Общественная благотворительность Западной Сибири в XIX — начале XX в. 

Статья выполнена при поддержке РГНФ (грант № 00–01–00007а).

Благотворительность в дореволюционной России можно разделить на государственную, городскую (земскую), церковную и общественную (частную и организованную). К 1890-м гг. 75 % средств, израсходованных на благотворительность, были общественными (25 % принадлежали казне, земствам, городам, церквам) [1]

Организационные формы общественной благотворительности имели несколько направлений:

1. филантропические объединения, помогавшие бедным учащимся, переселенцам, пострадавшим от неурожая и стихийных бедствий, больным, заключенным (и бывшим заключенным), сиротам и другим социально незащищенным категориям населения;
2. помощь участникам многочисленных войн, которые вела Россия и их семьям;
3. благотворительные общества и учреждения при церквах.

Направления благотворительности в России

Все существовавшие направления благотворительности в России вышли из основной ее формы — государственной, которая существовала с конца XVIII в. в лице приказов общественного призрения и различного рода попечительств — о тюрьмах, народной трезвости, бедных и др. [2]

С 1775 г. в каждой губернии были учреждены под председательством губернаторов приказы общественного призрения. В 1781 г. открывается Тобольский, а в 1804 г. — Томский приказы. Государство ограничилось выдачей им по 15 тыс. руб. «на составление основного капитала», а в дальнейшем настоятельно рекомендовало самим изыскивать средства раздачей этой суммы взаймы под проценты и «принятием подаяний» [3]. Вслед за этим Городовое Положение 1785 г. закрепило финансовую ответственность городских самоуправлений за содержание приказов. В их доход должны были идти штрафы, пошлины и другие сборы.

В обязанности приказов входило устройство и содержание народных школ, сиротских домов, больниц, аптек, богаделен, работных и смирительных домов. До 1802 г. благотворительные приказы подчинялись непосредственно императору и Правительствующему Сенату, затем — более века — МВД [4]. В 14 российских губерниях (в их число входили и губернии Западной Сибири) приказы общественного призрения являлись единственной казенной организацией помощи бедным. Формы и методы ее работы оставались неизменными в течение почти полутора веков деятельности. Все приказы страдали раздутым делопроизводством, канцелярщиной, а в Сибири — еще и недофинансированием. В Томском приказе, например, в 1852 г. было самое меньшее число подопечных в 3 больницах — 1356, тогда как в Виленском существовало 9 больниц с 9 тыс. пациентами и средств на них отпускалось в 9,5 раз больше, чем в Сибири [5]. В среднем же, на содержание одного человека в этих учреждениях по империи насчитывалось 18 коп. в сутки. Если учесть приведенную выше статистику, можно предположить и сумму содержания, тратившуюся на бедняка в Сибири. Несмотря на это, денежные годовые остатки, с разрешения МВД, Приказы раздавали «по своему усмотрению в награду служащим в канцеляриях и чиновникам» [6].

В целом по Западной Сибири доля приказов в общем потоке благотворительности была не велика. За всю свою историю они имели небольшое количество заведений, по сравнению с другими губерниями. В Тобольской губернии их число никогда не поднималось больше 15, а в Томской — 6. К началу ХХ в. деятельность приказов ослабевает, многие учреждения (в т. ч. исправительного характера) были упразднены. Так, в Томской губернии в течение 1904 г. на пособия бедным им было израсходовано всего 373 руб [7].

Созданные по инициативе государственных органов, эти ведомства носили инертный характер, многие бездействовали, а те, которые вели благотворительную деятельность нередко становились общественными, благодаря созданию при них кружков и обществ, построенных на бескорыстном энтузиазме и деятельности активистов.

Следующим шагом в области социальной политики было создание сети попечительств, состоящей из губернских и городских отделений. Основная цель заключалась в децентрализации усилий и привлечении добровольных помощников. Новаторство заключалось в том, чтобы не только содействовать всесторонней реабилитации бедных, но и изменить саму концепцию социальной помощи.

Однако первоначально в центральном управлении организация попечительства носила бюрократический характер. С расширением прав городского самоуправления попечительства перешли в их ведение, постепенно принимая общественный характер. Местными органами попечительств являлись различные общества и кружки — попечения о тюрьмах, народной трезвости, о домах трудолюбия и приютах, переселенцах и др.

Первыми официальными структурами в деле помощи населению в Сибири явились попечительства о тюрьмах. Их деятельность в империи началась с 1819 г. указом Александра I. На подобную меру его подвигло донесение одного английского ученого (Венинга), который, исследуя российские тюрьмы, нашел их в ужасном состоянии [8]. В Англии подобные формирования существовали уже более 50 лет.

В Западной Сибири в 1830-е гг. появились Тобольское и Томское губернские попечительства о тюрьмах [9], хотя уже раньше (с 1801 г.) здесь существовали подобные комитеты по женскому тюремному отделению [10]. Позднее они стали именоваться обществами попечения о тюрьмах. Руководящими органами в них также служили губернские, возглавляемые вице-президентом, и уездные комитеты.

Члены формирований старались не ограничиваться простой материальной помощью арестантам, а еще и доставлять им, «принадлежащих большей частью к низшему классу народа, возможность более ознакомиться с их обязанностями и содействовать исправлению их нравственности посредством сообразного со степенью их умственного развития чтения» [11]. На 50-летнем юбилее организации говорилось, что главная цель общества — «всеми средствами, духовными и телесными, поддержать изнемогающего, преклонить упорствующего, умягчить ожесточенного и упованием притупить остроту страха и мучения» [12].

Однако, имея крупные (до 3 тыс. руб.) казенные пособия, уездные отделы не знали, как ими распорядиться. Зачастую в ежегодных отчетах фигурировали значительные денежные остатки. Так, в Тюменском отделении в годовом отчете за 1859 г. значится остаток от прошлого года размером более 35 тыс. руб. (это около 60 % всего прихода) [13], 1858 руб. осталось в Барнаульском отделе, в Бийском, Омском и Каинском — более 1500 руб. [14] Тем не менее, Сибирь, как постоянное место ссылки, нуждалась в таких организациях. Они были упразднены уже после революции.

В 1844 г. открывается Томское губернское попечительство о бедных, и к началу 70-х гг. в губернии уже существовало более 20 приютов, директорами и содержателями которых выступили крупные предприниматели городов [15]. При Тобольском попечительстве открылись Семипалатинское (1873 г.) и Курганское (1892 г.) дамские попечительские общества о бедных (1873 г.), Тобольское (1864 г.), Тюменское (1889 г.) и Ишимское (1891 г.) формирования.

Все они организовывались по типу существовавших благотворительных обществ и действовали уже независимо от центрального управления. Хотя власти часто посылали в организации руководящие указания и реже — материальную поддержку, можно сказать, что попечительства и существовавшие при них общества были вполне самостоятельны.

Местные органы действовали согласно спущенным сверху «Примерным правилам о городских попечительствах, учрежденных для сбора пожертвований, оказания помощи нуждающимся и постоянном наблюдении за ними» [16]. По новым правилам дума могла учреждать при управе Городскую комиссию по призрению или Городское попечительство о бедных. Оно делило город на участки, за которыми наблюдали участковые попечители, как правило, известные лица, обладающие правом голоса на городских выборах. Попечительство находилось под председательством городского головы или члена Городской Управы, по избранию думы. По установленным в МВД правилам, председатель избирался на 4 года думой по предложению городского головы.

Основной функцией попечительств было непосредственное заведование благотворительными учреждениями, предназначенных для нужд всего города. Годовые отчеты направлялись в Городскую управу, где включались в отчет о деятельности городского управления по общественному призрению. Помимо этого они шли губернатору и далее — в МВД [17].

Эта форма социальной защиты прошла все стадии системы благотворительности. Создаваясь как государственные, и перейдя затем в ведение города, попечительства, наконец, становились фактически общественными структурами, действуя неизмеримо удачнее, изживших себя приказов общественного призрения.

Столь плачевное состояние государственной социальной помощи понимали и сибирские губернаторы. Для привлечения общественности к важному делу в 1863 г., едва заступив на пост, тобольский губернатор А. И. Деспот-Зенович, прослывший как образованный и прогрессивный руководитель, разослал письма женам высших чиновников, в которых просил о скорейшей организации в городе при приказе общественного призрения общества попечения о детях. Однако вскоре он получил ответ от Варвары Васильевны Курбановской, супруги председателя Тобольского губернского правления, сообщавшей, что такая организация уже существует и успешно действует [18]. Данное общество заботилось о детях, отдаваемых из приказа общественного призрения на воспитание частным лицам. Личное участие начальника губернии ограничилось назначением местных чиновников на руководящие посты в формировании. Так, секретарем был объявлен столоначальник губернского правления Кулябко, врачи П. Меч и А. Веймар вошли в Правление. Губернатор после настоятельных просьб войти в общество просил будущих членов выразить свое решение. По вполне понятным причинам, он не получил ни одного отрицательного ответа. Такая благотворительность по принуждению вскоре переросла в охотно выполняемые общественные обязанности. П. Меч впоследствии постоянно оказывал бесплатную медицинскую помощь детям и сиротам, А. Веймар ежегодно жертвовал медикаменты на сумму 60 рублей в год серебром.

В начале своего функционирования цели и задачи общества опережали время, поскольку не соответствовали уровню развитию провинциальной общественной активности на тот исторический момент. Вся работа держалась на энергичной деятельности нескольких человек. В то же время по городу быстро разнеслась весть о существовании благотворительного общества, и оно заполнилось многочисленными просьбами о помощи.

Наиболее распространенной формой общественной благотворительности в начале ХХ в. стало антиалкогольное движение. Существовавшие около 20 лет в Сибири попечительства о народной трезвости по типу своей организации примыкали к благотворительным учреждениям, управляемых на «особых основаниях» ведомством императрицы Марии. Они были созданы Министерством финансов по уставу, утвержденному в 1894 г. параллельно с введением казенной винной монополии и в целях борьбы с пьянством. Призывы к этому в России звучали уже давно. Еще в 1883 г. К. П. Победоносцев в своих письмах к Александру III указывал на «всенародный зов к правительству об исцелении этой ужасной язвы». Вместе с тем он отмечал и бессилие всех попыток освободиться из-под власти кабака, бесплодности усилий отдельных лиц, вступивших в неравную борьбу. Власти понимали, как пагубно действует пьянство на «темную крестьянскую и рабочую среду», что ничего не противостоит его влиянию, где «жизнь пуста и господствуют одни материальные интересы насущного хлеба». «Необъятная Россия состоит из пустынь, — писал обер-прокурор царю, — но нет такой пустыни, нет глухого уголка, где бы ни завелись во множестве кабаки и не играли бы главенствующей роли в народной жизни» [19]. Основную беду пьянства он видел в том, что кабаки служили главным проводником революционных теорий в народ.

Для организации общественных сил на борьбу с пьянством в 1897г. Государственный Совет предоставил Министерству финансов право учреждать в губерниях и областях, где вводилась казенная продажа попечительства о народной трезвости. Открытие их предполагалось организовать не ранее, чем за полгода до введения монополии и в связи с этим предусматривались крупные ассигнования от казны на все виды расходов новых формирований. В губерниях Западной Сибири казенная продажа алкоголя учреждалась с 1 июля 1902 г., поэтому уже с конца 1901 г. сюда последовали циркуляры из Министерства финансов и Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питей. Губернаторам назидательно указывалось, что создаваемые попечительства «должны служить могучим орудием в борьбе с пьянством» и учреждением их «достигается способ сплочения всех лучших местных сил на помощь правительству» [20]. Не скрывалась и основная цель будущих формирований — «обеспечить успех реформы питейного дела». Пообещав поддержку, министр финансов приказал «ныне же приступить к действиям по подготовке открытия попечительств» [21]. Меры были спешно приняты. По предписанию тобольского губернатора, последовавшего 2 июля 1902 г., сразу же были открыты Тюкалинский комитет (20 июля), Ялуторовский и Тюменский (21 июля), Курганский и Туринский (24 июля), Тарский (9 августа), Ишимский (19 августа) комитеты [22].

Вместе с призывами к открытию, власти давали руководящие указания и наметили возможные способы для отвлечения народа от пьянства. Предполагалось принимать меры для лечения страдающих запоями, организовывать специальные больницы, амбулатории, выпускать брошюры, листовки, даже использовать народные средства для лечения от пьянства. Особо призывали использовать библиотеки, народные чтения и народные театры, подчеркивая, что они должны быть «одинаково доступны как для грамотных, так и для неграмотных» [23].

Таким образом, центральное управление попечительством было возложено на Министерство финансов, его местными органами являлись губернские и уездные комитеты, в состав которых официально входили губернаторы, предводители дворянства, высшие чиновники. Председатели уездных комитетов назначались губернатором — главой губернского комитета попечительства, а иногда выбирались на своих заседаниях, а затем утверждались в столице губернии. Утверждению в центре подлежало также назначение лекторов народных чтений, их тематика, возведение в члены-соревнователи и многое другое.

Деятельность уездных комитетов была направлена на строительство чайных, Народных Домов, чтобы организовывать в них, а также прилегающих селах библиотеки-читальни, народные чтения, спектакли, концерты, танцевальные вечера, а впоследствии и кинематограф. В селениях Тобольской губернии в 1909 г. было проведено 692 народных чтения [24]. Несмотря на их одностороннюю тематику и квалификацию лекторов, необходимо признать, что эти мероприятия являлись для простого сельского населения единственным развлечением в праздничное и свободное от работы время. Из-за нехватки на местах грамотных кадров, около 70 % всех лекторов составляли священники.

Хотя члены попечительств состояли не на государственной, а на общественной службе, они получали неплохое жалованье и в архивах сохранилось большое количество заявлений с просьбами о предоставлении этих должностей. В отличие от других общественных организаций, где работа была полностью бескорыстной, общества попечения о народной трезвости еще и нередко материально поощряли своих членов, принимавших участие в устройстве народных чтений и других мероприятиях.

Число учреждений этого попечительства в губерниях Западной Сибири росло очень быстро, благодаря крупным средствам отпускаемых Министерством финансов (государственное пособие на губернию доходило до 50 тыс., а уездные отделы получали ежегодно более 1 тыс. рублей), однако постановка их работы первые десять лет носила бюрократический характер и общественные силы в этих учреждениях почти не участвовали. Тогда как общественные организации задыхались от безденежья, в 1899 г., например, более 300 городских комитетов попечительства о народной трезвости в стране имели на приходе свыше 2,5 млн. рублей, а израсходовали менее 1,9 млн., не найдя, таким образом, целей применения более 600 тыс. рублей [25]. В Сибири большая часть денег тратилась на вознаграждение членам комитетов и разъезды деятелей губернских комитетов для ознакомления с работой уездных подразделений. Так, Тобольский комитет в 1903 г. выдал непременному члену комитета дворянину Н. П. Булацелю 1800 руб. и еще 1000 на разъезды [26].

В 1904–1905 гг. финансирование в связи с войной заметно увеличилось. Так, на Томскую губернию было отпущено в 10 раз больше средств, чем во все предыдущие и последующие годы [27]. Потребление алкоголя увеличилось и с началом Первой мировой войны. Начальник Тобольской губернии даже пошел на крайние меры: в мае 1915 г. постановил во всех городах губернии прекратить продажу крепких напитков [28].

Социальный состав членов организаций менялся по удалению от центра. Так, Акмолинский областной комитет состоял из высших чиновников г. Омска — губернатора, вице-губернатора, городского головы, помощника прокурора, управляющего акцизными сборами, директора народных училищ, управляющего контрольной палатой и др. [29] Среди 43 членов-соревнователей Обдорского отдела Березовского уездного комитета насчитывалось 20 крестьян, остальные были мещане, купцы, учителя и священники [30]. Интересен и личный состав Сургутского комитета — 10 учительниц, 3 мещанина, 5 священников, 4 фельдшера, инородец, повивальная бабка, дворянин и секретарь уездного полицейского управления [31]. Столь пестрый состав не мешал обществу применять новаторские методы в борьбе с пьянством. Это был самый деятельный отдел попечительства в губернии. Здесь использовали новые психотерапевтические лечебные методы, пробуя лечить алкогольную зависимость гипнозом; организовали при Народном Доме музей наглядных пособий, где постоянно выставлялись приобретенные коллекции органов человеческого тела, измененные под влиянием алкоголя [32]. Комитет выписывал для своей библиотеки около 20 наименований периодических изданий, таких как «Родина», «Вокруг света», «Московские ведомости», «Сибирский листок», «Театр и искусство» и др. Начиная с 1914 г. в Сургуте постоянно шли сеансы кинематографа, организованные обществом [33].

Деятельность многих других попечительств о народной трезвости была гораздо пассивнее. На заседаниях, устраиваемых уездными комитетами 2–3 раза в год, присутствовало в среднем по 5 членов [34]. Отчеты многих обществ, посылаемые в центр, часто сообщали, что «личное участие в деятельности комитета члены не принимали». Это касается Акмолинского областного комитета, Ялуторовского, Березовского, Туринского и др. Так, например, Березовский комитет, спустя 13 лет после своего открытия констатировал, что «мер по поддержанию среди населения трезвеннических настроений и предоставления ему разумных развлечений до настоящего времени не было» [35]. Направляемые несколько раз из Тобольска деньги на строительство Народного Дома бесследно исчезали.

Туринский уездный комитет, начиная с 1912 г. прекратил всякую деятельность, не отвечая на многочисленные запросы губернатора. Бывший председатель, податный инспектор И. П. Хомченко самоустранился от дел, а на просьбы исправнику указать авторитетное лицо для его замены, последний констатировал, что «категорически невозможно в таком незначительном городе найти авторитетное и вместе с тем любящее дело лицо» [36].

В кадрах, действительно, был дефицит. Ишимский комитет, выдвинув на 1916 год новых членов-соревнователей, не получил в который раз утверждения губернатора. Одного (Я. К. Скорюк), по поступившему рапорту исправника обвинили в неблагонадежности, вспомнив участие в первой революции, другой (А. В. Циолковский) не подошел из-за «очень ограниченного умственного кругозора» и по сомнительной политической благонадежности. Третий кандидат (К. В. Баженов) оказался священником, расстриженным за непомерное пьянство, грубость и «строптивое поведение» [37].

Но, казалось бы, образованные и благонамеренные высокопоставленные члены Акмолинского областного комитета тоже не проявляли энтузиазма на своей общественной работе. Эта организация, едва открывшись, решила построить Народный Дом, заручившись постановлением думы о передачи земли [38]. Однако более 8 лет никаких усилий в этом направлении комитет не предпринимал. В 1911 г. стали искать новое место и недостающие средства. Война прервала затянувшийся проект. Такая инертность и нерасторопность вызвала распоряжение столичного ведомства надзирателю акцизных сборов Тобольской губернии и Акмолинской области о привлечении к личному участию чинов акцизного надзора в комитетах попечительства для организации народных чтений и развлечений [39]. Но и это не помогло. Губернские комитеты (Тобольский и Томский) в своей деятельности ограничивались в основном лишь раздачей пособий тем учреждениям, которые преследовали аналогичные цели. Они материально помогали городским библиотекам, частным и церковно-приходским обществам трезвости, домам трудолюбия, благотворительным и просветительским обществам [40]

Большое внимание борьбе с пьянством уделяла и церковная благотворительность. Ее роль сводилась в основном к деятельности обществ трезвости и различных братств попечения о лицах духовного звания. В Западной Сибири в 1911 г. функционировало около 50 обществ трезвости и только 2 из них являлись «гражданскими» [41]. Всего гражданских обществ трезвости в стране в этот период насчитывалось 253 [42]. В России вообще антиалкогольная общественная активность была выражена значительно слабее, чем в европейским странах, а в Америке уже в 1835 г. действовало 8 тысяч обществ трезвости с 1,5 млн. членов [43]. Вторая мощная волна за трезвость поднялась там в 1870-е гг. и ее основное отличие от отечественного антиалкогольного движения состояло в противодействии не только потреблению, но производству и торговле крепкими спиртными напитками путем ряда законодательных запретов. Уже к концу XIX в. американцы добились в этой сфере значительных результатов: была создана система местных запретов и принят ряд изменений в законодательстве, регулирующих «питейное» дело.

Сибирские общества трезвости, продолжая деятельность попечительств о народной трезвости, действовали в основном в деревнях, где, несмотря на сложившееся мнение, душевое потребление водки было значительно ниже, чем в городах (в 2,9 раза) [44]. Это говорит о том, что крестьяне — основное сословие и носители национальных традиций — сами спасались от зависимости, во многом навязанной государством, как основным торговцем зелья, насильственно.

Средства, которыми организации располагали в борьбе с пьянством, не отличались разнообразием: церковная проповедь, моральное воздействие, пример трезвенников. Как заявляли сами члены общества трезвости при Вознесенской церкви Тобольской епархии, они «не всегда могли быть уверены, что народные чтения состоятся» [45].

Поэтому, имея небольшой набор средств в своих антиалкогольных кампаниях, в целом общества трезвости, как и попечительства, мало влияли на пагубное пристрастие. Так, Сердобский комитет, участвуя в антиалкогольной выставке в Турине в 1913 г., за успешную борьбу с пьянством получил большую золотую медаль. Весь курьез заключался в том, что за 8 лет существования организации годовое потребление водки не только не убавилось, а возросло с 10 000 до 23 900 ведер [46]. Правительство понимало неэффективность начатой борьбы и в этом же, 1913 г. на рассмотрение Государственного Совета был предложен законопроект «О новой организации попечительств о народной трезвости» [47]. Как «не оправдавшие возлагаемых на них надежд», попечительства предлагали закрыть и их средства передать в государственное казначейство. После долгих дискуссий этот законопроект был отклонен. В итоге решено было борьбу с пьянством объявить как государственную задачу, а попечительства о народной трезвости, «по делегации государственной власти», утвердить как «новую отрасль городского управления» [48]. Была признана и деятельность аналогичных добровольных обществ, которым предоставлялось право попечения за народной трезвостью на местах. На 1914 г. в смету были заложены расходы на сумму 500 тыс. руб. для выдачи пособий частным обществам [49].

В новом уставе для попечительств впервые говорилось о совместной ответственности государства и общества, централизации усилий, слиянии деятельности «как земств и городов по попечению народной трезвости, так и других органов, имеющих целью борьбу с пьянством» [50].

Однако фактически общества частной инициативы уже давно выступали серьёзным противовесом в деле общественной помощи населению в борьбе с пьянством, приобщении к культуре, образованию, получении средств на дальнейшее обучение. Городские благотворительные организации включали множество обществ, созданных при больницах и учебных заведениях, домах призрения и трудолюбия, приютах и церквах. В связи с огромным количеством поступающих на утверждение уставов в 1862 г. право на санкционирование благотворительных обществ было передано от императора к Министерству внутренних дел. В Сибири их возникновение и функционирование было подготовлено широко распространенной в крае частной благотворительностью.

Для поощрения филантропии ещё в 1802 г. правительственным указом было постановлено доводить до сведения царя о крупных пожертвованиях [51]. Не останавливаясь на достаточно изученном вопросе [52] мотивации благотворительной деятельности предпринимателей, следует отметить щедрость томских и тюменских купцов. В 1836 г. последние пожертвовали значительную сумму на покупку книг для тобольской библиотеки [53], в 1844 г. — на создание городского общественного сада [54]. Купцы посылали в столицы средства на сооружение различных памятников (Крылову, Кутузову, в честь тысячелетия Руси в г. Новгороде и др.), а в 1854 г. в г. Тюмени собрали 10 тысяч рублей для воинов, «находящихся на полях войны», ежегодно выделяли пособие больницам, школам [55]. МВД и МНП регулярно награждали спонсоров медалями и выносили благодарности. Нередко за выделенные из личного состояния средства на общественную пользу предприниматели и чиновники получали от самого императора звание почетных членов Губернских попечительств [56].

Гражданская инициатива в деле поддержки неимущих активизируются в Западной Сибири с 80-х гг. XIX в. В 1881 г. властями утверждается устав томского благотворительного общества. Здесь подобные формирования возникали уже и в начале XIX в., но их малозаметная деятельность быстро прекращалась. Теперь инициаторы нового общества своей целью провозгласили не только попечение о бедных, нуждающихся в помощи, «особенно стыдящихся просить подаяние», но и оказывать такое содействие, которое «приносило бы существенную пользу и не могло быть употреблено во зло по легкомыслию или предрассудным наклонностям» [57]. Содействие общества распространялось и на воспитание детей неимущих родителей.

Пресса пристально следила за действиями этого и многих других благотворительных организаций, существовавших в городе. Особенно обсуждался в местных газетах вопрос о характере сборов и пожертвований. Многие журналисты, отражая мнение общественности, хотели бы видеть, «соответственно высоте и чистоте задач благотворительных организаций», «безупречные в нравственном отношении приемы собирания средств», при совершенном отсутствии «элементов обязательности и принудительности» [58].

В 1888 г. благотворительное общество появляется в Бийске, а в 1890 г. барнаульский городской голова В. А. Карпинский предложил учредить подобное формирование в своем городе. Современники характеризовали его как человека честного и благонадежного. Его энергией и личными стараниями в созданное формирование было привлечено значительное количество членов и собрано за первые месяцы более 5 тыс. рублей [59]. Большой популярностью пользовался и тюменский городской голова. В 1900-х гг. он возглавлял несколько заведений для сирот, являлся председателем местного отдела Российского Общества Красного Креста, поэтому в 1911 г. Императорское Общество повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семья просило его взять на себя функции уполномоченного и организовать в городе отделение [60].

Из-за отсутствия земства городская благотворительность в Сибири была развита слабо. На социальную помощь городские управы выделяли незначительную часть своего бюджета. Так, в 1911 г. по смете расходов Омского городского самоуправления на общественное призрение выделялось 1550 руб., тогда как на содержание аппарата городского общественного управления в 25 раз больше [61]. А самое большое пособие, утвержденное тобольской городской думой с 1908 г. получало Общество попечения о бедных — 240 руб., остальным (Обществу взаимного вспомоществования учащим и учившим в учебных заведениях Тобольской губернии, Обществу содействия учащимся в г. Петрограде сибирякам, Обществу содействия учащимся в г. Москве сибирякам и др.) перепадало крайне нерегулярно не более 25 руб. в год [62]. Более щедрыми были члены Томской городской думы, что объясняется принадлежностью их большей частью к профессорско-преподавательскому составу двух высших учебных заведений города. После создания Сибирских Высших женских курсов дума ежегодно выделяла им по 10 тысяч рублей, кроме того учредила стипендии студентам университета, бедным ученикам музыкальной школы, женской гимназии и других учебных заведений города [63]. А в 1914 г. все городские самоуправления Сибири учредили стипендии для детей Георгиевских кавалеров.

В конце XIX — начале XX в. усиливается женская общественная активность. Выход для нее многие обеспеченные женщины находили через благотворительность. Они нередко возглавляли организации, являлись активными их членами, выступали попечителями и почетными блюстителями городских учебных заведений. В Томске на этом поприще прославились А. А. Кухтерина, О. Ф. Смирнова, Н. И. Щепкина, в Барнауле — М. П. Страхова, А. И. Румянцева, жены известных купцов И. К. Платонова, И. И. Федулова, А. Ф. Ворсина, в Бийске — Е. Г. Морозова, А. О. Пискарева и др. Приобщение к общественной деятельности у этих и многих других женщин шло через реализацию активной жизненной позиции, ранее уже проявившуюся в сфере бизнеса. Как правило, большинство из них успешно занималось коммерческими делами вместе с мужьями. Бывали случаи, что жены губернаторов, градоначальников и других высших чиновников избирались председателями в целях придания большего авторитета той или иной организации. В ряде случаев их функции были чисто формальные и сводились лишь к почетной роли покровительниц. Но гораздо больше было истинных общественниц-энтузиасток. Как писала в дневнике о своей общественной работе одна из активных членов Томского общества содействия физическому развитию Н Веретенникова: «Я нашла здесь живую мечту. Здесь можно забыть свое горе и с радостью работать. Здесь луч света в темном царстве» [64].

Строительство в конце XIX в. в Сибири железной дороги вызвало мощный приток переселенцев. Этот район стал главным в колонизаторской политике России. В результате этих процессов количество жителей региона увеличилось к 1897 г до 5,4 млн. [65] В 1896 г. только в Тобольскую губернию приехало более 43 тысяч [66]. Переселенческое движение вызвало рост промышленности и в целом повысило хозяйственную роль Сибири в составе России. Однако изменения происходили еще очень медленно. Одна больница здесь приходилась на 28 тыс. жителей, один врач на 22 тыс., а одна акушерка на 54 тыс. женщин [67]. Увеличение населения поставили на повестку дня вопрос о необходимости неотложной помощи приехавшим в Сибирь. Как писал известный сибирский общественный деятель Н. М. Ядринцев, «в деле обеспечения переселенца необходима помощь государства, так как случайные и частные пожертвования не могут правильно обеспечить всех нужд…Но, кроме правительственной помощи, конечно, желательно и участие общества» [68]. Сибирские губернаторы писали в МВД, что польза от переселенческой политики возможно лишь в случае, «когда на местах переселенцы будут иметь разумное и в первые годы постоянное попечительство в лице представителей местных учреждений по крестьянским делам» [69].

Общественность откликнулась на звучавшие повсюду призывы. В 1890 г. было основано Общество вспомоществования нуждающимся переселенцам в Петербурге. Комитет организации, не имея возможности непосредственно общаться с переселенцами, обратился к губернаторам, чтобы те приняли на себя посредничество в своем районе. Посылая деньги, общество четко определяло их назначение.

В дальнейшем суммы на пособия и ссуды стали распределяться между местными благотворительными комитетами, организованными в Тюмени, Томске, Омске, Барнауле, Тобольске. Однако вскоре актив общества вынужден был признать, что дальнейшая деятельность станет целесообразней, если комитет будет направлять средства в распоряжение местным общественным благотворительным организациям, оказывающим содействие переселенцам [70]. Так появились аналогичные общества в Тюмени (1892 г.), Омске (1896 г.), Тобольске [71]. Основной своей целью они провозгласили помощь правительству в деле устройства переселенцев и снабжения их во время пути. Предполагалось строительство церквей, школ на новых местах, выдача необходимых субсидий и т. п. Всплеск общественной заботы о переселенцах в Сибири пришелся на 1896 г. и был связан с коронованием. Сибирские купцы на благотворительные нужды губерний жертвовали до 50 тыс. руб. В центр непрерывно рапортовали о пожертвованиях от городских и сельских обществ на устройство больниц, школ, домов трудолюбия. В Тобольской губернии на этой волне появился первый в крае Дом призрения престарелых и увечных в Курганском округе, а в Томской — 3-х этажный каменный родильный дом, устроенный «по всем правилам науки» [72]. В Томске, в честь коронации, МВД был устроен обед «от щедрот Е. И. В.» для 1200 беднейших жителей города.

Помимо материальной помощи, общества содействия переселенцам направляли свою деятельность и на «удовлетворение умственных потребностей переселенцев». Только развитием просвещения среди переселенцев активисты организаций стремились «поднять их на подобающее значение среди инородческого населения в Степном крае» [73]. Данное заявление позволяет сделать вывод о натянутых отношениях пришлых с местным населением, да и те факты, что приезжим помогали купить лошадей, устраивали склады земледельческих орудий, строили путевые колодцы, бараки, бесплатные столовые, оказывали медицинскую помощь, в условиях царившей нищеты, говорят о многом.

Потребности действительно были столь велики, а помощь государства столь незначительна, что сибирское общество оказалось не в силах справиться со всеми проблемами нуждающихся. К тому же выдаваемые ссуды зачастую шли не по назначению и, как заявлял командированный в 1902 г. в Западную Сибирь член Совета Министров Томич, деморализующим образом влияли на население [74]. В Томской губернии, например, где кредит, необходимый для оказания помощи переселенцам вырос до 10 млн. руб., распространились слухи, что ссуды будут прощены и крестьяне массово стали их требовать. Не имея надлежащего законодательства и четко оговоренных границ бедности, государство не могло разобраться, кто действительно нуждался в помощи, для кого ссуда была спасением от голодной смерти, для кого — необходимой поддержкой, а для кого необоснованной претензией.

Вторая волна беженцев была связана с Первой мировой войной. Организованный Всероссийский союз городов, куда входили помимо прочих и представители общественных организаций одной из «священнейших задач» поставил защиту жертв войны — беженцев. При многочисленных местных комитетах Союза за короткое время были организованы отделы помощи беженцам. Материальная поддержка была поделена между ним и правительством [75]. Не ограничиваясь предоставлением приюта, комитеты помогали найти работу, заботились о детях (присмотр, обучение, воспитание), собирали пожертвования в пользу пленных [76].

Главный комитет Всероссийского союза городов, придавая этим проблемам важное значение, выдвинул в конце 1916 г. на предстоящий съезд по оздоровлению русских городов вопросы по охране материнства и борьбы с детской смертностью, о разных видах общественного призрения, роли государства и общественных самоуправлений в организации социальной помощи [77]. Однако власти не допустили проведение съезда.

Другим направлением благотворительности в России была забота о раненых, больных, престарелых воинах и их семьях. Оно возникло по инициативе Екатерины II в конце XVIII в. и первое время состояло главным образом из пожертвований царственных особ и членов их семей. С 1816 г. каждый театр в России должен был один раз в год давать бенефис в пользу пострадавших на войне, такое же обязательство налагалось на содержателей клубов, маскарадов, цирков [78]. После Крымской войны в обществе постоянно поддерживалась забота о раненых. Однако, когда в 1863 г. в Женеве состоялся Конгресс, посвященный этим проблемам, Россия не приняла в нем участия. На этой встрече представители 14 европейских стран и 25 частных обществ создали Международный комитет Красного Креста [79].

Впоследствии Россия примкнула к выработанным правилам и с этого времени инициатива в деле заботы об участниках войн стала носить организованные формы. По примеру англичанок жены высокопоставленных чиновников во главе с императрицей в 1867 г. создали Общество попечения о раненых и больных воинах («Красный Крест»). Уже в первый год создается 19 губернских отделов с 4 179 членами [80]. К 1911 г. организация имела 832 учреждения по империи и число членов увеличилось к этому времени в 5 раз.

Согласно Временным правилам, одобренным императором, для управления подразделениями образовывались окружные правления организации: Кавказское, Туркестанское, Оренбургское, Восточно-Сибирское. Позднее, в 1879 г. в г. Омске появилось Западно-Сибирское отделение организации [81]. Филиалы должны были стать посредниками «между Главным Управлением, находящимся в Санкт-Петербурге и местными управлениями края» [82]. Четко оговаривались и полномочия каждого звена этой разветвленной структуры. Действия местных управлений и уполномоченных в военное время должны были «сообразовываться с указаниями, которые будут даны окружным управлением по согласованию с местным начальством» [83].

В 1868 г. существовало 40 местных управлений, 40 уездных отделов и 26 дамских комитета общества [84]. Однако зачастую навязываемое сверху общество с трудом приживалось в Сибири. Так, Главное управление тщетно пыталось организовать отделение в Тюмени. С 1867 г., в течение 6 лет, оно посылало запросы тобольскому губернатору оказать содействие к развитию общества во вверенном ему крае [85]. Несмотря на многократные предписания начальника губернии в Городскую управу, Общественное собрание, Городскую Думу, публикацию предлагаемого устава общества в «Тобольских губернских ведомостях», тюменское общество, едва возникнув в конце 1872 г., тут же распалось.

Российское общество Красного Креста создавалось как полугосударственное формирование, под крылом ведомства учреждений императрицы Марии. Однако оно было организовано в гораздо большей степени на общественных началах, чем все упомянутые. Наиболее просты и доступны были местные отделы. По уставу, не менее 5 человек, готовых служить Красному Кресту, могли открыть местный комитет. В губернских городах сочувствующих должно было быть не менее 30.

Особенно напряженной и активной была работа организации во время войн. Так, на русско-японской войне пароход «Монголия», принадлежавший обществу, долгие время перевозил всех раненых и отпущенных японцами пленных [86]. Для сопровождения и ухода за больными было назначено 14 врачей, а также командировано в Японию 7 врачей, 40 сестер милосердия Георгиевской общины и 40 санитаров. Для больных и раненых, которые были не в состоянии вынести немедленную перевозку, в Нагасаки был открыт морской лазарет.

Общины сестер милосердия Российского общества Красного Креста существовали почти во всех городах империи. Одной из самых деятельных организаций в Западной Сибири являлась Омская община. Членами его комитета являлись высокопоставленные чиновники во главе с супругой генерал-губернатора. Однако основная работа ложилась на плечи молодых сестер. Они выезжали с отрядами Красного Креста на эпидемии тифа и цинги, открывали «питательные пункты», обслуживали военные госпитали, где многие погибали, заразившись холерой [87]. Постоянно повышая свою квалификацию, сестры слушали лекции в общине, которые для них бесплатно читали доктора медицины, приезжавшие в город.

Сразу же после окончания русско-японской войны, в 1905 г. было организовано Императорское Общество повсеместной помощи пострадавшим на войне и их семьям. Не ограничиваясь лишь материальной поддержкой защитников, своей основной целью оно провозглашало «укрепление в сознании народа, что как правительство, так и все русское общество озабочено обеспечением судьбы солдат, честно исполнивших свой долг и принесших свое здоровье и личное счастье при защите Родины» [88]. Спокойствие солдат за участь своей семьи учредители Общества видели залогом его будущих подвигов и побед. С марта 1909 г. организации было оказано высокое доверие: монарх принял его под свое Высочайшее покровительство [89]. Значительное денежное пособие, ежегодно получаемое от казны, позволяло иметь свое печатное издание — «Вестник Общества».

Основное внимание объединение сосредоточило на организации местных отделов и более мелких организаций — местных попечительств. В 1907 г. по империи были разосланы циркуляры командующим войсками, губернаторам, городским головам, в которых просилось о содействии открытию местных отделов Общества [90]. Давались обещания, что общая программа деятельности не нарушит самостоятельности многочисленных отделений. Однако на деле действовала жесткая отчетность местных отделов перед Центральным Правлением. Сведения о любых денежных суммах должны были немедленно доставляться из отделений в столицу.

В Западной Сибири одним из первых, в 1908 г. возникло Томское отделение, затем отделы появились в Тобольске, Семипалатинске, Кургане, Барнауле и других городах [91]. В Тюмени отдел был организован за три дня до начала Первой мировой войны.

Обществам отводилась роль ближайших исполнителей на местах. Их создавали уполномоченные от Центрального Правления, становившиеся впоследствии председателями отделов. Обычно это были вице-губернаторы (Тобольск), городские головы (Томск), уездные воинские начальники (Ишим, Курган, Ялуторовск, Тюмень), уездные исправники (тара), реже — учителя-инспекторы (Туринск), страховые агенты (Тюкалинск). Омский отдел возглавила супруга генерал-майора Е. Н. Григорьева.

Нередко отделы открывались вследствие приказания начальства, как это случилось в Омске в 1911 г. Начальник края генерал Е. О. Шмидт, созвав общее собрание нового формирования, поставил вопрос о слиянии под флагом местного отдела аналогичных по целям омских благотворительных учреждений: Степного попечительства о вдовах и сиротах, погибших в войну с Японией воинских чинах; Церковного, при Омском Воскресенском военном соборе, Братства попечения о детях и сиротах низших чинов Омского военного округа и других организаций. Объединить благотворительные организации на этот раз не удалось, зато в городе возникло новое общество — Омский отдел Общества повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям [92].

Объединительные тенденции усилились во время войны. По инициативе Тюменского уездного отдела в октябре 1915 г. удалось объединить деятельность всех правительственных учреждений, общественных организаций и благотворительных обществ. Совещание представителей этих формирований учредило общий Объединительный Комитет [93].

Деятельность местных отделов до войны была направлена на оказание небольших денежных пособий остро нуждающимся. Чтобы оказывать клиентам медицинскую помощь, формирования старались привлекать в свои Правления врачей. При обществах действовали мастерские, в которых работали многие подопечные. В Туринском отделе основная забота была направлена на воспитание детей-сирот низших воинских чинов, предоставление им платы за обучение, помощь в покупке учебников и одежды [94]. Однако средств, чтобы помочь всем, не хватало. Более трети обращавшихся обществу приходилось отказывать [95].

В целом в России к началу Первой мировой войны действовало 768 отделов-организаций этого Общества, общее число членов которой насчитывало более 12 тысяч [96]. В азиатской России открылось 57 местных отделений, 40 попечительств и действовало 45 уполномоченных, готовых создать новые формирования [97]. Членами местных отделов становились известные в городе люди. Так, в Тюменский отдел входили В. Л. Жернаков, А. Н. Серебренников, Я. Д. Новосильцев, А. Гикман, А. А. Калинин. В 1917 г. его Правление собиралось около 30 раз. Ликвидировали отдел в конце мая 1918 г. в связи с передачей его полномочий Союзу увечных воинов [98].

Во время войны в стране возникло множество аналогичных организаций, среди них и Сибирское общество подачи помощи больным и раненым воинам с многочисленными филиалами в крае [99].

С одной стороны, такая столь бурная общественная активность не выходила за рамки христианской морали любви и активного делания добра. Спасение виделось через бескорыстное служение ближнему, а значит и Богу. Но, помимо этого, в условиях идейного кризиса интеллигенции благотворительность для них явилась ещё и прагматической, конструктивной деятельностью. Конкретная созидательная работа притупляла известное чувство вины у образованных классов. По мере развития благотворительности, усиливалась и критика левых относительно веры буржуазии во всемогущество филантропии. Как писала Лили Браун, эти благодеяния «создают и поддерживают известную степень зависимости и подчиненности» [100]. Она призывала опасаться главного жала благотворительности, того, что материальная милостыня не может уничтожить бедности, а только борется с ее симптомами.

Но, исходя из разных причин, на этот путь бескорыстного подвижнического служения встало немало сибиряков. Для многих из них сделанные пожертвования или бескорыстный общественный труд были сугубо личным делом души и совести. Из их среды выдвигались подвижницы, сестры милосердия, руководствующиеся чувством любви и сострадания к ближнему. Они безвозмездно ухаживали за больными и ранеными, создавали дома для престарелых и сиротские приюты. Однако высокие темпы развития общественной благотворительности на российских окраинах в предреволюционный период не могли решить проблемы бедности. В России всегда было большое количество нуждающихся и здесь даже не могли определить их точное количество. Подсчетами нашей нужды долгое время занимались иностранцы. Моро Кристоф в 1870 г. считал, что в России на 1000 человек приходится один нищий и на каждые сто — один бедный [101]. В ряде европейских стран в первой половине XIX в. вводятся обязательные налоги «на бедность». В наших же условиях общество, само, без широко поставленной государственной помощи оказалось не в состоянии справиться с социальными нуждами.

Государство, не имея своих, надежных социальных программ, нередко еще и тормозило общественную благотворительность. Правительство, полностью регламентировавшее деятельность благотворительных обществ, оставляло за собой право сомневаться в их лояльности. Со второй половины XIX в. оно следило за тем, чтобы эти формирования действовали в рамках утвержденного устава и преследовали цели, исключительно им предусмотренные. Несколько лет, с 1891 г. между МНП, МВД и обер-прокурором велась оживленная переписка по поводу примерного устава для благотворительно-просветительских обществ. Высокие чиновники пытались создать правила, которые «не стесняя благотворительных стремлений», ставили бы формирования в узко регламентированные рамки и подавляли любую инициативу [102].

В январе 1901 г. в МВД вырабатывается проект новой организации надзора за деятельностью благотворительных обществ. Теперь тщательной ревизии подвергались денежная отчетность и внутренние распорядки [103]. Власти обязали формирования предоставлять подробные отчеты после утверждения общим собранием на рассмотрение местным администрациям (канцелярии губернатора или градоначальника). Получив контроль над обществами, и, казалось бы, верного союзника в деле социальной помощи, не все города утруждали себя сотрудничеством и материальной поддержкой независимой филантропии. Так, на пособия благотворительным обществам и учреждениям, не состоящим в ведении города Омская городская управа в 1916 г. выделила всего 300 руб.

Особенно жестким был контроль над всеми общественными организациями (в том числе и благотворительными) в период реакции, последовавшим после первой русской революции. В конце 1911 г. российским губернаторам был доставлен циркуляр министра внутренних дел «О недопущении к участию в местных благотворительных обществах по борьбе с последствиями недорода лиц неблагонадежных» [104]. В связи с неурожаем этого года, охватившим значительные территории Поволжья, Приуралья, и Западной Сибири, в этих районах стали возникать добровольные организации по оказанию благотворительной помощи. Бедствие вызвало естественное стремление всех слоев общества прийти на помощь пострадавшим. Властей пугала столь бурная инициатива организаций и частных лиц, поэтому в циркуляре настоятельно требовалось «не стеснять приема добровольных пожертвований, но вместе с тем…принять меры, чтобы денежные или иные средства…направлялись только в те учреждения, на которые возложено оказание продовольственной и благотворительной помощи» [105].

Местное начальство «правильно» поняло высокий наказ. Так, тобольский губернатор в тот же день предписал полицмейстеру и уездным исправникам обратить внимание на «возможность стремления противоправных и революционных элементов использовать нынешние условия для ведения агитации населения» [106]. Приказывая не допускать неблагонадежных лиц, губернатор понимал, что нередко их устранение влекло закрытие того или иного общества или благотворительного учреждения. В данном случае он настаивал на их повторном открытии, но уже за счет средств, отпускаемых губернской администрации на благотворительность.

Во время первой мировой войны активизировалась деятельность не только Российского общества Красного Креста, но и зарубежных аналогичных организаций. Подозрительность и шпиономания высоких инстанций тормозили их работу. В начале 1916 г. места водворения военнопленных посетила небольшая делегация Шведского общества Красного Креста. Они приехали ознакомиться с нуждами пленников и передать доставленные подарки из дома. Главное Управление Генерального Штаба подозревало благотворителей в том, что «объезжая союзные армии, они стараются выяснить для враждебных нам центральных держав способность к продолжительной борьбе наших боевых средств, духа армии и народа, настроения…» [107]. Губернаторы Западной Сибири, где сосредоточились основные лагеря для военнопленных, дали распоряжение полицмейстерам и уездным исправникам установить негласный надзор за действиями шведской организации.

Итак, рядом указов конца XVIII — начала XIX в. попечение о нуждающихся было передано сельским и городским обществам и приходам, в обязанность городничим и частным приставам вменялась забота о благотворительности. Окончательно это было закреплено Городовыми положениями 1870, 1892 гг., по которым в в ведение городских органов самоуправления перешло дело общественного призрения. Правительство ограничивалось указаниями, регламентацией и незначительной поддержкой создаваемых ими социальных структур. В этой ситуации, благотворительные цели преследовали и различные профессиональные общества взаимопомощи, просветительные, научные и другие объединения, создаваемые общественностью.

Общественная благотворительность начала развиваться в России со второй половины XVIII в., особенно интенсивно с конца 1860-х гг. В 1866–1875 гг. возникло 485 благотворительных обществ в городах и 179 в деревнях. Подъем наблюдался в эти годы и в Западной Сибири. Перед революцией здесь действовало более 250 городских формирований. К примеру, в г. Тобольске на 500 жителей к 1914 г. приходилось одно общество [108]. Однако выход общественной активности находил и самые неожиданные формы. В 1884 г. здесь возникло тайное общество благотворительности правительству. Вся его деятельность заключалась в шантаже евреев. В посылаемых им анонимных письмах указывалось, что эта организация создана для борьбы «с нахальством и грабежом еврейским» и действует по всей империи, A с 1884 г. — и в Сибири. Помощь «наконец-то взявшемуся за дело правительству» формирование видело в исследовании жидовской эксплуатации«, чтобы «обезопасить от нее народы», сборе статистических сведений [109].

В Томской губернии, по подсчетам Г. А. Ноздрина, действовало самое большое количество благотворительных формирований в Сибири (106) [110]. По нашим подсчетам в дореволюционном Омске действовало более 60, а в Тобольске — не менее 56 общественных организации, среди основных своих целей называвшие благотворительность. Помощь нуждающимся объединения оказывали путем устройства культурно-просветительных мероприятий, тем самым, внося свою лепту в дело просвещения населения и приобщения его к достижениям культуры. Как признавал министр внутренних дел в одном из своих циркуляров губернаторам, «только широко поставленная благотворительная помощь одна в состоянии предотвратить острые проявления нужды» [111].

Благотворительные формирования составляли большую часть добровольных общественных организаций, активно действовавших до революции и формирующих гражданское общество. В условиях скованной политической жизни России они явились важной составляющей той пирамиды, которая, увеличиваясь, постепенно давила и разрушала сами основы самодержавия.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 г. Энциклопедия. Т.1. А-Д. М., 1994. С. 242.
2. Под «государственной благотворительностью», при отсутствии в России системы социальной защиты, понимается правительственная организация помощи бедным, больным и старикам, а также деятельность в этом направлении царственных особ, членов их семей и создаваемых ими спонсорских ведомств.
3. Журнал МВД. 1854. Ч. 9. Отд. II. С. 4.
4. Журнал МВД. 1854. Ч. 9. Отд. II. С. 3.
5. Журнал МВД. 1854. Ч. 9. Отд. II. С. 39.
6. Журнал МВД. 1854. Ч. 7. Отд. II. С. 23.
7. Максимов Е. Д. Очерк истории развития и современного положения общественного призрения в России // Общественное и частное призрение в России. СПб., 1907. С. 34.
8. Вестник благотворительности. 1870 . № 2. С. 39.
9. ТФ ГАТюмО. Ф. 659. оп. 1. д. 1.
10. ТФ ГАТюмО. Ф. 457. оп. 1. д. 1.
11. ГАОО. Ф. 3. оп. 3. д. 4472. л. 1.
12. Вестник благотворительности. 1870. № 2. С. 26.
13. ГАОО. Ф. 3. оп. 3. д. 4473. л. 65
14. ГАОО. Ф. 3. оп. 3. д. 4472. л. 15, 90.
15. Благотворительные учреждения России. СПб, Б.г. (1911?). С. 287.
16. ГАОО. Ф. 172. оп. 1. д. 26. л. 1.
17. ГАОО. Ф. 1. оп. 1. д. 1. л. 2.
18. ТФ ГАТюмО. Ф. 450. оп. 1. д. 2. л. 5.
19. РГИА. Ф. 1574. оп. 2. д. 281. л. 5.
20. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 1. л. 6.
21. Там же. л. 7об.
22. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 1. л. 11.
23. Сборник циркуляров (за 1901 год), распоряжений, разъяснений по учреждению попечительств о народной трезвости. СПб., 1901. С. 54 55.
24. РГИА. Ф. 1242. оп. 1. д. 1. л. 221; ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 10. л. 3–17, 32, 49, 127; Ф. 581. оп. 1. д. 3. л. 1.
25. Максимов Е. Д. Очерк истории развития и современного положения общественного призрения в России // Общественное и частное призрение в России. СПб., 1907. С. 61.
26. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 5. л. 23.
27. РГИА. Ф. 1242. оп. 1. д. 1. л. 233.
28. РГИА. Ф. 1242. оп. 1. д. 14. л. 49.
29. ГАОО. Ф. 172. оп. 1. д. 273. л. 2–3.
30. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 11. л. 16.
31. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д.  11. л. 3.
32. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 6. л. 24.
33. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 11. л. 54.
34. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 10. л. 10об.
35. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 12. л. 1.
36. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 11. л. 36.
37. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 11. л. 82 82об.
38. ГАОО. Ф.  172. оп. 1. д. 46. л. 1.
39. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 11. л. 64.
40. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 6. л. 1.
41. РГИА. Ф. 1242. оп. 1. д. 1. л. 245.
42. РГИА. Ф. 1242. оп. 1. д. 1. л. 4об.
43. РГИА. Ф.  1242. оп. 1. д. 1. л. 269.
44. См.: Афанасьев А. Л. Сведения об обществах трезвости Сибири и Дальнего Востока // Из истории революций в России (первая четверть ХХ в.). Томск, 1996. С. 130.
45. ТФ ГАТюмО. Ф. 193. оп. 1. д. 11. л. 74.
46. Алтай. 1914. 25 февраля.
47. РГИА. Ф.  1242. оп.  1. д. 1. л. 2.
48. РГИА. Ф. 1242. оп. 1. д. 1. л. 3.
49. Там же, л. 491.
50. Там же. л. 3об.
51. Журнал МВД. 1854. Ч. 9. Отд. II. С. 5.
52. См.: Шиловский М. В. Побудительные мотивы благотворительной деятельности сибирских предпринимателей // Новосибирск, 1996; Ноздрин Г. А. Благотворительность в Сибири во второй половине XIX — начале XX вв. // Там же.
53. ГАТюмО. Ф. 2. оп. 1. д. 279. л. 371.
54. ГАТюмО. Ф. 2. оп. 1. д. 292. л. 643–644.
55. ГАТюмО. Ф. 2. оп. 1. д. 379. л. 79.
56. ГАОО. Ф. 3. оп. 3. д. 3357. л. 2.
57. Устав благотворительного общества в г. Томске. Томск, 1881// ГАН О. Ф. д. 138. оп. 1. д. 1. л. 5.
58. Соболев М. Благотворительность и ее средства // Сибирская жизнь. 1900. 1 января.
59. ГАТО. Ф.  411. оп. 1. д. 7. л. 3.
60. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 4.
61. ГАОО. Ф.  172. оп. 1. д. 161. л. 11.
62. ТФ ГАТюмО. Ф. 8. оп. 1. д. 354. л. 55об., 59об.
63. ГАТО. Ф. 127. оп. 1. д. 2946. л. 277.
64. ГАТО. Ф. 508. оп. 1. д. 65. л. 3.
65. Горюшкин Л. М. Место Сибири в жизни России и мировом развитии во второй половине XIX — начале XX в. // Гуманитарные науки в Сибири. 1994. № 2. С. 5.
66. РГИА. Ф.  1282. оп. 3. д. 240. л. 152об.
67. Новости и биржевая газета. 1898. 14 сентября.
68. Ядринцев Н. М. Сибири как колония. В географическом, этнографическом и историческом отношении. СПб., 1892. С. 240.
69. РГИА. Ф. 1282. оп. 3. д. 240. л. 152. об.
70. ТФ ГАТюмО. Ф. 479. оп. 2. д. 30. л. 67.
71. Календарь Тобольской губернии на 1893 год. Тобольск, 1892. С. 93; ГАО О. Ф.14. оп. 1. д. 1016. л. 65; ТФ ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 1014. л. 16об.
72. РГИА. Ф. 1282. оп. 3. д. 240. л. 152 об., 155.
73. ГАОО. Ф. 14. оп. 1. д. 1016. л. 68.
74. РГИА. Ф.  1282. оп. 3. д. 552. л. 56.
75. Отчет состоящего при Омском Комитете Всероссийского союза городов детского дома для детей беженцев. Омск, 1916. С. 2.
76. Омский вестник. 1915. 12 (25) ноября.
77. ГАОО. Ф. 172. оп. 1. д. 350. л. 37.
78. Форсова В. В. Общественное призрение военных и их семей в дооктябрьской России // Вестник РА Н. 1996. Т.66. № 8. С. 751.
79. Вестник благотворительности. 1870. № 4. С. 21.
80. Там же. С. 26.
81. ГАОО. Ф. 99. оп. 1. д. 1. л. 1.
82. ГАТюмО Ф. 1. оп. 1. д. 517. л. 1.
83. Там же.
84. Вестник благотворительности. 1870. № 4. С. 26.
85. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 516. л. 1.
86. Русско-японская война 1904–1905 гг. Т.6. СПб,1907(?). С. 439.
87. ГАОО. Ф. 53. оп. 1. д. 6. л. 1, 3, 6.
88. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 1.
89. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 3.
90. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 7а.
91. ГАТО. Ф.  3. оп.  70. д.  345. л. 3об; ГАТюм О. Ф.203. оп. 1. д. 7. л. 49; Отчет Семипалатинского отделения Общества повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям за 1915 г. Семипалатинск, 1916.
92. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 12.
93. ГАТюмО. Ф. 203. оп. 1. д. 7. л. 49.
94. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 13.
95. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 14.
96. ГАТюмО. Ф. 203. оп. 1. д. 7. л. 80.
97. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 14.
98. ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 547. л. 15.
99. ГАНО. Ф.  д. 138. оп. 1. д. 1. л. 1.
100. Брайн Л.  Женский вопрос, его историческое развитие и его экономическая сторона. М., 1902. С. 464.
101. Самодеятельность (Приложение к «Вестнику благотворительности»). 1870. № 1. С. 1.
102. РГИА. Ф.  733. оп. 171. д. 2317. л. 150 об.
103. Сибирский листок. 1901. 11 января.
104. ТФ ГАТюмО. Ф.  2. оп. 1. д. 239. л. 1.
105. ТФ ГАТюмО. Ф. 2. оп. 1. д. 239. л. 2.
106. ТФ ГАТюмО. Ф. 2. оп. 1. д. 239. л. 2об.
107. ТФ ГАТюмО. Ф. 2. оп. 1. д. 331а. л. 15.
108. ТФ ГАТюмО. Ф. 1. оп. 1. д. 1014. л. 24об.
109. ТФ ГАТюмО. Ф. 329. оп. 1. д. 28. л. 15.
110. Ноздрин Г. Благотворительные общества дореволюционной Сибири // Вопросы истории Сибири XX в. Новосибирск, 1998. С. 4.
111. ТФ ГАТюмО. Ф. 2. оп. 1. д. 239. л. 2.