Потери коренного населения Сибири в ходе боевых действий в конце XVI–XX вв. 

Работа выполнена по гранту РФФИ № 00–06–80462.

Систематизация проблем демографического развития коренных народов одного из крупнейших регионов России — Сибири, чрезвычайно важна в плане понимания сути факта пребывания данной территории в составе Русского государства в течение более чем четырех столетий (конец XVI-XX вв.) с точки зрения судеб коренных жителей. В обыденном сознании большинства населения нашей страны деятельность центральной власти в отношении региона виделась и представляется в настоящее время лишь как нещадное использование природных и людских ресурсов, организация колониальной эксплуатации отдаленной территории, осуществляемая без оглядки на живущих здесь людей. Современные российские СМИ, отдельные публицисты, некоторые научно-популярные издания показывают Сибирь краем, где всегда шло истребление и вытеснение коренных жителей с занимаемых ими земель пришельцами-русскими, эксплуатация людских ресурсов, в том числе в качестве «пушечного мяса» в войнах, в результате чего, якобы, аборигены отдельных территорий либо вымерли вовсе, либо вымрут в ближайшие годы. Подобные настроения, к сожалению, имели и имеют место и в научной литературе, как отечественной, так и зарубежной[1].

Действительно, реальные данные демографического развития коренных жителей Сибири от эпохи позднего средневековья до нашего времени могут служить одним из важнейших показателей значения вхождения их в состав Русского государства. Прямая и достоверно фиксируемая убыль населения означала бы негативную оценку последствий пребывания аборигенного населения в состав России. Поскольку подобные факты, как для отдельных групп коренного населения, так и для всего совокупного населения Сибири действительно имели место в течение последних четырех столетий, то первостепенное значение приобретают задачи получения достоверных цифр прямых потерь. Анализ конкретных причин действительно имевших место в течение четырех столетий уменьшений численности отдельных коренных этносов и их последствий, в частности, реальных размеров и роли потерь в ходе боевых действий, поможет объяснить до сих пор существующее в публицистике и научной историографии противоречие между основанным на некоторых реальных фактах тезисом о постепенном исчезновении коренных сибиряков и достоверно известным общим ростом численности совокупного нерусского населения Сибири за последние более чем 400 лет. В ситуации многолетнего российского кризиса (на фоне процветающих США и быстро улучшающей благосостояние своего населения КНР) актуален и международный аспект данной темы — анализ аналогичных ситуаций в данном природно-географическом поясе на разных континентах — в Северной Азии и Северной Америке, т. е., проще говоря, сравнение судеб сибирских жителей и североамериканских индейцев, в жизни которых в последние четыре столетия в условиях постоянных контактов с пришельцами имели место и потери в ходе вооруженных столкновений. Важно также сравнение судеб населения степной зоны Сибири с ситуацией, сложившейся для коренных жителей на некоторых соседних территориях, вошедших в состав Цинской империи.

Хронологические и территориальные рамки данного исследования — почти все время совместной жизни русского и коренного населения Сибири (т. е., конец XVI — XX вв.) в пределах ее традиционно принятых границ, включающих территорию современной Якутии (рассмотрение в настоящей работе демографических проблем, связанных с боевыми потерями народов Дальнего Востока и Северо-Востока, не предполагается, это может стать темой отдельного исследования, поскольку демографическое развитие у населения данных территорий, в том числе и боевые потери, существенно отличались от того, что имело место в Сибирском регионе).

Одной из важнейших причин, приводившей к прямым потерям численности коренных жителей, несомненно, было участие в боевых действиях. Как известно, процесс присоединения и освоения русскими людьми значительной части территории Сибири в конце XVI — начале XVIII в. шел мирным путем. Однако в ряде ее районов имели место и вооруженные столкновения, в ходе которых гибли коренные жители[2]. Исходя из известных исторических фактов, все вооруженные столкновения, происходившие в период включения Сибири в состав Русского государства и первоначального освоения ее территории, в ходе которых коренные жители несли потери в период своей «русской истории», можно разделить на три типа: между отдельными группами коренного населения; между русскими людьми и коренными жителями; между коренными жителями и иноземными агрессорами, вторгавшимися в места их проживания.

Фиксировавшиеся уже с конца XVI — начала XVII вв. столкновения первых двух типов к началу XVIII в., в основном, прекратились. Угроза иноземных вторжений на значительном протяжении русских границ (на всем участке Русско-Цинской границы от Охотского моря до Саян) после заключения Нерчинского договора в 1689 г. была, в основном, ликвидирована к концу XVII в., а к западу от Саян заметно ослаблена в начале XVIII в. В итоге, в течение почти всего XVIII в., XIX в. и в первые два десятилетия XX в. на территории Сибири серьезных боевых действий и фактов массового участия коренных жителей в войнах за пределами Сибири не отмечалось (в последнем случае в качестве исключения можно привести лишь примеры участия в некоторых войнах в составе русской армии, вплоть до русско-японской войны 1904–1905 гг., представителей верхушки сибирских народов, имевших офицерские чины, например, потомков тунгусских князей Гантимуровых). Продолжавшиеся в течение XVIII в. отдельные вторжения на занятые коренными жителями территории иноземных захватчиков (набеги независимых чукчей на юкагиров на северо-восточной границе Сибири, вторжения по западной части южной границы джунгар, казахов, каракалпаков) были эпизодическими и не распространялись далеко в глубь Сибири, в результате чего потери коренных жителей были незначительны. Имели место в течение XVIII в. и последние, эпизодические случаи борьбы против русских людей и столкновений между собой коренных жителей (например набеги северных ненцев-«юраков» на ханты в качестве «попутных жертв» в ходе их вторжений на территории проживания коми и русских людей как в Сибири, так и в Архангельской губернии), однако эти случаи также заметно не повлияли на демографические показатели коренного населения.

Призванные на тыловые работы во время Первой Мировой войны коренные жители, например «минусинские инородцы», в основном, оставались в Сибири и работали на заводах, в шахтах, на приисках, железных дорогах и т. д. Участия в боевых действиях они не принимали, и число погибших не выходило за рамки производственного травматизма, характерного для довоенного времени, когда многие из них работали на золотых приисках, угольных копях, заводах и т. д.[3]. Таким образом, подавляющее большинство коренных жителей в течение более чем 200 лет вообще было избавлено от потерь, связанных с боевыми действиями.

Боевые потери стали известны вновь лишь во втором десятилетии ХХ в. В годы Гражданской войны, т. е. в ходе столкновений между красногвардейцами, Красной армией и антисоветскими вооруженными формированиями (армиями Сибирского правительства, армией Колчака и т. д.) боевые действия на территории Сибири были очень быстротечны и большинства коренного населения почти не коснулись (более других в боях этой войны, в связи с проживанием в полосе Транссибирской железнодорожной магистрали, участвовали отдельные группы бурят). Тем не менее, именно к 1920 г. относится факт массовой единовременной гибели коренных жителей, второй по числу погибших в истории Сибири вообще, когда в ходе подавления антисоветского восстания в Томской губернии в окрестностях г. Мариинска в бою было убито несколько сот сибирских татар. Имеются сведения и о гибели в ходе антисоветских восстаний в 1920 г. небольшого количества представителей некоторых других народов Сибири (например, бурят). Хотя данные события происходили уже после завершения разгрома армии Колчака на указанных территориях, однако, несомненно, их следует считать составной частью Гражданской войны. Гибель коренных жителей в антисоветских выступлениях случалась и в годы проведения коллективизации в национальных районах. Данные вооруженные столкновения, причиной которых были, в основном, не национальные проблемы, а факторы социально-политического характера, следует также выделить в отдельный, четвертый тип.

Пятый тип боевых действий, в которых участвовали и несли потери коренные жители Сибири — это Великая Отечественная война (как составная часть Второй Мировой войны), когда для них сложилась очень тяжелая демографическая ситуация, связанная, в том числе, и со значительными боевыми потерями. Призывы в ряды действующей армии касались большинства коренных жителей, и значительное число мужчин продуктивного возраста на несколько лет было оторвано от семей. Боевые потери коренного населения Сибири были также высоки, как и потери остального населения СССР, проживавшего на не оккупированной врагом территории и давшего армии по призывам максимальное число мужчин. Кроме того, лишения военного времени, серьезные трудности с продовольственным обеспечением в тылу и связанная с этим повышенная смертность весьма негативно сказывались на численности населения Сибири[4]. Данные потери в тылу мы также должны считать напрямую связанными с войной и выделить в отдельный тип, хотя и не имеем возможности рассмотреть их в данной публикации. В отдельные типы следует выделить и боевые потери в результате участия военнослужащих из числа коренных жителей в войне в Афганистане (1979–1989 гг.) и в войнах на Северном Кавказе (1994–1996, 1999–2000 гг.). Боевые потери в XX в. в трех последних типах военных действий, в отличие от предыдущих, коренные жители Сибири впервые в своей обозримой истории несли далеко за пределами границ своего проживания.

Учитывая вышеизложенное, можно установить и определенные хронологические этапы, связанные с наличием в данные отрезки времени боевых потерь коренного населения. Для первого типа боевых действий в целом для Сибири — это XVII — первые годы XVIII в. (верхнюю границу можно установить по факту прекращения в 1703 г. набегов енисейских кыргызов на коренное население ясачных волостей в Саяно-Алтае, носивших до этого массовый и постоянный характер и охватывавших значительные территории), хотя для населения большей части остальной территории Сибири столкновения подобного рода прекратились на несколько десятилетий раньше. Поскольку с исчезновением кыргызской угрозы (последние в течение почти всего XVII в. формально считались русскими подданными) прекратились и массовые столкновения второго типа, то данную дату можно считать временем окончания основных вооруженных столкновений коренных жителей с русскими людьми, начавшихся с походом Ермака. Таким образом, как можно видеть, начало XVIII в. стало определенным рубежом в жизни коренного населения Сибири, хотя и с рядом оговорок, приведенных выше.

Для столкновений третьего типа верхнюю границу, видимо, следует установить концом 50-х гг. XVIII в., когда после разгрома войсками империи Цин Джунгарского ханства полностью прекратились имевшие ранее место набеги джунгар на приграничное население в полосе западной части южной границы Сибири (от Енисея и Оби до Ишима). Именно эта дата стала определенным рубежом в истории коренного населения приграничной полосы, поскольку имевшие место и позднее отдельные эпизодические набеги казахов и каракалпаков по своим последствиям нельзя было сравнить с джунгарской угрозой.

Столкновения четвертого типа можно ограничить 1920–1921 гг., поскольку в боях в ходе Гражданской войны большевики в 1918 г. из-за внезапности действий контрреволюционных сил не успели привлечь в свои вооруженные формирования коренных жителей, а в армию Колчака позднее их не мобилизовывали насильно, используя лишь отдельные отряды добровольцев. Об отсутствии значительных потерь коренного населения в годы Гражданской войны говорят данные демографической Всероссийской переписи 1920 г., а также конкретные статистические сведения, показывающие, например, численность хакасов: в 1917 г. в Инородческом районе проживало 38,4 тыс. человек, а в 1920 г. уже около 42 тыс. хакасов[5] . При этом территория Хакасии отличалась от многих других регионов Сибири достаточно напряженными вооруженными столкновениями между красными партизанами и белоказаками в ходе Гражданской войны, а затем продолжительными по времени действиями известного «императора тайги» — И. Н. Соловьева[6].

Антисоветское выступление на Таймыре, когда, возможно, погибли и коренные жители, проходило в 1932 г.; аналогичное, но несколько более масштабное, восстание на Ямале случилось в 1934 г.

Боевые потери коренных жителей Сибири в ходе Великой Отечественной войны были известны с июня 1941 по сентябрь 1945 г. Последние два типа потерь также имеют четко очерченные хронологические рамки, указанные выше.

Хотя по историческим меркам время, в течение которого имели место боевые потери населения, было незначительным, этот урон заметно сказывался как на численности отдельных народов, так и всего совокупного населения Сибири в определенные периоды. Изучение конкретных размеров урона позволит, в целом, более определенно говорить о роли различных факторов этнического, социально-политического, экономического характера и их соотношениях в ходе демографического развития коренных жителей.

Главная проблема, с которой сталкиваются исследователи — отсутствие в большинстве случаев достоверных сведений о боевых потерях коренного населения, причем это относится как к первым хронологическим этапам, так и к XX в. Сведения о них весьма отрывочные, неполные и часто противоречивые. Поэтому для получения относительно достоверной картины в сфере демографического развития свои расчеты в данной связи мы должны выполнять в каких-то приближениях, производных величинах от имеющихся разрозненных данных статистического характера. В этом отношении важное значение приобретают методы исследования, разработка способов расчетов в связи с характером потерь населения, т. е. формализация нашей деятельности, что, вероятно, должно стать темой специального исследования. Тем не менее, детально не затрагивая вопросы методологии и методики, в настоящей работе мы попытаемся провести некоторые, наиболее простые и не требующие детального обоснования, подсчеты.

Из фольклора коренного населения и первых сообщений русских источников видно, что дорусское время для большинства сибирских народов характеризовалось, как период ожесточенной межплеменной и межродовой войны. Наиболее известны борьба между ненцами и ханты из-за оленей и промысловых угодий, грабительские набеги енисейских кыргызов на соседей, кровавые межродовые столкновения у якутов («кыргыс-уйэтэ» — эпоха раздоров), борьба тунгусов с якутами из-за охотничьих угодий, конфликты между «конными тунгусами» и бурятами, между «лесными» и «тундровыми» тунгусами и т. д. Русские источники отмечали высокий дух воинственности у князцов ханты и манси. Широко была известна «юрацкая кровавая самоядь». Об эвенках шла слава, что они «люди воисты, боем жестоки». Западноевропейский наблюдатель писал, что нередко до полусотни конных тунгусов, напав на четыре сотни «монгольских татар», доблестно разбивают их по всем правилам. Закаленными и опытными воинами, наводившими страх на соседей, были енисейские кыргызы. Якуты по сообщениям русских источников были «доспешны и воисты»[7].

Включение Сибири в состав России не сразу привело к окончанию всех этих конфликтов, относимых нами к вооруженным действиям первого типа. В течение ХVII в. и несколько позже продолжались набеги ненцев на ханты и ответные действия последних, убийства тунгусами якутов, которых они заставали в своих охотничьих угодьях на Витиме, Патоме и Олекме, отдельные столкновения между бурятами и тунгусами; отмечалась частая гибель коренного населения в ходе набегов кыргызов на русские ясачные волости. Столкновения эти иногда были весьма масштабными. Так, в 1653 г. ханты разгромили род ненецкого князца Ледерея, находившийся на соболином промысле[8]. В 1678–1679 г. пришли на Обдорь «воровская самоедь больше 400 человек и ясачных остяков, … убили 23 человек …, а жен их грабили …, а детей имали к себе в полон …»[9]. Енисейские кыргызы неоднократно громили шорцев, чулымских тюрков, кузнецких татар, убивая десятки людей. Так, в 1630 г. тубинский князец Коян «… пограбил и до азнования разорил» коттов[10] . В 1666 г. при взятии кыргызами Удинского острога было убито 10 человек ясачных. В 1692 г. кыргызы-тубинцы вновь почти полностью разорили уже немногочисленных к тому времени «канских татар»[11]. В течение ХVII в. численность чулымцев сократилась примерно на 20 %, и лишь в первой половине ХVIII в. с прекращением набегов кыргызов она стала быстро расти[12]. Последними по времени на территории Сибири, связанными с гибелью коренного населения, можно считать датируемые первыми годами XVIII в. (до 1704 г.) нападения енисейских кыргызов на русские ясачные волости в пределах Кузнецкого и Красноярского уездов[13].

К сожалению, исходя из имеющейся источниковой базы абсолютно точные цифры потерь коренного населения установить не удается. Надо полагать, что в целом в русское время они были достаточно невелики для совокупного населения региона. Это число может быть определено исходя из суммы всех документированных потерь, увеличенной, приблизительно, на 15–20 % (с учетом утраты части соответствующих архивных дел, отсутствия в некоторых документах точного числа погибших, а также имевшего места стремления представителей местной русской администрации несколько преуменьшить эти данные, цифры которых свидетельствовали об их упущениях в деле установления твердого государственного порядка на подведомственных территориях). В ходе вооруженных столкновений данного типа погибло, по нашему мнению, около 0,5 тыс. человек ненцев и ханты, 0,3–0,4 тыс. тунгусов и якутов, около 1 тыс. человек населения Саяно-Алтая, несколько сот бурятов и других, т. е. всего более 2 тыс. человек, что составляет несколько более 1 % совокупной численности коренного населения на начало ХVII в. Как можно видеть, потери, незначительные для всего (совокупного) населения Сибири, для отдельных народов, например населения юга Приенисейского края, были велики.

Первые вооруженные столкновения второго типа (между коренными жителями и русскими людьми) на территории Сибири в пределах русских границ происходили еще в ХVI в. в ходе продвижения отряда Ермака. Известно, что казакам тогда пришлось выдержать ряд сражений, в которых против них участвовали сибирские татары, манси и ханты, понесшие определенные потери. Боевые действия продолжались в ходе походов правительственных отрядов по территории Западной Сибири. В 1593 г. велась вооруженная борьба против союзников Кучума — пелымского (мансийского) князца Аблегирима, а через несколько лет против селькупского союза племен (Пегой орды). Все это время воевали и против откочевавших в степи и оставшихся верными Кучуму сибирских татар; апогей пришелся на 1598 г., когда случилось крупное сражение на р. Ирмень (приток Оби). В начале ХVII в. в ходе продвижения русских отрядов на Томь и Енисей произошли первые столкновения с енисейскими кыргызами, не желавшими расставаться с властью над своим подчиненным населением (кыштымами). Вооруженная борьба с енисейскими кыргызами, поддерживаемыми монгольскими феодалами, продолжалась с перерывами почти столетие (до первых лет ХVIII в.) и отличалась крайним ожесточением. В ней, кроме кыргызов, участвовали (а больше от войны страдали) и их бывшие данники (например чулымцы) — вначале часто на стороне кыргызов, а к концу ХVII в., в основном, на стороне России. В ходе продвижения к востоку от Енисея русские отряды столкнулись с тунгусами и бурятами, где особенно упорную борьбу пришлось вести против князцов Тасея и Оилана. В 1652 г. красноярское ополчение, состоявшее, в основном, из ясачных людей (аринцев, качинцев и других) разгромило младших родственников Оилана. Ожесточенные сражения имели место и в ходе присоединения Якутии в 30 — начале 40 гг. ХVII в.[14].

В целом, для большинства территорий Сибири, где отмечались боевые действия этого типа, была характерна ситуация, когда вооруженные столкновения коренного народа с русскими людьми продолжались от нескольких месяцев до 20–25 лет и, в основном, в период присоединения данных территорий к России. Исключение составляли, как уже указывалось, енисейские кыргызы и часть ненцев — «юрацкая самоядь». Хотя последние с середины ХVII в. вошли формально в состав России, однако длительное время они и часть других ненцев оставались фактически независимыми; так, ненцы в 1644 г. разорили весь посад г. Пустозерска, в 1662 г. захватили сам город и сожгли его, в 1730, 1732, 1746 и даже в 1797 г. совершили набеги на русские села, поселения коми и «самоедь пустозерскую»[15].

Первым случаем, когда может быть относительно достоверно установлено число потерь коренных жителей в ходе боевых действий против русских людей, является упоминавшееся сражение у устья р. Ирмень, когда погибло и утонуло в Оби более 200 татар[16]. Основной период военных столкновений с русскими людьми завершился еще более крупным сражением — разгромом в 1692 г. кыргызов-тубинцев, которые из минусинских степей перекочевали в Канскую землицу, присягнули на верность царям, а затем дотла разграбили местных ясачных людей и двинулись назад, в свои кочевья на р. Тубу. Канские «татары» направили жалобу в Красноярск, и почти весь его гарнизон вместе со служилыми «подгородными татарами» вышел на перехват тубинцев. Ожесточение красноярцев было так велико, что перед выходом они перебили всех кочевавших под городом тубинцев и других кыргызов, поскольку существовала опасность захвата ими города во время отсутствия гарнизона. К сожалению, общее число этих жертв не известно. Тубинцы были перехвачены уже на Енисее и разгромлены в ожесточенном сражении, в ходе которого погибло около 650 мужчин, а в плен попали почти все женщины и дети, а также 40 мужчин[17]. В результате, один из четырех кыргызских улусов фактически прекратил существование.

К сожалению, точных, документированных цифр всех потерь коренного населения в ходе большинства боевых действий против русских людей в Сибири мы не имеем. Достаточно уверенно можно лишь сказать, что они никогда единовременно не были столь велики, как в названных двух случаях. Так, в ходе разгрома крупного восстания в Якутии в 1642 г., когда в своих острожках погибло некоторое число якутов, воевода П. П. Головин повесил еще 23 человека[18]. Заметные потери должны были нести тунгусы и буряты в ходе присоединения их земель к России (например в 1633 г. было разгромлено стойбище князца Корендея на р. Чуна, а в 1641 г. — улус князца Чепугая на Верхней Лене), но в источниках не отмечено случаев массовой гибели людей. Максимальная продолжительность периода боевых действий для этих крупнейших коренных народов — якутов (около 10 лет), тунгусов (около 25 лет) и бурят (около 20 лет), по историческим меркам была невелика, и они заметно не сказывались на их численности, как и на численности большинства других народов Сибири. Относительно ненцев можно сказать, что их потери, также в целом незначительные, в большинстве случаев были намного ниже, чем потери их противников. Наибольшие потери от рук русских людей понесли сибирские татары в конце ХVI — начале ХVII в. и, особенно, енисейские кыргызы, воевавшие до начала ХVIII в. В результате их многочисленных сражений с русскими служилыми людьми из Красноярского, Томского, Кузнецкого и Енисейского уездов каждый раз в бою терялось немало мужчин, а также гибли другие люди. Так, из-за нарушения «шерти» (клятвы) кыргызами в условиях осады ими Красноярска в 1678 г. служилыми людьми были казнены 7 человек тубинцев-«аманатов» (заложников)[19].

К сожалению, состояние источников не позволяет установить точные цифры потерь. При проведении подсчетов потерь коренных жителей от рук русских людей следует учитывать то обстоятельство, что имеющиеся документы имеют почти исключительно русское происхождение. На практике это означает, что цифры погибших людей в них могут быть несколько преувеличены, поскольку для положительного решения вопросов о продвижении по служебной лестнице, назначении жалованья и т. п. служилые люди (от рядовых казаков до воевод) должны были показать свое рвение, в первую очередь, в борьбе с «государевыми ослушниками». Отсюда у них возникало вполне понятное стремление зафиксировать в документах как можно большие цифры убитых врагов. Проведенный нами расчет, достаточно приблизительный, позволяет говорить, что всего от рук русских людей погибло около 3–3,5 тыс. кыргызов и их кыштымов (зависимого населения), не более 1 тыс. татар, вместе около 1 тыс. бурят, тунгусов и якутов и около 0,5 тыс. человек из других народов, т. е. всего около 6 тыс. человек. Предполагая, что гибли, главным образом, мужчины и условно считая их число в Сибири на начало ХVII в. равным числу женщин (т. е. около 80 тыс. человек), можно сказать, что в ходе боевых действий погибло около 7,5 % мужского населения. При этом не менее половины числа таких потерь пришлись на долю енисейских кыргызов, численность которых вместе с ближними кыштымами (зависимым населением) на начало века определялась в 8–9 тыс. человек (т. е. 4–4,5 тыс. мужчин). Для кыргызов это были весьма ощутимые демографические проблемы, несмотря на то, что к концу XVII в. все совокупное население «Кыргызской землицы» насчитывало уже, видимо, около 12 тыс. человек[20]. Для остального населения Сибири совокупное число потерь мужчин колебалось, вероятно, в пределах 3–4 %.

Подсчитывая в целом по Сибири цифры потерь коренного населения в результате боевых действий против русских людей следует отметить, что они были ощутимы, но для подавляющего большинства народов не имели серьезных последствий. При этом необходимо также помнить, что потери были разнесены во времени, а к концу ХVII в. совокупная численность коренного населения выросла.

Сравнивая ситуацию с потерями коренных жителей Сибири в ходе ее присоединения к Русскому государству с потерями, например западных монголов (джунгар) в результате захвата их земель (смежная территория западной части Монголии, Синьцзяна, Восточного Казахстана и Южной Сибири) войсками Цинской империей можно отметить важное отличие, состоящее в том, что в результате первого события все коренные народы сохранились и даже прибавили в числе (не считая увода джунгарами в 1703 г. енисейских кыргызов, большинство которых уже не вернулось на родину), а в результате второго события коренные жители были почти поголовно истреблены (по некоторым оценкам, погибло более 1 млн. человек) и до сих пор не восстановили свою численность; как отмечал Ч. Валиханов, джунгар в «…один год погибло до миллиона народа и на пространстве лучших их кочевьев от Тэмиртунора (Иссык-Куля) до Тарбагатая не было ни одной кибитки»[21]. По сообщению Черепановской летописи, в Джунгарии «люди и скот весь вырублены без остатку, так что и в плен их не брали, только те спаслись, которые убежали в Российские границы»[22]. В жернова этой истребительной войны попали, например и теленгиты, остатки которых (предки одной из составных частей современного алтайского этноса) спасались затем в пределах русских границ; так, если в конце XVII в. численность теленгитского отока Джунгарии составляла 4 тыс. семей (около 20 тыс. человек), то их число в конце XVIII в. может быть определено, приблизительно, не более чем в 500 человек[23].

На территории Северной Америки в сходных с Сибирью природно-климатических условиях под властью испанской, французской и английской корон, а также Голландии на начало XVII в. проживало, по разным оценкам, от 10 до 20 млн. индейцев. Уровень их общественно-политического развития, в целом, был аналогичен тому, что русские люди фиксировали для многих сибирских народов в таежной и тундровой природно-климатической зонах. Известно, что в отличие от Сибири индейцы восточного побережья современных США, например достаточно дружелюбно приняли первых английских колонистов и даже спасали их от голода, что ярко описано Джоном Смитом, а затем многократно комментировалось[24]. Однако уже в течение XVII-XIX большинство индейских этносов бесследно исчезло, а боевые действия регулярных войск армии США против остатков индейцев имели место даже в 70-е годы XIX в., что для Сибири в это время было бы абсолютно немыслимо. Следует отметить, что в настоящее время на территории США и Канады у коренного населения отмечается постоянный и устойчивый рост численности. Однако даже в перспективе невозможно ожидать, что в течение ближайшего столетия их число приблизится к тому, что было на начало XVII в. В Сибири же за четыре столетия численность коренного населения увеличилась на несколько сот процентов.

С первых лет присоединения Сибири коренные жители гибли и в результате вторжений иноземных захватчиков. Это касалось, в первую очередь, тех, кто проживал в пограничной полосе. Если граница от Охотского моря и почти до Западного Саяна после завершения вооруженного русско-маньчжурского конфликта уже с конца ХVII в. была определена и стала достаточно спокойным местом, то граница от Саяна и далее до Урала постоянно нарушалась в Саяно-Алтае вторжениями войск северо-монгольских Алтын-ханов, а затем и джунгар вплоть до начала ХVIII в., набегами калмыков и тех же джунгар в Западной Сибири до середины ХVIII в., а также казахов и каракалпаков вплоть до начала ХIХ в. В конце ХVII в. на северо-востоке Сибири начались и в течение части следующего столетия продолжались набеги независимых тогда чукчей на юкагиров. Вооруженные силы России, включавшие и отряды коренных жителей, были еще не в состоянии обеспечить надежную защиту границ, что приводило к многочисленным случаям гибели и угонов в плен коренного населения — сибирских татар (в т. ч. барабинцев, телеутов и других), разноэтничного населения Приенисейского края и Кузнецкой земли, бурят и «конных тунгусов» (еще до недавнего времени были живы бурятские предания о монгольском Сухэр-нойоне, неоднократно вторгавшемся в пределы Бурятии), а также юкагиров и других от рук иноземцев. Население приграничной полосы жило в условиях постоянной угрозы иноземных вторжений. Как отмечалось в источниках первой половины XVII в. относительно коренных жителей пограничной тогда территории бассейна среднего Енисея, «…в той де Качинской землице люди… кочуют в крепких местах, сберегаючись от колмацких людей и от братцких и от иных землиц»[25].

Страницы сибирских документов донесли до нас много фактов гибели коренных жителей от рук иноземцев. Так, в 1631 г. калмыки погромили курдакско-саргатских татар, в результате чего их численность уменьшилась более чем на 20%[26]. В челобитной 1660 г. ясачные люди Тарского уезда сообщали, что «кучюмовы внучата с калмыцкими воинскими многими людми» разгромили пять верхних ясачных волостей уезда, убив многих мужчин и взяв в плен более семисот женщин и детей[27]. После похода в 1663–1664 гг. северо-монгольского хана Лоджана на средний Енисей, разгрома им кыргызов и «ясачных землиц», в Тубинской земле только от голода умерло 300 человек[28]. Лишь в один 1667 г. при нападении джунгар и кыргызов на Красноярский острог было убито 17 «подгородных татар»[29]. В 1693 г. в сражении с казахами и каракалпаками, погромившими русские деревни на части территории Западной Сибири, вместе с русскими людьми погибло и попало в плен более 50 татар и новокрещенов[30]. В 1709–1710 гг. джунгары разгромили почти все ясачные волости Кузнецкого уезда. Так, только тайша Байгорок в 1710 г. «ясачных иноземцев … 6 юрт разбил и ясачного татарина Чеоктона поймал, у живого глаза велел выколоть, и ременья из спины вырезали, и повесили на дереве»[31]. В ходе ожесточенных боев по обороне Кузнецка от кыргызов и джунгар в конце ХVII — начале ХVIII в. численность «выезжих телеутов» уменьшилась с 380 человек в 1671 г. до 300 в 1715 г.[32]. В 1734–1735 гг. казахи разгромили несколько русских и татарских деревень в Тарском уезде[33]. Число юкагиров, погибших в ходе вторжения «оленных» чукчей, к сожалению, достоверно не может быть установлено. Интересно, что по легенде, бытовавшей среди нижнеколымских жителей в XIX в., чукчи прекратили свои набеги из-за того, что бывший в ссылке в 1740–1750 гг. в Нижнеколымском остроге барон К. Менгден при нападениях чукчей на юкагиров посылал к последним в качестве предводителя своего служителя Иоганна, отличавшегося высоким ростом и необыкновенной силой. Юкагиры под руководством Иоганна не раз побивали чукчей и последние в конце концов прекратили свои набеги[34].

Состояние источников XVII-XVIII вв. не позволяет произвести точные подсчеты всех потерь данного вида. Следует также заметить, что имеющиеся в нашем распоряжении разрозненные сведения официальных документов о числе погибших могут быть несколько занижены, поскольку большие потери населения свидетельствовали о недостатках, допущенных местной администрацией в деле охраны границы, а последней это было явно невыгодно. Общее число потерь, связанных с вторжениями иноземцев, также весьма приблизительно, по данным известных документов можно определить для сибирских татар (включая и телеутов) в 1,5 тыс., населения юга Приенисейского края в 1,5–2 тыс., бурят и конных тунгусов в 0,8–1 тыс., юкагиров в несколько сот человек. Всего в результате таких вторжений погибло от 4 до 5 тыс. человек обоего пола из числа коренного населения, что сравнимо с потерями от рук русских людей. Как можно видеть, боевые потери этого вида касались лишь части населения Сибири, но вновь одними из самых ощутимых они стали для коренных жителей Саяно-Алтая. Вместе с отмеченными выше потерями в результате боевых действий первых двух типов, гибель людей от рук иноземцев серьезно сказалась на численности населения пограничной полосы — в первую очередь, юкагиров и разноэтничного населения Саяно-Алтая. Сравнивая с этим демографическое развитие, например якутов, которые даже в значительно более суровых природно-климатических условиях, при наличии в XVII в. потерь от рук русских людей и в результате столкновений с соседними этносами (например, как отмечалось выше, тунгусами), но при отсутствии потерь из-за вторжений иноземцев демонстрировали устойчивый рост численности (начиная уже со второй половины данного столетия), можно уверенно сказать, что именно проживание в условиях пограничной территории заметно задержало демографическое развитие ряда народов — юкагиров, предков современных хакасов, шорцев, чулымцев, телеутов, барабинских татар и некоторых других.

Как уже отмечалось выше, каких-либо сведений о заметных боевых потерях коренного населения в ходе Гражданской войны в нашем распоряжении не имеется. В то же время есть основания считать антисоветские восстания 1920–1921 гг. на территории Сибири продолжением этой войны. Эти восстания возникли и проходили, в основном, в среде русского населения. Коренное население (в масштабах его совокупной численности) в них было задействовано незначительно. Собственно говоря, имеются сведения об участии в восстаниях лишь части сибирских татар и бурят.

Так, в сентябре 1920 г. татары части деревень Мариинского уезда Томской губернии, недовольные запретом торговли в ходе проведения политики «военного коммунизма» (значительная часть татарского населения до этого имела источником существования именного отхожую торговлю), примкнули к группе восставших под руководством П. К. Лубкова и приняли участие в боевых действиях против красных частей особого назначения. Их устремления хорошо иллюстрируются собственными заявлениями: «Лупка (Лубков) дает торговать, коммунист не тает таркавать, так надо пить камунист, путем прать Мариинск, мала-мала будем себе иметь мануфактуру» (из двухнедельной сводки Томской губернской чека за вторую половину сентября 1920 г.).

Однако отряды восставших были быстро разбиты. Основные бои проходили у сел Тавла и Михайловка. По данным Томской губернской чека только у Михайловки отряды Лубкова потеряли до 500 человек; по данным же штаба Восточно-Сибирского сектора войск внутренней службы Лубков у Михайловки потерял «400 человек убитыми», а в ходе всех боев 500 человек[35]. Все источники отмечают, что именно татары составляли подавляющее большинство в отрядах Лубкова (применяются термины «преимущественно», «ядро восставших» и т. п.), хотя и не указывают точных цифр. Таким образом, можно полагать, что от половины до 2/3 всех погибших могли составить татары. В абсолютных цифрах это составляет от 200–250 до 300–375 человек. В истории Сибири данное событие, вполне вероятно, является вторым по масштабам фактом единовременной гибели коренных жителей в ходе боевых действий на ее территории. Боевые потери в ходе антисоветских выступлений были известны и у бурят, однако, судя по сообщениям источников, они исчислялись буквально единицами[36]. Известно, что сибирские татары участвовали и в Западно-Сибирском восстании 1921 г., понеся при этом какие-то потери.

Как можно видеть, размеры потерь данного рода при общей численности коренного населения Сибири на начало XX в. в несколько сот тысяч человек заметно на его демографическом развитии отразиться не могли, хотя для татарского населения Томской губернии, несомненно, это было одним из тяжелейших событий в его истории.

В годы проведения коллективизации на территории Сибири из-за недовольства налогами и практикой организации обобществления имущества отмечалось два восстания в национальных районах — на Таймыре в апреле-мае 1932 г. и на Ямале (среди ненцев) в 1934 г. Однако точные цифры потерь коренных жителей в ходе этих вооруженных выступлений не известны.

Вторая Мировая война стала самым трагическим событием в обозримой истории человечества. В ее ходе погибли десятки миллионов людей. Поскольку советское правительство в 20–30-е гг. XX в. от принципа этно-конфессиональной автономии, характерного для дореволюционого периода истории Сибири, перешло к системе территориальной автономии, полностью унифицировав в этом отношении Сибирь с остальными территориями страны, ее коренные жители как граждане СССР — одного из главных участников войны, непосредственно участвовали в ней в составе действующей армии и несли боевые потери. В этом отношении они оказались лишены одной из важнейших своих льгот, которой пользовались на протяжении предыдущей эпохи — освобождения от рекрутских наборов и службы в армии.

К сожалению, мы до сих пор не имеем конкретных цифр боевых потерь коренного населения в годы войны и смертности в тылу. Поэтому динамику его численности обычно прослеживают лишь по косвенным данным, сравнивая сведения последней предвоенной переписи 1939 г. и первой послевоенной 1959 г. Так, в 1939 г. в Сибири (без тувинцев, сибирских татар и народов Дальнего Востока и Северо-Востока) насчитывалось около 670 тыс. человек коренного населения (с учетом европейских ненцев — около 680 тыс. человек), а в 1959 г. — около 672 тыс. (без тувинцев, сибирских татар и народов Дальнего Востока и Северо-Востока); с учетом европейских ненцев — около 682 тыс. человек. За эти 20 лет, как можно видеть, совокупное население выросло всего на 2 тыс. человек. Численность же подавляющего большинства отдельных народов, кроме тофов, долган, ханты, манси и бурят, упала (тофы, долганы и манси — очень малочисленные или малочисленные народы, незначительный рост числа которых не мог серьезно сказаться на общей численности коренного населения Сибири, а число ханты выросло всего на 700 человек). Ненцев стало меньше на 1,3 тыс. (с учетом всех ненцев, в том числе проживавших в Европейской части страны), селькупов на 2,1 тыс., эвенков на 5,6 тыс., эвенов на 0,7 тыс., алтайцев на 4 тыс., шорцев на 1,4 тыс., хакасов на 3,8 тыс., кетов на 0,3 тыс., якутов на 9,8 тыс. человек[37] (по другим данным, якутов с 1939 по 1946 г. стало меньше на 20,3 тыс. человек)[38]. Большинство названных народов от переписи 1926 г. до переписи 1939 г. и затем после переписи 1959 г., т. е. в мирные годы, показывали, в основном, рост своей численности. Поэтому причинами чрезвычайно низкого прироста совокупного населения за 20 лет (с 1939 по 1959 г.), а также падения за это время абсолютной численности большинства отдельных народов, можно считать, главным образом, высокие потери на полях боев, а также очень тяжелые условия жизни в тылу в годы войны. В качестве подтверждения данной посылки можно сослаться на пример тувинцев — народа, вошедшего в состав СССР только в 1944 г. и, соответственно, в меньшей степени ощутившего тяготы войны, численность которых за эти же 20 лет выросла с 62 тыс. человек до 99,9 тыс., т. е. более чем на треть[39]. Таким образом, уверенно можно сказать, что эта война стала причиной крупнейшего за четыре столетия уменьшения численности коренного населения Сибири, последствия которого для большинства народов так и не были преодолены к концу 50-х гг., несмотря на благоприятные социально- экономические условия и успехи медицины в конце 40 — 50-е гг.

В то же время, исходя только из данного принципа подсчетов потерь коренного населения в годы войны, невозможно выделить собственно боевые потери и потери в тылу из-за лишений военного времени. Для этого следует использовать более адекватные способы расчетов.

Как известно, большинства коренных сибиряков (кроме проживавших в пределах границ Забайкальского военного округа) коснулись все призывы в ряды действующей армии. Они, как и остальное население территорий СССР, не подвергшихся оккупации врагом, понесли максимальные боевые потери, направив на войну максимальное число военнообязанных мужчин. Данное обстоятельство при расчетах общего уровня потерь населения отдельных регионов, исчисляемого от размера совокупных потерь Вооруженных сил, определяет необходимость введения специального коэффициента, позволяющего примерно определить уровень боевых потерь для населения не оккупированных врагом в ходе войны территорий, отличный от уровня потерь населения регионов, подвергшихся оккупации. Этот коэффициент может быть рассчитан, исходя, в первую очередь, из числа военнообязанных, повторно призванных в ряды Вооруженных сил. Так, по данным первого статистического исследования потерь личного состава Советских Вооруженных сил («Гриф секретности снят. Потери Вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах». — Авторский коллектив под руководством генерал-полковника Г. Ф. Кривошеева. — М., 1993), до сих пор являющегося официальной российской точкой зрения по данному вопросу, за годы Великой Отечественной войны (в том числе и за кампанию против Японии и ее союзников в августе-сентябре 1945 г.) общие безвозвратные потери Рабоче-Крестьянской Красной армии (убито, пропало без вести, попало в плен и не вернулось из него, умерло от ран, болезней и в результате несчастных случаев) составили 8668400 человек[40]. Здесь приводится и цифра в 939700 военнослужащих, учтенных в начале войны как пропавших без вести, но вторично призванных в армию в 1942–1945 гг. на освобожденных от оккупации территориях, что составляет более 10 % от числа безвозвратных потерь в ходе боевых действий[41]. Кроме того, ряд призывов молодых людей 1923–1926 гг. рождения, находившихся на оккупированной территории, в ряды РККА в период самых тяжелых потерь не попал, в то время как в 1943–1945 гг. на не оккупированных территориях, в том числе и в Сибири, в армию призывалась в ряде случаев даже 17-летняя молодежь (например именно в 17-летнем возрасте попал в ряды действующей армии будущий известный ученый-историк из Хакасии Я. И. Сунчугашев). Как известно, 2/3 всех безвозвратных боевых потерь Вооруженных сил СССР пришлись на 1941–1943 гг. На 1944–1945 гг., когда в армию в массовом порядке призывались военнообязанные с освобожденных территорий, боевые потери не шли в сравнение с потерями первой половины войны. Таким образом, уровень боевых потерь для населения Сибири, в том числе и ее коренных жителей, был как минимум на 10 % выше среднего уровня потерь для населения значительно более плотно населенных западных территорий СССР.

Вместе с тем, и на территории Сибири ситуация с призывами в армию была неоднозначной. Так, мобилизация с началом войны была объявлена везде по стране, кроме Средне-Азиатского, Закавказского и Забайкальского военного округов[42]. В последнем случае исключение делалось в связи с особым положением данной территории, граничащей с марионеточным государством Маньчжоу-Го (сателлитом милитаристской Японии). Для народов Сибири это означало, что, казалось бы, уровень боевых потерь для населения разных территорий должен был стать неодинаковым. Так, буряты, большей частью проживавшие в пределах границ Забайкальского военного округа, теоретически должны были понести меньшие боевые потери, чем, например хакасы или алтайцы, проживавшие в пределах границ Сибирского военного округа, где мобилизация проводилась сразу же с началом войны. Казалось бы, что поэтому при расчетах боевых потерь мы должны отдельно рассчитывать индивидуальные коэффициенты потерь для народов, проживавших на разных территориях Сибири, для чего необходимо учитывать сроки призывов в армию по мобилизации. Эта разница в сроках призывов, на первый взгляд, представляется очень важной, поскольку боевые потери РККА в первой половине войны были максимальными (в том числе потери пленными, из числа которых в плену умерло и погибло по самым оптимистическим оценкам более 55 % от общего числа в 4559 тыс. человек)[43], а затем их уровень заметно падал. Теоретически, для такого коренного народа, как буряты, общий уровень боевых потерь должен быть заметно меньше, чем у народов западной части Сибири, которые посылали своих мужчин в армию с первых дней войны. Казалось бы, приведенные выше цифры роста численности бурят с 1939 по 1959 г., необычные для большинства остальных народов, могут служить одним из подтверждений таких посылок. Однако расчеты реальных боевых потерь в процентных соотношениях дают совершенно иную картину, что мы и покажем далее.

Используя сведения для близких по численности к бурятам других народов Сибири (якутов, эвенков, хакасов, алтайцев, ненцев и шорцев) и сравнивая цифры довоенной (1939 г.) и послевоенной (1959 г.) переписей, мы можем установить, что с 1939 по 1959 г. численность якутов упала с 242, 0 тыс. до 232,2 тыс. человек, т. е. на 4,05 %, численность хакасов упала с 59,8 тыс. до 56,0 тыс. человек, т. е. на 6,35 %, численность алтайцев упала с 48,0 тыс. до 44,0 тыс. человек, т. е. на 8,3 %, численность эвенков упала с 30,0 тыс. до 24,4 тыс. человек, т. е. на 18,6 %, численность ненцев (вместе с европейскими ненцами) упала с 24,1 тыс. до 22, 8 тыс. человек, т. е. на 5,4 %, численность шорцев упала с 16,3 тыс. до 14, 9 тыс. человек, т. е. на 8,6 %. Численность бурят за этот период выросла с 225,0 тыс. до 251,5 тыс., т. е. на 26500 человек (почти на 12 %)[44]. В то же время мы имеем цифру прямых боевых потерь для бурят в годы войны, кстати, одну из немногих для народов Сибири, составляющую, приблизительно, 13,0 тыс. человек[45], что составляет около 5,8 % от довоенной численности бурят. Таким образом, потеряв почти 6 % населения в ходе боевых действий, буряты смогли нарастить свою общую численность за 20 лет почти на 12 %.

Исходя из имеющихся в нашем распоряжении сведений о числе призванных и боевых потерях в ходе войны всего населения Хакасской автономной области, мы можем установить приблизительное расчетное число безвозвратных потерь хакасов. Так, в ходе войны в ряды действующей армии на территории автономной области было призвано около 62 тыс. человек, из которых около 8 тыс. хакасов. Общие безвозвратные потери составили около 18 тыс. человек[46], или 29,03 % от числа призванных. Исходя из этого, можно полагать, что с фронтов войны не вернулось около 2320 хакасов, что составляет, приблизительно, 5 % довоенной численности коренного населения Хакасии (для всех хакасов, включая и проживавших за пределами автономии, число потерь по принципам такого подсчета должно было составить около 3 тыс. человек).

Как можно видеть, проживавшие, в основном, на территории Забайкальского военного округа буряты, которые, казалось бы, в процентном отношении должны были понести в войне заметно меньшие потери, чем хакасы, реально потеряли больше, чем последние, проживавшие в пределах границ СибВО. Данная ситуация, накладывающаяся еще и на приведенный выше факт роста численности бурят к 1959 г., говорит о том, что демографические процессы у коренного населения Сибири в 20–50-е гг. XX в. были явлениями очень сложными, иногда противоречивыми, и простые объяснения их часто бывают неприемлемы.

Полученные данные о безвозвратных боевых потерях для бурят и хакасов, как и ожидалось, превышают средний уровень потерь для совокупного населения СССР. Так, по приблизительным расчетам общая численность населения страны на январь 1941 г. (сравнение с данными 1939 г. не может быть проведено, поскольку в течение последующих двух лет произошли значительные приращения территории и населения на западе СССР) составляла 190–195 млн. человек[47]. Безвозвратные боевые потери Вооруженных сил за годы войны (8668400 человек) составили, приблизительно, 4,5–4,6 % от довоенной численности всего населения. Таким образом, можно видеть, что эти два сибирских народа (буряты и хакасы) понесли боевые потери в заметно большем размере, чем остальное население СССР. Вполне вероятно, что и иные народы Сибири, учитывая приведенные выше заметные цифры потерь общей численности к 1959 г., как и население остальных не оккупированных врагом территорий страны, понесли боевые потери в размере, превышающем общесоюзный уровень, внеся тем самым максимально возможный для себя вклад в достижение победы.

Исходя из минимального уровня потерь, полученного нами при расчете безвозвратных потерь для бурят и хакасов (5 % от довоенной численности), можно приблизительно вычислить цифры потерь для остальных крупных народов Сибири. Так, для манси это могло быть не менее 250, для ханты — около 900, для ненцев (включая европейских) — около 1200, для селькупов — около 250, для эвенков — около 1500, для алтайцев — около 2400, для шорцев — около 800, для якутов — не менее 13000 человек (цифру потерь для сибирских татар установить значительно сложнее из-за трудностей разделения собственно коренных сибиряков и выходцев из Европейской части страны, в значительном количестве по разным причинам переселявшихся в Сибирь в течение XX в.). Как можно видеть, эти, видимо, даже заниженные расчетные цифры боевых потерь, являются максимальными для сибирских народов на всем протяжении их четырехвековой истории.

Гитлеровский план «Ост», предусматривавший создание послевоенного «нового порядка» на захваченных землях, конечно, очень мало уделял внимания территории Сибири, поскольку предполагалось, что она целиком отойдет под власть Японской империи. Однако уже в ходе войны против СССР руководство фашистской Германии начало рассматривать варианты подчинения себе территории Сибири почти до Енисея на востоке, имея целью заполучить Кузбасс. В таком случае коренных жителей Западной Сибири ждала бы та же печальная участь, что готовилась для народов европейской части страны. Поэтому даже большие людские потери в войне были для них гораздо меньшей бедой, чем катастрофа в случае победы Германии.

Вместе с тем, следует отметить, что некоторые сибирские народы, даже участвуя в войне, вероятно, не понесли заметных боевых потерь. Так в 1941 г. почти все взрослые мужчины-тофы ушли добровольцами на фронт, хотя у них была бронь[48]. Поскольку одной из главных отраслей хозяйства тофов была охота, на фронте большинство из них использовалось в качестве снайперов. Снайперы являлись особой категорией бойцов, их потери обычно были невелики. Соответственно, боевые потери тофов как народа также были незначительны. В результате, их общая численность с 1939 по 1959 г. выросла с 0,4 до 0,6 тыс. человек[49]. В связи с бронью от призыва в армию для мужчин некоторых других малочисленных народов Сибири, в основном, занимавшихся добычей ценного валютного товара — пушнины, а также тем, что на фронте добровольцы из их числа обычно воевали как снайперы, боевые потери в ходе войны у них также были невелики и общая численность отдельных небольших этносов к 1959 г. выросла, что нами и отмечалось выше.

О том, как много людей из числа крупных коренных народов Сибири было призвано в ряды действующей армии, а также привлекалось в ходе войны для выполнения работ за пределами своей автономии, можно на примере алтайцев судить по следующим цифрам. Так, на 1 января 1939 г. на территории Горно-Алтайской автономной области по данным Всесоюзной переписи населения насчитывалось 39285 человек алтайцев (ойратов)[50], а на 1 января 1945 г. по данным сельсоветского учета (в годы войны весьма жесткого) — всего 26092 человека[51]. В результате сравнения данных цифр можно видеть, что около 10 тыс. алтайцев (почти четверть всего коренного населения) было призвано в армию, работало в годы войны за пределами области и т. д. Приведенная выше цифра уменьшения абсолютного числа якутов в 1946 г. по сравнению с 1939 г. на 20,3 тыс. человек (или более чем на 8 %) в основном, складывается из числа людей, погибших в ходе боевых действий, еще не вернувшихся на тот момент на родину по демобилизации из рядов Вооруженных сил, с предприятий и строек оборонного значения. Зная, что в 1946 г. основные волны демобилизации уже прошли, можно полагать, что в этом числе большинство составляют именно безвозвратные боевые потери, которые можно оценить в цифру не менее 13 тыс. человек (учитывая, что несколько меньший по численности бурятский народ потерял на войне именно столько людей).

О степени тяжести людских потерь боевого характера можно судить и по такому косвенному признаку, как соотношение числа мужчин и женщин в составе коренных этносов. Так, в 1959 г., почти через полтора десятилетия после окончания войны, число мужчин в процентах ко всему населению у абсолютного большинства крупных коренных народов Сибири (за исключением татар, что объяснялось, вероятно, присутствием здесь некоторого числа крымских татар, высланных в 1944 г. за сотрудничество с оккупантами из пределов Крымской автономии) колебалось в пределах 43–49 %. Эти показатели, за редкими исключениями, очень близки данным, полученным у русского населения соответствующих территорий. У тувинцев же, как известно, включенных в состав СССР лишь в 1944 г., т. е. в конце войны, число мужчин в 1959 г. превышало число женщин и составляло 50,8 %[52]. Таким образом, можно полагать, что одинаково невысокий процент мужского населения у коренного и русского населения отдельных территорий Сибири даже в 1959 г. может быть напрямую связан с боевыми потерями в ходе прошедшей войны.

Видимо, именно война была и одной из важнейших причин отмеченного Т. Армстронгом факта замедления роста численности «северных народов» с 1926 по 1959 г., когда она выросла только на 8 %, а для всей страны — на 20 %[53]. Наряду с другими факторами, в первую очередь широкими процессами ассимиляции, на которые делал упор в своих попытках объяснения данного явления Т. Армстронг, нужно помнить и о высоких потерях населения в годы войны. Заметное отставание от общесоюзных темпов роста числа коренных жителей Сибири в эти годы следует объяснять дополнительно также тем, что в 1939–1945 гг. в состав СССР вошли новые территории с многочисленным населением (Западные Украина, Белоруссия и Карелия, Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Тува, Калининградская область, Южный Сахалин, Курильские острова и другие), переселилось из Китая большое количество русских эмигрантов, а также дунган и уйгуров, возвратилось некоторое количество ушедших в Синьцзян в годы Гражданской войны казахов, киргизов и других, вернулись русские эмигранты из Турции и других стран, что и дало заметный прирост численности к 1959 г. по сравнению с 1926 г. Но уверенно можно заявлять, что если когда-либо будет проведено специальное исследование динамики численности за тот же период именно довоенного населения СССР (например какой-то группы, проживавшей до 1939 г. на территории, не подвергавшейся затем оккупации в годы войны), то мы получим, приблизительно, такие же цифры, какие имеем для коренного населения Сибири.

Относительно потерь коренных народов Сибири в ходе войны в Афганистане и боевых действий на Северном Кавказе мы в настоящей работе в силу объективных причин пока не можем привести каких-либо достоверных цифр. Можно лишь отметить, что неоднократно озвученное средствами массовой информации число безвозвратных потерь наших Вооруженных сил в Афганистане (по данным Генерального штаба Министерства обороны СССР) составляет несколько более 13,8 тыс. человек[54]. Просматривая списки погибших в Афганистане военнослужащих, призванных с территории Омской, Томской, Кемеровской областей и Алтайского края, можно видеть, что здесь присутствуют и имена, явно принадлежащие коренным жителям этих регионов[55]. Учитывая долю коренного населения Сибири в численности населения всего СССР в 1979–1989 гг., можно сказать, что его совокупные безвозвратные потери за указанные 10 лет могут определяться расчетной цифрой в 50–60 человек. Аналогичные боевые потери в ходе двух войн в Чечне в расчетных цифрах, вероятно, должны быть несколько меньше. Конечно, несмотря на их трагизм, такой уровень безвозвратных потерь не может сколько-нибудь заметно сказаться на общей динамике численности коренных народов Сибири.

Почти все коренное население Сибири в конце XVI — начале XVII в. вошло в состав Русского государства и уже почти четыре столетия проживает, в основном, рядом с русскими людьми. Оно было включено в общественно-политические процессы, протекавшие в России. Существенно повысилась и степень вовлеченности его в общемировые процессы и события. Естественно, это серьезно сказалось на судьбах населения во многих аспектах, в том числе, отразилось и на демографическом развитии. Однако негативные последствия данных явлений (боевые потери от рук русских людей, а также в ходе Гражданской, Великой Отечественной, войн в Афганистане и на Северном Кавказе) были не столь велики, как полученные преимущества.

В Сибири русское самодержавие, часто применяя минимальное насилие и максимально используя сложившиеся местные условия, даже не во всех случаях прибегало к силе оружия. Как отмечалось выше, имели место лишь два крупных и длительных конфликта — против части сибирских татар (Кучума и его наследников) и против енисейских кыргызов, которые нашли силовое решение. Остальная, подавляющая часть коренного населения Сибири, наблюдая в действии политику русских властей, быстро осознала, что включение в состав централизованного государства будет означать ликвидацию кровавых междоусобиц и феодальной анархии (якуты, буряты, большинство сибирских татар), прекращение набегов со стороны соседей (для ханты, манси, селькупов, енисейских народов и других), устранение угрозы иноземных вторжений для населения приграничных территорий. В итоге процесс их вхождения в состав России прошел, как мы могли видеть, без катастрофических или очень серьезных людских потерь. Если и отмечались вооруженные конфликты с русскими людьми, то для подавляющего большинства населения по масштабам они были не велики и продолжались не долго. Там, где быстро устанавливалась твердая государственная власть (что было характерно почти для всей территории Сибири), коренное население несло минимум потерь, связанных с боевыми действиями. Там же, где это по каким-либо причинам происходило с запозданием, местные жители страдали сильнее. Управление процессами присоединения Сибири, как можно видеть, в данном отношении было достаточно эффективным и на практике, в основном, соответствовало сложившимся в регионе реалиям. Хотя данный процесс и сопровождался определенными человеческими потерями, в итоге это навсегда привело к прекращению потерь населения в ходе междоусобиц и вторжений иноземцев. Народы Сибири не были истреблены пришельцами или в ходе междоусобиц, провоцируемых последними, как это произошло, например, с джунгарами, тасманийцами или индейцами многих регионов Америки. В их истории не отмечалось острых и масштабных конфликтов на национальной, антирусской почве, а отдельные вспышки таких возможных конфликтов гасились покровительственной политикой русского правительства по отношению к ним. В течение XVII-XIX вв. численность коренных жителей выросла в четыре раза, что является одним из важнейших показателей положительного демографического развития. Общий рост численности несмотря на заметные потери населения в годы Великой Отечественной войны, последствия которых, в основном, были преодолены уже в начале 60-х гг., также продолжался и в XX в.

Проведенное нами выяснение действительных размеров потерь численности коренных жителей этого крупного региона России и мира в целом в ходе боевых действий, как на территории Сибири, так и за ее пределами, их роли в динамике демографического развития, позволяет разрешить противоречие между распространенным тезисом об исчезновении коренного населения в условиях жизни в составе Русского государства и сведениями переписей с данными о росте его числа.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Сибирская газета. — 13 сентября 1881. — № 29; Ядринцев Н. Инородцы Сибири и их вымирание // Русская мысль. — 1883. — Кн. III; он же. Сибирские инородцы, их быт и современное положение. — СПб., 1891; Паппер Я. Гибель инородческих племен и друзья инородцев// Восточное обозрение. — 1883. — № 4; Тыжнов И. Эксплуатация сибирских инородцев в ХIХ веке (этюд из истории Нарымского края) // Вестник Европы. — Август, 1901; Евсенин И. К вопросу о сохранении сибирских туземцев // Сибирские огни. — Новосибирск, 1922. — № 4; Рычков К. К вопросу о вымирании северных народностей Сибири // Сибирские огни. — Новосибирск, 1923. — № 1–2; Титов В. И. Очередные задачи тунгусоведения // Труды Первого Сибирского Краевого Научно-Исследовательского Съезда. — Новосибирск, 1928. — Т. V. — С. 153; Народы Сибири: права и возможности. — Новосибирск, 1997; Kolarz V. The peoples of the Soviet Far East. — New York., 1954; Conquest R. Soviet nationalities Policy in Practice. — London, 1964; он же. The last Empire. — London, 1962.
2. История Сибири с древнейших времен до наших дней. — Л., 1968. — Т. II. — С. 25–55, 503.
3. История Хакасии с древнейших времен до 1917 года. — М., 1993. — С. 481–482.
4. Букин С. С. Угроза эпидемий в сибирском тылу // 50 лет Великой победы под Сталинградом. — Новосибирск, 1993; Давыдова Ю. А. Здравоохранение в городах Сибири в годы Великой Отечественной войны: 1941–1945 гг. / Автореф. канд. дисс. — Новосибирск, 1999. — С. 21–22.
5. Кышпанаков В. А. Население и трудовые ресурсы Хакасии. — Абакан, 1989. — С. 69.
6. Енисейский энциклопедический словарь. — Красноярск, 1998. — С. 574–575.
7. Якутия в XVII в. — Якутск, 1953. — С. 29.
8. Бахрушин С. В. Самоеды в ХVII в. // Научные труды. — Т. III. — Ч. 2. — М., 1955. — С. 9.
9. Бахрушин С. В. Остяцкие и вогульские княжества в ХVI и ХVII вв. // Научные труды. — Т. III. — Ч. 2. — М., 1955. — С. 95.
10. Миллер Г. Ф. История Сибири. — М. — Л., 1941. — Т. II. — С. 367–368.
11. Бахрушин С. В. Енисейские киргизы в XVII в. // Научные труды. — Т. III. — Ч. 2. — М., 1955. — С. 209, 221.
12. Томилов Н. А. Чулымские тюрки в конце ХVI — первой четверти ХIХ в. // Проблемы происхождения и этнической истории тюркских народов Сибири. — Томск, 1987. — С. 173.
13. История Хакасии… — С. 189.
14. История Сибири… — С. 25–54.
15. Жеребцов Л. Н. Историко-культурные взаимоотношения коми с соседними народами. — М., 1982. — С. 160.
16. Акты исторические. — СПб., 1841. — Т. II. — Док. № 1. — С. 3.
17. Кузнецов-Красноярский И. П. Исторические акты ХVII столетия (1633–1699). — Томск, 1890. — Вып. 1. — № 27. — С. 66–67.
18. Ионова О. В. Из истории якутского народа (первая половина ХVII века). — Якутск, 1945. — С. 79–91.
19. Бахрушин С. В. Енисейские киргизы… — С. 214–215.
20. Абдыкалыков А. Переселение енисейских кыргызов в начале XVIII в. и их историческая судьба // Этнические культуры Сибири: проблемы эволюции и контактов. — Новосибирск, 1986. — С. 95; Копкоев К. Г. Об угоне «енисейских киргизов» в Джунгарию в начале XVIII века // Учен. зап. ХНИИЯЛИ. — Абакан, 1965. — Вып. 2.
21. Валиханов Ч. Ч. Избранные произведения / Под ред. А. К. Маргулана. — Алма-Ата, 1958. — С. 321.
22. Цит. по: Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. — М., 1964. — С. 458.
23. Екеев Н. В. Об алтайских этнотерриториальных группах XIX — начала XX вв. (алтай-кижи, чуй-кижи, баят-кижи) // Алтай и Центральная Азия: культурно-историческая преемственность. — Горно-Алтайск, 1999. — С. 226.
24. The True Travels, Adventures and Observations of Captaine Johne Smith. — Vol. 2. — London, 1704. — P. 394; Двойченко-Маркова Е. М. Джон Смит в России // Новая и новейшая история. — 1976. — № 3. — С. 160.
25. Миллер Г. Ф. История Сибири… — Т. II. — Док. № 257. — С. 348.
26. Томилов Н. А. Тюркоязычное население Западно-Сибирской равнины в конце ХVI — первой четверти ХIХ в. — Томск, 1981. — С. 125.
27. Дополнения к Актам историческим. — СПб., 1851. — Т. IV. — № 71. — С. 187.
28. История Хакасии … — С. 184.
29. Бахрушин С. В. Енисейские киргизы… — С. 209.
30. Древняя российская вивлиофика. — Изд. 2-е. — М., 1788. — С. 283–285.
31. Памятники Сибирской истории XVIII в. — СПб., 1885. — Кн. II. — С. 310.
32. Уманский А. П. К вопросу о численности сибирских «инородцев» в дореволюционной России // Исторический опыт социально-демографического развития Сибири. — Новосибирск, 1989. — Вып. I. — С. 61–62.
33. Огурцов А. Ю. Военно-инженерная политика России на юге Западной Сибири в ХVIII в. / Автореф. канд. дисс. — Свердловск, 1990. — С. 10.
34. Зуев А. С., Миненко Н. А. Секретные узники сибирских острогов. — Новосибирск, 1992. — С. 38.
35. Шишкин В. И. Сибирская Вандея. Вооруженное сопротивление коммунистическому режиму в 1920 г. — Новосибирск, 1997. — С. 494, 497–498.
36. Шишкин В. И. Сибирская Вандея…
37. Русские старожилы Сибири. Историко — антропологический очерк. — М., 1973. — С. 187.
38. Винокурова Т. З. Рождаемость и смертность якутов // Языки, культура и будущее народов Арктики: Тезисы докладов Международной конференции. — Якутск, 1993. — Ч. 1. — С. 72.
39. Русские старожилы… — С. 187.
40. «Гриф секретности снят…» — С. 129.
41. Восточный фронт. Людские потери Вооруженных сил СССР // http://ef.newmail.ru/russian/s001_losses_01.htm
42. http://www.chat.ru/~beserikov/welost.htm
43. Рукопись труда «Россия и СССР в войнах XX века. Потери Вооруженных сил». Авторский коллектив под руководством генерал-полковника Г. Ф. Кривошеева // http://www.polk.ru/war.html
44. Русские старожилы… — С. 187.
45. Еськов Г. С. Истоки великой победы. 1941–1945. Итоги и уроки // http://alpha.mos.ru/n_moskow/history/war50.htm
46. Вступление // Хакасия в годы Великой Отечественной войны: боевой и трудовой подвиг. — Абакан, 2000. — С. 25.
47. http://www.chat.ru/~beserikov/Repress.htm
48. Рассадин В. И. Тофалары и их язык (этнолингвистическая ситуация) // Малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока. Проблемы сохранения и развития языков. — СПб., 1997. — С. 111.
49. Русские старожилы… — С. 187.
50. Государственный архив Республики Алтай, ф. Р-61, оп. 9, д. 2, л. 100.
51. ГАРА, ф. Р-61, оп. 1, д. 104, л. 4.
52. Русские старожилы… — С. 182–185.
53. Armstrong T. Soviet Northern Development, with some Alaskan Parallels and Contrasts. — Fairbanks, 1970. — P. 31.
54. Правда от 17 августа 1989 г.
55. http://www.afghanwar.spb.ru/mortirolog.htm