Военизация молодежи и молодежный экстремизм в Сибири (1920-е — начало 1930-х гг.)

Печатный аналог: Исаев В.И. Военизация молодежи и молодежный экстремизм в Сибири (1920-е — начало 1930-х гг.) // Вестник НГУ. Серия: История, филология. Т. 1. Вып. 3: История / Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2002. C. 63–70.

В течение 1920 г. в Сибири прекратились крупномасштабные военные действия, была установлена Советская власть. Казалось бы, с окончанием гражданской войны население могло вернуться к мирной жизни. Однако мира в обществе не наступило, так как Советская власть призывала население готовиться к новым сражениям, продолжала насаждать в обществе идеологию и практику ожесточенной классовой борьбы. Государственная пропаганда твердила о мировой революции, в которой Советской России предстояло оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь братьям по классу. Перспектива войны против капиталистических государств рассматривалась как неизбежная и близкая.

Внутри страны вооруженное подавление противников Советской власти продолжалось еще в течение долгого периода. Даже в условиях мирного времени поиск врагов, их преследование и уничтожение было одной из главных задач в деятельности государства и контролируемых им общественных организаций.

Молодое поколение, проходившее стадию социализации в такой атмосфере, впитывало в себя готовность к силовому решению социально-политических и межличностных конфликтов, нетерпимость к оппонентам, агрессивность по отношению к внутренним и внешним врагам. Неизбежны были в связи с этим настроения и действия молодежи, в которых доминирующим становилось применение насилия против политических противников. По современным представлениям, подобные взгляды принято характеризовать как экстремистские. Хотя в рассматриваемый период термин «экстремизм» использовался в политическом лексиконе не столь активно, как теперь, мы все же считаем употребление его в данном случае необходимым. Обозначая политическую деятельность, ориентированную на применение насилия, он наиболее точно отражает суть и направленность определенных действий молодежи в рассматриваемый период.

В настоящей статье мы попытаемся показать различные проявления молодежного левого и правого экстремизма, возникавшего на фоне интенсивного вовлечения молодежи в процесс милитаризации общества, ожесточенной классовой борьбы. Территориальные рамки нашего рассмотрения включают Сибирь (под этим географическим термином понималась в то время территория от Урала до Байкала). Временные рамки в данном случае довольно условны, так как описываемые в статье явления в той или иной степени характерны для всего межвоенного (между гражданской и второй мировой войнами) периода. Мы сосредоточим внимание преимущественно на двадцатых — начале тридцатых годов, когда в России как раз происходило становление репрессивной политической системы.

В качестве источников использованы документы центральных и сибирских архивов, пресса изучаемого периода, литература научного и публицистического характера.

Милитаризация общества проводилась большевиками по существу с момента захвата власти, не прекратилась она и с окончанием гражданской войны. Вопросы подготовки к будущей войне, военизации населения Сибири постоянно находились в числе вопросов, контролируемых Сибкрайкомами ВКП(б) и ВЛКСМ, Сибкрайисполкомом Советов. В решениях руководящих партийных и комсомольских органов Сибири во второй половине 1920-х гг. постоянно подчеркивалась необходимость «особое внимание уделить военизации молодежи» [1]. Позднее, уже в 1930-х гг., в выступлении члена Новосибирского обкома ВЛКСМ Никанорова задача военного воспитания молодежи обосновывалась следующим образом: «Советский народ умеет и любит воевать, а подрастающее поколение должно также воспитывать в себе эту замечательную черту» [2].

В апреле 1926 г. Сибкрайком ВКП(б) потребовал развернуть многогранную работу по военизации населения, в которой выделялись такие направления: организация военного обучения всего населения, пропаганда готовности к войне через прессу и радио; вовлечение населения в добровольные оборонные общества; военное воспитание в школах, в том числе включение в школьные программы и учебники соответствующих разделов [3].

Особенно массированной стала военная пропаганда в 1927 г., когда были разорваны дипломатические отношения с Англией. В постановлении Сибкрайкома ВКП(б) от 11 января 1927 г. по докладу РВС СибВО отмечалось: «Последние события международной политики подтверждают, что Советский Союз имеет лишь временную мирную передышку». В плане повышения готовности к войне Сибкрайком ВКП(б) потребовал усилить военную пропаганду, военизацию населения, оживить работу оборонных обществ [4].

По всей Сибири проходили митинги, на которых граждане заявляли о своей готовности дать отпор английским и любым другим империалистам, собирали деньги в фонд «Наш ответ Чемберлену». Молодежь и комсомольцы также проводили свои митинги и собрания, на которых состояние военной экзальтации усиливалось горячностью молодости. В пос. Чулым было собрано 500 руб., в селах Тарского округа — 450 руб. [5].

В июле 1927 г. вопрос о военизации комсомола был предметом специального обсуждения на Бюро Сибкрайкома ВКП(б) и Сибкрайкома ВЛКСМ. Наряду с общими мерами по усилению военной пропаганды и оборонной работы было решено один раз в месяц организовывать в городах и других населенных пунктах Сибири массовые военные мероприятия (парады, соревнования, военные игры и т. п.). Комсомольцам Сибири предстояло выделить, наряду с участием в других мероприятиях оборонной работы, еще особых два дня в месяц только для военной работы [6].

Постоянным стало проведение массовых военных мероприятий 1 августа, в так называемый День антивоенных действий. Так, 1 августа 1932 г. в Новосибирске состоялась общегородская демонстрация, военный парад и показательные военные игры, спортивные соревнования, парад физкультурников и массовое народное гуляние. В рамках общесоюзной сдачи молодежью военно-спортивных норм комплекса ГТО (Готов к труду и обороне) прошли мероприятия, в которых участвовало около 45 тыс. человек [7].

Вопросы военной пропаганды постоянно находились в центре внимания при рассмотрении деятельности средств массовой информации. Так, 6 апреля 1926 г. в постановлении Сибкрайкома ВКП(б) о работе газеты «Советская Сибирь» отмечалось, что вопросы военизации населения и обороны СССР освещаются недостаточно, необходимо еще более усилить акцент на данной теме [8].

Сибирские газеты и журналы активно обрабатывали сознание населения в милитаристском духе, пропагандируя необходимость подготовки к войне с мировым капитализмом. В большинстве сибирских газет и журналов были открыты постоянные разделы, посвященные военной тематике. В газете «Путь молодежи» — страничка «Вооруженный комсомол», в журнале «Красная Сибирячка» — «Сибирячка на страже» и т. п.

Установки пропаганды, психологический ее настрой можно продемонстрировать на примере одного из стихотворений, помещенных в газете «Путь молодежи» 18 ноября 1923 г.

БУДЕМ НАЧЕКУ
Ты строишь новой жизни путь
Свободы, знания и света.
Но, комсомолец, не забудь,
Что не дается даром это.
Враги кругом, враги следят.
Твой Труд для них сильнее яда.
Запомни, ты всегда солдат
Молниеносного отряда.
И будет день. Ударит враг
На трудового исполина.
Тогда чекань свой грозный шаг
Через Варшаву до Берлина.

Для формирования в обществе ощущения постоянной военной угрозы после конфликта на КВЖД сибирскими руководящими органами было принято решение опубликовать в газетах списки погибших и провести массовые мероприятия, посвященные памяти погибших [9].

Вовлечение молодежи Сибири в процесс милитаризации являлось одним из направлений деятельности государственных и общественных организаций. В составе Советов до 1924 г. действовали военные отделы. В дальнейшем при органах местной власти были созданы советы содействия допризывной общевойсковой подготовке. 17 мая 1928 г. в Сибкрайисполкоме состоялось совещание под председательством Р. И. Эйхе, на котором командующий СибВО Петин сделал доклад: «О формах участия гражданских органов в деле допризывной и общевойсковой подготовки». Совещание приняло решение о создании в составе Советов комиссий по делам обороны, которые должны были заниматься организацией военных сборов и другими вопросами военизации населения^1 [10].

Наиболее массовой оборонной организацией являлось Общество содействия обороне, авиации и химической защите населения — ОСОАВИАХИМ, объединившее в 1927 г. несколько подобных организаций. В составе ОСОАВИАХИМа молодежь была наиболее массовой группой, достигавшей половины всей численности. В значительной мере это обеспечивалось тем, что для комсомольцев участие в военно-оборонной работе являлось обязательным. Согласно постановлению руководящих органов комсомола, принятого в 1928 г., в ОСОАВИАХИМ должны были вступать 100 % комсомольцев, включая и девушек [11]. В сибирских организациях ОСОАВИАХИМа комсомольцы составляли от четверти до трети их общей численности [12].

В ОСОАВИАХИМ вовлечена была и значительная часть беспартийной молодежи. Ячейки ОСОАВИАХИМа были созданы почти на всех предприятиях Сибири, вступление в них для членов профсоюза было почти обязательным. Даже школы должны были создавать ячейки ОСОАВИАХИМа, агитировать школьников за вступление в Общество.

В 1930-х гг. ячейки ОСОАВИАХИМа были организованы примерно в половине сибирских школ, ставилась задача охватить оборонной работой все школы [13].

Ярким свидетельством милитаризации общества, культа военной силы стала массовая организация тиров для обучения всего населения стрельбе из винтовки. Разумеется, в тиры приходила прежде всего молодежь, ведь оружие обладает для молодых людей особой притягательной силой. Вопрос о повсеместной организации тиров неоднократно ставился на заседаниях руководящих органов Сибири. Так, в постановлении Сибкрайкома ВКП(б) от 9 октября 1928 г. были намечены разнообразные направления работы по расширению сети тиров [14].

Тиры сооружались повсюду: в местах отдыха, на предприятиях, в школах и вузах. Умение стрелять считалось непременным качеством комсомольца, молодого человека. Проводились массовые соревнования по стрельбе, причем не только в комфортных условиях тира, но и с выездом в поле, в обстановке, приближенной к боевой.

В оборонно-массовой работе использовались приемы, ориентированные на молодежь, на стремление молодых людей к символическому достижению и закреплению статуса взрослого.

Таковым стало создание различных значков, которые выдавались за определенные успехи или же просто за участие в оборонной работе. Многие молодые люди украшали свою грудь знаками ОСОАВИАХИМа, других оборонных обществ. Появившийся позднее значок Ворошиловского стрелка стал предметом мечтаний и гордости многих молодых людей.

Массовым становился значок «Готов к труду и обороне», который выдавался после сдачи определенных норм по бегу, плаванию, стрельбе, метанию гранаты. В 1932 г. в Западной Сибири значкистами ГТО стали около 90 тыс. чел., в 1935 г. — примерно 85 тыс. [15]. Число значкистов ГТО в Восточной Сибири в 1935 г. выросло в 7 раз [16].

Особое внимание обращалось на работу среди молодежи как главного резерва армии. Молодые люди, приходя в армию, оказывались разочарованными царящей там муштрой, произволом командиров, плохими условиями армейского быта. Бюро Сибкрайкома ВКП(б), рассмотрев в апреле 1926 г. вопрос о состоянии политической работы в СибВО, отметило, что наблюдаются нездоровые явления в войсках и даже в комсомольских организациях. Комсомольцы требуют демократизации армейской жизни, протестуют против жесткой дисциплины, мечтают уйти из армии. В решениях Сибкрайкома по этому вопросу было записано, что комсомольская работа в войсках должна быть нацелена «на борьбу с демократическими и демобилизационными настроениями».

Перед государственными и общественными организациями ставилась задача настойчивее пропагандировать службу в Красной армии, разъясняя молодежи особенности армейской жизни, связанные с необходимостью дисциплины, ограничениями свободы, лишениями и трудностями армейского быта [17].

Массированная военная пропаганда, работа по военизации молодежи давала свои результаты в повышении психологической готовности молодых людей к участию в военных действиях. В августе 1929 г. во время конфликта на КВЖД был объявлен набор добровольцев, желающих принять участие в отражении белокитайских интервентов. Военкоматы Сибири зафиксировали большое число добровольцев. Районные комитеты комсомола также развернули запись добровольцев, которых было очень много.

Не забывали при этом напоминать о необходимости борьбы и с внутренними врагами. В процессе призывной кампании 1929 г. были проведены так называемые конференции призывников, на которых принимались такие, например, резолюции: «Идти бить китайских империалистов, явиться на призывные пункты на 100 % трезвыми, выявлять и не допускать в армию детей кулаков и чуждых элементов» [18].

Конечно, молодежь Сибири относилась к возможности войны с капиталистическими государствами по-разному, в зависимости от своих политических ориентаций. В обобщающих сводках ОГПУ и сообщениях секретных агентов с мест отмечались и тенденции усиления антиправительственных настроений в период возрастания опасности войны. В 1927 г. в донесении агента ОГПУ из с. Громы Братского района Иркутского округа приводились следующие высказывания крестьян: «Если будет война, прежде всего перебьем коммунистов и комсомольцев на местах, а потом и дальше»; «скорей бы Англия начала, а мы поможем» и т. п. [19].

В свою очередь та часть молодежи Сибири, которая была объединена в комсомоле, выражала готовность по первому зову выступить на защиту Советской власти. Боевая готовность комсомола выражалась также в своеобразной организации своей деятельности по военным образцам, постоянном участии комсомола в проводимых военных кампаниях и учениях. Например, под эгидой оборонной организации ОСОАВИАХИМ формировались комсомольские роты и полки. С 1 августа 1928 г. в Новосибирске окружной комитет комсомола объявил всех комсомольцев зачисленными на 1,5 месяца в комсомольский полк для прохождения военного обучения. В августе-сентябре 1928 г. комсомольский полк Новосибирска совершил поход по селам округа, сочетая боевую подготовку с агитацией и трудовой помощью крестьянам. Бийский окружком ВЛКСМ в мае 1928 г. провел смотр боевой готовности молодежи округа, на базе ОСОАВИАХИМа был сформирован комсомольский полк [20].

Военизация комсомола проявлялась даже в одежде, ношение военной или полувоенной формы было характерным для комсомольской молодежи. С появлением в СССР заимствованной из Германии формы Юнгштурма газета Сибкрайкома ВЛКСМ «Молодой рабочий» активно пропагандировала ее, призывая каждого комсомольца одеваться по революционной моде [21].

Следует отметить, что комсомольские ячейки с самого начала их организации рассматривались в определенном смысле как военные подразделения. После окончания гражданской войны все комсомольцы являлись бойцами ЧОН (частей особого назначения — полувоенных формирований, состоящих из коммунистов и комсомольцев, действовавших до 1925 г.) Бойцы ЧОН были обязаны по тревоге с оружием в руках являться на место сбора, готовыми участвовать в военных действиях. Отряды ЧОН в случае необходимости включались в состав войск, бросавшихся на подавление крестьянских восстаний. Только за 1920-1922 гг. на территории Сибири было подавлено более 20 крупных крестьянских восстаний [22].

Наряду с крупными восстаниями различные мелкие стычки, перестрелки, вооруженные нападения были в те годы почти повседневным явлением. Можно сказать, что в той или иной форме вооруженное противостояние сторонников и противников Советской власти продолжалось в течении всего десятилетия.

Бойцами ЧОН становились девушки-комсомолки, выполнявшие обычно функции санитарок или другие вспомогательные функции. Так, одна из первых комсомолок Красноярского округа В. Суш-Киселева вспоминала, что ее подразделение ЧОН проводило патрулирование села Рыбинское Канского уезда, охраняло важные объекты, устраивало облавы на противников Советской власти. При проведении несанкционированных обысков в крестьянских домах включение девушек в чоновские группы диктовалось тем, что крестьяне, опасаясь грабежей, в ночное время не открывали дверь. Поэтому чоновцы шли на хитрость, прячась за углом и выпуская вперед девушек, так как только на женский голос могли открыть [23].

Во многих ячейках оружие, полученное комсомольцами, становилось как бы их личным оружием, с которым они могли ходить постоянно. Нетрудно представить чувства, которые испытывал молодой человек, получивший оружие: гордость, значимость, искушение пустить оружие в ход, ощущая себя участником вооруженной борьбы против врагов революции. Военизация молодежи создавала благоприятные условия для проявлений революционного насилия.

Такая ситуация могла привести и приводила к трагическим последствиям. Газета «Путь молодежи» описала случай, происшедший в Бердске, под Новосибирском. Здесь 25 марта 1925 г. была злодейски убита семья Рубцовых вместе с работником и прислугой. Правоохранительным органам удалось раскрыть это преступление. Убийцами оказались два комсомольца: Алексей Богданов и Василий Антонов, у которых были найдены вещи убитых. Объясняя мотивы убийства, преступники заявили, что у них не было намерения ограбить эту семью. В ходе патрулирования местности они зашли на хутор Рубцовых. Возник спор между Богдановым и главой семьи Рубцовых о политике советской власти, против которой выступал убитый. Разгорячившийся Богданов выхватил винтовку и убил хозяина, а затем всю семью и работников, заявив, что они все заодно. Приговор суда оказался даже по меркам тех лет достаточно мягким: Богданов был приговорен к 10 годам, а Антонову, учитывая его несовершеннолетие, определили 6 лет лишения свободы [24].

Противоправные, часто сопряженные с насилием поступки молодых людей, считавших себя сторонниками, а часто даже представителями Советской власти, действовавших в русле большевистской идеологии, можно условно обозначить как молодежный экстремизм левого толка. Правда, в условиях, когда сама партия большевиков выражала по своей сути позиции левого экстремизма в мировом социалистическом движении, достаточно сложно отграничить государственную политику и возникавший на основе сверхреволюционных настроений и взглядов молодежный экстремизм. Все же многие действия революционной молодежи не вписывались даже в представления большевиков.

Наиболее многочисленными были проявления левого экстремизма, направленные против религиозных организаций и верующих. Антирелигиозная работа была одним из основных и постоянных направлений деятельности комсомола. При этом очень часто комсомольцы действовали, не считаясь ни с чувствами верующих, ни даже с законом.

В обзоре политико-экономического состояния Иркутской губернии за 1925-1926 г. сообщалось, что в сибирской деревне часты случаи столкновений на религиозной почве: комсомольцы и коммунисты нападают на священников, срывают церковные службы; в свою очередь крестьяне, защищая религию и церковь, избили комсомольцев в с. Нижний Хабуй Иркутского округа, в с. Малышевка Зиминского уезда и в других населенных пунктах [25].

В ночь на 8 декабря 1931 г. в селе Сосновка Назаровского района местная ячейка комсомола решила провести самовольное переименование церкви в дом культуры. Под покровом ночи комсомольцы взломали замки церкви, сбросили кресты, сняли колокола, на двери церкви повесили лозунг: «Да здравствует дом культуры, долой религию», повесили красный флаг [26].

В с. Панкрушиха молодежь притащила с кладбища 50 крестов, их расставили перед домами верующих; постоянными были также нарушения хода церковных служб, преследования попа, угрозы револьвером и т. п. [27].

Архивные документы заполнены многочисленными сообщениями с мест о подобных случаях. В с. Чернокурьино Славгородского округа крестьяне подали коллективную жалобу на то, что комсомольцы врываются в церковь пьяными, чинят надругательство над религиозными святынями [28].

На этом фоне становились возможными случаи крайнего экстремизма. Так, 2 мая 1926 г. во время службы в церковь с. Тыреть Зиминского района была брошена бомба, взрыв стоил жизни одному из верующих, многие были ранены. Во время Пасхи в 1925 г. бомба была брошена в молельный дом старообрядческой общины в с. Усть-Солонь Солонешенского района, погиб один человек, четверо были ранены [29].

В январе 1930 г. председатель одного из сельсоветов в Иркутском округе Бабушкин, конвоируя в округ священника Попова, арестованного за антисоветскую агитацию, пытался спорить с ним о религии, разгорячившись, выхватил револьвер и застрелил священника [30].

Многочисленные случаи беззаконных расправ сторонников Советской власти над политическими оппонентами или же вообще над обывателями, часто виновными только в том, что у них, по мнению вооруженных революционеров, было неправедно нажитое имущество, заставляет вспомнить о таком явлении начала двадцатых годов, как красный бандитизм.

В те годы в Сибири стали организовываться многочисленные группы и даже крупные военные соединения, в которых объединялись левоэкстремистские и анархиствующие элементы, в большинстве бывшие красные партизаны. В годы гражданской войны мощное партизанское движение в Сибири способствовало установлению Советской власти в регионе. Однако затем часть красных партизан стала высказывать недовольство политикой большевиков, а в некоторых случаях перешла к противоправным и вооруженным действиям под лозунгами борьбы против эксплуататоров и предателей трудового народа (в их число наряду с богатыми теперь зачастую включались и представители власти).

Восстановление революционной справедливости, провозглашаемое красными бандами, на практике сводилось к погромам, грабежам и расстрелам без суда и следствия. Широкие масштабы красного бандитизма в Сибири вынудили власти развернуть жестокую борьбу с ним, включая использование частей регулярной армии. Хотя массовые проявления красного бандитизма были подавлены, однако подобные настроения и явления в той или иной форме продолжали существовать в обществе в течение всего рассматриваемого периода, в том числе и в настроениях и действиях молодежи.

В 1925 г. в с. Шаргино недалеко от Новосибирска курсант губернской партшколы комсомолец Неустроев и председатель сельсовета Ильиных, находясь под алкогольными парами, решили организовать партизанский отряд и вырезать всех кулаков. От намерений до действий оказалось довольно короткая дистанция: с оружием в руках они врывались в дома, проводили обыски, пытались насиловать женщин. К счастью, обошлось без жертв, но крестьяне пережили панический ужас, их жизнь действительно могла оборваться в любой момент.

В с. Нижние Куряты Каменского округа (в долине р. Оби) местный милиционер Шаповалов вместе с комсомольцем Шарыхиным, напившись пьяными, разъезжали по деревне в оружием, крича: «Мы вас, гадов-контрреволюционеров, всех перестреляем» [31].

Борьба с красным бандитизмом осложнялась тем, что в самом государственном и партийном аппарате было много людей, занимающих сходные позиции, сочувствующих революционным устремлениям красных бандитов; многие были соратниками по гражданской войне. Все это приводило к тому, что красные бандиты часто уходили от ответственности.

Так, в середине двадцатых годов в с. Медведское Черепановского района бывшие красные партизаны (часть из них составляли исключенные из партии), организовались в некое подобие партизанского отряда. Однако их реальные действия сводились к грабежам, кражам, пьянкам. Их командир Давыдов успокаивал своих бойцов: «Не бойтесь, ребята, нам ничего не будет, народный судья и секретарь суда — свои парни» [32].

Действительно, по одному из случаев, дошедших до суда, народный судья Рыльский в противоречие с законом вынес Давыдову оправдательный приговор. Принятие подобного решения облегчалось тем, что судопроизводство первых лет Советской власти откровенно не было объективным по отношению к подсудимым: «социально чуждые элементы» наказывались как можно строже, а «пролетарии или бедняцкие элементы» часто освобождались от ответственности или получали чрезвычайно мягкое наказание.

Правоохранительные органы, пытаясь отделить подобные случаи от официальной политики партии и государства, часто определяли самовольные противоправные действия сторонников Советской власти как хулиганство. Однако очевидно, что многие подобные поступки коммунистически настроенной молодежи имели под собой идеологическую основу, выступая как крайности классовой политической борьбы. Большинство хулиганов — это молодые люди, следовательно уместно в данном случае более подробно остановиться на рассмотрении так называемого коммунистического хулиганства.

По данным сибирских органов ОГПУ, только в ноябре — декабре 1925 г. было зарегистрировано более 60 случаев хулиганства комсомольцев и коммунистов [33].

Присутствие большого числа комсомольцев и коммунистов Сибири в числе хулиганов вынудило ОГПУ обратиться непосредственно в орготдел ЦК ВКП(б). 4 июня 1926 г. Информационный отдел ОГПУ представил докладную записку о росте хулиганства в Сибири Молотову. В ней сообщалось, что только за первые месяцы 1926 г. количество преступлений, квалифицируемых как хулиганство, выросло в сибирской деревне по сравнению с последним кварталом 1925 г. более, чем на треть. Из общего числа привлеченных к ответственности за хулиганство около 1/3 составляли комсомольцы и коммунисты [34].

Если учесть, что в общей массе молодежи они составляли не более 3 %, становится очевидным, что именно «коммунистическое» хулиганство являлось наиболее распространенным. Причины этого явления весьма многообразны, среди них настроения левого экстремизма играли существенную роль. Это и неприятие НЭПа большей частью революционеров, неготовность и нежелание подчиняться закону со стороны партийных и комсомольских функционеров, считавших себя вправе руководствоваться в своем поведении только революционной совестью, враждебность населения к комсомольцам и коммунистам.

Можно назвать еще много причин, все они в целом говорят о том, что нарушение общепринятых норм морали и закона являлось для коммунистически настроенной молодежи скорее правилом, чем исключением.

Не случайно старший помощник прокурора РСФСР Н. В. Крыленко, оценивая ситуацию с соблюдением законности в Новониколаевской губернии в докладной записке от 18 мая 1925 г. в Орготдел ЦК ВКП(б), писал: «Партизанство, нашедшее широкое развитие в пору борьбы с Колчаком не могло не оставить глубоких следов в общем укладе жизни всей губернии» [35].

Хулиганство коммунистической молодежи, по-видимому, являлось для многих продолжением революции другими средствами, когда захват контроля над окружающими силой являлся способом реализации своих представлений и амбиций.

В периоды обострения классового противостояния в деревне действия коммунистов, комсомольцев, советских работников часто граничили с экстремизмом. Развертывание наступления на кулака породило вспышку насилия по всей стране, в том числе и в Сибири. Молодежь была в числе наиболее активных участников этого столкновения между властью и крестьянством. Комсомольским ячейкам сверху «спускались» задания по активному участию в раскулачивании, комсомольцы включались в состав вооруженных отрядов, проводивших экспроприацию и выселение кулаков. Стоит заметить, что зажиточные крестьяне-кулаки были в основном людьми уже степенного возраста, так в ожесточенной борьбе сталкивались два крестьянских поколения.

Кампания по ликвидации кулачества по существу носила характер военной акции. В итоговой докладной записке Сибирского представительства ОГПУ об экспроприации кулачества по состоянию на 25 апреля 1930 г. отмечалось, что отряды по раскулачиванию часто проводили свои акции ночью, с оружием, выбрасывая всех жителей домов на улицу и изымая все имущество, вплоть до белья [36].

В принудительной коллективизации крестьянства важную роль сыграли посланцы города: рабочие-двадцатипятитысячники, партийные и комсомольские агитаторы, различные уполномоченные, из которых значительная часть — молодые люди. О их методах организации колхозов красноречиво говорит случай в с. Камышенка Чулымского района, куда в качестве уполномоченного от РИКа в декабре 1929 г. прибыл Павел Киселев, член ВЛКСМ, 25 лет.

В начале января Киселев без какой-либо предварительной подготовки собрал общее собрание крестьян села, где объявил, что все, кто будет голосовать против коммуны, будут высланы на север или расстреляны. В ответ на возражения крестьян, что в коммуну нельзя насильно загонять, а лучше пока организовать ТОЗ (товарищество по обработке земли), Киселев распорядился арестовать 10 человек возражавших, грозил им расстрелом, избивал их. На другой день по приказу Киселева комсомольцы Павел и Василий Козьменко начали обобществление имущества, т. е. все свозили в одно место, сгоняли скот, при этом не спрашивая согласия хозяев. Киселев решил использовать в целях агитации за колхоз местную церковь, приказав священнику (видимо, под угрозой пистолета. — В. И.) произнести с амвона проповедь о необходимости коллективизации.

В действия разбушевавшегося борца за коллективизацию вынуждены были вмешаться власти. Прокуратура окружного центра Барнаула по жалобам жителей села возбудила уголовное дело о превышении власти Киселевым и братьями Козьменко. Однако следствие и суд были явно на стороне Киселева, а не потерпевших крестьян. Несколько крестьян, свидетельствовавших о бесчинствах Киселева, были сами привлечены к уголовной ответственности, на суде шло откровенное запугивание свидетелей, все обвинения против Киселева представлены как попытка кулаков сорвать коллективизацию. В результате Барнаульским окружным судом Киселев и его помощники были полностью оправданы. Правда, краевой суд в феврале 1930 г. этот приговор отменил и назначил новое рассмотрение [37].

Таким образом, в целом политика большевиков, направленная на милитаризацию общества и разжигание классовой борьбы, являлась питательной почвой для проявлений молодежного экстремизма левого толка.

Вместе с тем логично предполагать, что в эти годы было немало проявлений молодежного экстремизма правого антисоветского толка. Правда, следует отметить существенные трудности для его исследования. О молодежи, поддерживающей Советскую власть, тем более о комсомольцах в источниках можно найти довольно много информации. Ясно, что помимо этой части молодежи существовали значительные слои, занимавшие нейтральные или даже враждебные режиму позиции. Однако изучение их жизни и духовного облика затруднено в силу недостатка или даже отсутствия источников.

Все же в сохранившихся архивных документах иногда фиксировались формы поведения молодежи, выходящие за рамки правовых или политических норм, установленных советским государством. Прежде всего, правоохранительные органы выявляли организованные антисоветские группы. В документах ОГПУ-НКВД изучаемого периода встречаются сообщения о тайных организациях молодежи. Они появлялись в самых различных сферах общества: на производстве, в школе, вузах, дружеских группах городских дворов и деревенских общин.

По донесениям осведомителей ОГПУ и сохранившимся документам, характеризующим цели и методы организаций, их, безусловно, можно назвать правоэкстремистскими. Однако в условиях однопартийной диктатуры большевиков, отвергавшей саму возможность инакомыслия и свободу организаций, вряд ли для них была возможна другая, неэкстремистская ориентация. Поэтому, как правило, такие группы даже не рассчитывали на политический диалог с режимом, ориентируясь только на силовое противостояние. В документах и листовках, исходящих из подобных групп, наблюдались преимущественно призывы к свержению Советской власти, физическому уничтожению коммунистов, комсомольцев.

В докладе зам. секретаря Бийского Горкома ВЛКСМ А. Гусаровой на совещании, проведенном в Сибкрайкоме ВЛКСМ 15 апреля 1930 г., сообщалось о том, что в среде рабочей молодежи организованы контрреволюционные группы, ведущие антисоветскую агитацию. Так, на литейном заводе г. Бийска арестована группа Печерского, которая ставила задачу борьбы против советской власти, выпускала листовки с весьма незамысловатым текстом, например «Бей сопляков-коммунистов» и т. п. [38]

В сознании молодежи, пытающейся противостоять большевистской власти, причудливо переплетались сведения, почерпнутые из пропаганды и собственные представления. Молодежь использовала уже известные образцы нелегальной деятельности. Иногда такое подражание давало весьма экстравагантные результаты. Так, в 1926 г. в Барнаульском округе была создана нелегальная антисоветская организация молодежи, выпускавшая самодельную газета «Искра». Название газеты, очевидно, возникло под влиянием рассказов о нелегальной деятельности Ленина. В этом же округе другая организация молодежи, использовавшая, по видимому, белогвардейскую символику, взяла название «Железный батальон смерти» [39].

Политические тайные группы создавались даже в среде сибирских школьников. В конце 20-х гг. в школе им. А. С. Грибоедова г. Бийска в течение 2-х лет появлялись листовки контрреволюционного содержания, ОГПУ никак не удавалось выяснить их автора. Ученики школы им. Ленина организовали партию «Освобождение народа», руководителем которой являлся учащийся Арбузов, сын бывшего владельца трактира. Участники подпольной группы организовали филиал своей партии в школе им. Луначарского, однако один из вновь примкнувших участников — комсомолец Котов, решил сообщить о тайной организации в ОГПУ, последовали аресты, к суду были привлечены 5 человек [40].

Следует отметить, что создание тайных организаций молодежи не всегда было связано напрямую с политическим противостоянием, оно могло быть просто протестом против нивелирующей казарменности советского быта. Так, в школе №  6 г. Барнаула в 1928 г. учениками была организована группа под названием «Долой общественную работу», ее участники вели агитацию среди сверстников, били стекла, портили школьное имущество. После выявления группы под суд были отданы 17 человек [41].

Удивительно, что даже в армии, где дисциплина, постоянный контроль командиров и негласный надзор осведомителей, ежедневная обработка сознания во время политзанятий, казалось бы, не оставляли места для каких-либо антисоветских высказываний, а тем более действий, подобные проявления все же были.

Давление Советской власти на крестьян отзывалось ропотом недовольства в казарме. Партийная конференция Сибирского военного округа, состоявшаяся в январе 1929 г., вынуждена была отметить наличие в частях округа недовольства политикой государства в деревне. Виноватыми, как всегда, были объявлены кулаки и другие социально чуждые элементы. За 1928 г. из состава частей СибВО были «вычищены» представители таких социальных групп, количество изгнанных из армии составило 1,17 % от общей численности войск округа [42].

В донесениях особого отдела СибВО содержатся факты явного антисоветского настроя отдельных красноармейцев. Так, в 35-й дивизии СибВО красноармеец Масютин, рассматривая вместе с другими товарищами по службе картину «Ранение Ленина», заявил: «Эх, если б я был на месте Каплан, я б ему голову отрезал. Это из-за него все крестьянские страдания» [43].

В 5-м полку группа враждебно настроенных к Советской власти красноармейцев в течение нескольких месяцев преследовала и травила комсомольца Труханова. В донесении агента ОГПУ приводятся такие высказывания в адрес Труханова: «Вы, комсомольцы, тянетесь перед политруками. Вот будет война, мы всех коммунистов перебьем, а в первую очередь комсомольцев. Мы вам покажем, как из крестьян тянуть жилы». Конфликт привел к тому, что 17 января 1928 г. 7 человек напали на Труханова и жестоко избили его [44].

Рассматривая проявления молодежного правого экстремизма, следует также обратить внимание на всплеск хулиганства в двадцатых годах. Помимо политизированных организаций в молодежной среде в изучаемый период создавались нелегальные или полулегальные группы, которые также ориентировались на насильственные действия по отношению к окружающим. По характеристике властей их «идеологической» основой являлись скорее хулиганские, чем политические мотивы. Однако на самом деле во многих таких группах могли выдвигаться и политические лозунги, прослеживаться та или иная политическая ориентация.

Это подтверждается хотя бы тем, что в секретных сообщениях местных органов власти или ОГПУ о молодежных хулиганских группировках постоянно подчеркивается, что наряду с бытовым существует политическое хулиганство антисоветского толка. В антисоветских группах хулиганствующей молодежи, по мнению властей, объединялись представители зажиточной части деревни и города — кулаков, нэпманов. В реальной жизни все было гораздо сложнее, однако в действиях отдельных хулиганских групп можно усмотреть подтверждение такой классификации. Например, нападения хулиганов на комсомольские, пионерские или делегатские собрания часто сопровождались антисоветскими выкриками, угрозами. В целом политика пронизывала жизнь общества и не могла не отозваться даже в хулиганском поведении молодежи. В качестве примеров антисоветского хулиганства в Сибири агенты ОГПУ описывали избиение и запугивание пионеров, нападения на избы-читальни, клубы, срыв различных общественно-политических и культурных мероприятий, однако сюда же включали и убийства комсомольцев и коммунистов, нападения на сельсоветы и т. п.

В секретном письме в ЦК секретаря Иркутского губкома ВКП(б) Гриневича, где был дан обзор политико-экономического развития губернии за 1924-1925 гг., сообщалось: «В деревне и городских поселках наблюдается громадное увеличение хулиганства, доходящего до драк, убийств, поножовщины». По мнению секретаря губкома, деревенская молодежь именно под влиянием кулаков, врывается на собрания общественности, срывает спектакли в клубах, грозит избиениями и даже убийствами комсомольцам [45].

Так, в 1925 г. с. Казанцево Каменского уезда Новониколаевской губернии группа кулацкой молодежи напала на делегатское собрание, разогнала собравшихся женщин, а нескольких делегаток изнасиловали «привязав к кресту» (так в тексте источника). Во многих селах Бийского, Барабинского округов были разгромлены избы-читальни и красные уголки [46].

Иногда антисоветские настроения прорывались и в стихийных действиях отдельных групп молодежи. Так, в Новосибирске в 1926 г. во время одной из демонстраций комсомольцев, проводившейся в знак солидарности с международным молодежным движением, группа молодых людей, как характеризовали их сибирские чекисты, «антисоветски настроенных хулиганов» напала на демонстрантов с криками «Бей комсомольцев», завязалась ожесточенная потасовка [47].

В с. Инюшино Барабинского округа организованный «отряд хулиганов» предпринял попытку захвата сельсовета [48].

Подобных случаев в источниках приводится очень много. В целом можно предположить, что, не находя возможностей для политического сопротивления режиму большевиков, часть антисоветски настроенной молодежи действительно выражала свой протест в хулиганских (или называемых таковыми) действиях.

Приведенные в статье материалы и факты заставляют сделать вывод, что культ военной силы, а в более широком контексте насилия как такового становился одним из доминирующих элементов политической и духовной культуры российского общества первых послереволюционных десятилетий.

Многочисленные проявления молодежного экстремизма в рассматриваемый период позволяют предполагать, что между милитаризацией общества и проявлениями молодежного экстремизма существует как опосредованная, так и непосредственная связь.

В своем известном исследовании причин и проявлений агрессивности в обществе американские психологи Роберт Бэрон и Дебора Ричардсон отмечают, что ведущую роль в агрессии, применении насилия против других людей играет происходящий в сознании человека воображаемый конфликт. Этот конфликт может быть и не связан с реальными интересами и действиями людей, а вызывается ложными установками и ценностями [49].

Данное утверждение особенно справедливо по отношению к рассматриваемому периоду, когда на уровне государственной политики и пропаганды в Советской России происходило внедрение в сознание населения, особенно молодежи, представлений о неизбежности насилия, вооруженной борьбы между классами и государствами.

В обстановке военного психоза и ожесточенной классовой борьбы многие молодые люди склонны были занимать крайние экстремистские позиции. Проявления молодежного экстремизма в Сибири были многообразны. Особенности политической культуры России изучаемого периода определяли своеобразные способы выражения молодыми людьми своих взглядов: довольно часто крайние политические позиции выражались не в детально разработанных программах, публичных речах или опубликованных текстах, а непосредственно в действиях или высказываниях, происходивших в обыденной повседневности.

Молодое поколение, сформировавшееся в двадцатых годах с готовностью к вооруженному насилию против реальных и мнимых врагов, в дальнейшем стало одной из надежных опор сталинского репрессивного режима.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. ГАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 13. Л. 68–69.
2. ГАНО. Ф. 190. Оп. 2. Д. 546. Л. 43.
3. ГАНО. Ф. 2. Оп. 2. Д. 62а. Л. 130–131.
4. Там же. Д. 62. Л. 240–244.
5. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 59. Л. 35, 42, 49.
6. ГАНО. Ф. 2. Оп. . Д. 13. Л. 105–106.
7. ГАНО. Ф. 22. Оп. 1. Д. 50. Л. 118–120,169–181.
8. ГАНО. Ф. 2. Оп. 2. Д. 62а. Л. 112.
9. ГАНО. Ф. 47. Оп. 1. Д. 1179. Л. 49–51.
10. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 1. Л. 38–46.
11. ГАНО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 419. Л. 2–3.
12. ГАНО. Ф. 190. Оп. 2. Д. 223. Л. 6, 86; Д. 546. Л. 106.
13. Там же. Д. 546. Л. 42.
14. ГАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 13. Л. 113.
15. ГАНО. Ф. 906. Оп. 7. Д. 12. Л. 29–30; Д. 39. Л. 40.
16. ГАИО, Ф. 2280. Оп. 2. Д. 512. Л. 6.
17. ГАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 62а. Л. 124–126.
18. ГАНО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 419. Л. 135–157.
19. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 59. Л. 128.
20. Лет легендарных перекличка: Сб. документов и материалов по истории Новосибирской организации ВЛКСМ. Новосибирск, 1978. С. 73–74.
21. Молодой рабочий, 1928, 5 августа.
22. Северьянова Г. М. Крестьянские восстания в Сибири (осень 1920–1924 гг.). Красноярск, 1995. С. 37–39.
23. Это начиналось так. Воспоминания красноярских комсомольцев двадцатых годов. Красноярск, 1981, С. 156.
24. Путь молодежи,1925,10 сентября.
25. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 67. Д. 193. Л. 65.
26. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 161. Л. 148.
27. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 67. Д. 194. Л. 14.
28. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 161. Л. 94.
29. ГАНО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1153. Л. 41–44; Ф. 1. Оп. 1. Д. 635. Л. 126–128.
30. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 114. Л. 128.
31. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 169. Л. 93, 94.
32. Там же. Л. 91.
33. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1, д. 101. Л. 6–7.
34. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 169. Л. 140–141.
35. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 67. Д. 194. Л. 60.
36. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 103. Л. 32.
37. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 114. Л. 50.
38. ГАНО. Ф. 187. Оп. 1. Д. 78. Л. 7.
39. ГАНО. Ф. 20. Оп. 1. Д. 157. Л. 2.
40. ГАНО. Ф. 187. Оп. 7. Д. 78. Л. 7.
41. Просвещение Сибири. 1928, №  7/8, С. 20.
42. ГАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 28. Л. 159.
43. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 83. Л. 14.
44. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 83. Л. 19.
45. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 67. Д. 193. Л. 71.
46. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 169. Л. 98–100.
47. Советская Сибирь,1926, 21 сентября
48. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 169. Л. 88.
49. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. М., 1998. С. 217–218.