Колыбельные тувинцев: по экспедиционным материалам Новосибирской консерватории и Института филологии СО РАН

Тирон Е. Л. Колыбельные тувинцев: по экспедиционным материалам Новосибирской консерватории и Института филологии СО РАН // Языки и фольклор коренных народов Сибири. 2022. № 1 (вып. 43). С. 22–31. DOI 10.25205/2312-6337-2022-1-22-31

В статье представлены результаты этномузыкологического исследования колыбельных песен и колыбельных укачиваний тувинцев, которые были записаны в ходе экспедиций в Туву сотрудниками Новосибирской консерватории, Института филологии СО РАН и их тувинскими коллегами. Анализируя терминологию, применяемую носителями традиции по отношению к данной сфере народного творчества, автор выявил существование четырех видов колыбельных: колыбельные песни, колыбельные укачивания, колыбельное горловое пение и колыбельные, исполняемые с болтанием языком из стороны в сторону. Первые два вида относятся к жанровой характеристике, а последние два определяют тембровую специфику интонирования. В результате исследования автор приходит к выводу о неоднородности жанра колыбельных, который свидетельствует о разновременном характере появления колыбельных укачиваний и колыбельных песен тувинцев.

История изучения и публикации. Колыбельные песни тувинцев являются одной из малоизученных сфер традиционной тувинской музыки. Среди филологических работ, посвященных данному жанру, отметим статью фольклориста и писателя Ч. Ч. Куулара «О поэзии пестования в тувинском фольклоре» [13]. Культурологическое освещение тема детского фольклора тувинцев в последние годы получила в научных работах Ч. А. Кара-оол [5; 6; 7]. Интересно, например, ее упоминание исполнения колыбельных для детей внутриутробного периода развития. Основной вклад в разработку данной темы был сделан музыковедами А. Н. Аксёновым [1] и З. К. Кыргыс [14; 15; 16]. Исследователи различают два жанра колыбельных: это мелодические речитации уруг опейлээр и песни өпей ыры. Мелодические речитации родственны скотоводческим заговорам и шаманским напевам, колыбельные песни ‒ песенным жанрам ырлар и кожамыктар. Кроме того, З. К. Кыргыс отмечает наличие образцов со смешанными признаками и выделяет разновидность мужских колыбельных, исполняющихся горловым пением өпей хөөмей [17]. В трудах музыковедов было опубликовано всего 14 мелодий колыбельных песен и укачиваний, что крайне недостаточно для всесторонней характеристики данной жанровой сферы. 

Материал и цель исследования. Вместе с тем проведение комплексного исследования колыбельных песен тувинцев возможно на материалах, собранных новосибирскими этномузыковедами и фольклористами, часто в сотрудничестве с тувинскими коллегами (см. табл. на с. 20). Начало собирательской работы новосибирских ученых в Туве относится еще к 1980-м гг., однако только с 1997 г. в рамках проекта по изучению локальных особенностей тувинской музыкальной культуры, инициированного Г. Б. Сыченко, экспедиционная работа приняла системный характер. В доступных экспедиционных материалах содержится около 150 образцов, относящихся к сфере колыбельных песен. К настоящему времени на материалах данных экспедиционных записей изучены колыбельные Тоджинского, Эрзинского, Бай-Тайгинского и Овюрского районов, результаты исследований локальных традиций представлены в научных публикациях [2; 3; 22; 24; 25]. Кроме того, важная информация содержится и в статьях, представляющих полевые наблюдения собирателей [11; 26; 21; 19]. Целью настоящей статьи является обобщение имеющихся результатов исследования тувинских колыбельных. 

Народная терминология. На уровне терминологии, применяемой тувинцами по отношению к колыбельным песенного типа, наблюдается повсеместное выделение жанрового определения өпей ыры. Термин ыры ‘песня’ используется у тувинцев также для обозначения лирического песенного жанра ыры, шаманских песнопений хам ыры и свадебных песен куда ыры. Родственные термины, использующиеся по отношению к песням, встречаются у тофаларов (ыр), хакасов (ыр), якутов (ырыа), сибирских татар (ер) и казахов (жыр).

Таблица
Table

Экспедиции в Туву
Expeditions to Tuva

Слово өпей является баюкальным. Интересно отметить, что у соседних этносов оно не зафиксировано. Ч. А. Кара-оол упоминает, что у тувинцев оно также употребляется в качестве второго ласкового имени ребенка, встречаются в детских кличках для мальчика «өпей-оол», для девочки ‒ «өпей-кыс» [7 с. 62]. 

Не совсем точно переводить термин өпей как колыбельная, поскольку колыбель по-тувински ‒ кавай. Слово кавай по какой-то причине в жанровой терминологии не зафиксировано. Хотя, например, у некоторых других тюркских этносов Сибири имеются термины, производные от слов «колыбель, люлька»: алт. кабай кожоҥ ‘колыбельная песня’, як. биhик ырыата ‘колыбельная песня’, тат. бишек ер ‘колыбельная песня’. У хакасов и шорцев для обозначения колыбельных песен так же, как и у тувинцев, не используются слова, производные от слова «колыбель», а функционируют производные от баюкальных слов: хак. пала абытчаӊ сарын ‘ребёнка укачивающая песня’, шор. палымбай сарын ‘моего ребёнка убаюкивающая песня’ (пежик ‘колыбель’). По-видиму, точнее было бы переводить термин өпей ыры как ‘баюкальная песня’.

Отметим, что в современном тувинском языке имеются две разные глагольные формы, происходящие от омонимичной основы өпей: өпейле ‘баюкать, убаюкивать’ и өпеер ‘вздыматься, вырастать’. Вопрос о том, была ли у этих слов в прошлом общая основа, требует специального лингвистического исследования. Мы считаем, что общность этих основ вполне вероятна, поскольку при таком понимании раскрывается продуцирующая семантика баюкальных слов — пожелания вырасти. Магическая сила и заклинательный характер баюкальных слов усиливаются их многократными повторами. Отметим, что на аналогичном повторе определенных для каждого вида домашнего скота заклинательных слов построены и скотоводческие заговоры приучения самки к детенышу.

Для колыбельных укачиваний у тувинцев в основном используются термины, производные от глаголов өпейлээр ‘баюкать, убаюкивать’, чайгаар и аадар ‘укачивать’, удудар ‘укладывать спать; усыплять’, а также указывается адресат ‒ уруг ‘ребенок’, чаш уруг ‘грудничок’, бичи уруг ‘младенец’. Таким образом, при обозначении колыбельных укачиваний используются слова, обозначающие адресата ‒ ребенка и действие взрослого, совершаемое по отношению к нему.

В экспедициях зафиксированы также термины, которые подчеркивают особую тембровую подачу колыбельной: өпей хөөмей ‘колыбельное горловое пение’ и дылын булгап өпейлээр ‘болтая языком убаюкивать’.

Итак, анализ народной терминологии выявил существование четырех видов колыбельных: колыбельные песни, колыбельные укачивания, колыбельное горловое пение и колыбельные, исполняемые с болтанием языком из стороны в сторону. Первые два вида относятся к жанровой характеристике, а последние два определяют тембровую специфику интонирования.

Разновидности колыбельных. Укачивания представляют собой наиболее архаичный вид колыбельных, которые импровизируются на многократно повторяемые баюкальные слова. Импровизационный характер исполнения укачиваний проявляется и на вербальном, и на музыкальном уровнях. Так, в колыбельном укачивании, записанном от А. И. Седипа из Бай-Тайгинского района, многократно повторяются слова өпей и его вариант өпеяаӊ, а также используется ласковое обращение к ребенку сарыым ‘моя любимая’ и просьба о скорейшем засыпании: удуп көрем ‘усни-ка’ (нотированный образец приводится в [24, с. 159]).

Композиция укачивания имеет свободный характер ‒ слоговый состав стихов неодинаков, строфовой организации не наблюдается. Распевы в мелодике отсутствуют, т. е. слог соответствует ноте. Мелодия укачивания развивается в узкообъемном ангемитонном звукоряде e-G-a-h.

Имеются и более строгие по композиции укачивания, в которых наблюдается дистишная структура строфы. Такая композиция характерна для колыбельного укачивания, записанного от А. М. Чысынаа из Овюрского района (нотировку см.: [25]). Форма поддерживается начальной аллитерацией и конечной рифмой, которые создаются благодаря повтору баюкальных слов өпей, үвей, увай и их производных өпейлейн, үвейлейн и увайлейн (2).

Равносложность и какая-либо закономерность появления той или иной продолжительности стиха отсутствуют, что обусловлено импровизационной природой жанра. В мелодическом плане повторности песенных строф не наблюдается, также главенствует импровизация. Ладовая организация мелодии основана на звукоряде e-G-a-h-cis, целотоновая последовательность четырех ступеней которого является основой мелодического движения и вообще характерна для колыбельных тувинцев.

Колыбельные песенного типа близки народным песням тувинцев: они отличаются более развитым поэтическим текстом, строфичной композицией (двух- или четырехстрочной), тяготением к 8-сложной организации стиха. Традиционные баюкальные слова обязательно присутствуют в колыбельных песнях, но имеются также и разнообразные ласковые обращения к ребенку, подчеркивающие родственные отношения, например, кызымайны ‘моя доченька’. В колыбельных песнях встречаются и негативные обращения: например, багай уруум ‘плохонький ребенок’. Кроме того, могут использоваться эпитеты, в которых проявляются материнские чувства, например, сарым ‘милая(ый)’, чассыг ‘ласковая(ый)’, или описываются особенности внешности ребенка: сарыг баштыым ‘светловолосая моя’. Также появляются ласковые сравнения укачиваемого с собачонкой или совенком. Встречаются упоминания матери, старшей сестры, колыбели кавай и связанных с младенцем реалий ‒ сухого навоза өдек в качестве подстилки, мягкой козлиной шерсти өшкү дүгүн чымчаглааштын в качестве покрывала. Иногда в текстах колыбельных песен появляется обеспокоенность за обеспеченность будущей жизни ребенка: Аът чокка, оой, чүнү мунар, оой! ‘Коня нет, ой, как же будет ездить, ой!’; Идик чокка, оой, чүнү кедер, оой! ‘Обуви нет, ой, что же будет носить, ой!’

В музыкальном плане колыбельные песни, в отличии от укачиваний, имеют устойчивые напевы. Они могут исполняться на напевы, использующиеся только в жанре колыбельных песен, либо на типовые напевы, распространенные в жанре кожамык. Повсеместно в Туве распространено исполнение колыбельных песен на напев, закрепившийся за данным жанром. В 1938 г. он был впервые зафиксирован Максимом Мунзуком в Чоон-Хемчикском районе Тувы [28, с. 204]. В 1943 г. выдающийся тувинский писатель Степан Сарыг-оол наложил на эту мелодию свой текст, который с течением времени закрепился за народным напевом [Сарыг-оол, 1973, с. 181‒182]. В таком виде эта колыбельная публикуется во всех песенных нотных сборниках. В материалах из Овюрского района десять из тринадцати образцов исполнены с авторским текстом Степана Сарыг-оола, что, по-видимому, связано с тем, что писатель является уроженцем этого района [25]. В авторском поэтическом тексте содержится три строфы, включающие четыре 8-сложных стиха структуры 4 + 4. Начала стихов в строфе маркированы аллитерацией, концы ‒ вставными междометиями. Такие структурные характеристики присущи песенным жанрам ыр и кожамык.

В народной среде этот напев продолжает исполняться и с народными текстами, что подтверждается записями из эрзинского, тере-хольского и бай-тайгинского районов. Интересный вариант текста на данный напев исполнен А. Т. Манайдары из Овюрского района (нотировку см.: [25]). Этот образец по тематике близок жанру сиротских песен өскүстүӊ ырызы (см., например: [16, с. 208]).

Текст основан на параллелизме: в первом двустишии говорится о страхе перед смертью, когда тело бросают в таежную ложбину. Во второй ‒ о страхе, испытываемом человеком, которого отправляют к чужим людям (по-видимому, речь идет о замужестве).

Другой вариант песенных колыбельных ‒ исполнение на типовой напев, характерный для песенного жанра кожамык. Например, образец, записанный от Р. И. Чогээ из Бай-Тайгинского района, основан на типовом напеве с индексом 5.E.01 (3).

Особенностью использования типового напева в колыбельной является то, что его ритмическая и композиционная основа получает более свободную трактовку (нотировку см.: [24, с. 164]). В кожамык этот напев реализуется в типовой слогоритмике, включающей восемь коротких времен-слогонот. В колыбельной строки в основном 7-сложные и реализуются с помощью двукратного удлинения последнего слога. Структура строфы также оказывается нестабильна: в первой строфе содержится четыре строки (как и в жанре песен), во второй — всего три. Звукоряд колыбельной снова содержит целотоновую последовательность с субтерцией: e-g-A-h-cis (2).

Интересно, что на данный типовой напев в тоджинской традиции была исполнена песенная вставка в анекдоте о находчивой неверной жене, которая с помощью колыбельной песни предупреждает любовника о внезапном возвращении мужа. Этот пример был проанализирован и сравнен с сагайским вариантом в статье Г. Б. Сыченко [20].

Перейдем к рассмотрению колыбельных, исполняемых с особыми тембровыми маркерами. Интересным является использование тувинцами приема болтания языком, до настоящего времени не отраженного в тувиноведении. Этот специфический тембр, по классификации В. В. Мазепуса, является билатеральным лабиолингвальным тремолирующим сонантом [18]. Он может использоваться на протяжении всей колыбельной, как в образце записанном от А. К. Калзан из Тере-Хольского района [19], а может появляться эпизодически.

Так, в колыбельной З. С.-М. Серен-Чимит из  Бай-Тайгинского района прием болтания языком вкрапляется на долгих звуках ү в некоторых строках [24, с. 160]. Подобный тембровый прием зафиксирован в колыбельных песнях алтайцев и чатов [4; 10].

Еще один тембровый вариант исполнения колыбельных ‒ это горловое колыбельное пение. Наличие у тувинцев традиции өпей хөөмей впервые зафиксировано З. К. Кыргыс; өпей хөөмей, по ее мнению, и «стал источником всех других приемов горлового пения тувинцев: хөөмей, каргыраа, сыгыт, борбаӊнадыр, эзеӊгилээр» [15, с. 28]. Образцы горлового колыбельного пения были зафиксированы в экспедициях новосибирских ученых в Бай-Тайгинском, Эрзинском, ТереХольском и Тес-Хемском районах. Поскольку в традиционной культуре тувинцев существует запрет на женское исполнение горлового пения, отнесем данную разновидность к мужской традиции. Рассмотрим образец горлового колыбельного пения, который был исполнен Ч. Л. Ынаалай из Эрзина. Он опубликован на мультимедиадиске «Музыкальный фольклор Эрзинского кожууна» (4).

По основным закономерностям этот образец можно отнести к колыбельным укачиваниям. Горловое пение используется здесь на протяжении всего исполнения, в отличии от описанного З. К. Кыргыс вставного характера горлового пения в песенных колыбельных [17]. Вероятно, в традиции имеются разнообразные формы применения горлового пения в колыбельных, которые еще предстоит классифицировать.

Выводы. Таким образом, жанр колыбельных тувинцев аккумулирует в себе отдельные элементы из разных жанровых составляющих интонационной культуры этноса. Разнообразие колыбельных песен и укачиваний вводит ребенка в мир тувинского фольклора: песенного, обрядового, традиции горлового пения, а также нарративных жанров. К подобному выводу пришла в свое время Н. М. Кондратьева, анализируя алтайские колыбельные: «Колыбельные, поющиеся ребенку, с одной стороны, оказывают успокаивающее воздействие на его нервную систему, а с другой — вводят его в интонационный мир этнической культуры» [12, с. 237]. Традиция колыбельных алтайцев «моделирует интонационную культуру в целом, преломляя характерные черты других жанров; при этом некоторые грамматические нормы моделируемых традиций в колыбельных подвергаются закономерной трансформации» [12, с. 237]. Аналогичные характеристики находим и при анализе тувинских колыбельных. Так, например, обнаруживается свободная трактовка мелодики, ритмики и композиции типовых напевов, которые в песнях жанра кожамык используются довольно строго [23].

Интересно отметить, что противопоставление песенных колыбельных кабай кожоҥ и колыбельных укачиваний баланы jайкар ‘ребенка укачивать’, баланы уйуктадар ‘ребенка усыплять’ выявлено и на материале теленгитских колыбельных [8]. У чалканцев по отношению к колыбельным используются термины сарын ‘песня’ и бай-бай, балам байлап iат ‘мой ребенок засыпает’ [9].

По мнению Н. М. Кондратьевой, колыбельные песни выполняют эстетическую и воспитательную функции, соответствуют основным закономерностям песенно-поэтической традиции кожоҥ. Колыбельные укачивания выполняют функцию магического успокоения ребенка и по структурным параметрам оказываются близки к скотоводческим заговорам. Кроме того, исследователем выделены колыбельные, исполняемые с тремолирования языка, а также мужские колыбельные, исполняемые каем — сакральным горловым типом интонирования, характерным для эпической традиции алтайцев. Схожие наблюдения по отношению к колыбельным тувинских и алтайских этносов говорят о родстве традиций тюркских народов, а также о возможной универсальности устройства колыбельной традиции.

Неоднородный характер жанра колыбельных свидетельствует о разновременном характере появления той или иной разновидности. Так, к наиболее архаичным отнесем колыбельные укачивания, исполняемые в импровизационной манере исключительно на баюкальные слова. К самому древнему пласту, по нашему мнению, относятся бестекстовые колыбельные, исполняемые с тремолированием языка. В таких архаичных колыбельных главенствовала не только утилитарная функция усыпления ребенка, но и обрядовая функция магического оберега и продуцирующей магии.

Далее, по мере развития языка и его выразительных средств, в текст колыбельных песен начинают проникать смыслонесущие лексемы, постепенно формируется композиционная дистишная структура, поэтический прием начальной аллитерации стиха. С появлением и развитием песенных жанров их характерные черты начинают проникать в жанр колыбельных песен. Обрядовая функция постепенно начинает уступать место эстетической. Эта тенденция усиливается с включением авторского творчества (сначала народного, а затем самодеятельного и профессионального). Строй колыбельных песен существенно изменяется: упорядочивается структура, появляется устойчивость напева и его связи с поэтическим текстом, характерная для архаического жанра колыбельных импровизационная природа практически исчезает. В колыбельных такого типа на первый план выходит эстетическая, концертная функция.

Важное наблюдение о жанре колыбельных заключается также в том, что «музыкальная стилистика данного жанра находится на пересечении многих жанров. Здесь используется мелодика и ритмика типовых напевов, тремолирование, характерное для скотоводческих заговоров, горловое пение и др. Жанр колыбельных аккумулирует в себе отдельные элементы из разных жанровых составляющих интонационной культуры этноса» [24, с. 166]. По мнению Н. М. Кондратьевой и Г. Б. Сыченко, именно через колыбельные песни происходит знакомство ребенка с интонационным миром этнической культуры [12]

ЛИТЕРАТУРА
(сноски даны в квадратных скобках)

1. Аксёнов А. Н. Тувинская народная музыка. М., 1964. 254 с.
2. Кан-оол А. Х. Песенная традиция населения Эрзина: интонационная культура, жанровокультурологическая типология и вопросы исполнительства // Локальные особенности традиционной культуры жителей Эрзина (исследования и материалы). Кызыл, 2018. С. 159‒187.
3. Кан-оол А. Х. Колыбельные песни тувинцев Эрзинского кожууна // Колыбельные песни и сказки как педагогическая миниатюра народов мира: Материалы XV Волковских этнопедагогических чтений. Кызыл, 2019. С. 25–29.
4. Капицына Н. С. Колыбельные обских чатов // Живая старина. Журнал о русском фольклоре и традиционной культуре. 2010. № 3 (67). С. 18–21.
5. Кара-оол Ч. А. Детский фольклор как механизм социализации ребенка в традиционной культуре тувинцев: конец XIX — начало XXI в.: Дис. … канд. ист. наук. Улан-Удэ, 2015а. 136 с.
6. Кара-оол Ч. А. Детский фольклор периода младенчества в традиционной культуре тувинцев // Новые исследования Тувы. 2015б. № 1. С. 130–135.
7. Кара-оол Ч. А. Материнская поэзия в детском фольклоре // Новые исследования Тувы. 2015в. № 2. С. 61–68.
8. Кондратьева Н. М. Колыбельные теленгитов // Музыкальная этнография Северной Азии: Межвузовский сб. науч. трудов. Новосибирск, 1988. Вып. 10. С. 183–196.
9. Кондратьева Н. М. Колыбельные телеутов, тубаларов, кумандинцев, чалканцев // Фольклорное наследие Горного Алтая. Горно-Алтайск, 1989. С. 20‒48.
10. Кондратьева Н. М., Мазепус В. В., Сыченко Г. Б. К теории интонационной культуры: Интонационная культура теленгитов // Вопросы музыкознания. Новосибирск, 1999. С. 212‒225.
11. Кондратьева Н. М., Новикова О. В. О результатах музыкально-этнографической экспедиции в Сут-Хольский район Республики Тыва // Народная культура Сибири: Материалы XIV науч. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. Омск, 2005. С. 43–45.
12. Кондратьева Н. М., Сыченко Г. Б. Алтайцы: алтай-кижи, теленгиты, тёлёсы, телеуты, тубалары, чалканцы, кумандинцы // Музыкальная культура Сибири: В 3 т. / Гл. ред. Б. А. Шиндин. Новосибирск, 1997. Т. 1: Традиционная музыкальная культура народов Сибири. Кн. 1: Традиционная культура коренных народов Сибири. С. 209–283.
13. Куулар Ч. Ч. О поэзии пестования в тувинском фольклоре // Ученые записки ТНИИЯЛИ / Отв. ред. Ю. Л. Аранчын. Кызыл, 1973. Вып. 16. С. 106–115.
14. Кыргыс З. К. Песенная культура тувинского народа. Кызыл, 1992. 142 с.
15. Кыргыс З. К. Тувинские колыбельные песни // Музыка и время. 2005. № 9. С. 28–30.
16. Кыргыс З. К. Тувинские народные песни и обрядовая поэзия. Кызыл, 2015. 432 с.
17. Кыргыс З. К. Тувинское горловое пение: Этномузыковедческое исследование. Новосибирск, 2002. 236 с.
18. Мазепус В. В. Артикуляционная классификация и принципы нотации тембров музыкального фольклора // Фольклор. Комплексная текстология. М., 1998. С. 24‒51.
19. Монгуш У. О., Тирон Е. Л. Результаты экспедиции 2015 года в село Кунгуртуг Тере-Хольского района Республики Тыва // Народная культура Сибири: Материалы XXVI науч.-практ. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. Омск, 2016. С. 82–90.
20. Сыченко Г. Б. Анекдот о находчивой неверной жене: анализ сагайского и тоджинского вариантов // Языки и фольклор коренных народов Сибири. 2016. № 2 (вып. 31). С. 107–116.
21. Сыченко Г. Б., Тирон Е. Л., Кан-оол А. Х. Результаты полевых и научных исследований Новосибирской консерватории в Республике Тыва (1997–2009 гг.) // От конгресса к конгрессу: Материалы Второго Всероссийского конгресса фольклористов. Сб. докладов. М., 2011. Т. 3. С. 281–299.
22. Тирон Е. Л. Колыбельные песни тувинцев-тоджинцев // Народная культура Сибири: Материалы XVIII науч. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. Омск, 2009. С. 140–145.
23. Тирон Е. Л. Типовые напевы кожамык тувинцев-тоджинцев // Вестник Кемеровского государственного университета культуры и искусств. 2015. № 31. С. 20–26.
24. Тирон Е. Л. Колыбельные песни тувинцев Бай-Тайги // Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение. 2019. № 34. С. 157–170.
25. Тирон Е. Л. Колыбельные овюрских тувинцев // Вестник Томского государственного университета. Культурология и искусствоведение. 2022 (в печати).
26. Тирон Е. Л., Кан-оол А. Х. О результатах фольклорно-этнографической экспедиции в Овюрский кожуун Республики Тыва // Народная культура Сибири: Материалы XIX науч. семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору. Омск, 2010. С. 75–80.
27. Сарыг-оол С. Чогаалдар чыындызы / Собрание сочинений: В 2 т. Кызыл, 1973. Т. 1. 271 ар. (На тув. яз.).
28. Ырлар (Песни) / Сост. М. М. Мунзук, Ю. Ш. Кюнзегеш. Кызыл, 1956. 208 с. (На тув. яз.)

ПРИМЕЧАНИЯ
(сноски даны в круглых скобках)

1. ИФЛ СО РАН — Институт филологии Сибирского отделения Российской академии наук; НГК — Новосибирская государственная консерватория им. М. И. Глинки; ТНИИЯЛИ — ТИГИ — ТИГПИ в разные годы: Тувинский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории, Тувинский институт гуманитарных исследований, Тувинский институт гуманитарных и прикладных социально-экономических исследований при правительстве Республики Тыва.
2. Баюкальные слова тувинцев близки баюкальным словам ӧбӧй алтайцев, бай-бай и опай-опай шорцев, бай-бай, бәү-бәү сибирских татар, ѳѳбѳй, бүүбэй, бүүвэй бурят и бүүвэй монголов. Удивляют также совпадения с рус. бай-бай или англ. bye-bye.
3. О системе индексации типовых напевов см.: [23]
4. Сыченко Г. Б., Тирон Е. Л., Кан-оол А. Х. Музыкальный фольклор Эрзинского кожууна: научно-популярное мультимедийного издание. (CD-диск). Новосибирск, 2011. (Серия «Музыкальный фольклор тувинских кожуунов»).