Варлаам (Петров) и духовное образование в Западной Сибири

Эпоху царствования императрицы Екатерины II недаром считают временем расцвета просветительства и реорганизации как светского, так и духовного образования. Реорганизация в сфере духовного образования наглядно прослеживается на примере Тобольской духовной семинарии, находившейся долгое время под патронажем Тобольского и Сибирского епископа Варлаама (Петрова), чей вклад в этом вопросе, на наш взгляд, пока еще недостаточно оценен.

Варлаам (Петров) был хиротонисан во епископа Тобольского и Сибирского в придворной императорской церкви 5 октября 1768 г. Его назначение на пост главы обширнейшей епархии совпало с изменениями в политике императрицы по замещению епископов-малороссов выходцами из северных и центральных российских областей, которые почти семь десятков лет занимали практически все архиерейские и митрополичьи должности по всей Российской империи. 8 марта 1769 г. епископ Варлаам прибыл в Тобольск и одним из первых его шагов стал перевод духовной семинарии, открытой более двадцати лет назад на Софийском дворе, в подгорный Знаменский монастырь, где она и оставалась вплоть до закрытия в 1918 г.

Архиепископ Варлаам (в миру Василий Петрович Петров-Лавровский; 1728, Москва — 27 декабря 1802 (8 января 1803), Тобольск) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Тобольский и Сибирский.

К моменту его прибытия в семинарских стенах обучалось 114 человек, но их образование нельзя было назвать законченным, поскольку не был открыт выпускной богословский класс[1]. В отдельные годы в штате семинарии числилось всего два учителя, а в лучшие времена число их доходило до пяти человек. Поэтому те или иные классы открывались или закрывались в зависимости от наличия преподавателей. Отсутствовал элементарный устав семинарии, который бы регламентировал сам процесс обучения, определял задачи и требования, предъявляемые к учащимся. Не было установлено и точного числа лет обучения, поскольку семинариста признавали годным для служебной деятельности на основе усвоенных знаний, а в противоположном случае он продолжал обучение неопределенный срок. Были рекорды, составляющие до 18 лет нахождения ученика в семинарских стенах.

В 1772 г. Михаил (Миткевич), исполняющий должность ректора семинарии, был назначен епископом Иркутской епархии. Прибывший на его место из Киева иеромонах Илия (Шумилевич) по прямому указанию епископа Варлаама разработал специальные правила обучения и поведения студентов, взяв за образец был взят устав Киевской духовной академии, которые можно считать первым семинарским уставом. В 1773 г. в семинарии открылся богословский класс, где занятия вел лично Илия (Шумилевич). В то же время была утверждена должность префекта (помощника ректора). Таким образом, лишь с 1773 г. можно считать Тобольскую духовную семинарию учебным заведением, соответствовавшим статусу семинарии.

Указом Св. Синода от 31 октября 1798 г. было открыто семинарское правление, которое стало заниматься рассмотрением всех учебно-воспитательных вопросов, вести официальную переписку с духовными и гражданскими властями и пр., став по сути дела представительным юридическим органом, независимым от епархиальной духовной консистории[2]. С учреждением правления семинария получила определенную самостоятельность и даже некоторую автономность, хотя и оставалось под непосредственной юрисдикцией епархиального епископа.

При владыке Варлааме в программу семинарского обучения были введены новые предметы, расширяющие уровень знания воспитанников: «При Преосвященном Архиепископе Варлааме с 1785 г. введено Греческаго Языка, которому первой начал обучать Иеромонах Феофил Лентович из Малороссиян»[3]. Позднее были открыты и другие «экстраординарные» классы, где изучали такие предметы: математику, немецкий язык (с 1799 г.), историю и географию, красноречие, рисование и татарский язык.

Но преобразования проводились не одновременно, а по мере наличия соответствующий учителей и уровня подготовки семинаристов. Так, класс рисования был открыт лишь в 1800 г. По этому поводу семинарское правление 31 августа просило преосвященного «приказать избрать нескольких учеников, способных к обучению рисовальному искусству», что и было сделано. Был сформирован класс из 15 желающих: «из риторики 4, поэзии 2, синтаксимы 6, грамматики 3 и инфимы 3 ученика». Обучение рисованию шло одновременно с основным курсом в свободное от занятий время. На должность учителя рисования был принят мещанин Петр Мисюрев с годовым окладом в 40 руб.

Надо полагать, что первые опыты по изучению татарского языка тобольскими учениками архиерейской школы проводились еще в годы правления епархией Филофеем (Лещинским). Духовная школа по мысли ее учредителей должна была кроме всего прочего выполнять роль миссионерского центра. В ней предполагалось с одной стороны готовить проповедников «слова Божия», а с другой набирать детей из числа местных народностей для обучения, а впоследствии ведения миссионерской деятельности в местах их коренного проживания. Во время своего вторичного управления Тобольской епархией митрополит Филофей в 1718 г. в послании к архимандриту Верхотурского Никольского монастыря Сильвестру предписывает набирать в школу детей из числа новокрещенных остяков и вогулов: «а буде возможно и в Тобольск отсылать в дом архиерейский ко учению, где многие новокрещенных робята учатся в грамоте»[4]. Но положительных реальных результатов подобные эксперименты не принесли по многим причинам. И главная из них — отсутствие учителей, свободно владеющих татарским языком. Не существовало и каких-либо учебных пособий, пригодных для обучения, как русских, так и детей аборигенного населения. Поэтому процесс подготовки проповедников среди иноязычного и в том числе татарского населения Сибири затянулся на несколько десятилетий.

Ввести преподавание татарского языка в Тобольской духовной семинарии пытался и митрополит Павел (Конюскевич), для чего им в 1758 г. был привлечен крещеный татарин — некто Стефан Алексеевич Корнильев, который ранее «состоял в магометанском законе и был муллою». По распоряжению митрополита он должен был обучать «при Тобольской семинарии священно-церковно-служительских детей татарскому языку и грамате», «чему он и обучал человек 10 с полгода»[5]. Но не нашлось средств на оплату его трудов и дальше этого дело не пошло. Преподавание татарского языка налажено не было.

Но епископу Варлааму, проявившему настойчивость в решении этого немаловажного для сибирской церкви вопроса, удалось наладить регулярное ведение занятий по изучению татарского языка. Об этом говорит письмо епископа Варлаама к наместнику Алексею Андреевичу Волкову от 6 июля 1789 г. В нем сообщалось, что еще 20 февраля 1764 г. «по именному повелению определено быть в Тобольской епархии для обращения иноверных в христианскую веру и для утверждения в оной … двум проповедникам»[6]. Но требуемых проповедников со знанием татарского языка не нашлось и епископ сетовал, что необходимо присылать в качестве «проповедников знающих язык тех, которых они проповедовать имеют». Однако таковых специалистов долго найти не могли, а потому решено было идти по пути наименьшего сопротивления: принимать в семинарию крещенных татарских детей и обучать их так, чтоб они в дальнейшем «своего языка не забыли», а после окончания семинарии «посвящать к церквям и посылать для проповедей». Скорее всего и таким путем ожидаемый результат достигнут не был, поскольку в семинарских документов сведений о выпуске семинаристов со знанием татарского языка обнаружить не удалось.

В то же время 23 февраля 1773 г. епископ Варлаам обращается к губернатору Д. И. Чичерину с просьбой выслать Стефана Корнильева в Тобольск для обучения детей в семинарии и освободить его от ясака. Корнильев в Тобольск прибыл и, скорее всего, в те же годы какое-то время служил в семинарии в качестве преподавателя татарского языка, но дальнейших сведений на этот счет мы не имеем.

Трудно ответить в каком именно году Варлааму (Петрову) удалось открыть класс татарского языка, в который принимались «способные к познанию» семинаристы параллельно с основным курсом обучения. Установить точную дату открытия класса для обучения татарскому языку вряд ли представляется возможным. Вероятно, как и в других подобных случаях предпринимались неоднократные попытки по налаживанию его функционирования, что можно отнести ко второй половине 70-х годов XVIII столетия. Так, в отчете в Св. Синод от 26 февраля 1779 г. епископ Варлаам указывает, что в Тобольской семинарии обучаются «священно и церковно-служительские дети татарскому языку, арифметике и геометрии».

В личном деле (послужном списке) семинарского учителя Иосифа Гиганова записано, что с 3 июня 1786 г. он состоял учителем татарского языка[7]. Там же сообщается, что он «обучался в Тобольской духовной семинарии, а в недалеком от Тобольска расстоянии находящихся юртах обучался татарскому и персидскому диалектам»[8].

Поскольку иных сведений на этот счет в нашем распоряжении не имеется, то на сегодняшний день именно середину 70-х годов XVIII столетия следует принять как дату введения в Тобольской семинарии татарского языка как экстраординарного предмета.

Следует указать, что к И. Гиганову со стороны семинарского правления в конце 90-х годов XVIII столетия были большие нарекания, которые заключались в том, что «учитель Гиганов … почти никогда не ходит в свой класс, между тем получил он не только жалование свое сполна за весь прошедший год и за первую сего года половину, но при том и знатное от семинарии награждение»[9]. Это объясняется болезнью Гиганова, приведшей его к смерти. В августе 1800 г., (за месяц до смерти) он просил, чтоб «ученики, обучающиеся татарскому языку, являлись для обучения к нему на квартиру, каждый день в 4 часа пополудни». Семинарское правление пошло ему навстречу, постановив:

«избрав способных учеников, назначив к обучению татарскому языку, … рекомендуя ему (Гиганову) упражнять их в положенные по семинарскому плану часы способом таким, какой он находить наилучшим и между тем требуя от него о успехах тех учеников каждомесячные ведомости».

После смерти И. Гиганова на его место был назначен учитель класса фары Яков Андреев, который считался знатоком татарского языка, поскольку имелся отзыв Гиганова о нем: «похвальных успехов и заготовляется в учительскую должность татарского языка» и «довольно упражнявшегося в познании татарского языка». Преосвященный утвердил его кандидатуру, и правление постановило: «объявить учителю Якову Петровичу (Андрееву), велеть ему к прежде обучавшимся татарскому языку ученикам избрать еще из учеников грамматики, синтаксима и поэзии до 20 человек». Обучение ему предлагалось вести «по методу предместника своего покойного священника Гиганова».

Но в процессе учебы выяснилось, что Андреев «может быть хорошо знавший татарский язык, оказался человеком слабохарактерным, не умевшим совладать с дисциплиной класса». Как писалось в одной из докладных на имя епископа: он «по своему смирению и униженности, не может никак управиться сам собою без помощи других, своими татарами». Ученики, пользуясь слабостью учителя, «производили на его уроках беспорядки». 6 января 1802 г. Яков Андреев, принявший монашество с именем Измаила, посвящается в иеродиакона, оставаясь учителем татарского языка, а также преподавателем математики. В дальнейшем преподавание татарского языка неизменно поручалось именно ему, но результаты познаний семинаристов по этому предмету были довольно слабые.

В 1798 г. при составлении отчета в Св. Синод семинарское правление указывало: «В семинарии 7 ординарных классов и классы экстраординарные (истории и географии, математики, татарского языка, певческий, пространного и краткого катехизиса)».

Если на первоначальном этапе для преподавания в семинарию привлекали учителей исключительно из Киева, что продолжалось почти тридцать лет, то владыке Варлааму удалось добиться, что со временем учительские должности заняли исключительно выпускники сибирской школы.

Сибирский епископ неоднократно указывал высшему руководству на недостаточность средств, отпускавшихся Св. Синодом на содержание семинарии. Так, в 1775 г. на оплату учителям, питание и обмундирование семинаристов выделялось всего лишь 490 руб. 16 ¼ коп. в год. В своем донесении в Св. Синод от 19 июня 1775 г. епископ подчеркивал, что значительные средства тратятся на содержание при семинарии «школ татарского и русского языка», а так же русских школ на местах. Там же он пояснял, что содержать в крупных приходах небольшие школы по обучению в них детей духовенства является насущной потребностью, поскольку для поступления в семинарию отцы их «за дальними своими разъездами по приходу детей лет до 15 и больше грамоте совершенно обучить не могут»[10].

Кроме того, указывал он, в результате заниженного финансирования семинарское правление не в состоянии приобрести необходимые книги, учебники для библиотеки, не хватает денег на канцелярские принадлежности, а порой семинарские помещения из-за отсутствия дров долгое время остаются не отапливаемыми.

26 октября 1779 г. на основании указа императрицы средства на содержании Тобольской семинарии были увеличены: «По силе имяннаго Ея Императорского Величества высочайшаго указа данного за собственноручным Ея Величества подписанием государственной Коллегии Экономии 1779 г. октября 26 дня на которую каждогодно от Тобольской губернской канцелярии по силе онаго указа из экономических доходов получается по две тысячи (2000) рублей в год». К концу XVIII в. финансирование Тобольской семинарии было доведено до 4 000 рублей в год.

В 1788 г. в Тобольске выгорело до 2/3 городских строений. Сгорел Знаменский монастырь, а вместе с ним и все семинарские строения. На запрос из столицы по поводу размещения после этого семинаристов семинарское правление сообщает: «По тесноте онаго корпуса помещались Семинаристы и в других Монастырских деревянных флигелях до 1788-го году, в котором последовавший чрезвычайный пожар понудил Семинаристов и братию поместиться в одном вышеупомянутом», где они оставались до 1801 г.[11].

По просьбе архиепископа Варлаама в 1799 г. Св. Синодом была выделена сумма «на построение для Тобольской семинарии каменных двуэтажных покоев»[12]. Но денег хватило лишь на ремонт старых помещений, на что было истрачено 960 р. 24 ¾ к. — «на лазарет, починку и прочие по семинарии надобности».

К концу XVIII столетия среди учеников семинарии наметилась определенная тенденция по переходу их в «гражданское звание». Об этом свидетельствуют десятки заявлений семинаристов старших курсов, обращавшихся к владыке по вопросу их отчисления из духовного заведения. Весьма показателен ответ архипастыря на одном из них:

«В семинарии нашей обучаются не для гражданского звания, но для пользы св. церкви, да и я писал и просил Всемилостивейшую государыню о прибавке на семинарию суммы, чтобы удовольствовать церкви учеными священниками. А из наших семинарии своевольцы и развратники, пренебрегая духовное звание, притворяют себя в духовном чину быть неспособными и просятся в светскую команду, куда их никто не требует, или увольнения в С.-Петербург» [13].

Но были и другие трудноразрешимые вопросы, которые не могли разрешить ни сам владыка, ни семинарское руководство, и среди них — побеги учеников из семинарии. Одной из главных причин, побуждавшей семинаристов к побегу, можно назвать общий негативный настрой их родителей к долгому процессу семинарского образования. Большинство их отцов принадлежало к тому поколению, которое миновала эпоха «просвещения» и они, обучившись основам счета и чтения, занимали священнослужительские должности в своих приходах без многолетнего обучения в семинарии. Особенно обострялась ситуация, когда отец, находясь в преклонном возрасте, уже не мог служить дальше и ждал сына, чтоб передать ему с рук на руки свой приход. По давней традиции приход, как место служения, передавался от отца к сыну на наследственных основах.

Благодаря попустительству сердобольных родителей, семинаристы под разными предлогами массово не возвращались к месту учебы после окончания каникулярных отпусков, и на их поиски направлялся специально содержавшийся для подобных целей консисторский пристав, препровождавший затем забывчивых учеников в Тобольск.

Семинарское правление, справедливо считая, что в большинстве своем ученические побеги провоцировались со стороны родителей, которые жалели находящихся вдали от дома детей, руководствуясь указом Св. Синода от 22 февраля 1744 г. применяло различные штрафы к отцам-укрывателям. Согласно указа за отсутствие их детей в учебный период в семинарии на родителей налагались штрафы в таком размере: на протопопов — 2 руб., на попов — 1 руб. 50 коп., диаконов — 1 руб., на дьячков и пономарей — 50 коп. с человека за каждый месяц. Но подобные методы оказывались мало действенными. Число побегов семинаристов оставалось на том же уровне.

Об укрывательстве семинаристов в родительском доме свидетельствует рапорт Алапаевского духовного правления от 19 сентября 1797 г. В нем сообщается, что священники Мурзинской слободы М. Словцов и Аятской слободы И. Машанов не выслали в семинарию своих детей «по одному своему упрямству и презрению к начальству». После возвращения их через пристава в семинарию, были затребованы к ответу и отцы, которых консистория особым указом повелела «выдержать их через трои сутки под стражею». В том же году в мае сын священника Байкаловской слободы Ирбитского заказа Прокопий Карпинский «бежал неизвестно куда». В следующем рапорте сообщалось о побеге ученика А. Иконникова, который был вскоре найден в доме учителя семинарии священника Иосифа Гиганова. И это лишь небольшая часть из весьма пространного списка семинарских беженцев.

Иногда семинаристам удавалось пешком или на перекладных выбраться за пределы Тобольской губернии и объявиться за несколько сот верст от места учебы. Так, в деле «О поимке сбежавших учеников Тобольской семинарии»[14], сообщается, что староста села Ильинского Хлыновского уезда задержал трех тобольских семинаристов без паспортов. Ими оказались: Петр Павлов, Иван Буров, Никита Кудрявцев. Он отправил их в Вятскую провинциальную канцелярию, где они рассказали, что во время обучения в семинарии «пищею и одеждою содержаны были весьма недостаточно от чего и имели крайнюю нужду и бедность», а поэтому бежали. С их слов, несмотря на прошения об определении на церковную службу, им было в том отказано. Тогда они «намерены были явитца в Святейший Синод и просить о определении в церковный причт»[15].

Осознав, что одними увещеваниями беглецов не удержать, высшее духовное руководство страны решило действовать кардинально и предупреждать побеги путем увольнения наиболее непокорных и зарекомендовавших себя с худшей стороны учеников. Судя по всему, побегами семинаристов стали массовым явлением во многих российских епархиях. Об этом свидетельствует указ Св. Синода от 9 сентября 1797 г. преосвященному Варлааму, в котором предписывалось:

«Ежели из семинаристов найдутся таковые, которые побегами, худыми поступками и развратным нравом себя опорочили, с теми поступать по 9 дух. регламента во второй части о делах пункту, в коем изображено, чтоб учеников, который из них крайне туп или хотя и остроумен да развращен и упрям и непобедимой лености отпускать от школ, отнял им всю надежду чина священнического неотменно»[16].

А через год из Петербурга на имя преосвященного был прислан указ от 31 октября 1798 г., согласно которому предлагалось исключать семинаристов, если они «в проступках или пороках своих по многократным увещаниям не исправятся» А тех, кто склонен к исправлению, оставлять под строгим наблюдением и «все вины их записывать в специальной журнальной книге».

Подводя итоги деятельности владыки Варлаама на архиерейском посту в качестве наставника духовной семинарии, следует отметить, что именно при нем «сибирские Афины», как многие выпускники с любовью именовали это учебное заведение, сумело преодолеть многие промахи и упущения, доставшиеся в наследство от первых десятилетий существовании семинарии. Среди них и решение кадрового вопроса, когда была устранена зависимость от формирования преподавательского состава извне. Благодаря этому удалось ввести полный (семилетний) срок подготовки священнослужителей, что могло себе позволить далеко не каждое учебное заведение России подобного уровня. Был принят семинарский устав и проведена регламентация всего учебного процесса, что, в свою очередь, позволило вести обучение строго с нормами и правилами европейского учебного стандарта. Немаловажен факт стабильного государственного финансирования семинарии, тогда как ранее епархиальный владыка должен был самостоятельно изыскивать средства на ее содержание. Показательно, что владыка Варлаам кроме обязательных предметов вводил и дополнительные, так называемые, «экстраординарные», благодаря чему кругозор выпускников был много шире, чем у их коллег из аналогичных учебных заведений, лишенных подобного курса.

Таким образом, во время управления Тобольской епархией Варлаамом (Петровым) окончательно оформилась система подготовки среднего духовного звена православного духовенства, сыгравшего свою роль в деле просвещения края и распространении его на всей территории Западной Сибири. Именно вторая половина XVIII и начало XIX столетия стали переломными для российского и сибирского в частности духовного образования.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Абрамов Н.А. Город Тюмень/ Варлаам Петров, архиепископ Тобольский и Сибирский (1768-1802). Тюмень, 1998. С. 259.
2. ПСЗ. Т. XIV. № 18283. В связи с этим указом было решено кроме имеющихся духовных академий в Москве и Киеве открыть подобные в С-Петербурге и Казани.
3. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 530.Оп. 1. Д.1. Л. 3.
4. Судницын А. Тобольская архиерейская славяно-русская школа// Тобольские Епархиальные Ведомости 1894. № 13. С. 210.
5. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 156. Оп. 3. Д. 31. Л. 1.
6. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 156. Оп. 4. Д. 922. Л. 2.
7. Иосиф Гиганов родился около 1765 г. — умер 9 сентября 1800 г. в возрасте 35 лет.
8. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 156. Оп. 4. Д. 2631. Л. 12.
9. ГУТО ГА в ТОБОЛЬСКЕ. Ф. 156. Оп. 5. Д. 163. Л. 2.
10. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 156. Оп. 3. Д. 2020. Л. 39 (об.).
11. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 530. Оп. 1. Д. 1. Л. 6.
12. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 156. Оп. 5. Д. 159. Л. 1.
13. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 156. Оп. 4. Д. 1802. Лл. 1-2 .
14. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 156. Оп. 1. Д. 1961.
15. ГУТО ГА в Тобольске. Ф. 156. Оп. 1. Д. 1961. Л. 1 (об.).
16. Консисторский архив: Указы Св. Синода с 1766 по 1770 гг. // ТЕВ. 1906. № 17. С. 440–441.