, как предполагалось ранее. Было очевидным и то, что новому острогу в будущем предстояло стать базой для продвижения русских служилых людей дальше на восток, поэтому вполне разумным становилось сразу делать его и административным центром прилегающих территорий, с населения которых в 1617 году уже собирался ясак. Тем более что расстояние от Кетского острога до Енисея, как ближайшего русского административного центра, было не близким.

Весной 1618 года началась подготовка экспедиции для строительства нового острога. в марте князь Иван Куракин отправил пелымским воеводам Ивану Вельяминову и Григорию Орлову распоряжение: направить в Тобольск для посылки на «государеву службу в Тунгусы» двух сынов боярских и десять человек стрельцов. И. Вельяминов и Г. Орлов выполнили распоряжение разрядного воеводы: в Тобольск были отправлены вогульский князь Василий Кондинский и сын боярский Петр Албычев с десятком стрельцов. В. Кондинский по какой-то причине не устроил тобольского воеводу, и вогульского князя возвратили в Пелым, заменив тобольским сыном боярским Черкасом Рукиным [64]. Надо полагать, что отписки подобного содержания были разосланы тобольским воеводой и в другие города Западной Сибири, учитывая, что в состав сформированного отряда входили служилые люди не только из Тобольска и Пелыма, но и, по крайней мере, из Березова, Нарыма и Сургута [65].

Путь от Тобольска до Кетского острога в XVII веке, как указано первым сибирским картографом Семеном Ульяновичем Ремезовым, занимал от шести до восьми недель и примерно столько же от Кетска до волока с р. Кети на р. Кемь, приток Енисея. Продвижение осуществлялось по рекам: от Тобольска надо было спускаться по Иртышу, затем подниматься по Оби и Кети. «А от Тобольска же вниз по Иртышу реке плыть до Демьянского яму 3 дни; а от Демьянского яму до Самаровского 3 дни; а от того места до усть Иртыша реки вверх по Обе реке до Сургута 10 дней. А от Сургута до Нарыма ходу по той же реке по 3 и 4 недели; а от Нарыма до усть Кети реки ходу день. А вверх по Кете реке до Кецкого острогу ходят по 3 и по 8 дней; а от Кецкого до Маковского зимовья, вверх по Кете доходят по 6 и 7 недель»,— свидетельствует С. У. Ремезов [66]. Таким образом, отряд П. Албычева и Ч. Рукина мог преодолеть расстояние от Тобольска до места строительства Маковского острога не менее чем за три месяца, что маловероятно, так как передвижение было затруднено взятыми на год многочисленными хлебными запасами и «судовыми припасами». Отправиться же из Тобольска отряд мог не раньше середины мая и, следовательно, дойти до волока на Енисей — в лучшем случае — в конце августа — начале сентября.

Как уже говорилось, было известно, что от р. Кеть по волоку до р. Кемь и далее до Енисея можно добраться всего за два дня [67]. Но предстояло еще выбрать место под новый острог, что, с учетом его предназначения, было делом серьезным. Возможно, что уже тогда П. Албычев и Ч. Рукин получили известие о намерении тунгусов препятствовать обоснованию русских на Енисее. в этой ситуации перетаскивать все припасы по волоку на пустое место было попросту неразумно и опасно. Прибыв к началу волока, служилые решили перезимовать на Кети: первым шагом к строительству Енисейского острога стало появление Маковского острожка, возникшего как укрепленное место зимовки отряда на территории князца Намака и поэтому первое время называвшегося Намацким [68]. в дальнейшем, на протяжении всего XVII века, Маковский острог выполнял роль хозяйственной базы: предназначенные для восточносибирских городов припасы, прежде всего хлебные и соляные, в период навигации доставлялись в Маковск, где размещались в «государевых амбарах». Затем по зимнему пути на санях перевозились в Енисейск, где складировались в специально для этого построенных хранилищах в подвале Введенской церкви. С наступлением новой навигации из Енисейска их перевозили дальше, к местам назначения — в Красноярск, Якутск, Забайкалье.

Решив отложить строительство острога на Енисее до следующего года, предводители отряда не ошиблись: опасность со стороны тунгусов действительно существовала. в течение зимы и весны 1619 года казаки собирали ясак с близлежащих районов, которые в административном отношении принадлежали еще не построенному острогу [69].

Ясачные сборщики из вновь построенного Маковского острожка выходили и на Енисей и, по всей видимости, на Ангару: известно, что группа служилых людей, Давыдка Городчиков «с товарыщи», была отправлена к тунгусам. Петр Албычев и Черкас Рукин велели своим посланцам тунгусов «под государеву высокую руку призывать и ясак с них имать» [70].

Служилые отправились выполнять поручение своих предводителей на коче. На коч к ним и пришли два тунгусских князца Харычей и Тасина (Тасей? — А. Б. ). Князцы заверили русских посланцев в своих верноподданнических чувствах и желании дать ясак великому государю, одновременно поставив их в известность о непослушании молодых тунгусов. «Да лихие де у нас молодые люди,— говорили князцы,— нас ни в чем ни слушают и, собрався, хотят итти на Кеть под остроги, и кецких и касовских ясашных остяков воевать» [71].

Это обстоятельство серьезным образом спутало планы предводителей отряда. Перезимовав, П. Албычев и Ч. Рукин должны были со своими людьми после половодья, преодолев волок, спускаться по Кеми к Енисею. Тем не менее, известно, что 6 июня они отправили из Маковска березовского казака Таганашку Анфилофьева для разведки дороги в Нарым (узнать «смирно ли на Оби»), чтобы в безопасности отправить собранную за зиму пушнину в Тобольск. Этот же казак должен был сообщить кетскому воеводе Ч. Челищеву, что тунгусы собираются напасть на Маковский острог [72].

Последующие документы сообщают, что ожидаемое со стороны тунгусов нападение состоялось. в Маковском острожке будущие строители Енисейска выдержали первую осаду. Причем обошлись без чьей-либо помощи: взять острожек штурмом для не имевших соответствующих навыков тунгусов было нереальным, осады же казаки не боялись — хлебные запасы они взяли из Тобольска в достаточном количестве, и их должно было хватить, по крайней мере, до осени. По всей видимости, осаждавшие поняли бессмысленность своих действий, и сняли осаду. Не следует забывать и о том, что в руках русских служилых людей было огнестрельное оружие, с которым аборигены ранее не встречались. «Огненный бой» вносил довольно серьезное смятение в их ряды, что умело использовалось стрельцами и казаками [73].

Кетский воевода должен был оказать помощь осажденным, но не только ничего для этого не предпринял, но и задержал в Кетске посланного из Маковска за помощью сургутского казака новокрещена Семейку Тумача [74]. Надо полагать, что действие (вернее — бездействие) Ч. Челищева определялось стремлением воспрепятствовать строительству Петром Албычевым и Черкасом Рукиным острога на Енисее: кетским служилым людям иногда удавалось брать ясак с приенисейских «иноземцев», а с появлением нового острога предполагалось, что прилегающие к нему «землицы» перейдут в его подчинение, с чем никак не мог смириться кетский воевода, ясачная территория которого сокращалась тем самым более чем в два раза. Тем более что ранее, в 1604–1605 гг., Кетский уезд уже потерял часть своей территории по р. Чулым, отошедшей к Томскому уезду. Как и в этот раз, кетский воевода пытался сохранить за своим уездом ясачные территории [75].

Когда в Тобольске стало известно о нападении тунгусов на Маковский острожек и неоказании помощи осажденным кетским воеводой, тот был обвинен в «воровстве», «измене», нежелании «государю служити» и вызван новыми разрядными воеводами князьями Матвеем Михайловичем Годуновым и Иваном Федоровичем Волконским в Тобольск для сыску. Правда, отзыв Ч. Челищева с воеводства произошел только в июле 1620 г. [76] Отряд же П. Албычева и Ч. Рукина после снятия тунгусами осады с Маковского острожка смог приступить к выполнению основной цели похода — строительству острога на Енисее.

Побывавший в Енисейске в 30-е годы XVIII века историк Герард Фридрих Миллер записал устное предание жителей деревни Марково Городище (ныне — село Городище) о том, как выбиралось место для строительства Енисейского острога. Было выбрано три места, и основатели города долго не могли прийти к единому мнению, где строить. Первое место — при впадении р. Кемь в Енисей. С учетом того, как часто эта река меняет свое русло, можно предположить, что выбранным местом мог быть один из берегов старицы Кеми, находящийся сейчас в центре села Усть-Кемь. Второе — место нынешнего расположения села Городище, на правом берегу Енисея, несколько выше по течению — между Енисейском и устьем Ангары. и третье — у впадения в Енисей р. Мельничной. Решение вопроса было достигнуто жребием [77].

Насколько это предание соответствует действительности — судить сложно. Во всяком случае, оно не лишено оснований: строители Енисейска были отнюдь не первыми русскими на Енисее, и их предшественники — сборщики ясака, торговые и промышленные люди — вполне могли построить какое-либо зимовье или небольшой острожек на месте нынешнего села Городище, отсюда и его название, и появление этого предания. Вполне вероятно, что устье р. Кемь также было привлекательно для казаков — они спускались по этой реке от волока до Енисея.

Выбор же места под новый острог в устье р. Мельничной мог определиться следующими причинами: во-первых, левый берег гораздо безопаснее правого, тем более что в осаде у тунгусов служилые уже побывали; во-вторых, Кемь часто меняет русло и подмывает берега, что служилые люди не могли не заметить, в то время как река Мельничная имеет постоянное русло. Во всяком случае, основатели Енисейска выполнили поставленную перед ними задачу — новый острог появился в стратегически выгодном месте и сразу стал базой для быстрого расширения сферы русского влияния в Восточной Сибири.

Точное время строительства Енисейского острога установить сложно. Как говорилось выше, московский пожар 1626 года уничтожил архив Приказа Казанского дворца, а с ним и все «Сибирские дела» за 1613–1626 годы. Поэтому сведения о первых годах Енисейска очень отрывочны и скудны. Пожар произошел 3 мая 1626 г. А 21 июля тобольский воевода А. Хованский получил из Москвы сообщающую об этом событии грамоту, после чего проинформировал остальных сибирских воевод, что в Москве теперь нет никаких сведений о Сибири, в том числе и о размерах окладов служилых людей, и о поступлении пушнины — «мяхкие рухляди… доходов» [78]. Известно лишь, что отправленный весной 1619 года на смену П. Албычеву и Ч. Рукину тобольский сын боярский Максим Трубчанинов, дойдя до Енисея со своим отрядом, обнаружил острог построенным [79].

В памяти тобольского воеводы И. С. Куракина приказчику Енисейского острога сыну боярскому М. Трубчанинову от 16 декабря 1619 года говорится, что новый острог «ныне (курсив наш.— А. Б. ) поставили Петр и Черкас» [80]. Этот штрих, учитывая, что до 1700 года началом года считалось 1 сентября, приводит к выводу о том, что острог на Енисее был построен П. Албычевым и Ч. Рукиным не ранее сентября 1619 года. Хотя тобольский воевода И. Куракин мог основываться на времени доставки в Тобольск отписок из Енисейского острога, но в этом случае его строительство произошло на месяц — полтора раньше.

Еще до возникновения самого Енисейского острога уже была определена подведомственная ему территория. Отправляя сопроводительное письмо с основателями нового острога Петром Албычевым и Черкасом Рукиным, тобольский воевода князь Иван Семенович Куракин велел кетскому воеводе Чеботаю Федоровичу Челищеву сделать списки с ясачных окладных книг тех волостей, которые должны были отойти к острогу на Енисее [81]. в отписке указывалось, что все ясачные люди из волостей, плативших ранее ясак в Кетский острог, но находившихся ближе к вновь построенному Енисейскому острогу, должны платить ясак в Енисейск: «А как, аже даст Бог, острог поставят, а которых волостей ясачные люди ясак платили наперед сего в Кецкой острог, а ныне к тому острогу, которой поставят, те волости будут Кецкого ближе и тех ясачных людей… ясак велено имать в новой Енисейской острог… чтоб ясачным людям в дальнем проезде за ясаком нужи не было» [82].

Таким образом, согласно отписки И. Куракина, весной — летом 1618 года к еще не построенному острогу были приписаны десять волостей. Правда, в документе перечислено только девять из них: «волость Панпукольская Урнукова, а в ней ясашных людей 37 человек; волость Кадисская Намакова, ясачных людей 8 человек; Кас волость, Сым волость, Енисея, ясачных людей 24 человека; волость Кемские вершины, ясачных людей 15 человек; волость Макутцкая, ясачных людей 3 человека; волость Ямышская, ясашных людей 2 человека; волость Тюлькина, а в Тюлькиной волости 250 человек» [83].

Как видим, среди упомянутых волостей отсутствует Кипанская волость. Б. О. Долгих предполагает, что эта волость пропущена миллеровским копиистом во время снятия им копии с оригинала [84].

В результате переподчинения этих волостей Енисейский острог получил под свое начало Левобережье Енисея от бассейна р. Сым на севере до р. Кача на юге. К новому острогу отошло также верхнее и среднее течение р. Кеть. К волости Кемские вершины первое время относились весловские остяки, названные так по имени князца Веслы. Они жили у истоков Малой Кети, в 1630 году перешли на сторону енисейских киргизов и вскоре после того соединились с жившими недалеко от Красноярска родственными им аринцами [85].

Через десять лет в Тюлькиной волости был построен Красноярский острог, и она вышла из ведения Енисейска. Но и без нее Енисейский острог сразу получил в подчинение территорию с численностью ясачных в 89 человек. Исходя из принятой в настоящее время методики подсчета численности коренного населения Сибири [86], в подчинении Енисейского острога ко времени его строительства в 1619 г. оказалась территория с населением в 350–370 человек [87].

Со строительством Енисейского острога начался процесс «приведения под высокую государеву руку» территории за Енисеем. Тунгусы Нижнего Приангарья в течение короткого времени из конкурентов русских ясачных сборщиков превратились в объект их пристального интереса: тунгусские князцы с 1621–1622 гг. сами начали платить ясак енисейским служилым людям [88].

В такой ситуации тунгусам было уже не до енисейских остяков. Набеги на левый берег Енисея прекратились, что благоприятно сказалось на росте численности его аборигенного населения: за какое-то десятилетие оно увеличилось на треть — с 350–370 человек в 1618 г. [89] до 450–500 человек в 1630 г. [90]

Все это подтверждает вывод историков, сделанный сорок лет назад: «Если бы не приход русских, то еще неизвестно, сохранились бы кеты до наших дней как особая этническая группа» [91]. Красноречивый пример тому — участь асанов, по мнению Б. О. Долгих, в значительной степени «отунгушенных» уже к 1669 г. и полностью исчезнувших как этнос в течение XVIII в. [92] Более того, историк предполагает, что сами нижнеангарские тунгусы представляли собой результат смешения местного кетоязычного и пришлого тунгусского населения [93].

Присоединение к Русскому государству левобережья Среднего Енисея было явлением закономерным и представляло собой очередной этап присоединения «ничейной» территории. Возможно, что активизация нижнеангарских тунгусов, их экспансия на запад несколько ускорили этот процесс, но в любом случае он состоялся бы несколькими годами спустя: малочисленные этнические группы были обречены на подчинение или поглощение их более многочисленными этносами, также как не знавшие государственности территории неизбежно должны были попасть в сферу интересов ближайших государств или государственных образований.

Для русской администрации, для служилых людей присоединение левого берега Енисея было рядовым, обыденным событием, так как достаточно малочисленное население этого района Средней Сибири не представляло серьезного ясачного интереса, и взгляды заинтересованных лиц были устремлены дальше на восток, за Енисей.

Одновременно для местного кетоязычного населения распространение власти сибирской администрации до Енисея означало не только и не столько вовлечение его в сферу торговых отношений, пусть даже в форме примитивного товарообмена. Для енисейских остяков это был единственный путь сохранить себя как этнос.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Горюшкин Л. М., Миненко Н. А. Историография Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1984. С. 14–36.
2. См., например: Зуев А. С. Характер присоединения Сибири в новейшей отечественной историографии // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 1. Культурный космос Евразии. Новосибирск, 1999. С. 124–136.
3. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. М., 2000. С. 45–52.
4. Фишер И. Э. Сибирская история с самого открытия Сибири. СПб., 1774. С. 275–277.
5. Окладников А. П. Очерки из истории западных бурят-монголов. Л., 1937. С. 25–26.
6. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960. С. 183–191.
7. Александров В. А. Русское население Сибири XVII — начала XVIII в. (Енисейский край). М., 1964. С. 35–36.
8. Копылов А. Н. Русские на Енисее в XVII в. Новосибирск: Наука, 1965. С. 22.
9. См.: СПбф АРАН, Указатель к фонду Г. Ф. Миллера. Оп. 4.
10. См.: Актовые источники по истории России и Сибири XVI–XVII веков в фондах Г. Ф. Миллера. Описи копийных книг (в двух томах). Новосибирск, 1993. Т. 1. С. 12, 218–219, 249.
11. О маршруте Г. Ф. Миллера по Сибири см.: Элерт А. Х. Экспедиционные материалы Г. Ф. Миллера как источник по истории Сибири. Новосибирск, 1990. С. 149–153.
12. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 91.
13. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 46.
14. Дульзон А. П. Дорусское население Западной Сибири // Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1961. С. 366.
15. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав … С. 119–275.
16. РГАДА, ф. 214, оп. 1, кн. 1, л. 311 об.; Долгих Б. О. Родовой и племенной состав … С. 79, 189.
17. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 76–78.
18. Там же. С. 188.
19. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 259. № 99.
20. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 188.
21. Там же. С. 188.
22. Туголуков В. А. Тунгусы (эвенки и эвены) Средней и Западной Сибири. М., 1985. С. 239.
23. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 52.
24. Там же. С. 46.
25. Там же. С. 46–47.
26. Дульзон А. П. Этнический состав древнего населения Западной Сибири по данным топонимики. М., 1960. С. 9.
27. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 188.
28. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 187–189.
29. Алексеенко Е. А. Этнографические материалы по этногенезу кетов // Происхождение аборигенов Сибири. Томск, 1969. С. 125–126.
30. Дульзон А. П. Этнический состав древнего населения Западной Сибири по данным топонимики. М., 1960.
31. Членова Н. Л. Соотношение культур Карасукского типа и кетских топонимов на территории Сибири // Происхождение аборигенов Сибири. Томск, 1969. С. 143–146.
32. Алексеенко Е. А. Южносибирские элементы в культуре кетов. X Международный конгресс антропологических и этнографических наук (Чикаго, сентябрь, 1973). Доклады советской делегации. М., 1973. С. 3.
33. Алексеенко Е. А. Кеты. Л., 1967. С. 20.
34. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 188.
35. Морган Л. Г. Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. Л., 1934. С. 9–10; Он же. Дома и домашняя жизнь американских туземцев. Л., 1934. С. 30; Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 28–33.
36. Алексеенко Е. А. Кеты. С. 37; Долгих Б. О. Кеты. М.; Иркутск, 1934. С. 17; Он же. Родовой и племенной состав… С. 147.
37. Как уточняет в критериях типологизации вслед за Л. Морганом Ф. Энгельс, на востоке (у арийцев и семитов) средняя ступень варварства началась с приручением животных, дающих молоко и мясо, что является важным замечанием, так как кеты имели все же одно домашнее животное – собаку. См.: Дульзон А. П. Кетский язык. Томск, 1968. С. 5.; Энгельс Ф. Указ. соч. С. 31.
38. Алексеенко Е. А. Кеты. С. 112–113.
39. Историко-этнографический атлас Сибири. М.; Л., 1961. С. 112; Николаев Р. В. Материалы к археологической карте севера Красноярского края. Красноярск, 1963. С. 127, 130.
40. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 47; Комогорцев И. И. Из истории черной металлургии Восточной Сибири в XVII–XVIII вв. // Материалы по истории Сибири. Сибирь периода феодализма. Вып. 1. Сибирь XVII–XVIII вв. Новосибирск, 1962. С. 98; Александров В. А. Русское население Сибири. С. 246; Копылов А. Н. Русские на Енисее… С. 120–122.
41. Энгельс Ф. Указ. соч. С. 31.
42.   Александров В. А. Начало хозяйственного освоения и присоединения к России северной части Енисейского края // Материалы по истории Сибири. Сибирь периода феодализма. Вып. 1. Сибирь XVII–XVIII вв. Новосибирск, 1962. C. 7; Он же . Русское население Сибири… С. 13, 297.
43. Русская историческая библиотека (далее — РИБ), Т. 2. СПб., 1875. Стб. 1083, № 254, X.
44. РГАДА, ф. 214, оп. 1, кн. 1, л. 111–112.
45. См., например: Александров В. А. Русское население Сибири… С. 34.
46. Миллер Г. Ф. История Сибири. М., 1999. Т. I. С. 295.
47. Там же. С. 403–404, № 56.
48. Там же. С. 302–303, 386, 387–396. №№ 43, 45. В. А. Александров определяет количество участвовавших в экспедиции казаков в 150 человек. См.: Александров В. А. Русское население Сибири… С. 17.
49. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 91.
50. Историко-этнографический атлас Сибири. С. 9.
51. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 244. № 79; РИБ. Т. 2. Стб. 204. № 89; Туголуков В. А. Тунгусы… С. 47.
52. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 48, 247–248. № 83.
53. Там же.
54. Там же. С. 252. № 87.
55. Там же. С. 281–282. № 128.
56. Там же. С. 256. № 95.
57. Там же. С. 259. № 99.
58. Там же. С. 279–280. № 125.
59. Миллер Г. Ф . История Сибири. Т. II. С. 280. № 127.
60. Там же. С. 279–280. № 125–127.
61. Там же. С. 281–282, № 128.
62. Нет сомнения, что имелся в виду будущий Маковский волок. См.: Там же .
63. Спасский Г. Н. Список с чертежа Сибирской земли, заимствованный из рукописного сборника XVII века и объясненный примечаниями. М., 1849. С. 4.
64. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 288. № 137.
65. Там же. С. 290, 291–292. № 140, 143.
66. См.: Спасский Г. Н. Указ. соч. С. 4.
67. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 281, № 128; Спасский Г. Н. Указ. соч. С. 4.
68. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 51, 297, № 150.
69. Там же. С. 284. № 132.
70. Там же. С. 291–292. № 143.
71. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 291–292. № 143.
72. Там же. С. 290, 291. №№ 140, 143.
73. Фишер И. Э. Сибирская история… С. 276.
74. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 297. № 150.
75. См.: Бояршинова З. Я. Население Томского уезда в первой половине XVII века // Труды Томского гос. ун-та. Т. 112. Томск, 1950. С. 76–78.
76. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 297. № 150.
77. Там же. С. 51.
78. СПбф АРАН, ф. 21, оп. 4, д. 22, № 21, л. 15–15 об.
79. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 51. А. И. Андреев указывает и на другие встречающиеся в литературе сроки основания Енисейского острога. См.: Примечания к главам 6-9 «Истории Сибири» // Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 667–669. См. также: Фишер И. Э. Сибирская история… С. 277.
80. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 292. № 144.
81. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 53, 284. № 132; Александров В. А. Русское население Сибири… С. 36; Копылов А. Н. Русские на Енисее… С. 23-24.
82. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 284. № 132.
83. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 285. № 133.
84. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 187.
85. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 52.
86. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 13.
87. Там же. С. 188.
88. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 303, 320, 341. №№ 158, 175, 195; Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 195.
89. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. II. С. 285. № 133.
90. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 187–189.
91. Историко-этнографический атлас Сибири. С. 9.
92. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав… С. 206.
93. Там же.