Сборник трудов, выпущенный в свет МАЭ РАН, посвящен играм, игрушкам, развлечениям и зрелищам, которые составляют значимую часть духовной культуры этносов. Традиционно в отечественной этнографии, в особенности в последние три четверти ХХ века игры и игрушки занимали второстепенное место и их описания были чаще всего рассредоточены по описаниям путешественников, разрозненным заметкам наблюдателей и другим письменным источникам.
Во введении (автор Г. Н. Симаков) определяются основные направления этнографического исследования игр, игрушек, развлечений и зрелищ. Одно из них — «Типология игры» представлено статьей Э. Х. Панеш и Л. Б. Ермолова «К вопросу о классификации игр». Нельзя не согласиться с Г. Н. Симаковым в том, что данная статья «представляет собой первую попытку сущностного подхода к типологии игр в отечественной этнографии» (с.5). Авторы статьи предложили оригинальную классификацию игр, которая не только позволяет ориентироваться в великом множестве игр как интеллектуальных изобретений, но и определять место отдельных игр и групп игр в этнической культуре. Второе направление исследований игр характеризуется как «Игра и обряд»: к нему относятся работы Д. И. Месхидзе «К интерпретации эротического характера грузинского народного праздника Берикаоба», Ю. Ю. Карпова «Шахские игры в Дагестане», Т. Б. Щепанская «Святочные охальники», Н. Е. Мазаловой «Детские игры в животных у восточных славян». Третье направление разработки проблемы, или точнее, ее видения, определяется как «Полифункциональность игры» и представлено статьей Б. В. Горбунова «Старинная народная русская игра», посвященной кулачному бою, работой А. В. Курбанова «Туркменские народные развлечения», и отчасти статьей Ю. В. Чеснокова «Игры оленных чукчей и коряков», завершающей сборник. Четвертое направление изучения этнической специфики феномена игр, реализованное в коллективном труде, определяется как «Игра и социализация», оно представлено статьей Т. Г. Богомазовой «О роли игры в передаче традиции: украинская народная игрушка».
В круге работ, затрагивающих соотношение игры и обряда, совершенно правомерно рассматривается процесс эволюции обрядового действа от собственно обряда до игры. Схема изживания обряда по Г. Н. Симакову: выглядит так: обряд — обряд/развлечение — развлечение/обряд — развлечение, содержащее в себе признаки обрядности — собственно развлечение (с.60–61: статья Д. И. Месхидзе). Эта схема, достаточно хорошо работающая на конкретном материале и учитывающая все значимые переходные состояния обряда, может быть дополнена тем, что у развлечения как конечного продукта эволюции обряда в определенный момент начинает проявляться вторичная связь с обрядностью, что мы видим на примере развлечений туркмен в статье А. В. Курбанова (с.133–134), и в некоторых других работах, посвященных собственно обрядности — например, это наглядно видно в книге Е. Э. Хабуновой «Калмыцкая свадебная обрядовая поэзия» (Элиста, 1998).
Многие сюжеты, ставшие предметом внимания в статьях сборника, могут разрабатываться далее и существенно обогатить представления об играх в современной культуре как на конкретном локальном этнографическом материале, так и в иных культурных традициях. Так, небезынтересно, что одна из разновидностей «шахских игр» бытовала в некоторых компаниях ленинградских школьников в 60-е годы на разного рода групповых вечеринках: при сохранении ролевого состава участников весь восточный компонент в ней был заменен понятиями европейской монархии. Очевидно, можно считать одним из вариантов трансформации «шахских игр» также «суд» сокамерников над новичком в тюрьме — подследственным или впервые осужденным. В дополнение к статье Т. Б. Щепанской можно указать, что случаи, когда кто-либо из мужчин представлялся «лешим», раздевшись и обвесившись мхом (это делалось с целью напугать женщин на хорошем ягоднике) имели место в Подпорожском районе ленинградской области еще в начале 60-х годов. Весьма любопытно (хотя это и довольно мрачное наблюдение), что некодифицированные правила кулачной драки, подробно рассматриваемые Б. В. Горбуновым, сохранились чуть ли не до наших дней в воспитательном менталитете школьных учителей, причем из этой среды они едва ли не имеют вторичного распространения. Можно понять педагогов, когда они «прорабатывают» школьников за то, что несколько человек нападают на одного. Но, осуждая применение физической силы учениками, почти все учителя особо порицают использование в драке каких-либо предметов, неадекватное применение силы и почти все то, что свойственно традиционной русской драке — одним словом, такие «воспитатели» вместо того, чтобы формировать у детей представления о защите чести и достоинства, сами того не осознавая, продолжают культивировать этикет крайне сомнительного свойства.
Из недостатков отдельных работ можно обратить внимание на отдельные пропуски в библиографии к отдельным статьям. Программная для всех работ по данной проблеме книга Й.Хейзинги «Homo ludens» (М., «Прогресс», 1992) не учтена никем из авторов; только в одной из статей сборника есть ссылка на русское издание одной из частей этой работы 1991 г. В статье Б. В. Горбунова, в примечаниях к которой названо очень большое число источников, пропущена книга Э.Грунтовского «Русский кулачный бой» (1993). В статье Ю. В. Чеснокова не упомянута специальная работа В. Г. Богораза «Игры малых народов Севера» (Сборник МАЭ, т. XI, М.-Л., 1949), им же не учтено несколько работ В. В. Леонтьева — одного из лучших знатоков этнографии чукчей, а также некоторые ценные источники, материал которых не вводился в научный оборот.
Рецензируемая книга, вносящая весомый вклад в изучение игр, полезна не только тем, что она привлекает внимание к играм как этнографическому феномену. Она позволяет читателям более объемно представить себе культуру конкретных этносов в ее богатстве и разнообразии, и, кроме того, игры и игрушки составляют весьма значимый компонент духовной культуры этносов, позволяющий учитывать опыт народной педагогики и выступать в роли стабилизирующего фактора для этнической культуры в современных условиях.