Государственное совещание в Уфе: к вопросу о путях и характере консолидации антибольшевистского движения на востоке России в июле — сентябре 1918 г.

Печатный аналог: Журавлев В.В. Государственное совещание в Уфе: к вопросу о путях и характере консолидации антибольшевистского движения на востоке России в июле — сентябре 1918 г. // Сибирь в контексте отечественной и мировой истории XVII-XXI вв. Бахрушинские чтения 2007 г.: Межвуз. сб. науч. тр. Новосибирск, 2007. С.70-94.

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (исследовательский проект № 04-01-00351а).

Летом 1918 г. главными центрами притяжения для различных антибольшевистских политических сил на востоке России и одновременно главными антагонистами стали Временное Сибирское правительство в Омске и Комитет членов Всероссийского учредительного собрания в Самаре. Вот как характеризовал этот расклад Л. А. Кроль: «Политика Самары и Омска резко отличалась одна от другой… Самара хотела держать революцию на грани эсеровских требований, а Омск стремился назад от революции, несколько щеголяя даже возвратом к старым внешним формам» [1]. В том, что касалось проблемы политического объединения, стремления Самары и Омска отличались столь же кардинально.

Позиция левых заключалась в том, что Комуч и Учредительное собрание — это «одно и то же», отсюда делался вывод, что юридически всероссийская власть принадлежит ему. В проекте специального положения о Комитете членов Учредительного собрания, опубликованном в Самаре 23 июля 1918 г. данная мысль аргументировалась следующим образом: «Свержение власти Совета народных комиссаров ставит освобожденную от этой власти Россию в сфере гос. управления в положение аналогичное тому, в котором она оказалась при падении царизма… Подобно тому, как тогда власть эта была принята на себя избранниками народа — членами Государственной думы, образовавшими из своей среды временный комитет, а затем кабинет министров, так и в насоящее время организация власти падает на избранников населения — членов Учредительного собрания, образовавших в Самаре свой Комитет с правами и задачами Временного правительства… Этот характер власти повелительно требует сосредоточить в ее руках всю полноту верховного управления…» [2] Временное Сибирское правительство, согласно такой трактовке вопроса, должно было «совершенно прекратить свое существование или подчиниться „Комучу“, как центральной власти» [3].

Временное Сибирское правительство, возникшее независимо от Самары, имело свою армию и действовало совершенно самостоятельно. В. Г. Болдырев писал: «мысль об образовании единой власти была до некоторой степени помехой главным образом омскому правительству, которому предстояла или скромная роль местной областной власти или отказ от всякой власти» [4].

Действительно, политика Временного Сибирского правительства в этот период имела совершенно иные цели. В том, что касалось вопроса о всероссийской верховной власти, позиция Временного Сибирского правительства была высказана декларацией Временного Сибирского правительства «О государственной самостоятельности Сибири» от 4 июля 1918 г. Хотя в декларации ничего прямо не говорилось о «власти, возникшей в городе Самаре», одним из главных адресатов этой декларации, безусловно, являлся Комуч.

В этом акте совершенно однозначно заявлялось о том, что Сибирь не признает над собой никакой вышестоящей власти: «принимая во внимание, что российской государственности, как таковой, уже не существует… Временное Сибирское правительство торжественно объявляет во всеобщее сведение, что ныне оно одно вместе с Сибирской областной думой является ответственным за судьбы Сибири… а также заявляет, что отныне никакая иная власть… не может действовать на территории Сибири» [5]. Признавая всероссийскую власть более не существующей, Временное Сибирское правительство заявляло, что «все его усилия должны быть направлены к воссозданию российской государственности» [6].

Процесс «воссоздания» должен был идти путем укрепления и расширения власти Временного Сибирского правительства. Не претендуя в этот период непосредственно на всероссийские полномочия, омское правительство «ограничивало» пределы своей власти территорией Сибири, которая, впрочем, понималась достаточно своеобразно. 13 июля 1918 г. Совет министров Временного Сибирского правительства постановил определить, «исходя из принципа экономического тяготения», временную западную границу Сибири по рекам Печора, Кама, Чусовая, Уфа. При этом предусматривалось, что кроме собственно «территории, входящей в состав Сибири», «попечение Сибирского правительства» может быть распространено и на «территорию, которая или будет временно заниматься в порядке оккупации или объединяться с Сибирью на договорных отношениях» [7].

В целом, в рассматриваемый период Временное Сибирское правительство боролось за «признание его, как единственного в России правительства, закономерно и плодотворно существующего» [8], правительства, «которое должно было в будущем послужить основой для всероссийского правительства» [9].

6 июля 1918 г. челябинская группа войск чехо-белых вошла в соединение с самаро-златоустовской группой. Образовался единый фронт. Территории Временного Сибирского правительства и Комитета членов Учредительного собрания вошли в соприкосновение.

После череды дипломатических усилий, предпринятых представителями союзников, руководством Чехословацкого корпуса и рядом заинтересованных русских деятелей «удалось наконец, добиться того, что представители враждующих Самары и Омска согласились сойтись и попытаться наметить общее соглашение» [10]. А. А. Аргунов в качестве причин побудивших Самару и Омск к встрече, называет, кроме «ясной до очевидности потребности объединения усилий отдельных областей», и давление чехословаков [11].

«Встреча на рельсах» состоялась в Челябинске 13 июля 1918 г. Вынужденные к ней внешним давлением, «обе стороны съехались на переговоры с чувством вражды и недоверия, которое не покидало их ни на минуту» [12].

В совещании участвовали: от сибиряков — И. А. Михайлов, генерал-майор А.Н. Гришин-Алмазов, М. П. Головачев, от самарцев — И. М. Брушвит, генерал-майор Н. А. Галкин, М. А. Веденяпин. Одновременно в переговорах приняли активное участие представители Чехословацкого национального совета во главе с Б. Павлу и французской военной миссии во главе с А. Гинэ. Кроме того, к переговорам в последний момент присоединилась незадолго до того прибывшая из центра страны делегация Союза возрождения России — новообразованной центристской антибольшевистской организации (А. А. Аргунов, Л. А. Кроль, В. Е. Павлов) [13].

Вскоре после прибытия делегаций произошло первое столкновение. Самарцы «в частном порядке» нанесли омской делегации визит, а И. М. Брушвит обратился к главкому Сибирской армии с запиской. В ней, между прочим, он назвал генерала, как соратника по партии социалистов-революционеров, «товарищ Алмазов». В ответ ему было заявлено, «что никакого товарища нет, а есть военный министр» [14], то есть, что рассчитывать на действенность партийных рычагов по отношению к лидерам омского правительства не стоит.

В ходе этих предварительных переговоров со всей очевидностью «выяснилась непримиримость точек зрения по вопросу о взаимоотношениях между областями».

Руководитель самарской делегации И. М. Брушвит обрисовал основные черты конструкции будущей центральной власти. Постулировалось, что верховная государственная власть должна принадлежать «старому» Учредительному собранию, а на период до открытия работ последнего — Комитету членов Всероссийского учредительного собрания, вступающему в отправление «полномочий всероссийской государственной власти» с момента вхождения в его состав не менее 30 членов. Этот же орган должен осуществлять законодательные функции, формировать и задавать «общее направление деятельности правительства». Коалиционному правительству «с участием всех классов, партий и национальностей» будет принадлежать исполнительную власть [15]. И. М. Брушвит предложил собравшимся немедленно приступить к формированию центрального правительства и для начала учредить «всероссийские» управления военных, иностранных и финансовых дел [16].

Представители Временного Сибирского правительства назвали тезисы Брушвита «юмористическими» [17]. Сибиряки «наотрез отказалась не только признать эту точку зрения, но даже и обсуждать ее» [18].

Весь следующий день, 14 июля, прошел в дипломатической переписке между стоявшими друг против друга поездами двух правительств [19]. Причем эта переписка была настолько «эффективна», что был момент, когда поезда готовы были двинуться в обратный путь, увозя ни до чего не договорившихся представителей.

Лишь в результате чрезвычайных дипломатических ухищрений действовавших заодно А. Гинэ, Б. Павлу и Л. А. Кроля удалось добиться официального открытия совещания днем 15 июля. На следующий день переговоры были завершены.

На совещании было принято решение подчинить «в оперативном отношении» действующие на фронте войска Сибирской армии Временного Сибирского правительства и Народной армии Комуча командованию Чехословацкого корпуса в лице его командира генерал-майора В. Н. Шокорова, к которому от каждой армии прикомандировывалось по консультанту [20].

Для руководства делом снабжения был образован Высший совет снабжения союзных армий, действующих в пределах Российского государства, во главе с инженером М. Н. Павловским (членом ПСР). В состав совета вошли по одному представителю от Сибирской армии, Народной армии и Чехословацкого корпуса, а также глава французской военной миссии майор А. Гине. Местом размещения этого органа был избран Омск. Высшему совету были подчинены военные учреждения, отвечавшие за заготовку и снабжение действующей армии всеми видами довольствия на территории и самарского и омского правительств. Несколько позже ему был передан контроль также и за всеми гражданскими учреждениями и общественными организациями, ведавшими заготовками и снабжением, за исключением продовольственных органов [21].

Однако главная цель совещания — создание власти, объединившей бы два основных антибольшевистских режима на востоке страны, — достигнута не была. Представители Временного Сибирского правительства твердо отвергли притязания представителей Самары на роль всероссийской власти и согласились рассматривать лишь предложения «о координировании практических действий».

Делегация Союза возрождения России предложила «созвать особое совещание из всех правительственных и иных ответственных организаций на территории, освобожденной от большевиков, с тем что бы это совещание избрало Всерос [сийское] правительство» [22].

Лишь под давлением союзников сибирская и самарская делегации были вынуждены выразить согласие на это предложение и пойти на созыв 6 августа 1918 г. в Челябинске Государственного совещания «для создания центрального всероссийского правительства» [23].

Было решено расширить состав участников и привлечь к переговорам представителей иных правительств, возникших на освобожденных территориях, членов Всероссийского учредительного собрания, делегации руководящих органов антибольшевистских политических организаций.

В итоге, результатом совещания стал выигрыш центристов. Левые, «пойдя на путь создания центральной государственной власти на Государственном совещании… отступали от принципиальной позиции, что Комуч имеет сам по себе, по наследству от Учредительного собрания, право на всероссийскую власть» [24],

Правые также в вопросе о составе совещания были вынуждены уступить, согласившись на участие в нем всех членов Учредительного собрания и полуфиктивных национальных правительств, контролировавшихся эсерами.

Государственное совещание в Челябинске, намеченное на 6 августа, смогло открыть свои работы лишь спустя две недели, — 20 августа. «Долго это совещание откладывалось из-за неясности соотношения сил. Каждая сторона хотела победить, потому что единства между Омском и Самарой не было и не могло быть», вспоминал Г. К. Гинс [25].

Хотя в Челябинск прибыли свыше 150 делегатов, было принято решение отложить создание Всероссийского правительства до нового совещания, а текущий форум конституировать как Предварительное государственное совещание и посвятить разработке правовых и организационных оснований будущего более представительного форума [26].

Формальной причиной такого решения было недостаточное участие в совещании представителей европейской части страны [27]. Подлинной причиной было то, что собравшиеся на совещание политические течения не были полностью уверены в своих силах, но рассчитывали в ближайшее время укрепить свое положение.

В работе форума приняли участие члены Всероссийского учредительного собрания, представители правительств, возникших на освобожденных территориях, делегации руководящих органов антибольшевистских политических организаций, а также, в статусе гостей, — представители чехов и союзников. Совещание открыла Е.К. Брешко-Брешковская. Его председателем был избран Н. Д. Авксентьев, товарищами председателя — лидеры делегаций Омска и Самары, соответственно министр финансов И. А. Михайлов и самарский «премьер» Е. Ф. Роговский [28].

Первый вопрос, который был поставлен на обсуждение, касался признания правомочности правительства Урала. Сибиряки поддерживали уральцев, Самара выступала против. Решающим аргументом стали слова сибирского генерала Иванова-Ринова: «наши отношения с Самарой таковы, что, если этого буфера между нами не будет, то вооруженного столкновения не избежать» [29]. Урал был признан. Центристы получили признание незаменимости своей роли при сложившейся расстановке сил.

Следующим вопросом было определение списка иных структур (кроме омского, самарского и екатеринбургского правительств), которые должны были получить право голоса на предстоящем Государственном совещании.

Омск предложил пригласить на совещание правительства казачьих войск. Главным аргументом здесь была реальная вооруженная сила казаков. Это требование было удовлетворено.

В ответ Самара потребовала предоставления права голоса национальным правительствам, контролировавшимся эсерами — Башкирскому, Алаш-Орде и др. Неожиданно для Омска предложение было поддержано центристами и сибирякам пришлось уступить.

После этого правые, не без оснований опасавшиеся остаться на будущем форуме в меньшинстве, выступили с требованием принять в качестве нормы регламента Государственного совещания принцип, что «ни одно постановление совещания не может иметь силу в случае недостижения единодушия» [30]. Предложение было принято.

Наконец, сильнейшая борьба развернулась по вопросу о месте проведения будущего совещания. Комуч требовал созвать его в Самаре, сибиряки настаивали на Челябинске. Наконец, под давлением чехословаков, Омску пришлось уступить — местом проведения совещания была избрана подконтрольная Комучу Уфа.

В целом перевес на этом совещании оказался на стороне левых. Это было неудивительно, учитывая недавнюю крупную победу Народной армии — взятие Казани [31]. Центристы вновь укрепили свое положение, добившись своих целей, пользуясь рознью двух крайних флангов антибольшевистского движения. Правые в основном находились в обороне, с трудом отстояв, по сути дела, единственную, но, впрочем, очень важную в положении меньшинства позицию — принцип единогласия будущего Государственного совещания.

8 сентября 1918 г. в Уфе открылось Государственное совещание. На данном форуме были представлены 23 делегации: Съезда членов Всероссийского учредительного собрания, трех областных правительств (Совета управляющих ведомствами Комитета членов Учредительного собрания, Временного Сибирского правительства, Временного областного правительства Урала), руководящих органов семи казачьих войск востока России (Астраханского, Енисейского, Иркутского, Оренбургского, Семиреченского, Сибирского, Уральского), пяти политических органов национальных меньшинств и окраин (Киргизского правительства Алаш-Орды, Башкирского правительства, правительства автономного Туркестана, национального управления мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири, Временного Эстонского правительства), шести всероссийских политических организаций — партии социалистов-революционеров, Российской социал-демократической рабочей партии, Всероссийской социал-демократической организации «Единство», Трудовой народно-социалистической партии, партии народной свободы, Союза возрождения России, а также делегация Съезда земств и городов Сибири, Урала и Поволжья [32].

В качестве почетных гостей присутствовали представители союзников: секретарь американского консульства Р. Ф. Шнейдер, представители французской военной миссии А. Гинэ и Л. Л. Жано, члены Чехословацкого национального совета Дундочек, Свобода, И. Патейдель [33].

Открытие форума было обставлено весьма торжественно. Днем на Соборной площади был отслужен молебен, за которым последовал воинский парад. По словам участника совещания И. М. Майского, «меньшевики и левая часть эсеров на площадь не пошли, но правые эсеры сочли своим долгом во имя „единения всех государственно мыслящих элементов“ подойти под благословение служившему молебен епископу Андрею» [34]. На 6 часов вечера было назначено торжественное открытие работ совещания.

«Прилегающие к Большой Сибирской гостинице улицы — полны народу. Всюду плакаты с приветствиями совещанию и лозунгами борьбы за власть Всероссийского учредительного собрания», — вспоминал В. Г. Болдырев [35].

Точное число участников совещания неизвестно, к тому же оно не было постоянным. Существует стойкая традиция определять его в 170 делегатов [36]. Трудно сказать, где первоисточник данной историографической «легенды».

Поименно известны 157 участников Государственного совещания. На итоговом акте Государственного совещания имеются подписи 106 делегатов [37], но известно, что его подписали далеко не все принимавшие участие в форуме. В «Вестнике Комитета членов Всероссийского учредительного собрания» был опубликован список членов Государственного совещания, включавший 146 фамилий [38]. В воспоминаниях В. Л. Утгофа называются имена 14 членов Учредительного собрания, участвовавших в Государственном совещании, но не упомянутых в журналах заседаний и в публикации «Вестника Комитета членов Всероссийского учредительного собрания» [39]. Как писал А. Ф. Изюмов, «некоторые лица, несомненные участники совещания, просто не считали нужным подписываться на тех листах, которые секретариат выставлял при входе в зал собрания. Поэтому мы никогда не узнаем точного количества участников Гос. совещания в Уфе» [40].

Что касается приблизительной численности уфимского форума, по свидетельствам участников совещания А. А. Аргунова, В. Г. Болдырева и И. И. Серебренникова она составляла «несколько больше 200 человек» [41]. Таким образом, Государственное совещание было самым многочисленным форумом антибольшевистского движения на востоке страны.

Несмотря на многочисленность собравшихся, при открытии его разительно отсутствовали представители одного из главных контрагентов переговорного процесса — Временного Сибирского правительства. Единственным представителем «омской власти» был приехавший самостоятельно, без официального мандата и, скорее всего, без ведома омских властей челябинский окружной комиссар Временного Сибирского правительства центрист П. П. Маслов. Конечно же отсутствие сибирской делегации не было случайностью, — в дни, непосредственно предшествовавшие открытию совещания, омская власть оказалась фактически парализована тяжелейшим правительственным кризисом. Вызванная последовательными шагами лидеров областной думы, английского консула Т. Г. Престона, управляющего МИД Сибири М. П. Головачева, и позицией, занятой П. В. Вологодским и генералом П.П. Ивановым-Риновым, отставка генерала А.Н. Гришина-Алмазова обезглавила уже сформированную сибирскую делегацию.

Первыми словами Н. Д. Авксентьева, открывшего торжественное заседание Государственного совещания, были слова о Временном Сибирском правительстве. «В настоящий момент мы еще не все, к сожалению, в сборе. Я получил вчера сообщение от одного из важных участников нашего совещания, а именно от представителей Сибирского правительства, что они вынуждены будут запоздать на один-два дня» [42]. На самом деле первая часть объединенной делегации Временного Сибирского правительства и Сибирского казачьего войска в составе И. И. Серебренникова, В. В. Сапожникова, генерал-майора Катанаева, полковника П. А. Бобрика, войскового старшины Е. П. Березовского, юрисконсульта Канцелярии Совета министров В. В. Энгельдельда смогла прибыть в Уфу только 12 сентября [43], а остальная часть сибирской делегации — генерал-майор П.П. Иванов-Ринов и С. С. Старынкевич — лишь 19 сентября [44].

Трудно сказать, насколько искренним было сожаление Н. Д. Авксентьева. Во всяком случае, лево-центристское большинство чрезвычайно плодотворно использовало дни отсутствия представителей «омской власти». На первом же заседании, Н. Д. Авксентьев внес предложение «чтобы не терять времени… ввиду опоздания Сибирского правительства и его представителей» немедленно образовать мандатную комиссию [45]. От Временного Сибирского правительства в ее состав был включен единственный «сибиряк», находившийся в тот момент на совещании — П. П. Маслов [46]. Его позиция в комиссии, видимо, в полном соответствии с расчетами руководителей совещания, ничем не отличалась от позиции представителей других делегаций. В результате, мандатной комиссией были признаны полномочия ряда крайне сомнительных, но по своему составу левых или центристских делегаций.

Наиболее характерным был случай так называемой «делегации Временного Эстонского правительства». На самом деле это была делегация Самарского эстонского комитета, которому в июле 1918 г. были временно переданы функции дипломатического представительства в России совершенно фантомного на тот момент Временного правительства Эстонской республики во главе с К. Я. Пятсом. Причем, эти полномочия были переданы Самарскому эстонскому комитету не правительством К. Я. Пятса непосредственно, а уполномоченым данного правительства в России, членом Всероссийского учредительного собрания и уполномоченным Ю. Ю. Сельяма. Причем эти полномочия, конечно же, не предусматривали участия в совещании по образованию временной всероссийской власти [47]. Однако члены этой делегации и особенно ее лидер приват-доцент А. А. Каэлас твердо придерживались центристской ориентации, идя в фарватере делегации Союза возрождения России. Этого оказалось достаточно, чтобы сомнительное представительство не располагавшего реальной властью правительства территории, объявившей свою независимость от России было признано имеющим полноценное право голоса на совещании.

Мандатной комиссией без каких-либо сомнений были подтверждены полномочия туркестанской делегации, которая также представляла ничем на тот момент не управляющее «правительство в изгнании» [48]. Причиной этого решения было то, что лидер этой делегации член Учредительного собрания М. Чокаев был весьма авторитетен в эсеровских кругах.

Национальное управление мусульман тюрко-татар претендовало на роль экстерриториального «правительства» национально-культурной автономии сразу всех тюркских народов Поволжья и Сибири. Оно не обладало территорией, включало в свой состав представителей мусульманского духовенства, и являлось, по сути, типичной национальной организацией, представительство которых на совещании не предусматривалось [49]. Но члены данной делегации С. Б. Мамлеев и С. Е. Лжантюрин являлись эсерами по своей партийной принадлежности, и Тюрко-татарское управление также получило подтверждение своих полномочий.

Мандатная комиссия не только утверждала полномочия, но и отказывала в утверждении различным претендентам на участие в работе совещания. Из 25 отвергнутых заявок как минимум 15 принадлежали организациям, которые в случае утверждения их мандатов, оказались бы на правом фланге совещания.

Так, мандатная комиссия единогласно отказала в праве участия в совещании представителям Православной церкви. В частности, были отвергнуты заявки ряда православных архиереев и группы членов Священного собора 1917–1918 гг.

Отведенными оказались мандаты помещичьих и буржуазных организаций — Союза земельных собственников, земельных хозяев и посевщиков, Всероссийского торгово-промышленного съезда (большинством в один голос), целого ряда более мелких «цензовых» объединений.

Наконец, самым парадоксальным решением комиссии был отказ в участии «представителю Добровольческой армии генерала Алексеева» полковнику Д. А. Лебедеву [50].

Таким образом, в результате решений, принятых мандатной комиссией, был окончательно определен список тех делегаций (общим числом в 23), представители которых получали право голоса в главном рабочем органе совещания — Комиссии по организации власти.

Дело в том, что было принято постановление «решать вопросы не путем прений на общих собраниях, а в особой, так называемой согласительной комиссии, куда вошли представители всех группировок» [51]. Этот орган получил название Комиссии по разработке вопроса об организации центральной власти и был сформирован 13 сентября в составе 26 членов (члены президиума совещания и по одному представителю каждой делегации): Н. Д. Авксентьева (председатель Государственного совещания), Н. С. Анисимова (от Оренбургского казачества), Г. М. Астахова (от Астраханского казачества), Е. П. Березовского (от Сибирского казачества), В. Г. Болдырева (от Союза возрождения России), А. Н. Букейханова (от Алаш-Орды), А. А. Валидова (от правительства Башкирии), И. И. Войтова (от правительства Урала), М. Я. Гендельмана (от ПСР), В. М. Зензинова (от Съезда членов Учредительного собрания), А. А. Каэласа (от Временного Эстонского правительства), Б. С. Кибрика (от РСДРП), Л. А. Кроля (от ПНС), А. Н. Кругликова (Съезд городов и земств), С. Ш. Мамлеева (от национального управления тюрко-татар), И. Е. Маркова (от ТНСП), А. А. Михеева (от Уральского казачества), Б. Н. Моисеенко (член президиума, секретарь Государственного совещания), П. В. Мурашева (член президиума, секретарь Государственного совещания), И. С. Пеженского (от Иркутского казачества), Е. Ф. Роговского (товарищ председателя совещания), В. В. Сапожникова (от Временного Сибирского правительства), И. И. Серебренникова (товарищ председателя совещания, от Временного Сибирского правительства), В. П. Фомина (от «Единства»), М. Чокаева (от правительства Туркестана), И. Шендрикова (от Семиреченского казачества), П. Д. Шуваева (от Енисейского казачьего войска) [52].

В состав президиума комиссии были избраны Н. Д. Авксентьев (председатель), В. Г. Болдырев, А. Н. Кругликов, В. В. Сапожников.

Именно эта комиссия была реальным рабочим органом форума, именно в ходе ее работы принимались основные решения.

И. И. Серебренников вспоминал: «Согласительная комиссия разбивается на три больших группировки, левую, правую и центр, если только можно принять эту условную терминологию» [53]. Собственно говоря, Государственное совещание в Уфе, при всей своей пестроте и многоликости, было, по сути, таким же совещанием трех политических течений антибольшевистского движения, как и предыдущие челябинские совещания в июле и августе. Силы эти, как и тогда, олицетворялись Комучем, Союзом возрождения и Временным Сибирским правительством, но вот соотношение их было иным.

В 1919 г. А. А. Аргунов, обосновывая легитимность уфимского форума, утверждал, что «все общественные, партийные группировки с разнообразными оттенками справа и слева, имели свой голос на совещании» [54]. В том, что касается правой части политического спектра, нельзя не признать это мнение, как минимум, сильно преувеличенным. Даже стоявшие на правом фланге совещания делегации Временного Сибирского правительства, казачьих войск и партии народной свободы не могут быть оценены как однородно правые.

Сложившаяся в Омске политическая обстановка оказала огромное влияние на состав сибирской делегации. На роль ее руководителей в должности «представителей и уполномоченных» вместо намеченных ранее Гришина-Алмазова и Михайлова были назначены И. И. Серебренников и В. В. Сапожников. Если областника Серебренникова и можно отнести к умеренно правым, то Сапожников был центристом «с уклонами налево» [55]. Лишь к 19 сентября прибыли в Уфу генерал П.П. Иванов-Ринов и управляющий МВД. С. С. Старынкевич (последний, кстати, также тяготел к центристам).

В Уфе отсутствовали и лидеры сибирских кадетов — член кадетского ЦК. В. Н. Пепеляев [56], лидер омских кадетов В. А. Жардецкий. Из право-кадетских деятелей принимал участие в работе совещания только лидер самарской организации ПНС. А. И. Коробов [57]. Руководящую же роль в кадетской делегации играл член ЦК ПНС. Л. А. Кроль — один из лидеров левого, «некрасовского» течения кадетской партии, активный деятель Союза возрождения России. Характерно, что И. И. Серебренников в своих воспоминаниях определял роль делегации ПНС на совещании как центристскую [58].

Казачьи делегаты, традиционно «гуртом» зачисляемые в правые, на деле также были политически неоднородны. Так, делегацию Сибирского казачьего войска возглавлял и. д. войскового атамана войсковой старшина Е. П. Березовский, лидер центристского, либерального течения в руководстве Сибирского казачьего войска, представитель левого крыла кадетской партии [59]. Делегацию Уральского казачьего войска возглавлял делегат Уральского войскового съезда А. А. Михеев, член ПСР [60].

Таким образом можно сказать, что правая часть антибольшевистского политического спектра по сути дела была представлена на Государственном совещании чисто символически. И. И. Серебренников писал: «нам, сибирякам и казакам, не искушенным в политике, противостояли весьма серьезные силы, в лице лучших представителей партии с.-р. В этом смысле борьба была слишком неравная… В самом совещании и его кулуарах эсеры составляли, наверное, две трети всего числа диспутирующих; мы, сибиряки, совершенно терялись в этой эсеровской массе» [61].

Действительно, левый фланг антибольшевистского движения был представлен на совещании более чем щедро. Например, Комуч выставил по сути сразу три делегации, состоявшие в значительной степени из одних и тех же лиц, — членов Учредительного собрания, Совета управляющих ведомствами (в качестве регионального правительства Поволжья) и ЦК партии эсеров. Четвертой «самарской» делегацией по праву могла считаться делегация Съезда городов и земств Сибири, Урала и Поволжья, возглавлявшаяся членом Комуча А. Н. Кругликовым [62]. К «левой группе» относились также делегации РСДРП и союзных эсерам национальных центров нерусских народностей (казахов, башкир, казанских и западносибирских татар, Туркестана). Численно безусловно доминировала партия социалистов-революционеров, которая на совещании была представлена более чем ста участниками [63]. «За кулисами борьбы» в поддержку «левой фракции» выступал «могучий и весьма реальный» союзник — руководство чехословаков [64].

Центристы были представлены делегациями Союза возрождения России (давшей совещанию львиную долю «всероссийских имен»), ЦК Трудовой народно-социалистической партии, Социал-демократической организации «Единство», Временного областного правительства Урала, Временного Эстонского правительства и, как уже указывалось, — партии народной свободы. «Здесь, — отмечал Серебренников, — почти нет территории и финансов; отсутствует военная сила» [65]. Сила этой части совещания была в другом — они были сильны своими лидерами (в их числе был и председатель совещания Н. Д. Авксентьев), и располагали политическими возможностями Союза возрождения России, организация, которая благодаря своей своеобразной организационной структуре, построенной по персональному принципу, имела влиятельных сторонников как в левой, так и в правой фракциях совещания. Располагали центристы и поддержкой представителей Антанты.

Собственно говоря, вся работа совещания оказалась сконцентрирована на четырех ключевых вопросах: статусе создаваемого органа временной власти, статусе избранного в 1917 г. Всероссийского учредительного собрания, характере взаимоотношений этих органов и, наконец, персональном составе директории.

Участвовавшие в совещании политические силы четко заявили свои позиции, выступив при открытии совещания со своими декларациями.

Позиция «левой фракции» наиболее обстоятельно была выражена в пространной речи лидера Комуча В. К. Вольского.

В первую очередь он сформулировал эсеровскую концепцию роли «старого» Учредительного собрания и его членов, находившихся на территории, освобожденной от большевиков: «Для нас является первым, основным, совершенно непреложным положение, что верховная власть в России для устроения государства в тех условиях, в каких Россия теперь находится, может принадлежать только тому Учредительному собранию, которое существует… В… процессе воссоздания Государства Российского… предшествующем открытию и возобновлению работ Учредительного собрания, то, что связано непосредственной нитью с Учредительным собранием, должно иметь руководящее положение» [66].

Создаваемую директорию левые видели лишь исполнительным органом, безусловно подчиненным верховенству Съезда членов Учредительного собрания: «Комитет считает, что для задач управления устанавливается Временное Всероссийское правительство. Временное Всероссийское правительство назначает деловых министров… Временное Всероссийское правительство в полной мере ответственно перед Всероссийским учредительным собранием. До возобновления работ Учредительного собрания Временное Всероссийское правительство ответственно за свои действия перед постоянно действующим Съездом членов Учредительного собрания» [67].

Позиция «правой фракции» совещания декларировалась в выступлениях главы сибирской делегации И. И. Серебренникова и представителя объединения казачьих делегаций генерал-майора Б. И. Хорошхина.

Прежде всего утверждалось, что верховная власть должна была быть создана «по типу директории» с действующим при ней деловым кабинетом министров.

Во-вторых, Временное Сибирское правительство заявляло, что создаваемая директория должна быть «ответственна только перед будущим полномочным органом правильного волеизъявления народа» [68]. Ему вторил генерал Хорошхин: «казачьи войска… считают, что в Государстве Российском вся власть должна принадлежать, как истинному выразителю воли народной, полноправному Всероссийскому учредительному собранию нового созыва». [69]

Видимо, по тактическим причинам на пленарном заседании осталась не озвученной в общем-то не скрываемая позиция правых, изложенная в инструкции сибирской делегации: «до открытия Всероссийского учредительного собрания, вновь избранного, никаких общероссийских представительных учреждений не должно быть, а Учредительное собрание 1917 г. немедленно распускается» [70].

В выступлении члена одного из лидеров Союза возрождения России генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева была изложена концепция «центристской фракции»: «Союзу мыслится эта  [создаваемая на совещании. — В.Ж.] власть, как власть, в руках которой сосредоточены все верховные права по управлению государством… власть эта отнюдь не должна быть стеснена в своих действиях каким-либо параллельно с ней существующим контрольным аппаратом и, как власть, создаваемая на основании принципа народовластия, ответственна перед Всероссийским учредительным собранием в его законном составе, собравшемся к определенному сроку» [71].

По заявлении позиций началась крайне сложная и конфликтная работа согласительной комиссии, проходившей в чрезвычайно напряженной атмосфере.

Впоследствии Серебренников писал, что он и делегация в целом не имели четких директив и вынуждены были руководствоваться лишь собственным пониманием политического процесса [72]. Это совершенно не верно: когда сибирская делегация выезжала из Омска, она получила вполне определенные директивы о платформе возможного соглашения. «Инструкция делегации Временного Сибирского правительства на Государственном совещании» гласила: «Все положения настоящей инструкции должны быть защищаемы полностью, без изменения» [73].

12 сентября эту мысль вновь подтвердил Михайлов, телеграфируя Серебренникову: «Адмсовет вчера постановил — никаких уступок  [в ходе] совещания  [в] Уфе, даже  [если это поставит в] условия разрыва» [74].

15 сентября вопрос о позиции сибирской делегации в Уфе обсуждался и «миссией Вологодского». Участники консультаций пришли к выводу «о необходимости Сибирскому прав [ительст]ву взять на себя функции Всероссийского правительства» [75]. Составленная в этом ключе телеграмма была отправлена в Уфу на следующее утро. 17 сентября в разговоре по прямому проводу Михайлов продублировал ее содержание Серебренникову [76].

16 сентября, разговаривая по прямому проводу с Серебренниковым и председателем Высшего совета снабжения Павловским, Михайлов задал ключевой вопрос момента: «Думаете ли вы, что в Уфе можно создать власть, а не симуляцию власти?» Павловский уклонился от прямого ответа, заявив, что «власть создать необходимо во что бы то ни стало». Михайлов, ссылаясь на мнение Административного совета, усомнился «в самой возможности создать сейчас всеросс [ийскую] власть». Он сообщил, что члены Административного совета «опасаются, что отступление с Волги сократит территорию России до пределов Сибири, где придется действовать двум правительствам». Впрочем, он указал на то, что соглашение на условии временной безответственности правительства «вероятно возможно» [77].

«Правая фракция», далеко не монолитная в своем составе, подвергалась неослабевающему давлению. Серебренников вспоминал, «как косо смотрели иногда на меня соц.-революционеры, когда я оставлял комиссию и, окруженный представителями семи казачьих войск, офицерами в погонах и лампасах разных цветов, уходил на свое фракционное совещание». «Мы упорствовали, сколько могли, писал он далее, — находясь на совещании, в значительной степени, в изолированном положении». Политические руководители Чехословацкого корпуса, находившиеся в постоянном контакте с левыми делегатами, по сути дела бойкотировали делегацию Временного Сибирского правительства. Психологически для сибиряков обстановка была настолько тягостная, что некоторые члены делегации не выдерживали давления, «начинали пугаться создавшейся обстановки». Так, участвовавший в совещании инспектор артиллерии Сибирской армии полковник П. А. Бобрик предполагал вполне возможным арест сибирской делегации [78].

Постепенно, в сибирско-казачьем блоке побежали трещины. «Первыми теряют свою сопротивляемость уральцы и оренбуржцы», писал И. И. Серебренников [79]. Это было не удивительно, если вспомнить об эсеровской партийной принадлежности представителя Уральского казачьего войска А. А. Михеева. Вскоре его поддержал и Е. П. Березовский, заявивший, что будет поддерживать уральцев и оренбуржцев, не останавливаясь «даже… перед расхождением во взглядах с Сибирским правительством» [80].

Левые также подвергались постоянному прессингу. Член самарского Совета управляющих ведомствами М. А. Веденяпин вспоминал: «На заседании фракции были пущены в ход всевозможные приемы со стороны возрожденцев: если проходила резолюция, отклонявшаяся от их позиции, они предлагали и иногда проводили „на всякий случай“… еще решение с меньшими требованиями… на практике же сводилось к тому, что на Государственном совещании начинался торг с противниками минимальной резолюции: и фракция, благодаря этому, принуждена была делать еще большие уступки…» [81].

Центристы неуклонно добивались контроля над эсеровской фракцией. Далось это им не просто. В ходе яростных обсуждений, происходивших днем и ночью, «возрожденцы» вынуждены были порой «поднимать своих больных товарищей, чтобы иметь лишний голос». На помощь им пришла военно-политическая ситуация. Центристы «старались положением фронта и армии запугать членов Учредительного собрания», и это имело свои плоды. Кроме того, многим активным работникам Комуча, в большинстве своем — «черновцам», пришлось по военным делам уехать в Самару, а «все их просьбы по прямому проводу выслушать их мнение и принять во внимание их голоса были отвергнуты „возрожденцами“». «Только таким образом они и ухитрились получить большинство во фракции», — писал М. А. Веденяпин [82].

После четырех дней практически беспрерывных заседаний и совещаний 16 сентября эсеровская фракция согласилась на создание Директории как верховной безответственно действующей власти на срок до 1 января (либо 1 февраля) 1919 г., когда при условии прибытия кворума должны были открыться работы Учредительного собрания. Отметим, что все эти пункты полностью соответствовали озвученным 12 сентября тезисам Союза возрождения России. Единственным «реликтом» собственно эсеровской программы было положение о сохранении Съезда членов Учредительного собрания, как государственного органа. Впрочем, его задачи ограничивались исключительно вопросами организации возобновления работ Учредительного собрания [83].

17 сентября Серебренников заявил, что «Сибирское правительство ничего не имеет против соглашения всех членов по поводу Учредительного собрания» [84]. Таким образом по вопросам конструкции власти и Временное Сибирское правительство также приняло предложения Союза возрождения России.

Сибиряки справедливо полагали, что ключевым с политической точки зрения будут являться не столько проблемы конституционного устройства, сколько вопрос о составе новой власти, о том, в чьих именно руках окажется принятие политических решений.

19 и 20 сентября на заседании Комиссии происходило выдвижение кандидатов в члены Директории. Правом выдвижения воспользовались не все делегации.

От «левой фракции» выдвинули кандидатов Комуч (Донской, Зензинов, Тимофеев) и партия социалистов-революционеров (Авксентьев, Зензинов, Тимофеев).

Из центристов своих кандидатов назвали Союз возрождения России (Авксентьев, Астров, Болдырев), правительство Урала (Авксентьев, Болдырев, П. П. Маслов), народно-социалистическая партия (Авксентьев, Астров, Болдырев, Чайковский), кадетская партия (Аргунов, Астров, Болдырев, Чайковский), «Единство» (Аргунов, Астров, Брешко-Брешковская, П. П. Маслов).

Правые, после консультаций с Омском и Владивостоком, выдвинули единый сибирско-казачий список — М. В. Алексеев, П. В. Вологодский, С. В. Востротин, И. А. Михайлов, В. В. Сапожников [85].

Обращает на себя внимание близость политического состава списков левых и центристов, особенно учитывая то, что Тимофеев и Донской состояли членами Союза возрождения России [86].

После выдвижения, Комиссия постановила путем заявления отводов устранить кандидатуры безнадежные. Неудивительно, что немедленно понес потери сибирско-казачий список. Были отведены кандидатуры С. В. Востротина и И. А. Михайлова, набравшего наибольшее число отводов [87].

Начавшееся после этого обсуждение кандидатур почти мгновенно зашло в тупик. Л. А. Кроль вспоминал: «наиболее непримиримо держатся сибиряки: в них чувствуется готовность сорвать соглашение» [88].

Действительно, в сложившейся ситуации И. А. Михайловым рекомендовалось сибирской делегации «прямо идти „на разрыв“ Уфимского совещания и указывалось при этом, что это необходимо сделать ввиду того, что левое крыло (т. е. эсеры) Уфимского совещания ослаблено взятием большевиками Казани, Симбирска и угрожающим положением Самары» [89].

К. С. Буревой вспоминал, что «Совещание… началось при исключительно тяжелой для Комитета военной ситуации, которая за время совещания все более и более осложнялась» [90]. Говоря словами М. В. Вишняка, «время определенно работало в пользу Сибири и против Комуча» [91].

Кроме того, сибиряки постепенно выходили из изоляции, в которой они оказались на совещании, привлекая в кулуары форума «внешние влияния». В. Г. Болдырев так писал об этом: «Шептался собиравшийся поблизости кружок таинственного полковника Лебедева, являвшегося, по имевшимся при нем документам, посланцем юга, от ген. Алексеева. Будировал заканчивавший свои заседания торгово-промышленный съезд. Его постановления открыто провозглашали диктатуру и сводили на нет все революционные завоевания. Бывший уфимский архиепископ Андрей (кн. Ухтомский) в своих „посланиях“ к виднейшим членам совещания указывал на значение церкви в деле государственного строительства. Начинала кампанию правая пресса во главе с Белоруссовым» [92]. Но наиболее весомую поддержку сибиряки неожиданно для себя получили из лагеря Комуча — подала голос Народная армия: «Военный министр генерал Галкин в не особенно почтительной форме требовал уступчивости. Гарнизон Уфы, особенно офицеры, открыто тянули в сторону Сибири и даже переменили георгиевскую ленту Комуча на бело-зеленые цвета Сибири» [93]. Под впечатлением от падения Казани (10 сентября) и Симбирска (12 сентября) несколько десятков старших офицеров Народной армии перешли на службу в Сибирскую армию [94].

В этих условиях сибирская делегация твердо стояла на своем и если бы ситуация не изменилась, по словам Л. А. Кроля, «соглашение несомненно бы было сорвано» [95].

Однако именно в этот момент «в тылу» сибирской делегации разразился тяжелейший политический кризис, вызванный попыткой руководства Сибирской областной думы 20 сентября «реорганизовать» Временное Сибирское правительство, поставив его полностью под свой контроль.

Уже днем 21 сентября об омских событиях стало известно в Уфе. Чехословацкий уполномоченный в Омске Ф. И. Рихтер доносил об исчезновении Крутовского, Шатилова, Новоселова и Якушева. Далее он сообщал, что «сегодня ночью должен заседать Административный совет, который решил распустить или разогнать областную думу… Эти сведения приводятся в связи с именем министра Михайлова, председательствующего в вышеупомянутом совещании… Кажется Михайлов задумывает переворот» [96].

Б. Павлу, в связи с этой ситуацией, заявил: «По-моему, следует Михайлова арестовать и обо всем опубликовать в газетах и таким образом его морально уничтожить» [97].

Одновременно свое внимание к сибирской делегации проявил представитель союзников — глава французской военной миссии А. Гинэ. Пригрозив бойкотом со стороны Антанты, Гинэ «заставил ввести в Директорию двух эсеров, которые иначе были бы отведены представителями Омска» [98].

Сделать это было нетрудно, ибо в сложившейся после известия об убийстве А. Е. Новоселова ситуации, казаки вновь «проявили уступчивость», практически перейдя на позиции центристов. В этих условиях, сибирская делегация оказалась деморализована и практически полностью сдала свои позиции.

Председатель Сибоблдумы И. А. Якушев несколько позже заявил: «Нет худа без добра. Конфликт Вр [еменного] Сиб [ибирского] правительства с облдумой ускорил образование всероссийской власти и ослабил позицию Вр [еменного] Сиб [ибирского] правительства на уфимском совещании» [99].

«О достигнутом с такими большими трудами соглашении в Уфе, — писал В. М. Вишняк, — можно сказать, что — не бывать бы счастью, да несчастье помогло: даже не одно, а два несчастья: потеря морального авторитета Сибирским правительством в связи с арестами и убийством 21 сентября и потеря фактической власти самарским правительством после отобрания большевиками Симбирска» [100].

23 сентября на итоговом торжественном заседании Государственного совещания было провозглашено создание Временного Всероссийского правительства. Было объявлено о создании Временного Всероссийского правительства в составе Н. Д. Авксентьева, Н. И. Астрова, В. Г. Болдырева, П. В. Вологодского, Н. В. Чайковского. Заместителями членов правительства были избраны: Авксентьева — А. А. Аргунов, Астрова — В. А. Виноградов, Болдырева — М. В. Алексеев, Вологодского — В. В. Сапожников, Н. В. Чайковского — В. М. Зензинов.

В исторической литературе существует ряд различных оценок партийно-политической окраски власти, созданной на Государственном совещании в Уфе [101].

Оценивая состав Директории, необходимо наряду с формальной партийностью учитывать реальную политическую позицию ее членов осенью 1918 г. При таком фокусе рассмотрения избранников Государственного совещания можно разделить на четыре группы.

На правом фланге Директории оказались фигуры генерала М. В. Алексеева и Н. И. Астрова. М. В. Алексеев в рассматриваемое время состоял в должности верховного руководителя Добровольческой армии и официально ведал общеполитическими вопросами. Н. И. Астров был членом ЦК кадетской партии, сторонником военной диктатуры, входил в состав высшего органа гражданского управления «белого» Юга — Особого совещания в должности председателя Малого присутствия. Характерно, что оба эти деятеля не имели даже теоретической возможности оперативно прибыть на восток России и вступить в исполнение своих обязанностей [102]. Таким образом, они были избраны как фигуры, во-первых, демонстрировавшие участие умеренно-правых элементов в новосозданной власти, во-вторых, обладавшие всероссийской известностью, и, самое главное, не имевшие возможности принять в этой власти реальное участие.

К правоцентристской группе из лиц, избранных в состав Директории можно отнести фигуры генерала В. Г. Болдырева, Н. В. Чайковского, П. В. Вологодского и В. В. Сапожникова. Генерал Болдырев не принадлежал ни к какой политической партии, но входил в Союз возрождения России — центристское политическое объединение, объединявшее правых эсеров, народных социалистов, левых кадетов. В своей деятельности в составе Директории он то занимал позицию между Авксентьевым и Вологодским, то сдвигался на правый фланг, вынужденный считаться с политическими симпатиями армейского офицерства. Н. В. Чайковский был членом ЦК и фактически лидером Трудовой народно-социалистической партии, также входил в руководство Союза возрождения России. В рассматриваемое время он занимал пост председателя Верховного управления Северной области [103], коалиционного эсеро-кадетского кабинета, стоял на позиции обязательного участия во власти цензовых элементов и непризнания Учредительного собрания избрания 1917 г. [104] Вопреки уверениям выдвигавших кандидатуру Чайковского членов Комиссии по организации власти, он не имел возможности и желания срочно перебираться на восток России. П. В. Вологодский, глава Временного Сибирского правительства был беспартийным и центристом по своим политическим взглядам. Однако в своей деятельности в составе Директории он не был свободен, сдвигаясь вправо под влиянием позиции большинства членов омского правительства, пост главы которого и обеспечивал ему участие во всероссийской Директории и поневоле делал его выразителем воли и «адвокатом интересов» «омской власти». Впрочем в выполнении этой роли он не был последователен, как правило склоняясь к компромиссу с левой частью Директории. В. В. Сапожников не принадлежал к какой-либо партии, но в составе Временного Сибирского правительства входил в «группу Вологодского» и занимал позицию «с уклоном налево» [105].

Левоцентристская часть Директории была представлена именами Н. Д. Авксентьева, А. А. Аргунова, В. А. Виноградова. Н. Д. Авксентьев был членом ЦК ПСР, одним из лидеров Союза возрождения России, стоял на крайне правом фланге эсеровской партии. Аналогичную позицию занимал его заместитель, также член ЦК ПСР. А. А. Аргунов. Наконец, к этой группе относился и член ЦК ПНС. В. А. Виноградов, в отличие от Н. И. Астрова стоявший на самом левом фланге кадетской партии и в своей деятельности в составе Директории явно склонявшийся на сторону левой части Директории [106].

Наконец, на левом фланге Директории стоял эсер-черновец, член ЦК ПСР и самарского Комуча В. М. Зензинов.

Рассмотрев пары членов Директории и их заместителей, никак нельзя сказать что «принцип политической совместимости» был выдержан. В трех случаях из пяти (Болдырев — Алексеев, Астров — Виноградов, Чайковский — Зензинов) политические позиции дублеров существенно отличались, причем характерно то, что во всех случаях реальный член Директории оказывался левее своего отсутствовавшего «напарника».

Подводя итоги рассмотрению этой проблемы, можно дать оценку Директории как преимущественно левоцентристской по политической окраске, и подчеркнуть, что правые элементы антибольшевистского движения не получили никакого реального представительства в ее составе.

Неоднократно отмечалось, что не только участники событий, но и последующая историография не смогли выработать однозначной и убедительной оценки итогов Уфимского совещания [107].

Левая часть эсеровской партии считала его «страшным политическим самоубийством» [108]. В частности, такие оценки высказывал лидер эсеровской партии, председатель Учредительного собрания В. М. Чернов, писавший: «самая сильная и большая политическая партия России, партия социалистов-революционеров, вынесшая на своих плечах главную тяжесть свержения большевиков, потерпела поражение от какого-то Союза возрождения, существующего без году неделю, народу неизвестного и чуждого» [109].

Другие авторы и исследователи видели в Уфимском совещании успех левых. Этой точки зрения придерживался эсер-центрист М. Я. Гендельман [110], считавшего Уфу победой учредиловцев. Аналогично оценивал итоги Государственного совещания В. Н. Пепеляев, характеризовавший Уфу как унизительное поражение «государственных элементов» [111].

Наконец, ряд авторов видели в уфимских решениях не победу какой-либо политической силы, а некий компромисс, иногда указывая, что он был боле выгоден одной из сторон. Такой точки зрения придерживались А. А. Аргунов, И. И. Серебренников, Г. К. Гинс, М. В. Вишняк, Д. В. Филатьев [112].

Пытаясь разобраться в данном спектре оценок, А. Д. Казанчиев отметил:

«В целом прослеживается следующая закономерность: и правые, и левые считают себя проигравшей стороной. Таким образом, на Государственном совещании в Уфе был достигнут какой-то странный компромисс, не из тех, которые удовлетворяют все стороны, а из тех, которые не удовлетворяют никого» [113].

В какой-то степени к сходную оценку высказывал еще М. В. Вишняк, когда писал, что «каждая из сторон могла искренне считать себя и победительницей и побежденной» [114].

Проблема заключается в том, что большинство авторов находятся под влиянием своеобразного «оптического обмана», не замечая, что на уфимской сцене, наряду с левой и правой фракциями совещания, выступала еще одна вполне самостоятельная политическая сила — центристский сектор антибольшевистского движения, представленный, прежде всего, Союзом возрождения России. Даже если они отмечают участие в уфимских переговорах не двух, а трех фракций, при дальнейшем рассмотрении они отказывают центристам в самостоятельной роли, сводя их позицию лишь к компромиссному комбинированию требований левых и правых [115].

Однако, «странный компромисс» Уфы заключался именно в том, что и левые, и правые действительно проиграли. Поэтому не удивительно, что и теми и другими итоги форума рассматривались как горькое поражение, — их реакция вполне понятна и обоснована. Истинными победителями на совещании оказались центристы, которые и были главными вдохновителями и организаторами Государственного совещания. Несмотря на то, что они, в отличие от других контрагентов соглашения, не располагали собственной военной силой, территорией и финансовыми возможностями, благодаря своему политическому искусству центристским лидерам удалось добиться поставленных целей — возглавить объединение антибольшевистских режимов востока России.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Кроль Л. А. За три года… С. 62.
2. Вестник Комитета членов Всероссийского учредительного собрания. 1918. 23 июля.
3. Кроль Л. А. За три года… С. 62.
4. ГАНО. Ф. П-5, оп. 2, д. 1492, л. 5.
5. СУР. № 2. Ст. 9.
6. СУР. № 2. Ст. 9.
7. Вестник Комитета членов Всероссийского учредительного собрания. 1918. 14 августа.
8. Аргунов А. А. Между двумя большевизмами. Париж, 1919. С. 10.
9. ГАНО. Ф. П-5, оп. 2, д. 1495, л. 3.
10. Вишняк М. В. Всероссийское учредительное собрание. Париж, 1932. С. 179.
11. Аргунов А. А. Между… С.5
12. Аргунов А. А. Между… С. 12.
13. Аргунов А. А. Между… С. 12–13.
14. Кроль Л. А. За три года… С. 64.
15. ГАРФ. Ф. 667, оп. 1, д. 2; Вестник Комитета Всероссийского учредительного собрания. 1918. 20 июля.
16. Волков Е. В. Судьба колчаковского генерала. Страницы жизни М. В. Ханжина. Екатеринбург, 1999. С. 96.
17. Уфимская жизнь. 1918. 3 (16) августа.
18. Аргунов А. А. Между… С. 12–13.
19. Кроль Л. А. За три года… С. 64.
20. Кроль Л. А. За три года… С. 66; Волков Е. В. Судьба колчаковского генерала. С. 97; Симонов Д. Г. История II Степного корпуса белой Сибирской армии (1918 год). Новосибирск, 2001. С. 12.
21. Варламова Л. Н. Первые попытки централизованного руководства белыми формированиями на территории Урала и Сибири в 1918 г. // Белая гвардия. 2001. № 5. C. 12.
22. Аргунов А. А. Между… С. 13.
23. Аргунов А. А. Между… С. 14.
24. Кроль Л. А. За три года… С. 66.
25. Гинс Г. К. Сибирь… Т. 1. С. 183.
26. Аргунов А. А. Между… С. 15.
27. Аргунов А. А. Между… С. 14–15.
28. Аргунов А. А. Между… С. 15.
29. Кроль Л. А. За три года… С. 83.
30. Максаков В., Турунов А. Хроника гражданской войны в Сибири. 1917–1918. М.; Л., 1926. С. 232.
31. Кроль Л. А. За три года… С. 82.
32. Конституция Уфимской директории // Архив русской революции. М., 1991. Кн. 6. Т. 12. С. 189–193.
33. Уфимское государственное совещание. С. 65.
34. Майский И. М. Демократическая контрреволюция. М.; Л., 1923. С. 216.
35. Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты. Воспоминания (Из цикла «Шесть лет» 1917–1922 гг.). Новониколаевск, 1925. С. 35.
36. См., например: Владимирова В. Ф. Год службы «социалистов» капиталистам: Очерки по истории контрреволюции в 1918 г. М.; Л., 1927. С. 359; Гармиза В. В. Крушение эсеровских правительств. М., 1970. С. 189; Казанчиев А. Д. Уфимское Государственное совещание 1918 года // Вопросы истории Урала. Пермь, 1996. Вып. 2. С. 59; Добровольский А. В. Эсеры Сибири во власти и в оппозиции. Новосибирск, 2002. С. 161.
37. Конституция Уфимской директории // Архив русской революции. М., 1991. Кн. 6, т. 12. С. 193.
38. Уфимское государственное совещание. С. 61.
39. Утгоф В. Л. Уфимское государственное совещание 1918 г.: Из воспоминаний участника // Былое. 1921. № 16. С. 80–81; Уфимское государственное совещание. С. 61.
40. Уфимское государственное совещание. С. 61.
41. Аргунов А. А. Между… С. 16; Болдырев В. Г. Об Уфимском Государственном совещании и работе Директории // ГАНО. Ф. П-5, оп. 2, д. 1492, л. 6; Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 384.
42. Уфимское Государственное совещание  [Стенограммы и журналы общих собраний и Комиссии по организации власти]. Публикация А. Ф. Изюмова // Русский исторический архив. Прага. 1929. Сб. 1. С. 76.
43. ГАРФ. Ф. Р-144, оп. 1, д. 13, л. 56–57.
44. Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 397.
45. Уфимское государственное совещание. С. 71.
46. ГАРФ. Ф. Р-144, оп. 1, д. 7, л. 14.
47. ГАРФ. Ф. Р-144, оп. 1, д. 7, л. 49–49об. Территория бывшей Эстляндской губернии с 12 апреля по 11 ноября 1918 г. входила в организованное германскими оккупационными властями Балтийское герцогство (См.: Гражданская война и военная интервенция в СССР: энциклопедия. М., 1987. С. 53).
48. Так как в это время основная часть территории Туркестана контролировалась большевиками, это правительство также было, по выражению А. Ф. Изюмова, «правительством без территории». См.: Уфимское государственное совещание  [Журналы общих собраний и Комиссии по организации власти]. Публ. А. Ф. Изюмова // Русский исторический архив. 1929. Сб. 1. С. 267; Гражданская война и военная интервенция в СССР: энциклопедия. М., 1987. С. 609–610.
49. Мандатная комиссия отказала в участии представителям местных украинских, латышских, еврейских национальных организаций (Там же. С. 86–87).
50. Уфимское Государственное совещание. С. 86–87. Утверждение С. И. Константинова, что Д. А. Лебедев «в сентябре 1918 г. участвовал в Уфимском государственном совещании» неверно (См.: Константинов С. И. Лебедев Дмитрий Антонович // История «белой» Сибири в лицах. Биографический справочник. СПб., 1996. С. 30).
51. Уфимское Государственное совещание. С. 86–87.
52. Уфимское государственное совещание. С. 126–127, 267.
53. Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 388.
54. Аргунов А. А. Между… С. 16. Аналогичное мнение высказывали В. Г. Болдырев, и В. М. Вишняк. См.: Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты. С. 35; Вишняк М. В. Всероссийское учредительное собрание. С. 8.
55. Серебренников И. И. К истории Сибирского правительства. С. 14; Он же. Гражданская война в России: Великий отход. С. 403.
56. Иоффе Г. З. Колчаковская авантюра и ее крах. М., 1983. С. 79–80.
57. Его политическую позицию характеризует тот факт, что 25 августа 1918 г. он был даже арестован комучевской «охранкой» «за агитацию против существующей власти». См.: Майский И. М. Демократическая контрреволюция // Красная новь. 1923. № 1. С. 30.
58. Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 389.
59. Шулдяков В. А. Политические течения в Сибирском казачьем войске весной 1917 г. (I войсковой съезд) // Октябрь и гражданская война в Сибири: История. Историография. Источниковедение. Томск, 1993. С. 13, 14, 18.
60. Уфимское Государственное совещание. С. 267.
61. Серебренников И. И. К истории Сибирского правительства // Сибирский архив (Прага). 1929.  [Вып.]1. С. 9.
62. Уфимское Государственное совещание. С. 269.
63. Аргунов А. А. Между… С. 16.
64. Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 389; Буревой К. Распад. М., 1923. С. 13.
65. Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 389.
66. Уфимское Государственное совещание. С. 108–109.
67. Уфимское Государственное совещание. С. 110.
68. Уфимское Государственное совещание. С. 122.
69. Уфимское Государственное совещание. С. 118.
70. Максаков В., Турунов А. Хроника… С. 88. По поводу этой инструкции 17 сентября член Сибоблдумы Неслуховский сообщил, что «по уфимским сведениям», она была составлена Гришиным-Алмазовым и Михайловым, а принята на заседании, проходившем без участия Вологодского. См.: ГАТО. Ф. Р-72, оп. 1, д. 81, л. 27.
71. Уфимское Государственное совещание. С. 120.
72. Серебренников И. И. К истории… С. 10–11; Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 392–394.
73. Максаков В., Турунов А. Хроника… С. 6.
74. Максаков В., Турунов А. Хроника… С. 240.
75. К образованию всероссийской власти в Сибири… С. 143.
76. Уфимское совещание и Временное Сибирское правительство // Красный архив. 1933. № 11. С. 70–71.
77. ГАРФ. Ф. 176, оп. 3, д. 23, л. 226об.
78. Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 390, 393.
79. Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 390.
80. Кроль Л. А. За три года… С. 113.
81. Отчет члена Центрального комитета М. И. Веденяпина Центральному комитету партии социалистов-революционеров // Россия антибольшевистская: Из белогвардейских и эмигрантских архивов. Ответ. ред. Г. А. Трукан. Сост. Л. И. Петрушева, Е. Ф. Теплова. М., 1995. С. 62.
82. Отчет члена Центрального комитета М. И. Веденяпина… С. 65.
83. Уфимское государственное совещание. С. 187.
84. Уфимское государственное совещание. С. 205.
85. Кроль Л. А. За три года… С. 123–124; К [рутовский] В. К событиям в Омске… // Воля Сибири. 1918. 27 сентября.
86. Отчет члена Центрального комитета М. И. Веденяпина… С. ….
87. Кроль Л. А. За три года… С. 124.
88. Кроль Л. А. За три года… С. 6.
89. Аргунов А. А. Между… С. 31.
90. Буревой К. Распад. С. 25.
91. Вишняк М. В. Всероссийское учредительное собрание. С. 175.
92. Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты. С. 44.
93. Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты. С. 45.
94. Dotsenko P. Struggle for a Democracy in Siberia, 1917–1920. Stanford, 1983. P. 43.
95. Кроль Л. А. За три года… С. 125.
96. Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты. С. 49.
97. Там же.
98. Перейра Н. Сибирь: Политика и общество в гражданской войне. М., 1996. С. 80.
99. Сибирский вестник. 1918.
100. Вишняк М. В. Всероссийское учредительное собрание. Париж, 1932. С. 185.
101. См. обзор точек зрения: Казанчиев А. Д. Уфимское Государственное совещание 1918 года // Вопросы истории Урала. Пермь, 1996. Вып. 2. С. 63–64; Шиловский М. В. Временное Всероссийское правительство… С. 68–72.
102. М. В. Алексеев скончался 8 октября 1918 г. в Екатеринодаре. Н. И. Астров, узнав в ноябре 1918 г. о своем избрании в состав Директории, заявил, что отвергает «всякую мысль о возможности вступления в правительство, которое ставит себя в зависимость от старого, уже не существующего Учредительного собрания». См.: Уфимское государственное совещание… С. 274.
103. С 28 сентября 1918 г. — председатель Временного правительства Северной области.
104. Гармиза В. В. Крушение эсеровских правительств. М., 1970. С. 126–127.
105. Серебренников И. И. К истории… С. 14.
106. Шиловский М. В. Временное Всероссийское правительство… С. 72.
107. Иоффе Г. З. Колчаковская авантюра… С. 91; Казанчиев А. Д. Уфимское Государственное совещание 1918 года. С. 64; Шиловский М. В. Временное Всероссийское правительство… С. 98.
108. Буревой К. Колчаковщина. М., 1919. С. 13–14; Ко всем социалистам-революционерам. Б/м: Типография Сибирского союза социалистов-революционеров,  [1919]. С. 3; Отчет члена Центрального комитета М. И. Веденяпина… С. 68.
109. Цит. по: Трукан Г. А. Антибольшевистские правительства России. М., 2000. С. 57–57.
110. Иоффе Г. З. Колчаковская авантюра… С. 95.
111. Дневник Пепеляева // Красные зори. 1923. № 4. С. 78.
112. Аргунов А. А. Между двумя… С. 13; Серебренников И. И. Гражданская война в России: Великий отход. С. 394; Вишняк М. В. Всероссийское учредительное собрание. С. 12; Филатьев Д. В. С. ….
113. Казанчиев А. Д. Уфимское Государственное совещание 1918 года // Вопросы истории Урала. Пермь, 1996. Вып. 2. С. 64.
114. Вишняк М. В. Всероссийское учредительное собрание. С. 185–186.
115. См., например: Иоффе Г. З. Колчаковская авантюра… С. 94, 96.