История открытия Камчатки или байки старого Паратуна? Домыслы, вымыслы и умыслы в объяснении происхождения названия «Камчатка» (по материалам книги Б.П. Полевого «Новое об открытии Камчатки»)

De mortibus aut bene, aut veritatem.

Признаться честно, в мои планы не входило писать рецензию на книгу Бориса Петровича Полевого «Новое об открытии Камчатки» (ч.1-2, Петропавловск-Камчатский, 1997). Основное содержание этой книги и ее пафосные положения — связь названия Камчатка с прозвищем казака Ивана Камчатого — мне были известны по другим работам и многочисленным докладам Бориса Петровича в Географическом обществе и на различных конференциях. Мне в дар эта книга не досталась, хотя я и был свидетелем дарения этой книги Борисом Петровичем некоторым коллегам, и так получилось, что систематическое мое знакомство с этой книгой состоялось лишь недавно, причем благодаря тем самым работникам библиотеки МАЭ РАН (Кунсткамера), на которых ополчился в этой книге Б.П. Полевой. То, что мне довелось прочитать в этой книге Б.П. Полевого, оперативно вызвало к жизни ряд соображений, частично включенных в мою книгу «Имена собственные как исторический источник» (СПб.: Петербургское востоковедение, 2013). Однако даже спустя полтора десятилетия в этой книге есть что обсудить.

Сразу скажу же — вторая часть работы Б.П. Полевого, освещающая историю Камчатки XVIII — начала XX веков, остается вне критического поля данных заметок. Мне доведется сосредоточить свое внимание на первой части книги, которая, как мне кажется, является наиболее дискуссионной в плане обсуждаемых проблем, и, как ни странно для репутации Б.П. Полевого (1918-2002), наименее профессиональной для ученого-этнографа и историка. (Далее ссылки на первую часть этой книги даются в скобках с указанием страниц). Резкий тон дискуссии задал сам Борис Петрович, предупредив читателей, что в его книге они найдут «нелицеприятную критику некоторых сомнительных „авторитетов“» (с.9). Что же, посмотрим, «кто есть ху».

Пожалуй, главное и бесспорное достоинство обсуждаемой книги в ее первой части — это изложение биографии Михаила Стадухина (ок. 1600-1666), составляющее отдельную работу ученого, которая в начале 1960-х годов не была опубликована Магаданским книжным издательством (с. 12-20, 31-36, 69-72, 77-81, 88-97). Им даже отмечено то, что Стадухин и его казаки весной 1651 г. достигли северной части полуострова Камчатка (с.84). Тут-то нашему автору и остановиться бы, ибо данное положение бесспорно и неколебимо в истории открытия Камчатского полуострова: именно береговая линия этого полуострова заставила Стадухина повернуть на запад, в сторону Охотска и многократно удлинить цепь открытой береговой черты Тихоокеанского побережья, известной на 1650-1660-е годы. Напомним, что С. Дежнев на многих тысячах миль береговой черты, мимо которой ему довелось идти на кочах, смог открыть лишь устье реки Анадырь да моржовое лежбище на косах Анадырского лимана. Где именно оно располагалось — сейчас не очень ясно, кажется, Б.П. Полевой сам запутался в «передних концах» Анадырского лимана (если только они были у него), пытаясь сместить место высадки Дежнева на берингоморское побережье к северу от предполагаемых ранее для этого мест в районе Олюторского залива, а именно — расположить его в устье Анадыря (c.66-68) и тем основательно запутал нас. Во всяком случае убедительных доказательств, опровергающих сообщения самого Дежнева, давно и хорошо известные, им не приведено. Зато противоречие между этим утверждением и сообщением самого Дежнева, согласно которому он со спутниками шел до устья Анадыря «десять недель» оказывается разительным.

Для чего именно Б.П. Полевому требовалось перевернуть историю географических открытий на Северо-Востоке Азии, предшествовавших открытию Камчатки, и в конце концов поставить ее с ног на голову, пожалуй, не объяснит никто. Возможно, что так им мыслилась эффектная преамбула к открытию Камчатского полуострова или реки Камчатки.

Как и в ряде предшествующих публикаций Б.П. Полевого, в его итоговой книге по истории открытия Камчатки много места уделено обоснованию того, что река Погыча русских документов 1640-х годов есть не что иное, как река Пахача на Северо-Восточном побережье Камчатки (с.33 и сл.). Да, такое мнение высказывали В. Г. Богораз, Л. С. Берг С. В. Бахрушин, В. И. Огородников, А. В. Ефимов, C. Н. Марков, но оно основано исключительно на внешнем сходстве названий и противоречит некоторым картам, на которых река с названием Pogitcha изображалась к востоку от устья Колымы (практически там, где она и была нами обнаружена). Точка зрения А.В. Олсуфьева, согласно которой Погыча — это Погынден, приток Малого Анюя, осталась не упомянутой, и почему-то она приписана М.И.Белову (c.71-72), который полагал, что Погычей могла называться река Чаун. Последняя из точек зрения является куда более реалистической, нежели представления большинства пишущих об этом, но она лишена тех эффектных глобальных масштабов, зачем-то понадобвшихся Б.П. Полевому, который не ограничивается таким сопоставлением названий. Он полагает, ссылаясь на Н.Н. Степанова (позже отказавшегося от такого взгляда, но это известно только тому, кто хорошо знает литературу предмета, но отнюдь не каждому читателю книги Б.П. Полевого), будто река Нерога или Нелога русских документов — это река Амур, которая якобы называлась китайцами Нургань (с.73). Названия Нургань в применении к Приамурью никогда не было даже в тех русских документах, которые рассказывали о плаваниях по Амуру — следовательно, упоминание об Амуре под таким названием в документах с северо-востока Якутии есть вещь невозможная.

Загадочная река Ковыча, упоминавшаяся в документах с 1640-х годов и изображавшаяся на картах до начала XVIII века включительно к востоку от Колымы у Б.П. Полевого отождествляется с рекой, имеющей название Кавача на том же Северо-Востоке Камчатки (с.39) — вот только написание Ковача и словосочетание «ковачинские коряки» неизвестны никому из историков или этнографов. Подобные «доказательства» не годятся никуда. Б.П. Полевой пафосно утверждает: «Тот, кто стремится раскрыть подлинное происхождение того или иного географического названия, по мнению А.И.Попова, обязан прежде всего точно установить, когда этот топоним появился прежде всего в географических источниках, и в какой транскрипции» (c.98) — но сам игнорирует эти условия и в отношении Погычи = Пахачи, и в отношении Ковычи = Кавачи, и в отношении того, что Камчатка в ряде документов писалась как Комчатка или Кончатка. Не случайно Наталия Васильевна Попова, вдова А.И.Попова, сотрудник словарного отдела ИЛИ РАН и соответственно коллега автора данной рецензии, говорила нам о сочинениях Б.П. Полевого так: «И стиль у него журналистский».

Б.П. Полевой пишет: «В последние годы кое-кто (курсив наш. — А.Б.) в своих устных выступлениях вновь пытается взять под сомнение совершенно правильный вывод Н.Н.Степанова, что „Нерога“ — это река Амур, не зная, что эти сообщения дошли до северных рек с юга вместе с серебряными кольцами, поступившими из Китая через Нижнее Приамурье, которое в те времена называлось Нурганью» (c.140, прим 19). У этого мнения вообще-то своя история — впервые его высказал А. М. Золотарев (Золотарев, 1938. С. 70], затем ее повторили без всякой критической оценки не только Н. Н. Степанов (Степанов Н.Н., 1950. С. 180; 1959. С. 184), но и Б. О. Долгих (Долгих, 1960. С. 389). Правда, почти в это же самое время Н. Н. Степанов несколько пересмотрел свои взгляды и стал считать, что река «Нерога» все-таки находится где-то к востоку от Колымы (Степанов Н. Н., 1959. С. 184), но об этом наш автор, прекрасный знаток литературы по проблеме, предпочитает молчать. «Кое-кто» — тут, разумеется, автор данной рецензии, озвучивавший это мнение в 1996 г. в докладе в Русском географическом обществе. Борис Петрович, как же так — вы много занимались историей открытия Амура и Приамурья, но ни в ваших статьях, ни в проанализированных вами работах, посвященных этому вопросу, этого названия Амура нет. Мнение Н.Н.Степанова тут нужно только для доказательства буквально гигантского географического масштаба устных рассказов аборигенов, дабы создать иллюзию, что нижнеколымским или заколымским юкагирам была известна вся Восточная Сибирь. И варианты Нелога ~ Нерога тут, как и в случае с названием Камчатка, не обсуждаются. Более того — нам известно, что именно называлось Нургань во времена династии Мин и к названию реки Амур это наименование не имеет отношения (см. Головачев, 2012). Тут еще один трюк — Нурганью не называлось даже Среднее Приамурье, а не то что Нижнее.

Вместе с тем Б.П. Полевой в этом пункте и смежных построениях противоречит сам себе. Он отмечает, что юкагиры, якобы рассказавшие казакам о камчатской Пахаче, не могли пройти в те края (с.38), но почему-то оттуда, по Б.П. Полевому, смогли прийти коряки, которые-де в 1649 году рассказали Стадухину о крушении кочей Дежнева на восточном побережье Камчатки. Далее по другому поводу Б.П. Полевой цитирует адресованное ему письмо Ф.Г. Сафронова: «Наконец, у меня большие сомнения насчет того, что якуты в XVII веке знали о Камчатке» (с.151, прим. 69). Б.П. Полевой соглашается с Ф.Г. Сафроновым в том, что якуты не знали о Камчатке, но у него самого оказывается, что о Пахаче знали юкагиры.

Здесь мы отвлечемся от своего предмета и посмотрим на то, как Б.П. Полевой обрабатывает мнения своих оппонентов. Стремясь как-то отреагировать на скепсис в отношении отождествления легендарной Погычи и камчатской Пахачи, проявленный автором этой рецензии еще в газетной публикации 1993 года, он пишет «В беседе со старой корячкой (курсив опять наш. — А.Б.) Л.Н.Деминой он (А.А. Бурыкин. — А.Б.) услышал слово пугощэ, которое по его словам, значило «теплая сторона, южная сторона» (с.36). Узнаете? — «Старый кара-колпак Ухум Бухеев рассказал мне эту легенду, овеянную дыханием веков» — это Ильф и Петров, «Золотой Теленок», и понятно, какие ассоциации у читателей должна вызывать подобная подача фактов. Беда только в том, что Любовь Николаевна Демина — не старая, и вообще не корячка, а вовсе даже на тот момент молодая юкагирка, с энтузиазмом относящяся к изучению топонимики, и слова пугэдьэ «жара, тепло» пудилааг’эт «на юг, на юге» зафиксированы словарем языка колымских юкагиров И.А.Николаевой и В.Г.Шалугина. А это уже откровенное передергивание фактов в стремлении одурачить оппонентов в глазах читателей.

К сожалению, нам неизвестно, как откликнулся Б.П. Полевой на нашу статью, в которой изложена локализация легендарных рек Нелоги, Погычи и Ковычи (Бурыкин, 1998). Кажется, он предпочел отмолчаться и не заострять дискуссии по смежным вопросам. По нашему мнению, река Нелога — это река Наглейнынваам. верховья реки Раучуа, Погыча — река Пучевеем, впадающая в Чаунскую губу, Ковыча — река Кувет, устье реки Пегтымель, впадающей в Северный Ледовитый океан к востоку от мыса Шелагского. Точнейшим ориентиром в локализации реки Погычи стал остров, лежащий против ее устья — этим островом оказался остров Айон, первые сообщения о котором были неверно поняты казаками. Вместо фантазийной картины с Амуром на юге и Пахачей на востоке перед нами раскладывается абрис местности Западной Чукотки куда меньшего масштаба, но довольно точный: верховья Пучевеема-Погычи и Анадыря располагаются очень близко друг от друга.

В версии событий 1648-1649 гг., выстроенной Б.П. Полевым в его книге «Новое об открытии Камчатки» и призванной отражать факты, связанные с выдающимися походами Дежнева и Стадухина, невероятные и просто невозможные предположения соседствуют с вновь возникающими противоречиями.

Итак, по Б.П. Полевому, в октябре 1648 года два коча отряда С. Дежнева терпят крушение где-то в Олюторском заливе поблизости от Пахачи («Погычи», по Полевому: по его же утверждениям, Дежнев высадился на сушу в Анадырском лимане, и тогда причем тут Погыча-Пахача — непонятно). Когда? Допустим, в начале октября 1648 года, в те же дни, когда высадился на берег С.Дежнев (около праздника Покрова), а реально должно быть позже — на две-три недели, составляющие время плавания от широты устья Анадыря до устья Пахачи.

Берингоморское побережье в этом месте заселено оседлыми коряками и алюторцами, севернее — кереками. Об этих кочах узнают местные жители — коряки: однако же об этом могли знать оседлые коряки, но не кочующие коряки-оленеводы. Коряки-оленеводы, узнав об этом от оседлых соседей, сразу же зачем-то устремляются от Пахачи на северо-запад — через земли оленных чукчей, для которых они были заклятыми врагами-таннгыт (см. хронику столкновений чукчей и коряков за XVIII век (Нефедкин, 2003. С.25-29; Вдовин, 1973. С.256-257) — и это зимой-то, когда все следы на снегу видны, и весной, уже при длинном дне, во все это верится с трудом… Пройдя за зиму и весну огромное расстояние, они выходят на берег Ледовитого Океана в окрестностях Чаунской губы — где живут оседлые чукчи-ан’к’альыт, они же чульыльыт, которые, надо полагать, едва ли рады непрошеным гостям.

Эти «коряки», пройдя-таки без эксцессов сквозь земли извечных врагов, встречаются с участниками плавания Стадухина 1649 года, и Стадухин — странное дело! — узнает, что они не кто-нибудь, а «коряки». На берегу Чаунской губы, где вообще-то живут свои оседлые чукчи ан’к’альыт,— ну те самые, которые молятся моржовым головам, как рассказывала его ясырка Калиба, однако вовсе не они, местные жители, а появившиеся невесть откуда «коряки» попадаются Стадухину. Как он мог узнать, что они — пришельцы с Камчатки — непонятно: название коряки не является самоназванием этого этноса даже в наши дни; оленные коряки имеют то же самоназвание, что и оленные чукчи — чав’чыв’а; и казаки на тот момент не отличили бы оленных чукчей от оленных коряков. Кроме этого, мы теперь знаем, что название коряки, хотя и связано с чукотским названием домашнего оленя к’оран’ы, как и предполагали ученые XVIII века, но означало «безоленные», происходит оно от чукотского слова ак’оракыльыт и в середине XVIII века применялось ко всем представителям коренного населения, кто не держал оленей — к приморским чукчам, к оседлым корякам, иногда даже к юкагирам. Эти «коряки», идентифицированные так, с энтузиазмом и весьма понятно рассказывают казакам — натурально, никогда не слыхавшим чавчувенского диалекта корякского языка, — о том, что у них на Пахаче разбились два коча. При этом «коряки» убеждены в том, что русские поймут их название, и сообщают, что они «побили» мореходов из отряда Дежнева (см. с.72), после чего стадухинцы их почему-то отпускают с миром, не уточнив деталей.

Еще более странно, что эти, по Полевому «Погыцкие», «коряки» не имеют понятия о реке Погыче, каковая должна быть их родной Пахачей, о чем они честно и сказали Стадухину и что отмечает, исходя из документов, сам же Б.П. Полевой (с.72), В тени повествования Б.П. Полевой высказывает предположение, что эти «коряки» побили не команду исчезнувших кочей, а убили 12 спутников Дежнева, потерянных им (с.76) — тогда, во первых откуда же эти «коряки» знают о двух разбитых морем кочах, во-вторых, сам Дежнев писал о своих спутниках «…и тех досталных людей на том месте не нашли, неведомо их иноземцы розвезли» (Дополнения к актам историческим, 1851. Т.4. С.25). Дело происходит зимой, но дежневцы не находят тел погибщих товарищей, а слово «розвезли» дает основания думать, что на месте, где за три «днища» пути оставались люди, посланные Дежневым «на Камень» (вверх по реке Анадырь), оставались следы нарт. Оговорка Б.П. Полевого, что слова «их побили» относится к 12 спутникам Дежнева, пропавших уже на Анадыре, о ком он сам говорит «их иноземцы розвезли» — нелепа: откуда же эти псевдокоряки узнали про два коча? То, что эта конструкция исключает высадку Дежнева в устье Анадыря, никто не замечает. Есть и еще нюанс: некоторый опыт боевых столкновений с русскими в этот период имели чукчи, но никак не коряки Камчатки.

Возвращаясь к эпизоду с воображаемыми кочевьями или походами пеших и малооленных юкагиров к Пахаче, отметим, что Б.П. Полевой говорит, что юкагиры сами не могли пройти на Пахачу и надеялись на помошь русских (с.38) — стало быть, юкагирам рассказали о Пахаче пришедшие оттуда коряки. Но эти коряки — только в вышеизложенном рассказе с фантастическим историко-этнографическим фоном — пришли на берега Чаунской губы только в 1649 году, а название Погыча стало известно намного раньше.

Во всей этой истории утверждения автора версии — либо одно другого невероятнее, либо одно исключает другое, либо заключения основаны на ошибках, хотя бы и исправленных позднее. Зачем вообще она нужна? Чтобы доказать: река Погыча — камчатская Пахача, коряки, пусть и в Чаунской губе — жители Берингоморского побережья, и в Тихий океан прошли шесть кочей Дежнева. Два предположения основаны на наивной трактовке имен собственных, третье, насчет шести кочей Дежнева в Тихом океане — вообще непонятно, на чем именно.

В своей книге Б.П. Полевой приводит и обсуждает, точнее, критикует двадцать (!) версий о происхождении названия «Камчатка» (с.98-116), рассуждая ну точно как герои фильма «Джентльмены удачи»: «Чем больше сдадим, тем лучше». Здесь наряду с мнениями Г.Миллера, С.П.Крашенинникова Г.Стеллера, связывающими название Камчатка с этнонимом Камчадалы и названием хончало, словом, которым в XVIII веке коряки называли ительменов, приводятся и менее обоснованные гипотезы, и просто фантастические продукты топонимических фантазий. Это не самое интересное — смаковать недостаточно обоснованные предположения, ошибки или дилетантские измышления.

Это само по себе не очень хорошо, но хуже то, что в распоряжении Б.П. Полевого была двадцать первая версия о происхождении названия Камчатка, в обосновании которой указывались чукотская форма к’ончагты и корякская к’ончайтын’ «на одну кочевку, на один переход» как источник названия местности Камчатка и чукотская форма множественного числа к’ончальыт, соответствующая корякской форме к’ончалг’о «те, кто живет на расстоянии одной кочевки, одного перехода», точно соответствующие записи хончало, а также чукотские формы к’унчычэльыт, к’онтыляльыт, корякские параллели к которым дали русскую форму камчадалы. Эта версия была изложена автором настоящей рецензии и представлена в чукотской газете «Мургин нутэнут» («Наш край») в 1993 г. в той же подборке материалов, что и заметки о мифической «Погыче = Пахаче». Ссылки на эту публикацию — ни к селу ни к городу — имеются на с.104 книги Б.П. Полевого (см. также с.149, прим. 20), но содержание этой статьи в книге Б.П. Полевого не излагается. Вопрос — почему? Ответ — да потому что при наличии этой версии все построения самого Б.П. Полевого насчет произведения названия Камчатка от казака Ивана Камчатого и его камчатой рубахи не только выглядят надуманными, но и заставляют задуматься над тем, по какой причине автором выводится за скобки и дезавуируется весь лингвистический фактический материал, пусть и мало понятный для специалистов. По мнению проф. А.П. Володина, специалиста по ительменскому языку и чукотско-камчатским языкам (устное сообщение), именно наша версия подвела черту под поисками этимологии названия Камчатка.

В чем тут дело? Дело тут в том, что в последние 20 лет на Камчатке краеведы знали о гипотезе Б.П. Полевого, которая была многократно им навязываема в разных видах, и тем не менее предполагали, что топоним Камчатка все же восходит к языкам коренного населения (см. Песков, Жилин 1994: с.16-29; Жилин 1997), и незамедлительно высказали положительную оценку наших суждений о происхождении названия Камчатка (Жилин 2008). Придется без ложной скромности сказать, что подобная реакция для автора была ожидаемой: распутался клубок из сложных лингвистических и этнографических проблем и предложенные объяснения не вызывают особых сомнений. У них оказывается одна причина протестного характера: вторжение на чужую территорию — толкование названия Камчатка, которое Б.П. Полевой по существу монополизировал.

Попытаемся проанализировать эти «упрямые факты» и посмотреть, какое значение они имеют для наших исследований.

Первый «упрямый факт». Для нас не играет роли то, к чему относилось название Камчатка. Поясним нашу позицию: в нем отсутствует гидронимический формант и это сразу настораживает: значит, это не чукотско-корякский гидроним, и, по всему видно, не ительменский гидроним и, вероятнее всего, не гидроним вообще. Следовательно, диапазон поисков суживается: внимание сосредоточено на апеллятивной лексике и топонимах других разрядов, тем более, нам известен ойконим Канчалан вместе с историей его появления. Версия И. И. Огрызко — В. П. Нерознака, согласно которой слово «комчачу» означает «мыс, полуостров» получает не обоснование, но объяснение того, как она могла появиться: по-корякски к’унчычг’у, равное по смыслу чукотскому к’унчычэт или к’онтылят «несколько переходов по одному», что можно было принять за слово «мыс» как наречие к’ончагты » за название реки — глагол тылек, тылэк «идти, двигаться» одинаково звучит и в чукотском, и в корякском языках. Ср. корякское к’онъейтын’ «в сторону» с тем же префиксом к’он— (Молл Т.А. Корякско-русский словарь. Л., 1960. С. 61). Итак, первый «упрямый факт» дезавуировался за отсутствием в нем смысла. Сведение в его границах разнородных сведений оказывается бездоказательным.

Второй «упрямый факт». Он у Б.П. Полевого состоит из нескольких положений. Первое положение — «первоначально русские ошибочно называли ительменов коряками» не обоснованно, бездоказательно и бессодержательно, а если русские знали, что название «коряки» означает «безоленные», то такое наименование ительменов было правильным.

Второе положение — хронология названий «камчатцкие люди», «камчадальцы» и «камчадалы». Она на самом деле такова. В первой «Скаске» В.Атласова упоминается сначала Камчатской нос, потом река Камчатка, затем Камчадальские иноземцы, потом камчадалы и опять камчадальские люди — здесь не «коряки» и не «люторы»: «И они Камчадальские иноземцы стали ему Володимеру с товарищи говорить, что де с той же реки Камчатки приходят к ним камчадалы и их побивают и грабят, и чтоб ему Володимеру с ними на тех иноземцов итти в поход и с ними их смирить чтоб они жили в совете. И он де Володимер с служилыми людьми и с ясачными юкагири и с камчадальскими людьми сели в струги и поплыли по Камчатке реке на низ. И плыли три дни и на которые они остроги звали — доплыли, и их де камчадалов в том месте наехали юрт ста с четыре и боле, и под царскую высокосамодержавную руку их в ясачной платеж призывали. (Оглоблин, 1891. С.6, 7, 8)

Во второй «Скаске» Атласова слова «Камчадальская земля» употребляются в тех контекстах, где речь идет о людях, а «Камчатская земля» — там, где речь идет о природе. Примеры: «А идучи в Камчадальскую землю и из Камчадальской земли питались они оленями, которые полонили они у иноземцов»; «А рыба в тех реках в Камчатской земле морская, породою особая»… «А ходили они по той Камчатской земле летом и зимою на оленях, и зимою тех оленей впрягают в нарты, а летом на оленях ездят верхом с седлами, а седла бывают деревянные», » А зима в Камчатской земле тепла против московского«, «А солнце на Камчатке (! — А.Б.) зимою бывает в день долго против Якуцкого блиско вдвое» «А в Камчатской и в Курильской земле ягоды — брусница, черемха, жимолость». «А по хребтам живут в Камчадальской земле оленные коряки», «И с теми камчадальцы всякую речь, о чем руским людям доведетца говорить, говорят коряцким языком ясыри, которые живут у руских людей. А он Володимер по коряцкому и по камчадальскому языку говорить ничего не знает. А за камчадальцами вдаль живут Курильские иноземцы — видом против камчадальцов чернее и бороды меньши. А в той курильской земле против Камчадальской теплее. А одежду носят такую ж что и камчадальцы, только камчадальцов оне скуднее» (Оглоблин, 1891. С.13, 14; Русская Тихоокеанская эпопея. Хабаровск, 1979. С.107, 108, 109).

Третье положение по сути своей ошибочно или ложно. Никто не пытался вывести название Камчатка из этнонима Камчадалы: это все равно, если бы кто-то выводил слово молочник из слова молоко или слово рыба из слова рыбак. Наименование хончало (так коряки называли ительменов), как показано выше, этнонимом не является, кроме того, никто и не пытается произвести название Камчатка из этого наименования жителей — они просто являются однокоренными. Страннно, но второй «упрямый факт» прямо нацелен на то, чтобы вывести из оборота самое значимое — слово хончало (а не кончало, как у Б.П. Полевого), есть главный и бесспорный, подтвержденный авторитетом С.П. Крашенинникова, факт, дающий основания для объяснения названия Камчатка, и оно ставится в ряд с примерами, аргументирующими поздние и несравненно более слабые гипотезы.

Третий «упрямый факт» основывается на странном постулате: на самом деле от того, что где-то что-то одинаково пишется, или что-то на что-то похоже, не зависят этимологические решения. Так, название города Воронеж пишется так же, как слово ворона, название Орел — так же как название птицы, Курск — как старое название петуха — куръ, однако никто не выявляет птичьего семейства в названиях городов Центральной России. Название Париж не имеет ничего общего с глаголом парить, название города Рига пишется так же, как название хозяйственной постройки, и какое именно название фигурирует во фразеологизме ездить в Ригу/ригу (в рассказе М. Зощенко «Прискорбный случай» и в русском переводе гашековского «Швейка», выполненном П.Г. Богатыревым, эти слова пишутся по-разному) — сказать нельзя. Это положение можно было бы как-то защитить, если бы нам были известны прозвища других казаков, данные им по названию любимых ими тканей, или даже имена двух-трех казаков, которые получили бы такое же прозвище — Камчатой. Этого в источниках нет. И это тоже факты не в пользу гипотезы Б.П. Полевого, не говоря уже о том, что все три выстроенных им «упрямых факта» утрачивают доказательную силу в полемике.

Очень показательно, что исследователи географии и этнографии Северо-Востока Азии именуются «крупные русские ученые» если их взгляды соответствуют мыслям Б.П. Полевого (см. с. 37). Высшим судом для Б.П. Полевого в лингвистическом вопросе выступает географ А.В.Ефимов (см. выше), а «филолог» для него является бранным словом, и тут без разницы, кто он — лингвист, знающий языки аборигенов Северо-Востока Азии, или историк русского языка, специализирующийся на критическом анализе и комментировании историко-этнографических источников. В.В. Леонтьев аттестован Б.П. Полевым как «филолог и писатель» (с.113), в то время как Владилен Вячеславович Леонтьев (1928-1988) — прежде всего этнограф и историк, кандидат исторических наук и при этом блистательный знаток чукотского языка (он ходил в одну школу с Юрием Рытхэу в Уэлене и учился у одного с ним учителя-чукчи Татро), и уже потом замечательный писатель — филологических работ у него вообще нет, если не относить к таковым интердисциплинарный по исполнению «Топонимический словарь Северо-Востока Азии» (Магадан, 1989), статья «Камчатка» в котором (с.174-178) ни в чем не уступает книге Б.П. Полевого в ее историографической части.

Пресекая инакомыслие в попытках отыскать аналогии для названия Камчатка в окрестностях Камчатского полуострова, Б.П. Полевой утверждает, что рек с названием Камчатка на полуострове Тайгонос нет [c. 114]. Однако судя по всему, такое же объяснение, как и название реки Камчатка, могут получить другие сходно звучащие наименования рек — река Кансал в бассейне реки Гижиги, Канчалан — название ряда смежных объектов на Чукотке вблизи Анадыря, река Канчеваям в бассейне реки Парень, река Концавеем в бассейне Пенжины — все они без оснований связываются с корякским словом каньча ‘трубка’ (Топонимический словарь Северо-Востока СССР, 1989. С. 180, 201), а также, возможно, некоторые другие названия, где усматривается префикс к’ун-/к’он- например, река Кончаваам, впадающая в Канчаланский лиман (Там же. С. 201). Видимо, это те самые названия, похожие на название Камчатка, в существование которых отказывались верить Б.П. Полевой и сторонники его точки зрения [С.116], хотя таких названий оказалось по меньшей мере пять. На с. 124 книги Б.П. Полевого упомянут некий «Словарь А.М.Щекатова», в котором содержатся сведения о Камчатке, но на деле тут имеется в виду второе издание труда Л.М.Максимовича, известного как «Новый и полный географический словарь Российского государства, или лексикон» (Т. 1-6. М., 1788-1789), где во втором томе (Указ соч., т.2, с.147-158, 158-195) есть объемные статьи «Камчадалы», «Камчатка» и «Камчатское море».

Убежденность в собственной правоте и непогрешимости в сочетании с истинной верой то, что Камчатка могла получить свое имя в честь ничем не прославившегося казака Ивана Камчатого, сыграли с Б.П. Полевым очень злую шутку. В обсуждаемой книге мы читаем: «…по имени айна Паратуна река, на которой он жил, была названа русскими Паратункой» (c.124). Этого объяснения названия Паратунка нет ни в «Топонимическом словаре Северо-Востока СССР» В.А. Леонтьева, ни в малоизвестном, но очень хорошем «Справочнике по истории географических названий на побережье СССР» (Изл. ГУНИО МО СССР, М., 1985), ни в трудах камчатских краеведов. Откуда мог Б.П. Полевой взять эту версию — непонятно: вероятнее всего ненавязчиво предложил то, что придумал сам — вместе с айном Паратуном, отлично отдавая себе отчет в том, что подобные версии крайне трудно проверяются. Между тем название Паратунка донельзя прозрачно: по-айнски poro-tun-nai — «две большие реки», есть в этом языке и слово paratо «устье реки, estuary», но в айнском языке нет таких слов, к которым можно было бы возвести подобное личное имя. Как мог не заметить этого Б.П. Полевой, столь неравнодушный и внимательный к айнской топонимике на Южном Сахалине и активно интересовавшийся ей — остается только гадать.

В обсуждаемой книге Б.П. Полевого, бесспорно, имеется множество достоинств — они полностью преобладают над недочетами во втором томе книги, и присутствуют в первом томе, на котором мы сосредоточили свое внимание. Это и биография М.В. Стадухина, и обзор литературы по походам землепроходцев и мореходов второй трети и последней трети XVII века, а также по истории Камчатки, по топонимике Камчатки и происхождению самого названия Камчатка, и рассеянные по тексту значимые исторические подробности и указания на источники. Определенным достоинством этой книги является и то, что она показала исследователям: если до представленного в этой книге монографического обобщения гипотеза Б.П. Полевого казалась сомнительной или недостаточно обоснованной, то с появлением данной книги стало ясно — эта гипотеза не выдерживает критики. Увы, печально и то, что методы дискуссии в формате обмена мнениями в печатной форме, которыми воспользовался Б.П. Полевой, оказываются не вполне корректными.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бурыкин А.А. 1998 — Бурыкин А.А. Нелога, Погыча, Ковыча — легендарные реки русских документов середины XVII века и современная карта Чукотки //
2. Этнографическое обозрение, 1998. № 6. С. 79-88
3. Головачев В.Ц. 2012 — Головачев В.Ц. «Страна Нургань» и внешняя политика династии Мин в XIV–XV вв. // Общество и государство в Китае. Т. XLII, ч. 3 (Ученые записки ИВ РАН. Отдел Китая. Вып. 7) М., 2012. С. 129-152.
4. Вдовин И.С. 1973 — Вдовин И.С. Очерки этнической истории коряков. Л., 1973.
5. Долгих Б.О. 1960 — Долгих Б.О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке. М., 1960.
6. Жилин М.Я. 1997 — Жилин М.Я. Откуда у Камчатки имя: о происхождении названия Камчатка // Третьи международные исторические и Свято-Иннокентьевские чтения. 8-13 сентября 1997 г. Петропавловск-Камчатский, 1997.
7. Жилин М.Я. 2008 — Жилин М. Я. Новое о происхождении названия «Камчатка» // Камчатка: события, люди. XXV Крашенинниковские межрегиональные чтения. 24-25 апреля 2008 г. Петропавловск-Камчатский, 2008.
8. Золотарев А.М. 1938 — Золотарев А.М. Новые данные о тунгусах и ламутах XVIII века // Историк-марксист, 1938. № 2. С. 63-88.
9. Нефедкин А.К. 2003 — Нефедкин А.К. Военное дело чукчей. СПб., 2003.
10. Оглоблин Н.Н. 1891 — Оглоблин Н.Н. Две «скаски» Вл. Атласова об открытии Камчатки // Чтения в обществе истории и древностей Российских, 1891, кн. 3 (158). С. 1-18.
11. Песков В.М., Жилин М.Я. — Песков В.М., Жилин М.Я. Русский след. М., 1994.
12. Полевой Б.П. 1997 — Полевой Б.П. Новое об открытии Камчатки. Ч.1-2. Петропавловск-Камчатский, 1997.
13. Русская Тихоокеанская эпопея 1979 — Русская Тихоокеанская эпопея. Хабаровск, 1979.
14. Степанов Н. Н. 1950 — Степанов Н. Н. Первые русские сведения об Амуре и гольдах // Советская этнография. 1950. № 1. С. 178-182.
15. Степанов Н. Н. 1959 — Степанов Н. Н. Русские экспедиции на Охотском побережье в XVII веке и их материалы о тунгусских племенах // Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Т. 188: Ист. науки. Л., 1959. С. 179-254.