Национальные имена, личные песни и семейные предания как способы трансляции семейно-родовой истории в культуре коряков-чавчувенов

Голованева Т. А., Тирон Е. Л. Национальные имена, личные песни и семейные предания как способы трансляции семейно-родовой истории в культуре коряков-чавчувенов // Сибирский филологический журнал. 2024. № 1. С. 35–51. DOI 10.17223/ 18137083/86/3

Проанализированы характерные для корякской культуры способы трансляции семейно-родовых ценностей, сохраняющих свою актуальность даже в условиях утраты национального языка и ассимиляции этноса. До настоящего времени у потомков коряков-чавчувенов и коряков-нымыланов (в том числе родившихся от смешанных браков) помимо официальных имен есть национальные, выбор которых обусловлен представлениями о реинкарнации, верой в перерождение предка в ком-либо из потомков. Знаковые события жизни предков отражаются в семейных преданиях и сохраняют свою значимость для потомков рода. Память о предках также поддерживается исполнением их личных песен, которое в обрядовых ситуациях воспринимается как способ общения с ними. В статье приводятся нотировки и ссылки на аудио- и видеозаписи песен.

Памяти
Нутэӈэв՚ыт
(29.01.1949–11.11.2023)

Введение

В настоящее время пристальное внимание исследователей уделяется изучению традиционной культуры народов РФ и исчезающих языков. Чавчувены и нымыланы, две субэтнические группы коряков, по большей части проживают на территории Камчатского края, небольшие поселения есть в Магаданской области [11; 12]. Актуальность исследования автобиографических рассказов, семейных преданий и личных песен чавчувенов и нымыланов обусловлена тем фактом, что к 20-м гг. XXI в. в силу объективных социально-исторических процессов корякский этнос оказался почти полностью ассимилированным.

Цель статьи — проанализировать характерные для корякской культуры способы трансляции семейно-родовых ценностей, которые сохраняют свою актуальность до настоящего времени.

Материалом исследования послужили личные песни и семейные предания, записанные Т. А. Голованевой и Е. Л. Тирон в 2019 и 2020 гг. от носителя чавчувенской культуры Надежды Семеновны Кузнецовой-Кергувье (национальное имя Нутэӈэв՚ыт, в девичестве Нутенеут, в первом браке Кергувье, во втором — Кузнецова). Н. С. Кузнецова-Кергувье родилась в конце января 1949 г. в районе гор Тыг՚эйӈэю ‘зовущие горы’, по документам ее записали уроженкой с. Верхние Пахачи.

Надежда Семеновна причисляла себя к чаучу, по-русски называла себя чукчанкой. Необходимо отметить, что нередко коряки-чавчувены считают себя чукчами (слово «чукча» производное от чаучу), а коряками они называют оседлых коряков-нымыланов. Тот язык, на котором говорила наша информантка, по лингвистической классификации определяется как корякский, одним из его опорных диалектов является чавчувенский [2, с. 3].

Несмотря на кардинальные изменения бытового уклада, утрату национального языка и смешанные браки, потомки чавчувенов и нымыланов вплоть до 20-х гг. XXI в. сохраняют связь с этническим корнями. Эта связь отчетливо проявляется в традиции исполнения личных песен предков, в сохранности сюжетов семейных преданий, а также в устойчивой практике использования национальных (чавчувенских или нымыланских) имен.

Национальные имена: реинкарнация предков и мистическая предопределенность

Национальные имена чавчувенов и нымыланов не записаны в паспортах, но эти имена до сих пор являются несомненной реальностью и используются в семейном и дружеском общении. Имя воспринимается как один из главных маркеров этнической самоидентификации человека. В семьях коряков-чавчувенов до настоящего времени проводят обряд поиска имени для новорожденного при помощи камешка-аняпель [11, с. 172]. Н. И. Тынетэгин (1) рассказал, что «по чавчувенскому обычаю, новорожденному ребенку не придумывают, а находят имя. <…> Все вспоминают и называют имена родственников: “Давайте имя того нашего родственника назовем, он когда еще умер! Давно не было его”. Бабушки, родственники, родители — все подсказывают. Это правильно. Нельзя придумывать какие-то посторонние имена. Надо знать тех людей, чьи имена ты называешь. И вот произносят одно за другим имена умерших людей, а потом, вроде бы, шевельнулся камень. Если все признали, что камушек-аняпель качнулся, значит, нашли имя. Бывает, что только произнесешь какое-то имя, и камушек сильно начинает качаться. “Ага, вот кто, оказывается, к нам пришел!” Вот так и находят имя» [5, с. 121].

Обряд поиска имени обусловлен представлениями о реинкарнации, согласно которым душа предка перерождается в ком-либо из потомков. В устной традиции коряков устойчиво бытуют рассказы о перерождении: Ынняӄ ӈанӄо гымнан тэтогаг’ын Ӄылюк. Инна гымнин ӈавакык Ӄылюк. Чемэт нанӄыльг’игым, ӄонпыӈ ыннин Г’ив’эв’ӈэ, Ӄильӄут то Г’элле гымнан ӄонпыӈ тыкогэтаӈвоӈнав’ маннуку тыколӈвоӈнав’. Тыкэв’ӈывоӈ, тэӄын гыммо ыллаэгым. Ыньӈыг’ан гымнин четӄэюӈкы чатӄаёӈӈывоӈ. То ӈанӄо тыкмиӈатык г’ам, наӈвон ныннаейык аняпэлляӄа. Лыгума ныг’эйӈэв’ын Ӄылюк. Ӄиӈын, ыннинычгин ылла — Ӄылюк. Чемэт гымнан ӄонпыӈ ыннею ынпыӄлаволнаӄо чаӈэчг’у тыколӈыӈвоӈнав’, гымнин ынниву то ыччаё! Ӄиӈын, ычгин ылла тэтогаг’ын Ӄылюк! ‘И вот я родила Клюк. Инна, моя дочка — [перерожденная] Клюк. Пока я была беременная, все время я к Ивэвнэ, Кэлькуту и Элле (2) с большой любовью относилась. Я чувствовала [себя так], как будто я их мать. Вот такое у меня было состояние. Когда я родила, начали искать имя при помощи гадательного камня-аняпель. И тогда позвали (3) Клюк. Оказывается, мама [у Ивэвнэ, Кэлькута и Элле] — Клюк. Вот почему я все время к этим старикам, к моим дядям и тете, с такой любовью относилась! Оказывается, я их маму Клюк родила!’ (интервью с Н. С. Кузнецовой) (4). Родственники подмечали в характере или физическом облике ребенка черты того предка, душа которого в нем переродилась. Кроме того, к ребенку относились как к тому старшему родственнику, душа которого в нем переродилась, и могли обращаться, используя соответствующие термины родства (например, ымма ‘мама’, чачамэ ‘старушка’).

Корякская традиция допускает и другой вариант имянаречения. Имя могли найти, ориентируясь на сны или события, которые считали символическими. У нашей рассказчицы два имени: русское имя Надежда и чавчувенское Нутэӈэв՚ыт ‘тундра-женщина’ (нутэнут ‘тундра’ + ӈэв- ‘женщина’). Надежда Семеновна переводила свое имя как «от земли женщина».

Рождение Нутэӈэв՚ыт было сопряжено с мистическими событиями, которые в контексте традиционной культуры воспринимались как закономерные. Когда мама нашей рассказчицы была в положении, то ходила в тундру за дикоросами, там она часто слышала голос поющей девушки, а иногда — плач ребенка. В недоумении молодая женщина Муллиӈэ обратилась за советом к своей тете. Старшая родственница истолковала ей, почему так происходит: Муллиӈэ родит девочку и назовет ее Нутэӈэв՚ыт. После того как верное объяснение было найдено, голоса прекратили преследовать беременную женщину. Согласно сюжету данного семейного предания, тундра действует как олицетворенное женское существо, что обусловлено анимистическими взглядами коряков на природу. Надежда Семеновна воспринимала тундру как место своей силы. Даже в преклонном возрасте наша рассказчица старалась каждый день ходить в тундру. Тундра не только никогда ее не пугала, но, напротив, именно там Нутэӈэв՚ыт чувствовала себя под защитой.

Личные песни в репертуаре Нутэӈэв՚ыт как проявление культа предков

В корякской культуре память о предках поддерживается не только вербально, но и в процессе исполнения ӄулиӄул — личных песен старших родственников. От Н. С. Кузнецовой-Кергувье записаны личные песни трех поколений ее родственников: дедов, родителей и их детей. На исполнение песен младших родственников, даже если его представитель уже перешел в категорию ушедших, в корякской традиции существует строгий запрет. Видимо поэтому для обозначения песен старших родственников используется корякский термин пэнинэлг’ин ӄулиӄул ‘песня предков’. При исполнении чужой песни обязательным было называние имени человека (автора этой песни) до или непосредственно в начале пения. Звучание личной песни являлось подтверждением связи с предком. Считалось, что песня исполняется (или не исполняется) именно по его желанию [8, с. 43].

Отметим, что в категорию родственников у коряков попадают не только кровные, но и сводные родственники. Это довольно много людей, учитывая то, что в поколении дедов Надежды Семеновны была распространена традиция двоеженства, а в семьях рождалось много детей. Во время интервью мы попытались построить родовое древо, чтобы разместить на нем личные песни, которые она исполняет. Остановившись на 182-х персонах, мы записали далеко не всех родственников, 64 из них оказались старшими родственниками. Отметим феноменальную память Надежды Семеновны, которая помнила чавчувенские и русские имена всех этих людей. Показательно, что чавчувены и нымыланы тщательно отслеживают родство, так как браки допускаются как минимум между пятиюродными родственниками.

В зафиксированном репертуаре Надежды Семеновны имеется пять личных песен ее старших родственников: песня мужа, Владимира Атувьевича Кергувье (Ӄэргув’ье; 1948–1981, род. в с. Ачайваям Олюторского района, вместе жили в с. Средние Пахачи), песня матери Анны Райлинкававовны Мулины (Муллиӈэ; 1921–1990 (5)), песня дяди по отцовской линии Владимира Лектигининовича Килькута (Ӄильӄут; 1920–1989), песня двоюродного дяди по материнской линии Лектыле Владимира Степановича (Лэӄтылэ; ок. 1940 — нач. 1970-х гг., жил в c. Верхние Пахачи, когда Надежда Семеновна там училась в интернате), песня деда по отцовской линии Лектыгыйнына (Лэӄтыгыйӈын, род. в конце XIX в.) (6).

По словам исполнительницы, ей запомнились песни тех людей, с которыми в течение жизни происходило наиболее тесное общение. Они вместе проводили промысловые чавчувенские праздники, на которых личные песни звучали из уст самих авторов или других родственников (7). В репертуаре Н. С. Кузнецовой-Кергувье преобладают песни мужчин, которые пели гораздо чаще женщин, в быту и на праздниках. Имеется только одна женская песня, принадлежащая матери (см. пример 1).

Родного дедушку по отцовской линии Лектыгыйнына наша рассказчица не застала в живых (см. пример 2). Его личную песню она слышала от трех его сыновей: дяди Элле, дяди Килькута и своего отца Койматке. Все другие песни она переняла непосредственно от самих авторов личных песен.

Для всех личных песен предков в исполнении Надежды Семеновны характерно использование многократно повторенных слоговых распевов (9). Основную функцию выполняют гласные о, а, э. Встречаются также два согласных г’ и й, которые выполняют композиционную функцию и маркируют слоговые границы. Согласный г’ выполняет исключительно начальную функцию, часто выделяет начало строки. Он появляется только перед гласной, так как в соответствии с фонетическими закономерностями корякского языка не может занимать финальную позицию [2, с. 11]. Согласный й маркирует конец слога и строки, а также начало слога. Основу песни составляют именно распевные слоги, формируя своеобразную «бестекстовую» песенную поэзию.

Ю. И. Шейкин пишет о комбинировании тембровых звуков о ~ я ~ а и формирующихся из них тембровых словах ояо, ооа, ооя, оя, оявая и оява в личных песнях коряков [13, с. 261]. Пение на тембровые слоги, по его мнению, является признаком архаической стадии фольклора [13, с. 6]. Очевидно, что тембровые слова корякских личных песен произвольны и еще не оформлены в самостоятельные лексемы, более значимым является уровень слога. Подчеркнем, что формирующиеся тембровые слова корякских песен не являются междометиями, так как не используются в обыденной речи и непесенных формах.

Отметим, что такие «бестекстовые» личные песни в повседневной речи на русском языке и при публикации в нотных сборниках часто называют «личные мелодии», акцентируя мелодическую сторону песни, противопоставляя «песне» как жанру с поэтическим текстом. При практически полном отсутствии вербального ряда ‒ основного носителя содержания музыкального произведения, все его функции передаются музыкальному компоненту.

Композиционная форма всех напевов имеет двустрочную структуру АВ, в песне Лектыле ‒ с повтором второй строки (АВВ). Строки каждого типа более-менее выровнены по протяженности. Звукоряды песен предков диатоничны и включают от 3 до 6 ступеней в амбитусе от ч. 4 до м. 7: в песне Мулины ‒ три ступени в амбитусе ч. 5 (Fis-h-cis), в песне Килькута ‒ четыре ступени в амбитусе ч. 5 (Cis-e-fis-gis), в песне Кергувье ‒ пять ступеней в амбитусе м. 6 (e-g-a-h- C²), в песне Лектыле ‒ пять ступей в амбитусе м. 7 (c/des-F-g-a-b), в песне Лектыгыйнына ‒ шесть ступеней в амбитусе м. 6 (D-es-f-g-as-b). Финальный тон, как правило, находится в нижней зоне звукоряда. Некоторые образцы были исполнены Надеждой Семеновной в сопровождении бубна, которое практически идентично ритмической составляющей мелодии голоса. Интонационно каждый напев выделен использованием скачков в мелодии, пунктирным ритмом (прямым или обратным), синкопированностью, игрой периодичного и непериодичного метра, кроме того, используются тембровые приемы (например, «рычащее» глиссандо в начале строк в личной песне самого древнего предка — Лектыгыйнына). В целом мелодика личных песен довольно проста и легка для запоминания, по-видимому, именно такие песни предков устойчиво сохраняются в кругу семьи и исполняются потомками.

Личная песня для каждого чавчувена является своеобразным музыкальным паспортом, по которому другие идентифицируют человека. При жизни человек сам исполняет свою песню, а когда он уходит, память о нем сохраняется не только в воспоминаниях, но и через исполнение его личной песни. В обрядовых ситуациях исполнение песен предков воспринимается как способ общения с ними.

Остановимся на личной песне самой Нутэӈэв՚ыт (см. пример 3). 11 ноября 2023 г. Надежда Семеновна «ушла к верхним людям». Теперь ее песня перешла в категорию песен предков. По рассказам Надежды Семеновны, у нее очень долго не было своей личной песни, да и песни предков она не исполняла. Собственная личная песня «пришла» к нашей исполнительнице в 57 лет, после сильнейшего землетрясения на Камчатке в 2006 г. Поселок Корф, в котором проживала в то время Надежда Семеновна, оказался в самом эпицентре.

Согласно чавчувенской традиции появление личной песни не воспринимается как акт творчества ее автора, считается, что песня приходит сама. Для констатации факта появления песни Надежда Семеновна использовала такие чавчувенские выражения как ӄулиӄул гэеллин ‘песня пришла’, гаӈволэн аӈаӈъяк ‘он(а) начал(а) петь’. Для обозначения собственной личной песни используются термины гымнин ӄулиӄул ‘моя песня’ и чининкин ӄулиӄул ‘личная песня’, усиливающие семантику личной принадлежности песни.

Личная песня Надежды Семеновны исполняется на распевные слоги междометий, как и песни ее предков. Строение строфы напева включает пять строк разной протяженности, границы которых маркируются межстроковыми дыхательными паузами. После экспозиции пятистрочного напева следует его многократное варьирование. Необходимо отметить, что наиболее узнаваемые интонационные ячейки появляются в начале строк, а концы строк являются наиболее варьируемыми. Интонационная узнаваемость напева достигается при использовании в мелодии скачков, пунктирного и синкопированного ритма. Ладозвукоряд напева диатоничен и включает шесть ступеней в амбитусе м. 6: F g as b c des, наиболее широкие зоны имеют ступени средней части звукоряда (g as b). Конечный тон является нижним звуком звукоряда. Этномузыковеды отмечали мелодическую близость личных песен одной семейно-родовой традиции, поскольку зачастую личная песня складывается на основе мелодий песен предков [7, с. 96]. На материале личных песен из репертуара Надежды Семеновны интонационной близости установить не удалось, близость личных песен предков проявляется скорее в композиционном и ладовом устройстве напевов. На наш взгляд, каждый напев интонационно и ритмически выделен и индивидуален. Личная песня самой Надежды Семеновны даже в композиционном плане отлична от песен ее предков.

В традиционной культуре коряков личная песня выполняет множество функций, через понимание которых раскрываются особенности картины мира данного этноса, понимание жизни и смерти, значение культа предков, процессы идентификации личности и рода в традиционном обществе, для человека также важны сакральный и терапевтический эффекты музицирования [8].

История рода в семейных преданиях о сватовстве

В отличие от личных песен, исполнение которых отмечается в северных архаических музыкальных традициях [13, с. 255–287], семейные предания как устный повествовательный жанр являются общераспространенными и рассматриваются как отдельный вид устного рассказа. «Подобные истории обычно не выходят за пределы семьи. Их рассказывают родным, друзьям, соседям» [3, с. 88]. Сюжеты семейных преданий нередко повествуют о (пред)брачных испытаниях предков. Такая тематическая предопределенность обусловлена тем, что брачный союз воспринимается как одно из наиболее значимых событий в жизни, а также необходимое условие появления потомков. В традиционных этнических культурах заключение брачного союза сопряжено с целой серией ритуальных действий. В то же время в этнографической литературе о коряках брачные обычаи описаны довольно схематично [1, с. 53].

Семейные предания, рассказанные Надеждой Семеновной, являются ценным источником, отражающим свадебные традиции коряков-чавчувенов. Историю своей семьи она начинает с тех времен, когда познакомились ее бабушка и дедушка. Прадед рассказчицы, богатый чавчувен Йинилив’ устроил состязание на оленьих упряжках. Мудрый Йинилив’ пообещал, что самому удачливому гонщику достанется в жены его дочь, семилетняя красавица Кыев՚ӈэв՚ыт. Выиграть состязание мог только умелый оленевод, поскольку северные олени очень пугливы и плохо поддаются дрессировке. Если будущий зять — мастер в оленеводстве, значит, дочь будет обеспечена, будут благополучны и ее дети. Самым быстрым оказался Ынмаӄач. Пусть он не был богатым, но мастерством превосходил всех остальных. Победитель увез Кыев՚ӈэв՚ыт в свою семью, повзрослев,она стала ему второй женой (10). Так, девочка с детства привыкала к обычаям семьи своего будущего мужа. Старшие женщины любили ее как дочку и обучали вести хозяйство. Всю свою жизнь Ынмаӄач и Кыев՚ӈэв՚ыт прожили вместе, заботясь друг о друге до глубокой старости.

Совсем иначе сложилась судьба Муллиӈэ, мамы нашей рассказчицы. Будучи пятнадцатилетней девушкой, она влюбилась в учителя-ительмена. Молодой учитель тоже полюбил Муллиӈэ, однако родители девушки не позволили ей выйти замуж за ительмена, воспринимая его как чужого. Резкое противопоставление своего и чужого характерно для традиционной культуры в целом, вне зависимости от ее этнической специфики [4, с. 4]. Молодой учитель так тяжело переживал отказ, что, сев на пароход, покончил жизнь самоубийством. Спустя время у Муллиӈэ родился сыночек Рультыльӄут, которому родители девушки были очень рады, ведь ребенок в чавчувенской семье всегда принимается как свой.

Надежда Семеновна рассказывала эту историю без малейшего намека на осуждение. Она понимала свою маму, которую захватили чувства к молодому учителю, в то же время понимала и ее родителей, которые так сильно любили свою дочь, что не могли допустить и мысли, что она выйдет замуж за чужого, который увезет ее далеко от них.

Через некоторое время родители отдали Муллиӈэ замуж за старика: Уйӈэ амин апыӈлока когайматыӈ, мэткэ уйӈэ агайматка ‘Не спрашивали ее, хочет или не хочет [замуж]’. Однако Муллиӈэ была такой непокорной, что старик Омрыльӄот, пожив с ней некоторое время, решил поискать женщину с более покладистым характером: То ӈано гэлэг’улин выг’аёк эльг’а ынкэмит валг’ын, то гэв’ӈыволэн: «Яво г’ам, ӄок ӈэяӈ мыпэлагаг’ын ыннин ёчгыэльг’апэл^ьыӈ, ӈаен мальгыйтапычг’ын эльг’а мэкмитын!» ‘Потом присмотрел он женщину по своему возрасту и подумал: «Ну что ж, тогда оставлю эту вздорную девчонку, а ту, более взрослую женщину, возьму [в жены]!»’ Надежда Семеновна, рассказывая семейное предание о замужестве мамы, воссоздавала реплики героев семейной истории, эмоционально откликаясь на давно минувшие события. Проживая сюжеты семейных преданий, рассказчик «вспоминает» о том, чего никогда не видел своими глазами, но знает об этом по рассказам близких ему людей. Достоверность таких рассказов о жизни старших родственников, с точки зрения потомков, абсолютна и не подлежит ни малейшему сомнению.

Как свидетельствуют сюжеты о сватовстве, даже в пределах традиции есть диапазон допустимого для проявления индивидуальности. Так, Надежда Семеновна рассказала семейное предание о своей тете Тэв’лят, которую в молодости полюбил парень Альӄа из села Ачайваям. Ее родители были против этого брака, они не хотели, чтобы дочка уезжала из Пахачей. И всё же Альӄа воспринимался ими как свой. Он действовал согласно традициям: задумал похищение невесты. Зимней ночью притащил на себе собачью нарту, на которой увез свою любимую в отдаленное стойбище. Казалось бы, решительный, индивидуальный поступок, но, тем не менее, он совершен в рамках традиции, именно поэтому родителидевушки Тэв՚лят признали право ачайваямского парня жениться на их дочери. Решение родителей относительно судьбы дочери обусловлено не их произвольным выбором, а традиционным укладом.

В конце 1950-х гг., когда Надежда Семеновна училась в интернате в с. Верхние Пахачи, она бывала в семье Леӄтыле — родного брата Тэвʼлят, двоюродного дяди нашей рассказчицы по материнской линии. В те годы он был красивым парнем, который недавно женился на Клюӈэ. Молодая семья заботилась о своей двоюродной племяннице. Нутэӈэв’ыт хорошо запомнила дядину песню с яркой интонацией восходящей «мажорной» сексты (см. пример 4).

В корякских семейных преданиях начала XXI в. отражен древний обычай левирата, согласно которому молодой мужчина должен был жениться на вдове своего старшего родственника [1, с. 55]. Отец нашей рассказчицы, Койматкэ (1917 г. р.), после смерти своего старшего брата взял его жену с тремя дочерьми. Отдав дань традиции, Койматкэ получил возможность пойти за собственными чувствами и женился на Муллиӈэ: Уйӈэ эчги ван эйылкэ, чинин уикит гэлэг՚улинэт, гаӈволэнат юнэтык ‘В этот раз никто насильно не отдавал, молодые сами нашли друг друга, начали вместе жить’. У Муллиӈэ и Койматкэ один за другим родились три сына, но все они умерли во младенчестве. Когда родилась Нутэӈэв՚ыт, ее мама Муллиӈэ даже не надеялась, что девочка выживет, поэтому не стала шить детский меховой комбинезон-кэйкэй и положила новорожденную в меховой чулок-памъялӈын. Койматкэ, вернувшись из табуна, узнал о том, что у него родилась доченька. Отец стал ругать маму за то, что она, отчаявшись, не хотела ухаживать за новорожденной. Об истории своего рождения Надежда Семеновна вспоминала с душевной теплотой. Несмотря на все жизненные перипетии, она сохранила свою детскую шапочку, ту самую, которую мама сшила ей в январе 1949 г. в яранге на просторах пахачинской тундры (см. фото).

Женская судьба Надежды Семеновны складывалась совсем не просто, возможно и потому, что она пошла наперекор традиции. Дедушка Ынмаӄач присмотрел для своей любимой внучки, в то время уже восьмиклассницы, хорошего жениха: доброго, трудолюбивого парня Кэлэв’ьи, который тайно был влюблен в Нутэӈэв՚ыт. Дедушка был уверен (и не без оснований!), что именно с Кэлэв’ьи его внучка будет счастлива. Как велела традиция, дедушка поставил для молодоженов отдельный полог и велел им жить вместе, как муж и жена (11). Согласно обычаям, жених мог силой овладеть невестой, если она окажется слишком строптивой, после этого девушка становилась его женой. Однако Кэлэв’ьи настолько любил Нутэӈэв՚ыт, что не хотел проявлять никакого насилия по отношению к девушке.

Взросление Нутэӈэв՚ыт пришлось на период смены традиционного уклада. Она решила поступить по-своему. Нутэӈэв՚ыт отказалась выходить замуж за нареченного жениха, сказав ему: Анам ӄыйым гынык мыӄлаволэнняк, мыев՚ уйӈэ г՚ам тыкуг՚энӄэчг՚этыӈ! ‘Наверное, за тебя не выйду замуж, потому что не хочу!’ В 1960-е гг. браки уже совершались не только по велению старших, но и по собственному выбору молодых, поэтому отказ выходить замуж за нареченного жениха был возможен. Кэлэв՚ьи долго оставался неженатым и сохранил любовь к своей невесте на долгие годы. А Нутэӈэв՚ыт полюбила русского парня, но отец и дядя Ӄильӄут не могли допустить, чтобы их чавчувенская красавица вышла замуж за чужого: Еӄкинэв՚ элвэлг՚инэв՚ мучгин юнэттумгу! Ынней мэлгытаньӈо еккинэв՚ ӄыём г՚ынэкмитги! ‘Ни к чему эти [чужие], ведь не наш он! Эти русские ни за что не возьмут тебя!’ Как объясняла нам Надежда Семеновна: Ӈано мыев՚ элвэлг՚инэв՚, еӄкинэв՚! ‘И всё потому, что чужой, нельзя!’.

В тот момент судьбу молодой Нутэӈэв՚ыт решал не только отец, но и дядя Ӄильӄут, родной брат отца. Надежда Семеновна призналась, что всегда воспринимала дядю как второго отца, настолько активное участие он принимал в воспитании племянников. Вспоминая дядю Килькута, Надежда Семеновна исполнила его личную песню (см. пример 5).

Позже Нутэӈэв՚ыт вышла замуж за Владимира Кергувье, почти не зная своего будущего мужа. Это был не только ее личный выбор. Ӄэругув՚ье жил в с. Ачайваям, работал в составе агиткультбригады, ездил с концертами в оленеводческие звенья. Бывая в Средних Пахачах, он тайком наблюдал за Нутэӈэв՚ыт. Он знал, что по традиции для совершения брака необходимо получить согласие старших мужчин — отца и дядьев невесты. Решив жениться на Нутэӈэв՚ыт, он, не спрашивая ее согласия, сразу пошел к ее отцу. Отцу будущий зять очень понравился: жених из богатого чукотского рода, с собственными оленями! Получив согласие старших мужчин, Ӄэргув՚ье нашел подход и к самой Нутэӈэв՚ыт. Смог убедить ее, что их брак будет крепким, однако в семье Надежды и Владимира Кергувье было неспокойно. Периоды семейного благополучия сменялись тяжелыми днями. Владимир, будучи пьяным, в приступах ревности страшно избивал свою жену, причем даже тогда, когда она была беременной. Они прожили вместе десять лет. Ӄэргув՚ье трагически погиб, утонул в реке. Характер у него не был простым. Энергичный, легкий на подъем человек, но, когда выпивал, становился совершенно другим: Тыттэль эв՚г՚уемтэв՚илг՚ын, яӄам ӈано тыттэль нымитӄин имыеӄык ымыӈ! Кымэӈыпэлляӄэтыӈ тыттэль нымэлӄин! <…> То в՚ыйин ӈанко икв՚ичик, тэӄын нэкуллиӈын, яӄам элвэлг՚ин г՚уемтэв՚илг՚ын кунг՚элыӈ! ‘Да ведь такой хороший человек, мастеровой! К детишкам очень добрый! <…> А вот когда напьется, словно наизнанку его выворачивает, словно не человек становится!’. Надежда Семеновна исполнила личную песню своего мужа, наполненную светлыми, восходящими интонациями в начале строк, уверенностью пунктирного ритма (см. пример 6).

Надежда Семеновна понимала, что обычаи, которые были для нее когда-то привычными, уже мало кто помнит. Рассказывая о жизни своих старших родственников, она обращала пристальное внимание на особенности традиционного уклада. Старалась вспомнить подробности, ничего не пропустить.

Заключение

В семейных преданиях чавчувенки Н. С. Кузнецовой-Кергувье отражены характерные для корякской культуры обычаи сватовства: похищение невесты, заключение союза по сговору, вступление в брак по закону левирата. Особенность семейных преданий заключается в специфике их функционирования: они являются достоянием узкого семейного круга. Для жанра характерна презумпция достоверности изображаемых в текстах событий. Пережитые предками пограничные жизненные ситуации сохраняют свою значимость для потомков этой семьи и передаются из поколения в поколение.

Представителям миноритарного сообщества коряков-чавчувенов удается сохранять связь с этническими корнями, несмотря на критическое состояние национального языка и кардинальное изменение хозяйственного уклада. Вплоть до настоящего времени в корякской культуре трансляция семейно-родовых ценностей поддерживается за счет исполнения личных песен старших родственников, веры в реинкарнацию и наречения новорожденных именами предков.

ЛИТЕРАТУРА

1. Горбачева В. В. Обряды и праздники коряков. СПб.: Наука, 2004. 152 с.
2. Жукова А. Н. Грамматика корякского языка: Фонетика. Морфология. Л.: Наука, 1972. 322 с.
3. Кляус В. Л. «Ты меня хочешь замуж? Надо мене купить кого — платье купить!..» (Об одном семейном предании китайских русских Трехречья, КНР) // Традиционная культура. 2016. № 3 (63). С. 88–98.
4. Краюшкина Т. В. Представления восточных славян Дальнего Востока России об иноплеменниках (на материале прозаических жанров устного народного творчества) // Вестник Том. гос. ун-та. 2019. № 58. С. 34–51.
5. Культура камчатских коряков-чавчувенов второй половины XX века по воспоминаниям Н. И. Тынетэгина / Сост. Т. А. Голованева. 2-е изд. Новосибирск: СО РАН, 2023. 252 c.
6. Мамадиев Б. Б. Фетвы улемов мусульманских стран о ранних браках и многоженстве // Россия и мусульманский мир. 2020. № 1 (315). С. 85–98.
7. Танимото К. Мир звуков в анимизме и шаманизме (пер. с англ. Ю. И. Шейкина) // Вестник Арктического гос. ин-та искусств и культуры. 2010. № 3. С. 95–98.
8. Тирон Е. Л. Личные песни коряков: представления современных носителей традиции // Сибирский филологический журнал. 2020. № 1. С. 36–48. DOI 10.17223/18137083/70/2
9. Тирон Е. Л. Песни нымыланки В’алят (по материалам Комплексной экспедиции 1991 года) // Сибирский филологический журнал. 2021. № 3. С. 22‒37. DOI 10.17223/18137083/76/2
10. Тирон Е. Л. Мифологические представления и фольклор зимнего оленевод- ческого праздника Пэгы´ ттин коряков-чавчувенов // Кунсткамера. 2023. № 1 (19). С. 55–74.
11. Хаховская Л. Н. Культура этнолокального сообщества (коряки села Верхний Парень). М.; СПб.: Нестор-История, 2018. 280 с.
12. Хаховская Л. Н. Традиционное летоисчисление эвенов и коряков Магаданской области (в связи с современными этническими праздниками встречи Нового года) // Вестник Северо-Восточного научного центра ДВО РАН. 2023. № 3. С. 88–101.
13. Шейкин Ю. И. История музыкальной культуры народов Сибири: сравнительно-историческое исследование. М., 2002. 718 с.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Тынетэгин Николай Иванович (национальное имя Тыӈэтэгын), 1937–2020, родился и жил в с. Таловка Пенжинского района Корякского национального округа (ныне Камчатского края), носитель чавчувенского диалекта корякского языка, потомственный оленевод.
2. Взрослые дети Ӄылюк в прошлом перерождении.
3. Рассказчица имеет в виду обряд поиска имени новорожденного ныннаейык ‘имя искать’, который включает гадание при помощи камня аняпель и ритуальное вызывание души для перерождения [1, с. 60–61; 5, с. 120–122].
4. Здесь и далее перевод с корякского Т. А. Голованевой.
5. Предки Н. С. Кузнецовой-Кергувье, о которых далее пойдет речь, родились и жили в окрестностях с. Верхние Пахачи Олюторского района Корякского национального округа.
6. Нотные примеры см. ниже.
7. Н. С. Кузнецова-Кергувье непосредственно участвовала в проведении чавчувенских обрядов и праздников, документальным подтверждением этого являются видеокассеты из домашнего архива, на которых зафиксировано живое бытование оленеводческой традиционной культуры в 1990-е гг. в Олюторском районе Корякского автономного округа. На основе видеоматериалов и интервью с Надеждой Семеновной была подготовлена статья, посвященная зимнему оленеводческому празднику Пэгы´ ттин [10, 2023].
8. В нотах представлены только начальные фрагменты личных песен Н. С. Кузнецовой. Ссылки на полное видео и аудио образцов см. в размещенных рядом с примерами QR-кодах.
9. В нымыланской традиции зафиксированы личные песни, в которых вербальный текст играет более значимую роль, чем слоговые распевы [9].
10. Надежда Семеновна с сожалением рассказывала истории о старших родственницах, оставшихся бездетными в результате ранних браков. Она сетовала: «Раньше ведь не понимали! Думали, если начались [месячные], то уже настоящая женщина!» Обычай установления ранних браков характерен для разных традиционных культур, генетически не связанных между собой, и сохраняет актуальность до настоящего времени, в частности, в мусульманских странах [Мамадиев, 2020].
11. Традиция устанавливать отдельный полог для молодоженов описана в [1, с. 54].
12. В первой строке песни присутствуют семантически значимые чукотские слова ӄонӄал ‘прежде, заранее, сначала’ (перевод Е. П. Прониной) и напорэна — форма I сослагательного наклонения непереходного глагола порэлявык, порэчавык ‘радоваться’: нъы- порэ-нат ‘они бы порадовались’.