Печатный аналог: Журавлев В.В. Рец. на кн.: Звягин С. П. Правоохранительная политика А. В. Колчака. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2001. 352 с. // Вестник НГУ. Серия: История, филология. Т. 1. Вып. 3: История / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2002. C. 114116.
В конце 2001 г. вышла в свет монография кемеровского исследователя С. П. Звягина, посвященная важной и малоизученной теме правоохранительной политике колчаковского режима. Главная цель данной работы определена автором как попытка «теоретически осмыслить деятельность Российского правительства по формированию и реализации правоохранительной политики в специфических условиях гражданской войны» (с. 21). Вытекающие из поставленной цели непосредственные задачи исследования сформулированы так: «анализ той нормативной базы, которой руководствовались правоохранительные органы; изучение взглядов верховного правителя, председателей правительства и соответствующих министров на данную проблему, оценка криминогенной ситуации в Сибири в данный период и анализ ее составляющих; рассмотрение системы и организационного строения правоохранительных органов; выявление позиции центральных и местных властей в отношении кадрового состава названных органов; определение форм и методов деятельности правоохранительных органов; анализ системы взаимоотношений этих органов с правительством, местными властями и друг с другом; определение места и роли населения в установлении законности и правопорядка; выявление места и роли иных органов в реализации правоохранительной политики; определение степени эффективности этой политики; выделение тех форм и методов правоохранительной деятельности, которые возможно использовать в современных условиях» (с. 22).
Материал монографии изложен во введении, заключении и шести главах: «Состояние законности при А. В. Колчаке», «Воссоздание и функционирование системы судопроизводства», «Становление органов следствия и прокурорского надзора», «Организация милицейской службы», «Привлечение армии и населения к наведению порядка в тылу», «Адвокатура и нотариат. Распространение правовых знаний среди населения».
К несомненным достоинствам рассматриваемой книги относится ее широкая источниковая база. Автор использовал как хорошо известные исследователям опубликованные источники [1], так и впервые вводимые в научный оборот, извлеченные из более чем трех десятков архивохранилищ нашей страны.
Лучше всего автору удались сюжеты, посвященные конкретному описанию структурных элементов правоохранительной системы «белой» Сибири: суду (особенно выделяется сюжет о национальном суде), следственным органам, милиции. Впервые в историографии эти части государственного аппарата сибирской контрреволюции показаны подробно и целостно.
Однако при рассмотрении книги в целом возникает ряд вопросов.
В первую очередь, выглядят не вполне обоснованными хронологические рамки исследования. Автор определяет их как период между колчаковским переворотом и отречением А. В. Колчака от власти. Не отрицая в принципе возможности самостоятельного рассмотрения периода колчаковского правления, хочется заметить, что для истории правоохранительных органов сибирской контрреволюции рубеж 18 ноября 1918 г. был достаточно условен и по своему значению не может идти ни в какое сравнение с рубежом антибольшевистского переворота мая июня 1918 г. Автор фактически признает это, в ряде мест делая неизбежные экскурсы в период лета начала осени 1918 г. Но в то же время, характеризуя нормативную базу деятельности правоохранительной системы колчаковского режима, С. П. Звягин упоминает лишь три ее составные части: «законы Российской империи», «большинство законов, принятых временными правительствами в 1917 г.» и «правовые акты Верховного правителя» (с. 72). Куда исчезло законодательство Западно-Сибирского комиссариата и Временного Сибирского правительства, на которое автор неоднократно ссылается, не вполне ясно.
Не безупречна и общая структура книги. Так, система прокурорского надзора рассматривается в третьей главе, а адвокатура лишь в шестой, таким образом, неразрывно связанные процессуальные антагонисты оказались «разлучены» двумя главами, посвященными соответственно милиции и армии. Такое построение материала оправдывается тем, что с формально-юридической точки зрения, адвокатура «негосударственный правоохранительный институт» (с. 283). Тот факт, что адвокатура была неотъемлемой частью системы российского государственного судопроизводства, игнорируется. Если же признать данную (отнюдь не бесспорную) оценку статуса адвокатуры, то возникает вопрос зачем данный якобы негосударственный институт рассматривается в книге, посвященной деятельности государственной власти?
Наконец, в проблематике монографии имеет место зияющая лакуна проблема политического террора. Автор пишет: «Как достаточно полно и объективно освещенные остались вне данного исследования проблемы красного и белого террора» (с. 25). Вряд ли можно признать данное объяснение убедительным. Феномен политического террора в годы революции и гражданской войны, безусловно, нельзя назвать исследованным ни объективно, ни тем более полно. Характерно, что в историографическом очерке автор даже не упоминает не такие уж и новые работы В. П. Булдакова и В. А. Букова [2], имеющие самое непосредственное отношение как к проблемам правосознания в рассматриваемый период вообще, так и к вопросу политического террора в частности. Изымая из фокуса рассмотрения одну из центральных для заявленной темы проблем, автор тем самым лишает себя возможности нарисовать полную и целостную картину деятельности правоохранительного аппарата «омской власти».
В рассмотренных случаях автор хоть и не достаточно полно, но все же аргументировал свою точку зрения. Однако в целом ряде мест он не считает нужным раскрывать основания суждений. Так, давая определение ключевому понятию «правоохранительная политика» С. П. Звягин пишет: «под этим понятием подразумевается функция государственного управления по поддержанию законности и правопорядка, сохранения внутреннего и внешнего мира» (с. 22). Каким образом можно говорить о функции сохранения внутреннего и внешнего мира по отношению к государственному образованию, находящемуся в состоянии внутренней (с большевиками) и внешней (с Германией) войны ? Данное определение «для специфических условий гражданской войны» нельзя признать удачным.
Вызывает сомнение и понимание автором социальной роли полицейских структур: «милиция, созданная для защиты личности и общества, в результате эволюции противобольшевистского движения превратилась в инструмент поддержки правящего режима и выполняла несвойственные ей функции» (с. 14). Здесь абсолютно игнорируется тот достаточно очевидный факт, что любая, даже самая демократическая полицейская структура, в любых условиях является «инструментом поддержки правящего режима», и функция эта ей неотъемлемо присуща.
Несколько странно выглядит то, что автор дважды подвергает сомнению факт существования у колчаковского режима полноценной правоохранительной политики, которую он тем не менее берется исследовать. На с. 312 С. П. Звягин пишет: «Режим А. В. Колчака просуществовал чуть более года, однако этого времени оказалось достаточно, чтобы не только заявить о своей правоохранительной политике, но и начать ее реализацию». Более того, он утверждает: «Безусловно, кратковременное пребывание у власти не позволяет в полной мере оценить правоохранительную политику А. В. Колчака» (с. 323). Если согласится с этими утверждениями, выходит, что политика колчаковской власти существовала лишь на уровне заявлений, а в реальную жизнь полностью воплощена не была и что цель, поставленная в монографии, не может быть достигнута «в полной мере». На самом деле это, конечно, неверно, и текст монографии опровергает мнение ее автора. В эпоху революционных потрясений события происходят с невиданной интенсивностью, что позволяет основным политическим силам общества проявить свои позиции. Достаточно напомнить, что режим Временного правительства в 1917 г. существовал в течение лишь восьми месяцев, но это никогда не мешало исследователям в полной мере оценивать его внутреннюю политику.
Если касаться более частных сюжетов, то можно констатировать, что по книге рассыпан целый ряд положений, выглядящих сомнительными или, по крайней мере, недостаточно аргументированными.
Анализируя политико-правовые взгляды А. В. Колчака, С. П. Звягин характеризует их как либеральные. Причем в числе аргументов приводится тот факт, что Колчак был моряком и, следовательно, англофилом, и что на Верховного правителя влияли кадетские лидеры, в том числе В. А. Жардецкий и В. Н. Пепеляев (с. 71). Действительно, заявления и воззвания Верховного правителя содержали высказывания в либеральном духе. Впрочем, имелись там и положения заимствованные из арсенала консерватизма, к которому адмирал был, несомненно, близок. Что касается либерального характера «кадетского влияния», то факт значительной эволюции вправо Партии народной свободы в 1917–1919 гг. общеизвестен. Но даже на общекадетском фоне В. Н. Пепеляев и особенно В. А. Жардецкий находились на крайне правых позициях, их идеи и деятельность вряд ли можно оценить как либеральные.
Рассказывая о воистину маниловской попытке министра юстиции Г. Г. Тельберга ввести в охваченной пламенем гражданской войны Сибири суд присяжных, С. П. Звягин пишет: «введение суда присяжных трудно оценить однозначно. Однако, если эта мера способствовала укреплению правопорядка, повысила уровень юридической защиты прав граждан, то эта мера оправдала себя» (с. 100). На с. 122 указывается, что «падение омского режима не дало увидеть результаты этого нововведения». Если автор признает, что введение суда присяжных не дало результатов и, следовательно, способствовать укреплению правопорядка не могло, то о каком оправдании этой меры может идти речь?
Г. Г. Тельберга, творца этой утопии, С. П. Звягин характеризует как «последовательного, энергичного и высокопрофессионального приверженца законности» (с. 54). Не отрицая энергии и влиятельности Тельберга, хочется усомниться в профессиональной пригодности министра, делавшего в 1919 г. заявления наподобие этого: «Я предвижу воскрешение почти библейских картин, когда окружный суд будет открывать свои заседания под вековым кедром сибирской тайги, комплектуя тут же состав 12-ти присяжных, воспроизводя здесь всю постепенность судебного заседания, тут же произнося приговор и передавая виновного в руки исполнительной власти» [3].
Вряд ли можно признать удачным предположение, что в вызревании политической программы кабинета В. Н. Пепеляева существенную роль сыграл предыдущий опыт деятельности нового председателя Совета министров на посту министра внутренних дел (с. 58). И современниками, и историками неоднократно отмечалось, что векторы деятельности Пепеляева до назначения на пост предсовмина и его заявлений после 24 ноября 1919 г. были прямо противоположны. Источниками декабрьской «программы Пепеляева» были практически исключительно обстановка тотального краха колчаковского режима, отчаяние и безысходность руководителей Российского правительства.
Рассказывая о передаче милиции, ранее подчиненной земствам, в ведение МВД, С. П. Звягин датирует это событие осенью 1918 г. и объясняет его, в частности, «наличием во главе режима военачальника» (с. 238). Отметим, что сибирская милиция была переподчинена Министерству внутренних дел постановлением Административного совета Временного Сибирского правительства от 17 сентября 1918 г. [4], более чем за два месяца до колчаковского переворота.
К сожалению, число подобных примеров можно значительно увеличить.
Наконец, поражает неряшливый и путанный язык книги. Читателю постоянно приходится «продираться» сквозь ребусы и загадки авторского «стиля», порой делающие фразы абсолютно непонятными. Так, ошибка допущена даже в формулировке объекта исследования (с. 21). Ярким примером языка данной книги является одна из характеристик историографического раздела введения: «В книге Юзефовича предпринята довольно удачная попытка разобраться в феномене атаманщины на примере барона Унгерна, что, как мы считаем, не оправдывает творимых им беззаконий» (с. 12). И если усердный читатель все же в состоянии понять, что подразумеваются беззакония Унгерна, а не Юзефовича, то как попытка изучения феномена атаманщины может повлиять на оправдание или осуждение творимых атаманами беззаконий, остается совершенно непонятным.
Но дело не только в недостаточно ясном языке. Бок о бок с ним идет и такого же качества логика. На с.18, характеризуя воспоминания деятелей «белой» Сибири, автор отводит упреки в субъективизме от книги Г. К. Гинса. Он справедливо отмечает, что субъективность есть неотъемлемая и ценная черта любого мемуарного источника. Однако в следующем же абзаце автор обрушивает абсолютно идентичные обвинения на книгу К. В. Сахарова, указывая на отсутствие в его воспоминаниях «взвешенного анализа». Еще более нелепо звучит упрек фронтовому генералу в том, что в его мемуарах «много говорится о боевых действиях Сибирской армии и меньше всего о положении в тылу» (с. 19).
Странное ощущение оставляет и заключение книги, практически полностью состоящее из дословно повторенных выводов глав.
Завершая рассмотрение монографии С. П. Звягина, остается только выразить сожаление, что автор явно поспешил с выпуском данного труда в свет. На протяжении всех трех сотен страниц чрезвычайно остро ощущается дефицит редакторских, да и авторских усилий. Недостаточная проработка теоретических выводов и в целом текста книги, к сожалению, в значительной степени девальвирует, несомненно, значительный подготовительный труд автора.
ПРИМЕЧАНИЯ
- В том числе и опубликованные самим автором. См.: Сибирская милиция (1918–1919 гг.). Сб. нормативно-правовых документов. Сост. С. П. Звягин. Кемерово, 1997. 93 с.
- Булдаков В. П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. 376 с.; Буков В. А. От российского суда присяжных к пролетарскому правосудию: У истоков тоталитаризма. М., 1997. 451 c.
- Цит. по: Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак: Поворотный момент русской истории. 1918–1920 гг. (Впечатления и мысли члена Омского правительства). Пекин, 1921. Т. 2. С. 176.
- Собрание узаконений и распоряжений Временного Сибирского правительства. Омск. 1918. № 13. Ст. 118.