Екатерина II и школа Сибири

Школьная реформа второй половины XVIII столетия явилась важным этапом на пути формирования системы народного образования в России. Результаты этой реформы в общероссийском масштабе неоднократно исследовались в различных трудах историков, однако проведение школьных преобразований на территории Сибири изучено еще недостаточно. В частности данная проблема получила некоторое освещение в трудах Юрцовского Н. С., Копылова А. Н., Прибыльского Ю. П., Копылова Д. И. и некоторых других.

XVIII век вошел в историю России как эпоха просветительства. В это время Россия выходила на мировую политическую арену, а для этого нужны были профессиональные кадры, которых так не хватало стране. Поэтому одной из важнейших задач этого времени стала техническая выучка для профессиональных целей. В 1701 году была учреждена «школа математических и навигацких наук», которая имела довольно спонтанную программу. Создавая ее, молодой Петр I меньше всего заботился об удовлетворении потребности в общем образовании. Но жизнь все расставила на свои места. Специалисты, которые выходили из стен школы, слишком часто использовались как образованные люди вообще, и не всегда по прямому назначению. Они становились администраторами, учителями, строителями, геодезистами, инженерами, и т. д. Таким образом, вскоре сам Петр убедился, что «не токмо к морскому ходу нужна сия школа». Первая характерная черта русской школы того времени заключается в том, что она не ставит своей задачей воспитания и общего образования. Педагогическая точка зрения была чужда школе первой половины XVIII века. Как и в XVII столетии ученик не рассматривался в качестве предмета педагогического воздействия. Задачи воспитания ограничивались установлением внешней дисциплины. Профессиональная светская школа имела целью не умственное развитие, а приобретение необходимых технических навыков. После смерти Петра появлялись только сословные школы, да и то лишь в Петербурге, а провинция ограничивалась духовными училищами да частными учителями.

Екатерина II вступила на престол, когда в русском обществе уже было заметно стремление не к специальному, практическому образованию, а к общему, не зависимому от практических целей. Увлеченная педагогическими идеями, Екатерина задалась целью в корне изменить самое назначение общественной школы. Прежняя школа только учила; новая — должна была воспитывать. Таким образом, впервые в России школа брала на себя задачи воспитания, принадлежавшие до сих пор семье. А значит, должны были измениться приемы и цели обучения в школе. России были нужны общеобразовательные народные школы. Во второй половине XVIII века образцовым типом общеобразовательной школы считался прусский. По прусскому образцу были реформированы и австрийские училища (1774 г.). 7 сентября 1782 года из Сената в Синод был отправлен указ, который положил начало образовательной реформе в России. Была учреждена Комиссия об училищах, которой было поручено по образцу австрийской школьной системы создать положение о народных училищах и выполнить все требующиеся по этому поводу мероприятия. С этой целью из Австрии был выписан некто Ф. И. Янкович де Мириево, серб, имя которого заслуживает большей известности, чем оно известно до сих пор. Иосиф II рекомендовал Янковича «как человека, трудившегося уже по устроению народных школ, знающего язык российский и исповедывающего православный закон». Именно Янкович стал истинным творцом первой русской общеобразовательной школы, сравнительно с которой все предыдущее является только отрывочными попытками. В 1782 году он приехал в Россию и был направлен в распоряжение Комиссии под председательством Завадовского. Им был выработан план учебных заведений, который был принят Комиссией об устройстве училищ и положен в основу Устава, высочайше утвержденного 5 августа 1786 года. Янкович разработал 3 типа общеобразовательных народных школ: малой — двухклассной; средней — трехклассной и главной — четырехклассной. В эти школы принимались дети разных сословий, исключение, правда, составляли крепостные крестьяне. В дальнейшем от средних училищ Комиссия отказалась, на университетах она не останавливалась, т. к. высшее образование не входило в план ее работ.

К коронации императрицы (22 сентября) главные народные училища обязательно должны были быть открыты в 26 губернских городах России. Следующим указом от 3 ноября 1788 года было предписано открыть главные народные училища в остальных 14 губерниях России, в число которых вошла и Тобольская губерния. Устав 1786 года без изменений был распространен на Западную Сибирь. Основную роль в образовательном процессе здесь играло Тобольское Главное народное училище, которое открылось 11 марта 1789 года. В 1789–1797 гг. в ряде уездных городов были открыты малые народные училища (Тюмени, Нарыме, Туринске, Томске, Таре, Енисейске, Красноярске, Кузнецке, Верхнеудинске), большая часть которых находилась в Западной Сибири и входила в Тоболькую губернию. Руководство народными училищами возлагалось на Приказы общественного призрения, а их содержание на местные городские общества. В именном указе Сибирскому генерал-губернатору Волкову 3 ноября 1789 года об открытии училищ, говорилось, что процентов с капиталов приказов общественного призрения, очевидно, не хватит и необходимо приискать другие источники доходов «без отягощения казны». Заслушав этот указ с его явными намеками на участие городского общества в расходах по содержанию училищ («снабдив города наши разными выгодами в городовом положении изображенными, доставили мы им доходы на их потребности, между таковыми надобностями просвещение народное одною из первых почитаться должно»), Тобольская городская дума в заседании 3 февраля 1789 года постановила, что «приемлет с удовольствием содержание главного народного училища на себя» и находила, что его учреждение для города есть великое благо, дающее путь к просвещению. В Западной Сибири этот вопрос решался так же, как и везде по России. Сибирскому генерал-губернатору был представлен реестр пожертвованиям на содержание главного училища в Тобольске в сумме 3118 рублей (из них главная часть — единовременные пожертвования). Но уже в самое ближайшее время, при истребовании объявленных пожертвований и взносов, обнаружилось, что поступают они очень медленно или вновь совсем не делаются. Вскоре Приказу общественного призрения пришлось взять школу на свое содержание полностью. Долг за городским обществом все рос и рос и к моменту преобразования в гимназию в 1810 году выражался в довольно солидной для того времени сумме — 24 тысячи рублей. Приказ общественного призрения ежегодно отпускал из своих средств на училище только по 820 рублей. Отказаться от этого расхода приказы общественного призрения не могли, но они сделали все, что только возможно, чтобы сократить свои траты до минимума. За счет учительского жалования и в ущерб школьному благоустройству им удавалось иногда сберечь до половины издержек, положенных по штату. Думается, что так же дело обстояло и в Тобольске, и в уездных городах Западной Сибири, где учителя часто жаловались на задержку жалованья. В уездных училищах Западной Сибири городские общества взяли на себя обязательства вносить на содержание малых народных училищ по 200 рублей, не считая частных пожертвований, а некоторые именитые горожане отдавали под училища дома. Очевидно, к 1795 году первый всплеск энтузиазма, вызванного указом императрицы и возможно инспирированного местной бюрократией, иссяк. А вековые традиции отношения государства и граждан приучили последних настороженно относиться к любым «благодетельным мерам» властей. Не менее важно и то, что субъективно граждане были не готовы к тому, чтобы нести финансовые затраты ради получения их детьми школьного образования.

С открытием в 1786 году главных народных училищ потеряла смысл «Комиссия об учреждении народных училищ». Тогда она была преобразована в Главное правительство училищ, родоначальник современного Министерства народного просвещения. Правда, в архивных документах оно, по-прежнему, иногда именуется Комиссией. Это Главное правительство училищ было непосредственно подчинено императрице.

Местным управлением в губернии ведал губернатор и Приказ общественного призрения. Губернатор должен был заботиться об устроении по городам училищ и ободрять учителей и учащихся. Приказ общественного призрения — изыскивать средства и помещения для училищ, подыскивать учителей и заготавливать учебники. Заведование учебным делом было поручено директору народных училищ, который должен быть один на каждую губернию. Директор должен наблюдать, чтобы никто не попадал в учителя без надлежащего экзамена и диплома, должен присутствовать на экзаменах и посещать уездные училища, по крайней мере, один раз в год. В уездных городах для наблюдения за училищами избирались попечители, или, как тогда называли, «смотрители», должность вроде инспекторов. Нынешняя организация во многом ведет свое начало от времен Екатерины II.

Устав народных училищ вводил новую программу обучения, главное место в которой отводилось изучению общеобразовательных предметов, так чтобы программа каждого класса представляла нечто цельное. В первом классе (разряде) требовалось «обучать чтению, письму, первоначальным основаниям христианского закона и добронравию» («Краткий Катехизис» и «Священная история»), а также проходилось знание цифр. Новаторство системы Янковича состояло во введении обучения по слогам. «Слоговое чтение» легче усваивалось детьми, давало экономию во времени. Этой методике была суждена долгая жизнь. Во второй половине первого года обучения занятия усложнялись: большое внимание уделялось освоению прописей «гражданского» российского письма. По методике Янковича прописи изучались в связи с написанием слов и словосочетаний, собранных в особую таблицу. Характерно, что эта таблица предназначалась не учащимся, а учителям. Другими словами, было подготовлено едва ли не первое в истории российской грамматики пособие для учителей. Для второго класса характерно увеличение веса воспитательных дисциплин. Прежде всего, расширилась религиозная проблематика, где изучался уже «Пространный катехизис», а также книга по светскому (мирскому) обществознанию: «О должностях человека и гражданина». С этого же года вводилась арифметика, чистописание и рисование. О преподавании излюбленных предметов русского дворянства — иностранных языков и танцев — эта школа заботилась мало. Иностранный язык преподавался с учетом территориального расположения училища. Ближе к Западной Европе преподавали один из главных европейских языков. В других регионах следовало изучать языки «соседствующих» народов и стран. В точной формулировке: «иностранный язык живой, какой полезнее из соседних к училищу». «Живой» иностранный рекомендовался только тем из учеников, семьи которых предполагали учить своего отпрыска в гимназиях и университетах. Это был своего рода факультатив, если перевести на современный язык. С первого года обучения «честолюбивые» учащиеся, могли также факультативно обучаться латинскому языку, но не греческому. Это явное свидетельство, что «вестернизация», а с ней и «латинизация» становилась определяющим фактором в сфере российского образования. С 1793 года в Тобольском главном народном училище было введено преподавание татарского языка (первоначально планировалось изучение киргизского, но не нашлось преподавателя, а потому он и был заменен татарским) [1] по которому был преподаватель в местной семинарии — священник Софийско-Успенского собора Иосиф Гиганов. Таким образом, с открытием Тобольского главного народного училища изучение татарского языка перемещается из духовной в светскую школу. А вскоре класс татарского языка выделился в особую татарскую школу. Преподавание этого языка продолжалось вплоть до преобразования училища в гимназию (1810 г.) и его изучало (как необязательный) значительное число учащихся. В 1795 г. в классе татарского языка обучалось 45 человек. Судя по документам, сохранившимся в Тобольском архиве, планировалось также изучение французского языка. Новороссийский Приказ общественного призрения в 1801 году прислал по запросу Тобольского 10 экземпляров книги под названием «Начальное учение французского языка» для главного народного училища. [2] Программа первых двух классов главного училища была тождественна программе уездного, чтобы ученик, окончивший уездное мог поступить в 3 класс главного училища.

В третьем классе следовало «продолжать рисовальное искусство», предполагалось «повторение Пространного Катехизиса», но «с доказательствами из Священного писания», объяснение Евангелия, русская грамматика с орфографическими упражнениями, всеобщая и русская история и две географические дисциплины.

В четвертом классе (разряде) формально преподавалось 10 дисциплин. Фактически в учебный план было включено намного больше. География и история проходились подробнее, затем преподавалась математическая география, грамматика с упражнениями в сочинениях делового характера (писем, счетов, расписок и т. п.), основания геометрии, механики, физики, естественной истории и гражданской архитектуры, рисование и иностранный язык. И в третьем и в четвертом классе часовое соотношение было не в пользу отечественного материала, а в пользу зарубежной информации. Но в целом контраст западного и российского учебного материала в четвертом классе менее рельефен, чем в третьем. Очевидно, что в распоряжении организаторов народных училищ книг и статей по Западной Европе было значительно больше, чем по России.

Главное отличие новой школы заключалось в способе обучения. Учитель находился в классе не для задания и выспрашивания уроков, а для самого усвоения предметов. Прежде всего, он должен был заниматься с целым классом, а не с отдельными учениками. В прежнее время ученики учились сами по себе. Каждый зубрил свою часть предмета вслух, а учитель занимался своими делами. Теперь этот шум должен был смениться общим вниманием к тому, что говорит учитель. Появилась классная доска, на которой записывалось то, что надо было выучить. Объяснение и рассказ учителя все еще не были главными в преподавании. Школа должна была заниматься не только разъяснением, но и самим усвоением урока, поскольку ученик еще не привык учиться вне школы. В некоторых случаях учитель требовал рассказа своими словами. В высших классах рекомендовалось вызывать в ученике самостоятельную работу мысли. Но основой преподавания все же оставался учебник и его усвоение — по возможности, буквальное — целым классом в течение урока.

В Тобольском архиве отложилось дело, которое дало возможность частично осветить процесс обучения в Тобольском главном народном училище. По окончании каждого класса в народных училищах устраивались открытые публичные испытания ученикам при многочисленном собрании духовенства, дворянства, чиновников, купечества и других сословий. В Тобольском главном народном училище также проводились подобные испытания, на которых помимо директора училищ, учителей и учеников присутствовало довольно приличное число граждан, а также весьма влиятельные особы губернии и даже Петербурга. Накануне дня испытаний город извещался через полицию пригласительными билетами. В зале играла инструментальная музыка. Испытание начиналось «приличной на сей случай» речью, которую произносил один из учителей. Затем ученики всех классов (разрядов) и «класса соседственного татарского языка в предметах по высочайшему уставу положенных были вопрошаемы сперва каждый от своего учителя, потом один от другого». При начале и окончании испытания по каждому разряду лучшие ученики говорили приветствие и благодарственные речи. А один из учеников произносил ее на российском и татарском языке. Вниманию знаменитых посетителей предоставлялись ученические прописи и рисунки. Отличившиеся в прилежании и добронравии юноши из рук высокопоставленных особ награждались книгами. [3]

Обращаясь к фактическому проведению программы сибирскими училищами, видим ряд отступлений, которые нарушали ее концентричность и стройность, делали курс каждого класса отрывочным и суженым по сравнению с проектированным.

Сопоставляя пройденное в Тобольском главном училище с общей по Империи программой, можно сказать, что ни в одном классе училища не были выполнены требования устава. Вместо завершенности круга предметов в каждом классе, как рекомендовалось системой Янковича, в Тобольском главном народном училище предметы разрывались между классами. Например, священная история должна была вся проходиться в первом классе, но ее продолжали изучать еще и во втором классе. Грамматика и история оказывались существенно сокращенными, а из остальных предметов проходились незначительные отрывки.

Воспитания в собственном смысле школа Янковича не ставила своей задачей; но отношение учителя к детям должно было основываться на новых педагогических идеях. Екатерина II вместо девиза «профессиональный работник» поставила на знамени просвещения другой лозунг «человек-гражданин». Общее образование и воспитание объявлялось целью новых учебных заведений. В Уставе давалось определение гражданских добродетелей и идеологии Екатерины II, ставшие лозунгом Российской империи XIX века: православие, самодержавие, народность. В училищном уставе 1786 года и в «Руководстве учителям младших классов народных училищ», примыкавших к нему, образ педагога приобретал идеальные завершенные черты. Авторитет учителя со стороны детей опирался на уважение, почтение и любовь. Наказания, особенно телесные, безусловно, изгонялись из школы. Для поддержания классной дисциплины считались достаточными увещания, предостережения, угрозы, лишение приятного и устыжение. Обучение было бесплатное, при этом учителям на всякий случай внушалось, чтобы они не пренебрегали детьми бедных родителей.

Для введения австрийской системы, нужно было создать подходящие учебники. 4 октября 1782 года Комиссия обратилась в Петербургскую Академию наук с просьбой перевести некоторые австрийские учебники, ибо «книги сии могут переведены быть исправнее от людей, науки сии разумеющих». Но только после назначения директором Академии Е. Р. Дашковой, по ее инициативе, в марте 1783 г. приступили к переводам и переработке некоторых учебных пособий и адаптации их к российской школе. Члены Академии наук также создали значительное количество оригинальных учебных пособий. Из 80 книг, созданных для вновь открываемых народных училищ, около 30 учебников были подготовлены в Академии наук. Многие учебные пособия напечатаны в академической типографии. В Тобольске на пользу просвещения потрудился выше упомянутый Иосиф Гиганов, сочинивший четыре книги на татарском языке с переводом российским: «1-ю — словарь, 2-ю — грамматику, 3-ю — собранная нужнейших коренных слов того языка, 4-ю — букварь для обучения татарскому и арабскому писаны в табличном порядке с приложением слов первообразных с разделением грамматическим». [4] Из этого видно, что И. Гиганов применяет методику в написании учебников, которая рекомендовалась Ф. И. Янковичем де Мириево и укладывалась в требования тогдашнего обучения. Как указывается в документе, книги эти «по состоянию в здешнем крае немалого числа народов магометанского закона как российских подданных так и соседственных к России крайне полезны, ибо таковых сочинений сколько известно, в России не имеется еще». Для рецензирования и исправления этих учебников были приглашены татарские муллы Ният Баки Атнаметев и Семенце Яр Мухамметов. И только после этого книги были отправлены на рассмотрение действительному тайному советнику и кавалеру, сенатору Петру Семеновичу Свистунову, председательствующему в Комиссии об учреждении училищ. [5] В 1802 году из Комиссии об учреждении училищ сообщалось, что две из четырех книг, «сочиненных покойным священником Гигановым… отпечатаны иждивением Комиссии». В Тобольск препроводили 100 экземпляров в переплете в корешок как для всеобщей продажи, так и для употребления в самом училище. «Трудившемся же в просмотрении и поправке сих книг муллам Семенце Яр Мухамметову и бухарцу Ният Баки Атнаметеву, коих имяна в конце грамматики припечатаны, Комиссия препровождает им по одному екземпляру». [6] Жене умершего священника Гиганова с детьми «в награжданье за труды ея мужа в сочинении татарских книг» было выдано 1000 рублей из денег, отправленных Комиссией.

Необходимо было также приготовить учителей, знакомых с новым методом преподавания (для этой цели в 1783 г. в Петербурге было открыто главное народное училище). С 1786 г. по 1801 г. было выпущено 425 учителей. Первый выпуск был готов к середине 1786 года: в нем было до 100 воспитанников, из которых половину признали годной для занятия учительских мест в высших двух классах, а другая в двух низших — главных училищ. Православные священники становились «цензорами» и «кураторами» новых школ, таким образом, интересы духовенства учитывались самым серьезным образом. Как и во все вновь открываемые училища, в Тобольское было послано 4 учителя — Воскресенский Т., Лафинов И., Прутковский В., Набережнин И. [7] В малые училища комиссия учителей не посылала — предполагалось, что они будут изысканы на местах (в дальнейшем — подготовлены Главными народными училищами). В сибирских малых народных училищах первыми преподавателями были воспитанники Тобольской духовной семинарии (некоторые — учившиеся в Тобольском главном народном училище «способу преподавания наук 1-го и 2-го классов): Г. Лепехин (в Тюмени); Е. Серебренников (в Туринске); И. Словцов (в Таре) и др. [8] За все время существования, все учителя Тобольского училища аттестовались в прилежании и поведении «хвалы достойными». Но наряду с этим имеются и крайне отрицательные отзывы о преподавателях малых училищ. Правда, они относятся к началу XIX века. Их было бы меньше, будь требования администрации хоть немного выше.

Теперь осталось только как можно скорее найти учеников. Так как охотников учиться все еще было маловато, местные власти прибегали к испытанным приемам: насильно записывали детей в новую школу (и даже забирали через полицию, как, например, Державин в Тамбове) и закрывали все старые. Своего заработка лишались все местные педагоги. Разумеется, так нельзя было поступать с «благородными» учениками, родители которых предпочитали домашнее образование, по качеству, зачастую, превосходившее казенное. «Благородных» и оказалось очень мало в народных училищах. Очевидно, что такое положение создавалось и в Западной Сибири, где к должностному лицу, обладающему значительным объемом власти, всегда относились уважительно, как к отцу родному. Это отношение имеет свои социально-психологические и исторические корни. Таковым всегда было отношение к власти на Руси, ибо «власть должна была внушать страх». [9] В сибирских городах значительное распространение получил авторитарный тип деятеля. Все же, отсутствие положительного отношения со стороны населения к новой школе доказывается числом учащихся. Год за годом оно стремительно падало. В Тобольске, к концу первого года обучения (1790) оно равнялось 165, а к 1810 году, опустилось до 43 («это в городе с 2000 домов», добавляет к приведенным цифрам Словцов, и далее отмечает, что «падение числа учеников — очевидно, общее для всех сибирских училищ»). Из отчета Министра Народного Просвещения 1803 года следует, что в 7 училищах Сибири (в Тюмени, Туринске, Томске, Нарыме, Таре, Енисейске и Тобольске) училось всего 193 ученика. Первоначальный состав учащихся Тобольского училища по возрасту был разнообразен: наряду с 5-летними можно было встретить в 1-м классе 20-ти и даже 36-летних учеников. Позднее эта разница сглаживается и в 1792 г. возрастные колебания в 1-м классе от 6 до 12 лет, а в 4-м от 11 до 18. [10] Так как в сибирских школах занятия велись крайне не систематично, ученики принимались и отсеивались беспрерывно в течение года, учителям приходилось разбивать их на группы и заниматься с ними порознь. По численности учеников в Тобольском училище первое место занимали дети военнослужащих. Большое число их объясняется тем, что по распоряжению генерал-губернатора Волкова в Главное училище были переданы ученики гарнизонной школы за отсутствием для их школы свободного помещения. В первое время в Тобольском училище довольно много было детей чиновников, а в малых — купцов и мещан. Позднее в Тобольском училище на первом месте по количеству учеников стоят дети купцов и мещан. Среди учеников крайне мало было девочек. За 1802 год в Тобольском училище числится всего 5. В этот же год в малых училищах не было ни одной. Но в 1789 году в Тобольском журнале «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» было опубликовано письмо учителя Воскресенского, в котором автор восхвалял туринского купца за то, что тот отдал дочь в малое народное училище и ставил его поступок в пример другим. Если незначительно было число учащихся в народных училищах, то еще меньше было выпускников. В Тобольском училище в год наибольшего переполнения — в 1792 году — окончило курс всего 7 человек, в последующие годы выпуски были еще более ограничены, в связи с уменьшением количества учеников. Выпускники, в основном, поступали в приказчики, частью в военную службу вахмистрами или сержантами. Еще хуже обстояло дело с малыми училищами в целом по России. Потребность образования была здесь гораздо слабее, чем в губернских городах, а открытие школ поставлено в зависимость от щедрости городских дум. На первых порах, сгоряча, малых училищ открылось довольно много в уездах. Но скоро думы начали тяготиться их содержанием; и ранее открытые школы стали местами закрываться. В меньшей степени это затронуло Западную Сибирь. Большая часть учеников малых училищ шла в приказные служители, а часть оставалась в купеческих или мещанских домах своих родителей, используя свою грамотность и арифметику в торговле и хозяйстве. Купцы и мещане не видели прока в образовании своих детей, поскольку для ведения торговли и хозяйства достаточно уметь читать и считать. Таким образом, старые привычки семьи и школы составляли серьезное препятствие на пути распространения екатерининских училищ в провинции. Да и сами училища вышли на практике далеко не такими, как проектировал их Янкович. Реформа не в силах была изменить тяжелого материального и нравственного положения учителя в русской школе. Положение это являлось неизбежным следствием отношения общества к школе. Попадая в учительское звание, большею частью не по своей воле, а по назначению епархиального начальства, преподаватель XVIII века не мог ни продвинуться вверх по социальной лестнице, ни уйти со службы иначе, как в солдаты — за пьянство и «дурную нравственность». Таким образом, о выборе учительской профессии по призванию и о переходе в другие профессии в большинстве случаев не могло быть и речи. Учителю приходилось мириться с безвыходностью ситуации или искать забвения в вине. А между тем, для человека сколько-нибудь талантливого, примириться с этим было слишком трудно. Грошовое учительское жалованье (особенно в малых училищах, где учителя в среднем получали 150 руб.) большею частью не доплачивалось или задерживалось приказом. Социальное положение провинциального учителя было самое унизительное. Его третировали и местные богатеи, и чиновники, все те, кто преклонялся перед силой чинов и денег. Милость сильных выражалась обидной подачкой; при немилости его могли побить «палочьем». Что удивительного, если при всех этих условиях люди, сохранившие теплоту сердца и интерес к своему делу, являлись единичными исключениями? Большинство махало на все рукой и кое-как тянуло служебную лямку. Педагогические приемы Янковича уступали место старому зубрению; учитель ограничивался выспрашиванием, а чаще всего и эту обязанность перелагал на более способных учеников. Сам он считал себя еще очень исправным, если высиживал в школе все назначенные дни и часы. Словом, учителя и ученики, к обоюдному удовольствию, сводили свои обязанности к минимуму и составляли молчаливый заговор, обманывая начальство в годичных отчетах и местную публику — на ежегодных торжественных актах.

Екатерининская школьная реформа была рассчитана на массового, не имевшего сословных привилегий ученика (хотя и абсолютно не затрагивала крепостное крестьянство). Положение о народных училищах принадлежит к числу замечательных актов Екатерины: им было положено начало широкому народному образованию в России. Законодательство о народном обучении, обдуманное и проверенное опытом других стран, явилось важным и крупным шагом вперед. В его основе лежала продуманная система, с мельчайшими подробностями было объяснено и распределено решительно все, не только предметы, подлежащие изучению, но и часы занятий, жалованье учителям, администрация и даже помещения. В нашей истории можно найти немало примеров, когда законы оставались только на бумаге. Законодательство об училищах не было бесплодным, так как ему предшествовали энергичные меры, например, были напечатаны руководства, т. е. было сделано именно то, чего не доставало петровским школам. Но в то же время школьная реформа второй половины XVIII века осталась незаконченной: во-первых, оставляя без внимания университет, низшую сельскую и городскую школу; во-вторых, оставляя школы без прочного материального базиса, тех отчислений, что делали Приказы общественного призрения явно не хватало; в-третьих, пожалуй, самое главное — при обширности программы, новые школы оказывались выше средних потребностей русского общества второй половины XVIII века. Все эти недостатки школьной системы вызвали новые изменения в первые годы XIX столетия. И видимо, все-таки, сравнение будет не в пользу последующих преобразований Александра I, упразднившего значительную часть народных училищ (во всяком случае — старшие классы). Главные народные училища были частью закрыты, а частью преобразованы в гимназии, так же поступили и с малыми народными школами.

ИСТОЧНИКИ

1. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. В 3-х тт. Т. 2. Ч. 2. М., 1994.
2. Любавский М. История царствования Екатерины II. СПб., 2001.
3. Е. Р. Дашкова в оценке современников и потомков // Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996.
4. Титков Е. П. Государственная политика Российской империи в сфере образования во второй половине XVIII века. Докт. дисс. Арзамас, 1999.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Юрцовский Н. С. Очерки по истории просвещения в Сибири. Новониколаевск, 1923.
2. ТФГАТО. Ф. 355. Оп. 1. № 232. л. 122.
3. ТФГАТО. Ф. 355. Оп. 1. № 232. л. 228.
4. ТФГАТО. Ф. 355. Оп. 1. № 232. л. 105.
5. Там же, л. 105.
6. Там же, л. 147.
7. Школа Тобольской губернии в XVIII — нач. XX вв. Хрестоматия. / сост. Загороднюк Н. И., Скачкова Г. К. Тюмень, 2001.
8. ТФГАТО. Ф. 355. Оп.1. № 232. лл. 235об.-237.
9. Аверинцев С. С. Византия и Русь: два типа духовности. Статья 2. // Новый мир. 1988. №9. C. 232.
10. Юрцовский Н. С. Очерки по истории просвещения…