Формирование военного гарнизона на Колывано-Воскресенской оборонительной линии

Тема укрепления граничной линии на юге Западной Сибири в период заселения ее русскими имеет множество публикаций — как научных, так и литературных. Однако ни в одной из них не удалось обнаружить ответа на следующий вопрос: когда на Алтае появилось первое военное подразделение, положившее основу формирования военного гарнизона? Известно, что гарнизон был сформирован в 1730–1770 гг. Этот период исследован в плане модернизации военно-оборонительного комплекса, куда были отнесены вопросы места расположения крепостей и вооружения, обострения российско-джунгарских и российско-китайских отношений, освоения Верхнего Приобья, организации горнорудного производства. Вместе с тем до сих пор не предпринята попытка проследить динамику формирования войскового контингента. И как результат, в научной базе истории Алтая не нашлось места дате образования военного гарнизона. Этот факт приводит к тому, что пальму первенства в охране границы, ее укреплении и окультуривании территории присваивают себе казаки. Однако множество данных показывают другое.

Целью настоящей работы является установление года начала формирования военного гарнизона на юге Западной Сибири. Временные рамки охватывают период 30–70 гг. XVIII века. Объясняется это двумя факторами:

1. После того как между Китаем и Джунгарией обострились отношения, русское правительство озаботилось военной составляющей границы России на этом участке.
2. «Взяв на себя» демидовские заводы в 1747 году императрица вынуждена была теперь «воспроизвести всяческие крепости для охранения от неприятеля… те деревни и заводы промеж тех» [1].

В нашем исследовании на основе архивных данных показана динамика этого процесса, начиная с существования Кузнецкой, Бийской и Усть-Каменогорской крепостей, которые оказались главными звеньями в становлении Колывано-Воскресенской оборонительной линии. Главными источниками здесь явились документы фондов российского государственного военно-исторического архива:

• Ф. 3 — Военная контора Военной коллегии;
• Ф. 5 — Артиллерийская экспедиция Военной коллегии;
• Ф. 19 — Рекрутская экспедиция канцелярии Военной коллегии;
• Ф. 23 — Воинская комиссия при Военной коллегии.

Дела этих фондов содержат сведения о формировании, пополнении, реорганизации пехотных, драгунских частей, казачьих сотен и артиллерийских команд, расквартированных в Сибири на протяжении всего XVIII века.

В небольшом объеме привлечены документы фондов Российского государственного архива древних актов:

• Ф. 214 — Сибирский приказ;
• Ф. 415 — Сибирская губернская канцелярия;
• Ф. 517 — Кузнецкая воеводская канцелярия.

Ценные сведения с воинскими командами извлечены из фонда Колывано-Воскресенского горного начальства. Привлечены некоторые документы по истории формирования регулярных (пехотных, драгунских и артиллерийских) воинских контингентов Сибири, опубликованные в сборнике «Столетие Военного министерства» и в «Каталоге Московского отделения общего архива Генерального Штаба». Ряд фактов о создании и передислокации полков, усилении крепостных гарнизонов взят из сборника В. Штейнгеля «Настольный хронологический указатель постановлений, относящихся до устройства военно-сухопутных сил России». Некоторые сведения о мероприятиях правительства, направленных на усиление обороноспособности пограничной линии Юга Западной Сибири в середине XVIII века взяты из Полного Собрания Законов Российской Империи.

За критерий статуса военного гарнизона взято определение, что «гарнизон — воинские части, расположенные постоянно или временно в каком-либо населенном пункте, укрепленном районе или отдельном оборонительном сооружении» [2].

* * *

В первой половине XVIII столетия важное место в российско-джунгарских отношениях, наряду с проблемой подданства коренного населения Южной и Западной Сибири, стал занимать вопрос о принадлежности некоторых буферных территорий этого региона. Уступив России бассейн Верхнего Енисея, Цэван-Рабдан, по мнению В. А. Моисеева, решил взять реванш в верховьях Оби [3]. Осенью 1703 г. прибывшие в Тобольск послы ойратского правителя Наурб Балдан и Мэргэн вручили воеводе М. Я. Черкасскому ханское послание с требованием «с его, контайшиных, людей ясаку на великого государя не имать» и не строить остроги на джунгарской территории. Однако эти претензии были сибирскими властями решительно отклонены [4]. Более того, слухи о планах Цэван-Рабдана занять под ойратские кочевья Верхнее Приобье побудили российскую администрацию ускорить процесс колонизации Юго-Западной Сибири [5]. Летом 1709 г., согласно указа Петра I, под руководством кузнецких властей вблизи слияния Бии и Катуни было завершено строительство Бикатунского острога [6]. В 1713 г. выше Умревинского острога был построен Чаусский острог [7]. Эти акции российских властей вызвали резкие протесты со стороны джунгарской урги и обострили ситуацию в Верхнем Приобье.

В 1710 г. ойратский зайсан Духар во главе четырехтысячного отряда сжег Бикатунский острог, который, однако, вскоре был восстановлен в несколько ином месте под наименованием Бийской крепости [8]. В 1708–1713 гг. осложнился вопрос о сборе податей в Южной Сибири и Барабе, когда алманные поборы ойратов на Алтае и в Барабе все чаще стали сопровождаться откровенными грабежами и убийствами коренных жителей как двоеданнических, так и верноподданных России волостей [9]. Участившиеся ойратские вторжения в Сибирь побудили ее губернатора М. П. Гагарина летом 1713 г. отправить хунтайджи Цэван-Рабдану специальное послание. В числе претензий к джунгарской стороне, изложенных в письме губернатора, в очередной раз поднималась проблема российско-джунгарских двоеданцев. В частности, М. П. Гагарин писал, что барабинские татары являются исключительно российскими подданными и требовал прекращения сбора алмана с Барабинских волостей [10]. Губернаторское послание к хунтайджи было поручено доставить казачьему голове Ивану Чередову с небольшой командой. Кроме того, Чередов получил устный наказ от сибирского губернатора: «Будет контайша говорить, что барабинцы издавна ему ясак платят и были у него в подданстве», — следует отвечать, что «барабинцы вечные его царского величества ясачные люди, о том контайша сам, конечно, знает, а что они своровали и были некогда в измене, и его царскому величеству в той вине своей повинились, и та вина им отпущена, и велено с них ясак брать по-прежнему в казну, а живут барабинцы на земле его царского величества» [11]. Таким образом, наряду с другими задачами, Ивану Чередову было поручено добиться отказа хунтайджи от эксплуатации барабинских татар в силу давно уже исторически сложившейся фактической юрисдикции России над территорией и населением Барабы.

Русские послы прибыли в ханскую ургу в конце октября 1713 г., но из-за значительного охлаждения русско-джунгарских отношений Чередов был принят Цэван-Рабданом лишь месяц спустя. Во время переговоров в ханской ставке русский посланник потребовал, чтоб «он, контайша, с барабинцев алман брать и к ним для того своим калмыкам приезжать не велел, понеже барабинцы изстари подданные российские и ясак в Россию платят, и земля, на которой живут, российская, а калмыки их принимали в измене… и барабинцы в той своей вине государю уже били челом». Отметая требование русских властей, Цэван-Рабдан заявил, что «барабинцы его контайшины ясачные люди издавна, но улус его был в далеком расстоянии, а Тарский город был близ Барабы, и ясак с барабинцев стали брать насильно» [12]. Тем самым хунтайджи фактически признал невозможность осуществления джунгарского суверенитета над барабинцами из-за отдаленности Барабы от ойратских кочевий. В то же время он предъявил претензии русской стороне, потребовав передачи под одностороннюю юрисдикцию Джунгарии практически всего коренного населения Кузнецкого, Томского и Красноярского уездов и уничтожения южносибирских русских городов, пригрозив в противном случае войной [13]. Таким образом, в ходе переговоров о двоеданцах стороны остались при своем мнении.

В марте 1714 г. вместе с Иваном Чередовым и его спутниками в Тобольск отбыли джунгарские посланцы Эркэ-Тосум-хан и Гэндун-Дондук с письмом от хунтайджи к сибирскому губернатору. В своем послании русским властям Цэван-Рабдан обосновывал претензии на эксплуатацию барабинских татар этнокультурной близостью последних с ойратами — «барабинцы шапки с солами (т.е. с опушкой) носят и косы», а следовательно, «вечно люди мои» и «та земля наша». Кроме того, в письме хунтайджи угрожал России войной, если русские впредь будут собирать ясак с населения южносибирских уездов и продолжат колонизацию бассейна Бии и Катуни. На свои требования ойратская сторона получила ответ русских властей, аналогичный тому, «как было написано в наказе Чередова» [14].

Тем временем Россия активизировала политику освоения Среднего Прииртышья [15]. В январе 1716 г. из недавно построенной русской Ямышевской крепости в ставку ойратского правителя с письмом от командующего экспедицией И. Д. Бухгольца был направлен в сопровождении восьми человек поручик Маркел Трубников. В послании к хану разъяснялась политика России в Южной и Западной Сибири, в том числе на иртышском направлении. Однако эта русская дипломатическая миссия окончилась неудачно: посланцы были схвачены и обезоружены ойратами зайсана Цэрэн-Дондука; около месяца их держали под арестом «в телеутах», а затем отправили «за караулом» в ханскую ургу. По пути русские посланцы вместе со своими конвоирами подверглись нападению казахов, и «его порутчика и при нем драгун трех человек ранили и одного татарина убили и взяли в полон в Казачью орду». Лишь осенью 1716 г. М. Трубникову удалось вернуться из казахского плена, так и не выполнив свою миссию [16].

Укрепление российских позиций в Приртышье вело к дальнейшему обострению отношений между Россией и Джунгарией. В конце июня 1719 г. командующий очередной иртышской экспедицией И. М. Лихарев отправил в Джунгарию с письмом к Цэван-Рабдану бывавшего ранее у хунтайджи с миссией Ивана Чередова. В послании российская сторона в резкой форме потребовала от ойратов прекратить чинить препятствия освоению русскими Прииртышья. Во время переговоров с Чередовым хан, касаясь вопроса подданства коренного населения Южной Сибири, обвинил Россию в экспансионизме, заявив, в частности, что его подданным телеутам русские «чинили многие обиды», и он, хунтайджи, «не хотел ссоры (с Россией) и телеутов взял к себе», «кыргызам стало жить невозможно, и он взял их к себе, а ту землю оставил пусту». К тому же Цэван-Рабдан предъявил претензии Джунгарии на суверенитет в Верхнем Приобье, а также в междуречье Оби и Иртыша, совершенно безосновательно утверждая, что «в прежние годы тому лет сто будет были послы и размежевали землю, и грани поставили по Омь-реку, а по Обь-реке по Черному мысу». Не имея на этот счет никаких официальных указаний русских властей, Иван Чередов ответил, что по Иртышу «города русские строятся не для войны, а для прииска руд», а «Иртыш с устья до вершины российский».

Возникла угроза, что и эти русско-джунгарские переговоры закончатся констатацией взаимных претензий, но неожиданное изменение внешнеполитической ситуации в Центральной Азии (появилась опасность разгрома джунгарских армий цинскими войсками) заставила хана смягчить свою позицию, в том числе и в вопросе о двоеданцах, а также подданстве южносибирского населения. В своем послании Петру I, а также в личном наказе Чередову среди иных просьб к российской стороне, Цэван-Рабдан просил, чтоб ему «с ясашных людей, с которых он имал ясак, по-прежнему брать»; кроме этого, хан предлагал впредь все территориальные вопросы и проблему подданства южносибирских аборигенов решать исключительно дипломатическим путем [17].

Этот факт способствовал тому, что с началом XVIII века, после увода части енисейских киргизов и телеутов джунгарскими правителями на юг в долину реки Ини (Казахстан), началось заселение русскими бассейна реки Енисея южнее г. Красноярска, Северного Алтая и Верхнего Приобья. В этот период русское население устремилось, прежде всего, в южно-сибирские земли. И на то были причины, главными из которых были благоприятные промысловые условия, кратчайший путь из России в Китай и Индию. Царское правительство старалось избежать здесь всякого рода конфликтов и военных столкновений. Оно пыталось наладить торговлю с казахами, джунгарами, Китаем, Индией. Одновременно шло укрепление южных границ Сибири с помощью постройки системы крепостей [18].

Создание линии иртышских крепостей позволило начать освоение близ Омской крепости, а уже в 30-е годы XVIII века западнее Иртыша сложилась Ишимская линия, в состав которой входило до 60 укрепленных поселков [19]. Таким образом, в первой четверти XVIII века с запада нынешняя территория Алтая была защищена Ишимской и Иртышской оборонительными линиями, имеющими в своем составе множество крепостных сооружений: острогов, крепостей, маяков, форпостов и редутов.

В 1745 г. царское правительство, обеспокоившись активностью маньчжурских феодалов, усилило оборону сибирских рубежей [20]. К этому времени на территории нынешних Алтайского края, Кемеровской, Томской и Новосибирской областей за 1703–1720 гг. уже были построены крепостные сооружения — Сосновский, Уртамский, Умревинский, Бердский, Белоярский остроги, Бийская и Усть-Каменогорская крепости. В 1604 и 1618 гг. были построены Томская и Кузнецкая крепости, которые за сто лет здесь освоились и укрепились в своем влиянии. Однако во всех крепостных сооружениях сторожевую повинность несли казаки.

Уместным будет вспомнить, что еще в конце XVII века в России начался период военной реформы, целью которой было создание регулярной армии. Создание таковой шло методом рекрутского набора и предполагало обучение, вооружение, дисциплинированность и единоначалие. Первый гарнизонный полк в Сибири был создан указом Петра I в 1698 году. В штатном расписании гарнизонных полков русской армии 1711 г. он числился, как «Сибирского гарнизона драгунский полк полковника Леонтия Парфентьева», а в 1724 году был преобразован в регулярный Сибирский драгунский полк [21]. В 1714 году для организации военного похода в Яркенд подполковником И. Д. Бухгольцем в Тобольске были сформированы Санкт-Петербургский и Московский пехотные полки, позже переименованные в Тобольский и Енисейский гарнизонные полки.

Итак, вплоть до 40-х гг. XVIII века главной воинской силой русского правительства за Уралом оставались сотни служилых казаков. Казаки и служилые люди выполняли военные и хозяйственно-административные функции: путем патрулирования охраняли порубежные волости от набегов кочевников, перевозили казенные грузы, собирали ясак с местного населения, строили остроги и несли в них сторожевую службу.

Первый состав Бикатунской крепости, построенной в 1718 году, составляли служилые дворяне, «дети боярские», «дети дворянские», кузнецкие конные и пешие казаки, но этот контингент не являлся постоянным, а потому не может именоваться военным гарнизоном. Численность крепостной команды составляло 50–60 человек и до начала 30-х годов XVIII века они именовались «годовальщиками», так как два раза в год сменялись новым составом, присылаемым из Кузнецкой военной канцелярии [22]. Крепость являлась типичным порубежным форпостом, острогом «малого чина» с минимальным количеством личного состава. По классификации военных крепостей того времени крепостью «большого чина» или ретрашиментом считалось военное укрепление, в составе которого было не менее 500 человек и оно имело «каменное строение» [23]. На создание таких военных укреплений имели право только правительственные органы, с последующим утверждением их решения императором. Бийская крепость ни конструктивно, ни по числу команды не подходила под определение военного гарнизона.

Но не эти факты были главными. Если крепость «большого чина» имеет определенную полосу обороны, нападения, артиллерийское, мушкетное и пищальное вооружение, то Бикатунская крепость имела главную задачу в том, чтобы контролировать две переправы через исток Оби и Бию и своевременно оповещать Кузнецкую канцелярию о готовящихся набегах. Казаки занимались разъездным патрулированием, собирали ясак с кумандинских волостей в нижнем течении Бии. «Реестр служилых всяких чинов людям» показывает, что в состав команды Бикатунской крепости в этот период входили 20 конных и 40 пеших казаков. Возглавлял эту команду крепостной приказчик в чине пятидесятника (в современном виде — полурота). Лишь в отдельные годы, когда угроза набега со стороны Джунгарии реально возрастала, крепостную команду временно увеличивали до сотни казаков [24]. Не входя в государственный военный реестр, эти люди должны были обеспечивать себя сами продовольствием и вооружением, составлять расписание и устанавливать порядок службы.

Бийскую крепость строил Яков Максюков, который годом ранее отстроил Белоярский острог. Но Максюков, строя Бийскую крепость, не стал возводить острожной стены, а построил заплотное ограждение. В 1720 году крепость обнесли надолбами и рогатками со стороны открытого поля [25]. Со слов Миллера, крепостная стена состояла «из положенных друг на друга бревен и вбитых между ними кольев, и оно основано в виде продолговатого четырехугольника». По углам крепости имелось 4 рубленых из бревен башни, а еще одна стояла над проездными воротами, ведущими в поле. Каждая из башен имела артиллерию (пушки по 3 фунта и меньше). «Кроме часовни и дома приказчика, в котором также размещалась судная изба и одного амбара, ни в крепости, ни вне ее нет никаких отдельных зданий», — пишет Миллер. Для размещения команды, состоящей летом из 40, а зимой 25 конных казаков, под угловыми башнями устроили жилые избы [26]. Состав команды и приказчик, равно как и регламент службы, определялся Кузнецкой воеводской канцелярией.

В 1738 году произошло очередное российско-джунгарское обострение, в связи с чем Кузнецкая воеводская канцелярия потребовала, чтобы приказчик Бикатунского острога совместно с пятидесятником Бессоновым (командиром казаков) «освидетельствовали вокруг города башни и острог, и казармы, и земляной погреб, где содержиться артиллерия и, ежели … что ветхое или развалилось и оное починного вновь строением исполнить неукоснительно и велеть быть в той крепости при нем Безсонове бийским пушкарям при пушке по два человека с переменою» [27].

Не надеясь на местную команду, в 1738 году в Бийской крепости впервые появилось воинское формирование в составе полуэскадрона драгун (100 человек) во главе с поручиком Петром Фадеевым. Полуэскадрон прибыл из Кузнецка. История этого войскового формирования такова: в 1736 году в Сибири из государственных крестьян, разночинцев, служилых дворян и казачьих детей был сформирован драгунский полк (позднее будет называться Колыванский полк). Предназначался этот полк для линейной службы на юге Западной Сибири [28]. Часть этого полка под командованием майора Деграве была расквартирована в Кузнецке. О том, что это подразделение состояло в реестре российского военного ведомства, в первую очередь говорит то, что продовольствием и военными припасами драгуны обеспечивались не из воеводской канцелярии, а из «хлебного четвертного сбора» с крестьян крепостного ведомства (своего рода налог). Это говорит в пользу гарнизонного образования (независимость от местных властей).

Для размещения драгун вне крепости строится форштадт — драгунская слобода, укрепленная по периметру линией надолбов и рогаток, что также является признаком гарнизона (укрепляется военный порядок).

К началу 40-х годов правительство окончательно убедилось в пользе алтайских недр. Об этом, в частности, свидетельствуют факты начала работ топографических съемок территории Верхнего Приобья и Прииртышья. Для того, чтобы знать, что охранять, нужна была карта. И в 1736 году 19 апреля геодезисты Василий Шишков и Парфен Сомов завершили общий чертеж Томского Кузнецкого уездов, на котором и показана территория, где размещался первый Бийский гарнизон [29].

К 1741 году стало ясно, что южнее границы Западной Сибири требуют более серьезного внимания со стороны государства. В этом году Сенат и Военная коллегия потребовали от Сибирской губернской канцелярии переместить из внутренних уездов губернии в пограничные районы как можно больше регулярных войск для обеспечения безопасности границ. Во исполнение одного из таких указов в Бийскую крепость переводят полный драгунский эскадрон, командиром которого был капитан Степан Войков. И вот здесь мы сталкиваемся с фактом, который на наш взгляд окончательно доказывает, что Бийский гарнизон ведет свою историю с 1738 года. В указе Сената от 1741 года говорится «…придать сему воинскому гарнизону к полуэскадрону драгун полный эскадронный штатный регламент, а гарнизонному начальнику капитану Степану Войкову привесть крепости и строения в надлежащий вид» [30].

Таким образом, мы предполагаем, что образование Бийского военного гарнизона относится к 1738 году.

Архивные источники показывают, что казаки продолжали нести службу в конных разъездах и выполняли охранно-сторожевые функции на границе, которые в основном сводились к поимке беглых крестьян [31]. «Чертеж и план казачьего рубежа в Кабановой деревне исполненный под приказом его превосходительства генерала Киндермана от 1740 года прапорщиком Лопатиным Тимофеем» показывает:

1. Караульную избу.
2. Земляной дом.
3. Амбар для лошадей.
4. Многая десятин земли в залежи и лесу довольно есть.
5. Тын.

Кроме того документ сопровожден причиной: «Помимо прочего донесено, что рубеж имеет не весьма приличную охрану в пять казаков. Двое из оных больны гнойною ногою, другой падучей болезнью. В обе стороны караул не осматривает, а в два дни по стороне только. Инспекцию же караулу надлежит производить по десять верст в каждую сторону. Припасов съестных скудно. Хлебный обоз не прибывал давно. Фуражный запас овса не имеется, а травы есть вдоволь. Беглых за все время имать не приходилось» [32]. Караульно-сторожевая служба за казаками сохранится еще долго. В 1787 году вместе с военной командой, стояла и «военная команда казачьего караула». На плане, который выполнил шихмейстер 13 класса подпоручик Бекатоев « с позволения и указа Горного начальника Его превосходительства генерала-майора Качки Г. С.» указаны:

1. Караульной команды изба.
2. Ямщитская изба.
3. Хворая изба.
4. Чулан.
5. Конюшня со стойлами.
6. Амбар с провиантом.
7. Амбар с овсом и хлебом.
8. Баня.
9. Амбар холодный с творилом.
10. Скотный двор.
11. Стены рубленые.
12. Заплот из жердей [33].

Колывано-Кузнецкая оборонительная линия

Однако для окончательного военно-административного оформления Бийской крепости как воинского гарнизона потребуется время. Произойдет это в первое десятилетие царствования Екатерины II. В этот период будет кардинально изменена структура и численность армейских частей входящих в состав Бийской крепости, ставшей по мнению военного ведомства «срединною и главною» на Колывано-Кузнецкой укрепленной пограничной линии. Новый командующий Сибирского корпуса генерал-майор И. И. Шпрингер и оберкомендант линии генерал-майор И. А. Деколонг предложили новый проект крепости, бастионного типа. Ее строительство началось в 1769 году и закончилось в 1778 году. Площадь фортификационного комплекса вместе с укрепленными форштадтами, где предполагалось разместить более 2 тысяч солдат, драгун и казаков, составила примерно 40 гектаров [36]. С этого времени в укреплении постоянно размещались пехотный гарнизонный батальон численностью в 668 человек и четыре сотни линейных казаков. По сравнению с 1764 годом, когда здесь было 328 солдат и 300 городовых казаков, это явилось значительным увеличением [37]. Крепость становилась местом дислокации на зимних квартирах полноштатной драгунской бригады, в состав которой вошли эскадроны Луцкого, Вологодского, Олонецкого и Колыванского полков.

В 1765 году для управления крепостью, гарнизоном и земледельческой волостью крепостного ведомства была создана Бийская комендантская канцелярия. Ее комендантом стал майор Иван Клейтин. С еще большей очевидностью становится ясно, что военный гарнизон все более укрепляется и начинает в полной мере соответствовать требованиям такового.

В этом же году в укреплении формируется гарнизонная артиллерийская команда, состоящая из 2 обер-офицеров, 8 унтер-офицеров и 65 нижних чинов [38]. В состав артиллерии гарнизона входили:

• 12 двенадцатифунтовых пушек;
• 20 полевых пушек.

Тяжелая артиллерия размещалась на Бийском, Катунском, Лощинском, Болотном и Ключевском бастионах, которые были вымощены камнем-плитняком и лиственичным брусом.

В 1771 году в Бийской крепости побывал норвежский путешественник Иоганн Фальк. В путевом дневнике он отметил: «Сия крепость после Кузнецкой есть самая большая по Колыванской линии. Имеет полковника, коменданта, две драгунские команды… и принадлежащий Колывани уезд…» [39].

В бытность Фалька Бийский гарнизон впечатлял. Только офицерский состав гарнизона и армейских частей крепости занимал 76 дворов, а нижние чины расселялись в казармах и 94 домах Омского, Кузнецкого и Колыванского форштадтов. В этом же году эскадроны драгунов были расформированы и использованы для укомплектования легких полевых команд или когорт, которые представляли собой универсальные воинские части, состоящие из пехоты, кавалерии и артиллерии. В каждую полевую команду (556 человек) входили:

• мушкетерские роты — 2;
• команда егерей -1 (полусотня);
• драгунские эскадроны — 2;
• артиллерийская команда при четырех 12 фунтовых орудиях — 1 [40].

Таких полевых команд было три. В 1773 году эти команды во главе с генерал-майором А. Д. Скалоном были направлены для борьбы с пугачевцами.

Бийская крепость

К концу XVIII века по классификации того времени Бийская крепость относилась к военным гарнизонам первого ранга и была второй в Западной Сибири (после Омской крепости, где располагался штаб Сибирского корпуса) [42]. Военный гарнизон первого ранга имел главное отличие от прочих тем, что здесь предпочтение в вооружении отдавалось артиллерии. Артиллерия была наиболее эффективным и грозным оружием. Впервые регулярные войска по артиллерийскому ведомству упоминаются в «Табели артиллерии на 1729–1745 гг.».

К сожалению, не удалось найти полный штат артиллерийской команды Бийской крепости. А вообще артиллерийский штат гарнизона первой категории предусматривал:

• Командир этой частью — поручик. Ему полагалась зарплата 109 руб. 95 коп. в год и денщик, на которого казна отпускала 4 руб. в год.
• Штык-юнкер — следующий чин. У него также был денщик, но получал он в год 53 руб. 40 коп.
• Унтер-цейхвартер имел такой же оклад, но ему не полагался денщик.
• Канонирский сержант имел оклад 32 руб. 55 коп. в год.
• Цейхшрейбер получал 23 руб. 70 коп. в год.
• 2 цейхдинера получали по 14 руб. 85 коп. в год.
• По 12 руб. в год получали столяр, колесник, бочар, 2 слесаря, паяльщик и 2 кузнеца.
• Ротный писарь зарабатывал 11 руб. 85 коп.
• 2 канонирских капрала и 1 бомбардир получали по 10 руб. 50 коп.
• По 10 руб. в год получали 2 плотника, токарь и пороховщик.
• Цирюльник имел оклад 8 руб. 85 коп. в год.
• Профос — 8 руб.
• 12 канониров имели оклад по 9 руб. в год. Гантлангер бомбардирский — 7 руб. 50 коп.
• 13 гантлангеров канонирских — по 6 руб.
• Столько же получал барабанщик.

На всю эту команду полагалось:

• фузей со штыками — 31,
• пальников — 25,
• шпаг с медными эфесами — 35,
• циркулей медных — 13
• 1 медный барабан [43].

12 канониров и гантлангеров составляли прислугу соответственно 12 пушек. Но в списке присутствует еще и бомбардир. Бомбардиры, в отличие от канониров, «работали» с единорогами, или мортирами. Так как по тому же документу явствует, что в городе «на регулярные пять полигонов» положено по бюджету в 60 лет — 50 чугунных пушек, 10 медных фальконетов, 3 чугунных мортиры и 20 мортирцов системы Кугорна, то следует считать, что бомбардир и бомбардирский гантлангер обслуживали мортиры.

Если рассмотренный документ свидетельствовал о том, сколько положено иметь вооружения Бийскому гарнизону, то документ 1747 г. «Ведомость об артиллерии Бийской крепости» (рапорт, поданный на имя Ее Величества командующим Сибирским корпусом, генерал-майором Христианом Киндерманом 24 ноября 1747 г.) отражает реальное количество вооружения. Здесь говорится, что на 1745 г. в Бийской крепости имелось 4 медных и 8 чугунных пушек. Одна из пушек была на полевом лафете («по полевому маниру»), остальные — «на гарнизонных», то есть крепостных лафетах. Кроме этого в городе числятся еще 2 затишные пищали, 127 фузей, 1 винтовка (видимо, винтовальный штуцер), 2 самопала [44].

В 1802 г. была учреждена Инженерная экспедиция. По распоряжению этой организации, инженер-генерал Князев инспектировал Сибирскую линию. Он констатировал весьма безотрадное состояние артиллерии в сибирских крепостях и предложил использовать существующие пушки как тумбы для знамен или как ограничители для ворот, потому, что раньше не знали правильных сплавов для производства пушек, а все крепости Западной Сибири были укомплектованы крепостными чугунными орудиями производства Каменского завода (в городе Екатеринбурге-на Каме), из которых невозможно было вести огонь [45].

Создание военного гарнизона в Бийской крепости обеспечивалось кругом должностных обязанностей регулярных воинских подразделений, расквартированных на граничной полосе России вначале с Джунгарским ханством, а затем с Китаем на территории от Усть-Каменогорска до Бийска. Военные несли рутинную, но необходимую службу, состоявшую из конных разъездов, патрулирования местности, несение нарядов внутри крепостей, военных учений и хозяйственной деятельности. Все это способствовало широкому освоению русскими переселенцами территории, вовлекая в этот процесс аборигенное население, находящееся на более низком уровне развития.

* * *

Укрепление границы усилило приток русского населения в Верхнее Приобье. Сюда устремилось разночинное население, так как обстановка для ведения хозяйства складывалась благоприятно: джунгары были разбиты, казахи мирно торговали с русскими, алтайские племена вошли в состав России. Одновременно с обустройством границы создавались населенные пункты, по всей линии равномерно, что вовлекало местных жителей в охрану территорий. Уже в 1752 г. в Сенатском указе предписывалось: «…выявить из пашенных крестьян и разночинцев желающих переселиться в районы … Бийской крепости» [46]. И уже в 1754 г. здесь были размещены переселенцы [47]. К 1757 г. деревень уже было 34, а в 1765 г. — 43. Все населенные пункты занимались не только сельскохозяйственным производством, но и охраняли округу, подчиняясь при этом строгим правилам приграничных инструкций, разработанными военными. Имевшие хождения названия оборонительных сооружений «крепость», «форпост», «редут», «защита», «пикет», «маяк» стали обиходной топонимической принадлежностью населения юга Алтая.

Вместе с этим на территории Алтая начала создаваться система местного управления, которая впоследствии будет определена законом от 8 августа 1797 г. [48] Однако в этом направлении проявлялась и специфика, исходящая из целесообразности развития некоторых демократических начал общественного обустройства. К 1799 г. положение окончательно изменилось в сторону более интенсивного заселения территории. Образованная Колыванская область включила в себя четыре уезда — Томский, Кузнецкий, Барнаульский и Бурлинский — с общим количеством 1226 деревень. [49] В Барнаульском уезде таковых было 385, что составило 30,6% от всех населенных пунктов Западной Сибири [50]. По Бийской линии было размещено более 160 деревень, из которых 90% были образованы по указу от 1752 г. К концу XVIII века здесь уже полным ходом шло сельскохозяйственное освоение земель.

В XIX веке приграничный район юга Алтая уже не имел смысла как военно-охранительный и был переведен на положение крестьянского земледельческого устройства с государственной принадлежностью крестьян, приписанных к горному ведомству.

Крестьяне Алтая были в более выгодном положении, чем крепостные крестьяне России, а их свободное проживание способствовало складыванию общественных отношений на более демократических началах, но со спецификой ответственности за сохранение рубежей страны. Царское правительство это вполне устроило, так как крестьяне сеяли хлеб, работали на заводах, через торговлю сближали Россию с другими странами и охраняли себя сами. И все эти процессы регулировались самим крестьянским обществом в мере допускаемой правительством, но при минимальном участии государственных чиновников. Слухи о вольном проживании, а где-то и сопровожденные легендами, спровоцировали массовое переселение русских на Алтай, где действовал мощный по тем временам промышленный комплекс, который позволил показать силу русского оружия в Отечественной войне 1812 года.

Таким образом, создание военного гарнизона обеспечило безопасные условия для развития жизненного пространства для большого количества населения России как русского, так и инородного, принявшего российское подданство, создало возможность для беспрепятственного роста горнорудного производства, стало основой для перспективного расширения территории Российской империи на юг. 

Формирование системы военной охраны Верхнего Приобья позволило за кратчайший срок провести мирным путем заселение огромной территории, что в дальнейшем даст возможность России прирасти богатством Сибири, в чем ни малую роль сыграл Алтай. Следующий век лишь подтвердит это.

* * *

Итак, начало формирования военного гарнизона в Бийской крепости вероятнее всего можно отнести к 1738 году, когда туда была введена первая военная команда. В пользу этого говорят несколько фактов:

1. В 1736 г. картографы В.Шишков и П.Сомов провели военную топосъемку местности, где подробно закартографировали местность вокруг Бийской крепости.
2. В 1738 г. Миллер при описании Бийской крепости еще не дает ей статуса военной крепости, а больше характеризует ее как судную избу.
3. В этом же году из Кузнецкой крепости, где была размещена часть драгунского батальона в Бийскую крепость был переведен полуэскадрон военных.
4. Уже в 1741 г. Государственный Совет называет Бийскую крепость как «имеющийся сей военный гарнизон».

Формированию гарнизона предшествовало строительство оборонительных сооружений. И этот процесс не может быть исключен из истории формирования первого военного гарнизона на Алтае, равно как и вся дальнейшая история военной охраны региона. А потому на раннем этапе становления и развития военного гарнизона на Алтае можно выделить 4 этапа его развития:

Первый этап: 1604–1718 гг. — строительство Томского Бикатунского острогов и остальных крепостных сооружений в этот период.

Второй этап: 1718–1756 гг. — строительство Бийской крепости и последующая затем оборонительная линия от Колывани до Бийска, что привело к добровольному вхождению алтайских племен в состав России;

Третий этап: 1756–1777 гг. — соединение уже имеющейся Староколыванской линии с дистанцией Бийск- Кузнецк, что дало возможность создать непрерывную граничную линию по направлению Омск- Семипалатинск- Усть-Каменогорск- Бийск- Кузнецк.

Четвертый этап: 1777–1798 гг. — мирное развитие территории, прибытие пехотного полка — первого регулярного военного соединения на постоянную дислокацию.

Бийский военный гарнизон сыграл выдающуюся роль в охране юга Западной Сибири. В период усиления Китая создание этого гарнизона было необходимой мерой. Более того, военная мощь Российской империи сориентировала народы Алтая перейти под ее защиту, а наличие военного гарнизона дало возможность русским переселенцам осваивать территорию юга Алтая мирным путем.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Златкин И.А. История Джунгарского ханства. М. 1964. С. 443.
2. Словарь иностранных слов 13-е издание. М.: Русский язык, 1986. С. 112.
3. Евсеев Е.Н. Экспедиция И. Д. Бухгольца и основание Омской крепости // Города Сибири: экономика, управление и культура городов Сибири в досоветский период. Новосибирск, 1974. С. 47–59.
4. Веселовский Н.И. Посольство к зюнгорскому хун-тайчжи Цэван-Рабтану капитана от артиллерии И. Унковского и путевой журнал его за 1722–1724 годы. СПб., 1887; Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке. Барнаул: Издательство АГУ. С. 41–51.
5. Уманский А.П. Телеуты и русские. Новосибирск: Наука, 1980. С. 172–173.
6. Уманский А.П. Указная грамота Петра Великого о сооружении Бикатунского острога // Алтайский сборник. Вып. XVI. Барнаул, 1995. С. 183.
7. О колонизации Верхнего Приобья см.: Булыгин Ю.С. Первые крестьяне на Алтае. Барнаул, 1974.
8. Кафенгауз Б.Б. История хозяйства Демидовых в XVII- XIX вв. М.-Л., 1949; Карпенко З.Г. Горная и металлургическая промышленность Западной Сибири в 1700–1860 годах. Новосибирск, 1963.
9. Моисеев В.А. Экспедиции И. Д. Бухгольца и И. М. Лихарева в верховья Иртыша в 1714–1720 гг. и их влияние на русско-джунгарские отношения // Исследования по всеобщей истории и международным отношениям. Барнаул, 1997. С. 100–115.
10. Семипалатинск. Алма-Ата, 1984; Княжецкая Е.А. Новые сведения об экспедиции И. М. Лихарева (1719–1720) // Страны и народы Востока. Вып. XXVI. Кн. 3. М., 1989. С. 10–35.
11. Цит. по: Касымбаев Ж.К. Экспедиция Бухгольца и создание Прииртышских крепостей в начале XVIII в. // Исторические науки. Межвузовский сборник. Вып. 1. Алма-Ата, 1974.
12. Валиханов Ч.Ч. Архивные материалы о русско-джунгарских отношениях // Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений. Т. 4. Алма-Ата, 1985. С. 211.
13. Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. 1635–1758. М., 1983;
14. См.: Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке…
15. Евсеев Е.Н. Экспедиция И. Д. Бухгольца и основание Омской крепости // Города Сибири: экономика, управление и культура городов Сибири в досоветский период. Новосибирск, 1974. С. 47–59;
16. Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке… С. 35
17. Международные отношения в Центральной Азии. XVII-XVIII вв. Документы и материалы. Кн. 1–2 / Сост. Б. П. Гуревич, В. А. Моисеев. М., 1989. С. 252–253.
18. Колесников А.Д. Заселение русскими лесостепи Прииртышья в 18 веке Омск, 1964. С. 67.
19. Бахрушин С.В. Русское продвижение за Урал. М., 1985. С. 160.
20. Апполова Н.Г. Экономические и политические связи Казахстана с Россией в 18-начало 19 века. М., 1984. С. 93.
21. Штейнгель В. Настольный хронологический указатель постановлений, относящихся до устройства военно-сухопутных сил России. СПб. 1890. С. 37.
22. РГАДА. Ф. 517. Оп. 1. Д. 1037. Л. 4–6; Ф. 1402. Оп 1. Д. 1. Л. 16–17, 21–21 об, 49–51.
23. Описание Тобольского наместничества. Новосибирск, 1984. С. 318.
24. РГАДА. Ф. 1402. Оп. 1. Д. 1. Л. 211–211об.
25. Там же. Л. 18.
26. Миллер Г.Ф. Описание Кузнецкого уезда Тобольской провинции в Сибири в нынешнем его состоянии, в сентябре 1734 года. С. 70.
27. РГАДА. Ф.1402. Оп. 1. Д. 2. Л. 58.
28. Исупов С.Ю. Основные моменты истории отдельного Сибирского корпуса в первой половине 18 века./ Вопросы истории археологии и истории Южной Сибири. Барнаул. 1999. С. 234.
29. Бородаев В. Б., Контев Л.В. Исторический атлас Алтайского края. Барнаул, 2007. С. 73.
30. Исупов С.Ю. Бийск: острог, крепость, город. Бийск 1999. С. 130.
31. Петров В.И. К вопросу о социальном происхождении сибирского казачества. Новосибирск,1965. С. 214–216.
32. ГААК. Ф. 50. Оп. 17. Д. 427.
33. ГААК. Ф.50. Оп.11. Д.260.
34. Громыко М.М. Западная Сибирь в 18 веке. Русское население и земледельческое освоение. Новосибирск, 1965. С.23.
35. Д. А. Сергеев. Тайны Алтайских крепостей, Барнаул, 1975.
36. Исупов С.Ю. Вехи истории Бийской крепости/ Бийский вестник. 2003. №1. C.15.
37. РГВИА. Ф.23. Оп.1/12. Д.937. Л.123об.
38. Там же. Д.1262. Л.25об.
39. Исупов С.Ю. Бийск: острог, крепость, город. Бийск. 1999. C.130.
40. Штейгель В. Настольный хронологический указатель постановлений, относящихся до устройства военно-сухопутных сил России. СПб. 1890. C. 71.
41. Колесников А.Д. Русское население Западной Сибири в XVIII — начале XIX века. Омск. 1973. С.68.
42. Огурцов Л.Ю. Военно-инженерная политика Росии на юге Западной Сибири в XVIII веке. Свердловск. 1990. С.15.
43. Квартирное расписание войск Сибирского корпуса. Тобольск, типография Штаба Сибирского корпуса, 1762.
44. Евсеев Е. Н. Экспедиция И. Д. Бухгольца и основание Омской крепости // Города. Сибири. Новосибирск, 1974. С. 49.
45. Столетие военного министерства 1802–1902 гг. М., 1902.
46. Воробьев В.В. Формирование населения Сибири. Новосибирск, 1975. С. 116.
47. Булыгин Ю.С. Характеристика социальной сущности приписного крестьянства на материалах о миграции населения Колывано-Воскресенского горного округа // Из истории Алтая. Томск, 1978.
48. ПСЗРИ-1. СПб.,1830. Т. XXIV. №18082. С. 672–677.
49. История Сибири. Ленинград Т. 2. 1968. С. 192.
50. ГААК. Ф. Канцелярии Колывано-Воскресенского горного начальства. Оп. 2, Д. 151, Л.134об, 167.