Криминальные сообщества Восточной Сибири в начале XX столетия: особенности профессионализации и становления организованных структур

Чрезвычайно актуальной для российского общества в конце XIX — начале XX столетий являлась проблема уголовной преступности. В условиях капиталистической трансформации ее рост значительно опережал темпы прироста населения страны. Если с 1885 по 1898 гг. число осужденных окружными судами увеличилось на 12%, то с 1899 по 1908 гг., — на 66%, т.е. более чем в 5 раз [1]. По количеству совершенных преступлений императорская Россия занимала к 1913 г. одно из первых мест в мире: на 159 млн. чел. населения приходилось 3,5 млн. зарегистрированных преступлений [2].

Критическое положение складывалось на Восточных окраинах Империи. Здесь на бескрайних просторах Восточной Сибири при минимальной плотности населения и фактическом отсутствии крупных промышленных центров уровень уголовной преступности значительно превышал средние показатели по стране [3].

Уже в XVIII в. преступные действия отличались не только крайней жестокостью, но и организованностью. Так, по сообщениям иркутских летописей, «в феврале 1799 г. с Тельминской фабрики убежало 12 человек ссыльных, которые за тем ворвались в дом крестьянина Емельяна Быкова, убили его и перерезали все его семейство». Особенно прославился тогда бывший офицер Баратоев, занявший со своей шайкой город Жиганск [4].

К началу XIX в. положение дел ухудшилось настолько, что, по свидетельству современников, даже в столице Восточной Сибири — Иркутске не было «ни малейшей безопасности» от воров, грабителей и убийц, которые имели в городе «первое и надежное гнездилище» [5].

Дальнейшее осложнение обстановки характеризовалось не только увеличением числа уголовных преступлений, но и изменением их характера и направленности. Во второй половине XIX столетия широкое распространение получили такие тяжкие виды преступлений против собственности сибиряков, как грабежи и разбои, а в общей доле преступлений против личности стали преобладать убийства [6].

Ранее обычными являлись, как тогда писали, «одинарные» убийства, теперь таковыми становились групповые. Жертвами преступников оказывались целые семьи. Не щадили в том числе и детей [7].

Активные и жестокие действия преступников их беспринципная жажда к наживе сеяли среди обывателей ужас и панику, а страшные картины преступлений вызывали общественный протест.

Попирая общепринятые нормы морали, бандиты совершали нападения на православные храмы, убивая ради наживы священников. От дерзких налетов не спасали ни церковный сан, ни высокие властные полномочия. Объектами преступных посягательств становились и полицейские части и здания судебных учреждений. В некоторых случаях преступники покушались на собственность высших должностных лиц губернии [8].

Даже после ареста наиболее опасные представители уголовного мира вели себя крайне вызывающе. Отмечая эту особенность в поведении подследственных, Иркутский полицмейстер А. Н. Никольский докладывал губернатору:

«Сознаваясь, эти закоренелые преступники рецидивисты, чрезвычайно цинично относились к ожидаемому наказанию по суду, заявляя, что от наказания избавятся побегом и вновь прибудут в Иркутск, продолжать свою преступную и в высшей степени вредную для общества деятельность» [9].

О том, «что преступность в Сибири превосходит все другие местности; что здесь крупные и самые тяжелые преступления … что усиление преступности в Сибири год-от-году возникает в неимоверно быстрой прогрессии», — сообщал своим читателям видный представитель сибирского областничества Н. М. Ядринцев [10].

Другой исследователь сибирской действительности Д.И. Голенищев-Кутузов продифференцировал кражи по группам в зависимости от числа участников и установил: «В Иркутске преобладают шайки воров». По мнению автора, «наличность воровских шаек подтвержда[лась]. еще и тем обстоятельством, что сплошь да рядом полиция находи[ла]. краденные вещи уже в третьих руках, у скупщиков краденного» [11].

Доминирование организованных групп над одиночками существенно повышало уровень противоправной деятельности. Разветвленные сети пособников позволяли осуществлять преступления не только с большей выгодой, но и основательно уменьшали риск их раскрытия. Криминальные таланты таких организаторов преступной деятельности как Алифанов, Лябах, Верниковский, Донской, Чубатов, Каминский делали возможным создание крупных банд, способных к совершению дерзких и особо тяжких преступлений.

Обязательное разделение функций внутри преступных групп значительно поднимало профессиональный уровень преступников [12]. Совершенствуя свои навыки в определенной области криминального ремесла, они тем самым неуклонно понижали уровень личной и имущественной безопасности сибиряков в целом. Неудивительно поэтому, что по свидетельству современников тех событий, «домовые кражи со взломом и без, совершаемые по преимуществу профессиональными ворами, случа[лись]. в Иркутске в пять раз чаще чем в Томске» [13].

Стремясь скрыть противоправную деятельность от властей, преступники формировали свои специфические правила конспирации, заключавшиеся в искусной подделке документов, использовании системы «смены имен», употреблении «воровского языка» и жесточайшем пресечении попыток внедрения извне [14].

Высокая динамика развития криминальной среды обуславливала стремительные темпы ее интеграции в сибирское общество, что в свою очередь вело к деформации правового сознания сибиряков. В связи, с чем чиновники иркутской полиции информировали руководство:

«На желаемое содействие со стороны жителей города рассчитывать нельзя, а зачастую наоборот неоднократно приходиться изобличать жителей в сокрытии мест пребывания преступников» [15].

Опасения полицейских аналитиков поддержали представители общественности.

«Местное общество, — утверждал Н. М. Ядринцев, заражалось влиянием преступников» [16].

Изменения, происходящие в общественных устоях, стирали грань между противозаконными деяниями и бытом сибирского населения, существенно повышая уровень его криминализации.

«Бывали случаи, — сообщала сибирская пресса, что грабежами на трактовых дорогах занимались лица из интеллигенции, имевшие свои дома и магазины или находившиеся на видных должностях, по довериям обществ» [17].

По сообщениям другого корреспондента А. Ордынского, «в Сибири было много состоятельных семейств, главы которых нажили состояние подделкой и сбытом фальшивых ассигнаций». По мнению автора, «нигде подделка монеты и особенно ассигнаций не была в таком ходу, как в Сибири» [18].

Решающим образом распространению преступлений, связанных с подделкой денег и документов, способствовала ситуация, сложившаяся на сибирских территориях к началу XX столетия.

Каторжане Александровского централа, начало XX века

Активное использование специального оборудования, непрерывное наращивание сети сбыта и постоянное совершенствование познаний в области граверного мастерства и химии выгодно отличали сибирских фальшивомонетчиков от их коллег из центральных областей России.

Высокая рентабельность «фабрик фальшивой монеты» и их повсеместное распространение не только привлекали к преступному ремеслу значительное число сибирских обывателей, но и формировали новые виды профессиональной преступности.

Используя устоявшееся в сибирском обществе мнение о феноменальной выгоде, обретаемой при изготовлении фальшивых денег, преступники получали доходы только лишь от слухов о прибыльности своей криминальной профессии.

По сведениям очевидцев тех событий в начале XX столетия в Иркутске появилась и успешно действовала группа лиц, «носивших в своей среде название „наводчиков“, предлагавших доверчивым людям указать мастера, который за определенное вознаграждение снимает вполне годные для сбыта копии с кредитных билетов». С течением времени единичные, случаи мошенничества с привлечением населения к изготовлению фальшивых денег складывались в систему. Агентурные источники полиции сообщали по этому поводу, что «операции эти производятся не единичными личностями, а правильно организованной шайкой» [21].

Через некоторое время в крае действовало уже несколько преступных групп, активно сотрудничавших друг с другом, но при этом разделивших сферы своей деятельности на мелкие и более крупные аферы. Логическим продолжением деятельности мошенников стало появление в Иркутске «организации по сбыту денег народной фабрикации», которая включала в себя как профессиональных преступников, так и … полицейских чиновников [22].

Деятельное участие представителей иркутской полиции в мошеннических аферах означало существенное повышение уровня преступной деятельности. Стремительной интеграции преступников в правоохранительные структуры способствовали не столько корыстные устремления отдельных полицейских чиновников, сколько своеобразие тех условий, в которых к указанному времени оказалась сибирская полиция.

Тяжелые и опасные обязанности, при минимальной оплате труда с одной стороны и значительные властные полномочия с другой послужили основой для беспрепятственного проникновения профессиональной преступности в полицейскую среду, предопределяя, прежде всего и главным образом «деловую» активность правоохранителей.

С течением времени преступная деятельность служащих иркутской полиции приобретала все больший размах. При этом изменялись не только ее масштабы. Значительно возрастал уровень, на котором она осуществлялась и координировалась. В полицейской среде вырабатывались более эффективные способы получения прибыли, позволявшие не только увеличивать доходы правоохранителей, но и полностью контролировать деятельность мошенников.

В новой реальности многочисленные аферы с подделкой денег совершались уже не столько с одобрения полицейских чиновников, сколько под их непосредственным руководством. Организованные группы иркутских мошенников превратились для местной полиции в один из инструментов обогащения. В свою очередь представители полицейского ведомства помимо выполнения своих прямых обязанностей все чаще лоббировали интересы преступников и, по сути, становились таковыми сами.

Наличие прочных взаимозависимых связей с властными структурами вело к качественной трансформации преступного сообщества. Отдельные преступные группы объединялись в мощные хорошо организованные синдикаты.

Всецело контролируя территории Восточной Сибири, преступные сообщества активно распространяли свое влияние на другие регионы страны. По информации правоохранительных органов преступления на территории края, «совершались организованными шайками, имеющими прочные связи с Верхнеудинском, Сретенском, Хабаровском, Манжурией, Благовещенском и другими пунктами».

«Усилившаяся в последнее время деятельность грабительских организаций в Иркутской губернии и Забайкальской области, — предупреждали полицейские аналитики, должна в ближайшее время распространиться на Приморскую область» [23].

Таким образом, криминальные объединения не только поддерживали устойчивые связи между собой, но и нередко выходили за рамки сибирских территорий, распространяя свое влияние, как на центральные области России, так и на территории Дальнего Востока. В ряде случаев были зафиксированы и международные операции [24].

С каждым годом преступные деяния приобретали все большую общественную опасность. Разбойные нападения и грабежи фактически парализовали экономическую жизнь региона. Только в редких случаях под усиленной охраной частным лицам и государственным учреждениям удавалось переправлять денежные средства и драгоценные металлы.

Именно на территории Восточной Сибири уголовная преступность заявила о себе на качественно новом уровне — она стала угрожать основам государственного управления.

Показательными в этом отношении являлись события, связанные с деятельностью шайки «Туруханских грабителей». Когда, по сообщениям местных властей, «жителями Туруханского края овладел панический страх …. от станка Осиновского до города Туруханска все[было]. разграблено». Нападению подвергся и сам г. Туруханск. Преступники, убив нескольких казаков и помощника отдельного Туруханского пристава Водянникова, ограбили кассу специального сборщика, действовавшего от имени Министерства внутренних дел и почтовое отделение [25].

Не менее драматичные события происходили на территории Верхоленского уезда, жители которого в буквальном смысле оказались во власти преступников. На протяжении нескольких месяцев, каждую ночь, крестьяне окрестных селений подвергались нападениям. С наступлением темного времени приходил страх. Население близлежащих селений укрывалось в своих домах, запирало двери и окна, надеясь только лишь собственные силы. В конечном итоге одной из банд был организован налет на столицу уезда — Верхоленск. Группа из одиннадцати вооруженных преступников, ворвавшись в город, совершила нападение на уездное полицейское управление и уездное казначейство. Оставив после себя многочисленные жертвы, бандиты завладели 140000 рублей, 1114 паспортами, 4 револьверами «Наган», 6 винтовками и беспрепятственно покинули город [26].

Совершенно уникальная ситуация сложилась в Иркутске к 1905 г. Здесь в отличие от других районов страны решающее воздействие на жизнь города оказало противоборство не про- и антиправительственных сил, а криминального мира и местного общества.

Специальным расследованием Иркутской судебной палаты от 12 ноября 1908 г., «не внушающим сомнения (было) установлено, что в ноябре и декабре месяцах 1905 г. жители г. Иркутска, вследствие усилившихся до крайних пределов грабежей, разбоев, убийств и погромов, оказались в весьма опасном положении».

«Дерзость злоумышленников не имела пределов, и от посягательств их не были свободны ни частные лица, ни лица, занимающие высокие служебное положение, ни даже целые классы населения», — констатировали в своих документах представители официальной власти [27].

Между тем, претерпевая количественные и качественные трансформации, многочисленный и уже профессиональный криминальный мир стал активно дифференцироваться по национальной принадлежности. На общем фоне преступности уголовной все чаще проявлялись ее этнические составляющие. Властно заявили о себе группировки выходцев с Кавказа.

Первое предупреждение о появлении организованных преступных групп, сплоченных по этническому признаку, прозвучало от начальника Иркутского сыскного отделения Н. А. Романов в 1913 г [28].

Обеспокоенность сыскной полиции подержала полиция политическая. В распоряжении жандармов оказалась обширная переписка, позволившая установить, что выходцы из Кутаисской губернии «находились между собою во взаимной связи по разным преступным выступлениям, имеющим в конечной своей цели добычу денег всеми незаконными способами, начиная от вымогательства и шантажа и кончая подлогами, подделкой фальшивых монет и кредитных билетов и наконец грабежами».

Выгодно отличаясь от своих коллег по преступному ремеслу тесными этническими связями, непонятными для большинства сибиряков письменностью и языком, кавказцы долгое время оставались наименее изученными звеном криминального сообщества Восточной Сибири. Выделяясь замкнутостью по отношению к другим представителям уголовного мира, они превосходили их жестокостью и организованностью своих действий. Не допуская в свою мир чужаков, кавказцы безжалостно и цинично расправлялись со всеми, кто пытался проникнуть в их среду [29].

Неудивительно поэтому, что большая часть полицейских чиновников, сталкиваясь с выходцами с Кавказа, предпочитала либо не замечать их преступной деятельности, либо сотрудничать … на взаимовыгодной основе. Об этом наглядно свидетельствовало поведение жандармов, принимавших при задержании кавказцев беспрецедентные меры безопасности … в отношении своих же коллег из общей полиции.

Последующие события 1913 г., связанные с одновременным арестом на всей территории Восточной Сибири более чем 330 кавказцев доказали обоснованность подозрений политической полиции.

Путем сопоставления и анализа всего фактического материала жандармы пришли к неутешительному заключению о том, что под контролем «преступной организации» находилась вся территория Сибири и Дальнего Востока. При этом местом сосредоточения и главной резиденцией преступников являлся Иркутск. По разным оценкам в городе и его пригородах постоянно находилось около 100 членов преступной организации.

За короткий срок выходцами с Кавказа, по преимуществу высланными за уголовные преступления, был создан настоящий преступный синдикат, исправно функционировавший и приносивший немалую прибыль его истинным владельцам.

Офицеры Иркутского губернского жандармского управления констатировали: «При такой серьезной и обдуманной организации и предварительном разделении преступного умысла на отдельные составные части … крайней конспиративности, которою члены организации обставляли свою преступную деятельность … трудно рассчитывать на возможность изобличить грабителей» [30].

Именно эти обстоятельства оказались решающими в противостоянии «грабительской организации Сибирских кавказцев» и мощного хорошо отлаженного оперативно-розыскного аппарата политической полиции. В ходе допросов и других следственных действий большая часть из 330 задержанных кавказцев категорически отказывалась от содействия следствию и дачи каких-либо показаний и вскоре была отпущена. Те же, кто соглашался сотрудничать, погибали прямо в тюремных стенах при загадочных обстоятельствах.

И хотя «ликвидация» грабительской организации в декабре 1913 г. позволила на некоторое время парализовать преступную деятельность, через несколько лет она возобновилась в еще больших масштабах.

Спустя два года Иркутский полицмейстер Петровский сообщал генерал-губернатору, что на территории края «существует партия больших преступников — грузин, представляющая из себя шайку вымогателей, шулеров, распространителей фальшивых денег и различных подложных документов» [31].

Таким образом, проблема уголовной преступности, чрезвычайно актуальная для российского общества в начале XX столетия, приобретала в Восточной Сибири наиболее крайние формы своего выражения.

Высокая степень профессионализации преступного сообщества сделала возможным появление его организованных структур в малонаселенных и экономически слаборазвитых местностях. Повышенная динамика интеграции криминальной среды в сибирское общество максимально ускорила взаимовыгодное сближение преступников с правоохранительными структурами. Все вместе взятое вылилось в действенную угрозу основам государственного управления.

Характерными признаками противоправной деятельности преступных сообществ Восточной Сибири являлись четкая организационная структура, криминальная специализация, отлаженная система связи и строжайшие правила конспирации.

Дерзость и жестокость преступников предопределяли активное развитие таких тяжких видов преступности как разбойные нападения и заказные убийства.

Благодаря большим финансовым возможностям и политическим связям преступники зачастую «выпадали» из правового поля, избегая уголовной ответственности. Столкнувшись в конечном итоге с мощнейшим аппаратом политической полиции, криминальный мир Восточной Сибири в бескомпромиссной и жестокой схватке сумел сохранить свои организованные структуры.

Показательно и то, что в этот непростой для российского самодержавия период значительная часть офицеров «Отдельного Корпуса», призванных охранять основы государственного строя, была привлечена к розыску уголовных преступников, хотя в других регионах страны подобная деятельность жандармам была строжайше запрещена. Исключение, сделанное для Восточной Сибири, показывало специфику этого региона, где проблема борьбы с уголовной преступностью приобретала статус первоочередной и наиболее важной для сохранения политической власти Российского самодержавия.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Мулукаев Р.С. Полиция России (IX — начало XX вв.). Н. Новгород, 1993. С. 75.
2. Наша служба — уголовный розыск. М., 1998. С. 27–28.
3. Основные направления деятельности полиции Сибири: отчет о НИР (заключит.): 02–03 / Сибирский юридический институт МВД РФ; рук. Т. В. Шитова; исполн.: Л. С. Иванова. Красноярск, 2003. № ГР 01032094. С. 7.
4. Пежемский П. И., Кротов В.А. Иркутская летопись / С предисловием, добавлениями и примечаниями И. И. Серебряникова. Иркутск, 1911. С. 151.
5. Дамешек И.Л. Окраинная политика России в первой половине XIX в. (на примере Восточной Сибири): Дис. канд. ист. наук. Иркутск, 1998. С. 118.
6. См.: Рубцов С. Н., Сысоев А.А. Уголовный сыск российской полиции Восточной Сибири: монография. 2-е изд., испр., доп. / С. Н. Рубцов, А. А. Сысоев. Красноярск: Институт естественных и гуманитарных наук Сибирского федерального университета, 2007.
7. См.: Романов Н.С. Иркутская летопись 1857–1880 гг. Иркутск, 1914. С. 141.
8. Романов Н.С. Летопись города Иркутска за 1881–1901 гг. / Издание подготовлено Н. В. Куликаускене. Иркутск, 1993. С. 132.
9. Сысоев А.А. Реформирование городской полиции и обеспечение имущественной безопасности населения Иркутска в начале XX века. / Силовые структуры и общество: исторический опыт взаимодействия в условиях Сибири: материалы научно-теоретического семинара. Иркутск: ВСИ МВД России, 2003. С. 106–122.
10. Ядринцев Н.М. Сибирь как колония. К юбилею трехсотлетия. Современное положение Сибири, ее нужды и потребности. Ее прошлое и будущее. СПб., 1882. С. 201.
11. Илимский Д. Уголовщина сибирских городов // Голос Сибири. 1912. №324. С. 1.
12. См.: Сысоев А.А. Иркутское губернское жандармское полицейское управление и «ликвидация» грабительских организаций в Восточной Сибири // Земля Иркутская. 2005. №2. С. 78–83.
13. Илимский Д. Уголовщина сибирских городов… С. 1.
14. См.: Сысоев А.А. Убит за то, что сыщик // Земля Иркутская. 2004. №1. С. 36–38.; Рубцов С. Н., Сысоев А.А. Уголовный сыск российской полиции Восточной Сибири… С. 178.
15. Сысоев А.А. Сибирское общество в контексте пенитенциарной политики Российского самодержавия // Сибирская ссылка: сборник научных трудов. Иркутск: ИГУ, 2009. С. 183.
16. Ядринцев Н.М. Сибирь как колония… С. 209.
17. См.: Рубцов С. Н., Сысоев А.А. Из истории уголовного сыска Иркутска. // Иркутск: события, люди, памятники: Сборник статей по материалам журнала «Земля Иркутская» / Сост. А. Н. Гаращенко. Иркутск: Оттиск, 2006. С. 107–114.
18. Ордынский А. Забайкалье и монголо-буряты буддисты // Сибирский наблюдатель. 1902. № 7. С. 65.
19. См.: Грамотность в Сибири по переписи 28 января 1897 г. // Сибирские вопросы. 1907. №17. С. 15; Дулов А.В. Петрашевцы в Сибири. Иркутск, 1996. С. 18.
20. См.: Сысоев А.А. Фальшивомонетчики и их преследование на территории Восточной Сибири в XIX-начале XX вв. / Силовые структуры России и военные конфликты: материалы Всероссийской конференции. Иркутск: ВСИ МВД РФ, 2005. С. 142–154.
21. См.: Сысоев А.А. Иркутские «разгоны» // Земля Иркутская. 2007. №32. С. 16–20.
22. См.: Сысоев А.А. На службе сыска … достаток поправляя // Земля Иркутская. 2003. №1.
23. Сысоев А.А. Иркутское губернское жандармское полицейское управление и «ликвидация» грабительских организаций в Восточной Сибири // Земля Иркутская. 2005. №2. С. 81.
24. Государственный архив Иркутской области (далее — ГАИО). Ф. 600, оп. 1, д. 757, л. 82 ; Ф. 600, оп. 1, д. 884, л. 6–9.
25. Государственный архив Красноярского края (далее — ГАКК). Ф. 595, оп. 63, д. 5770, л. 102, 287.
26. См.: Рубцов С. Н., Сысоев А.А. Верхоленская полиция в начале XX века. // Иркутская губерния. — 2002. №1. С. 53–56.
27. Рубцов С. Н., Сысоев А.А. Иркутское общество и милиция. // Иркутск: события, люди, памятники: Сборник статей по материалам журнала «Земля Иркутская» / Сост. А. Н. Гаращенко. Иркутск: Оттиск, 2006. — С. 88–95.
28. ГАИО. Ф. 91, оп. 1, д. 2846, л. 40.
29. См.: Сысоев А.А. Убит за то, что сыщик… С.36–38.
30. Сысоев А. А., Рубцов С.Н. Ликвидация грабительских организаций // Твоя безопасность. 2003. №1. С. 52.
31. ГАИО. Ф. 32, оп. 6, д. 164, л. 141.