Захоронения военнопленных в Новосибирской области

Печатный аналог: Букин С.С. Захоронения военнопленных в Новосибирской области. // Актуальные проблемы социально-политической истории Сибири (XVII-XX вв.): Бахрушинские чтения 1998 г.; Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. В. И. Шишкина; Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2001 C. 192-205.

В годы Великой Отечественной войны крупным центром размещения военнопленных стал Новосибирск. В соответствии с основными принципами советской политики в отношении бывших военнослужащих вражеских армий они рассматривались как значительный источник рабочей силы, восполняющей острейший дефицит кадров на промышленных предприятиях и стройках города. Вместе с тем, подневольный контингент иностранцев в полной мере испытал всю тяжесть социально-экономического положения, сложившегося в тыловых районах России. Многие из них не смогли выжить в плену и навсегда остались в сибирской земле.

Своеобразными памятниками истории являются кладбища военнопленных, где захоронены люди различных национальностей — жертвы Второй мировой войны. Их судьбы отражают одну из самых трагических её страниц.

Приказ Народного комиссариата внутренних дел «Об организации лагеря в районе г. Новосибирска» был издан 21 июля 1944 г. Ему присваивался номер 199, а плановая численность военнопленных устанавливалась в 15 тыс. чел. Начальником лагеря был назначен подполковник госбезопасности А. Я. Пасынков, ранее руководивший оперативным отделом управления НКВД по Новосибирской обл. Предусматривалось формирование пяти лагерных отделений, наиболее крупные — на комбинате № 179 (ныне «Сибсельмаш») и заводе № 65 Народного комиссариата боеприпасов. Через несколько дней после поступления приказа, 27 июля 1944 г., Постановление «Об организации лагеря военнопленных в г. Новосибирске» было принято бюро областного комитета ВКП(б). В нем определялась дислокация лагерных зон, а директора предприятий в сжатые сроки обязывались закончить их обустройство, предусматривавшее оборудование жилых помещений, пищеблоков, бань, прачечных, дезокамер, лечебных пунктов [1].

Первый эшелон военнопленных прибыл в Новосибирск 19 сентября 1944 г. В нем находилось 2 тыс. бывших военнослужащих германской и союзных ей армий. Второй эшелон с контингентом в 2 302 чел. пришел 30 сентября. Администрация лагеря, выполняя требования партийных органов, стремилось как можно быстрее «задействовать» эти трудовые ресурсы. Установленный инструкцией НКВД 21-дневный карантин, во время которого военнопленные не выводились на работу, сократили до 10 дней.

К концу октября в лагере содержалось 4 286 чел., из которых 2 940 трудились на комбинате № 179, 495 участвовали в строительстве завода «Тяжстанкогидропресс» и 680 — в сооружении хлопчатобумажного комбината, 51 были переданы в распоряжение треста «Сибстанкострой» и 120 — стройуправления № 1 Томской железной дороги. По мере поступления новых контингентов организовывались лагерные отделения и при других предприятиях города: заводах «Электросигнал», «Электроагрегат», стрелочном, «Труд», им. XVI партсъезда, им. Воскова.

В лагере содержались «низовые слои» бывших вражеских армий: солдаты, ефрейторы, унтер-офицеры, большинство из которых владели рабочими профессиями. Руководители предприятий и строек ценили их как рабочую силу, предпочитая другим категориям заключенных за «более высокую квалификацию и способность к труду» [2].

Первые крупные контингенты иностранцев были направлены на тарное производство комбината № 179. Одни военнопленные работали на циркулярных пилах и деревообрабатывающих станках, другие сколачивали снарядные ящики. Ветеран «Сибсельмаша» А. Е. Седых, работавшая в то время с немецкими бригадами контролером, отмечает честность военнопленных при сдаче продукции, их вежливость. С массовых приветствий «Гутен морген» начиналась каждая рабочая смена, продолжительность которой составляла 11 часов. Однако бросалась в глаза изможденность этих людей. Часто можно было видеть, как слаб и плохо чувствует себя человек, стоящий у станка или подносящий доски. Всего до конца войны, по отчетным документам лагеря, военнопленные изготовили 864 тыс. ящиков для боеприпасов [3]. В последующие годы они стали шире привлекаться к труду в качестве квалифицированных станочников, в том числе на германском оборудовании, в большом количестве поступавшем на предприятия Новосибирска, помогали русским рабочим освоить его.

Однако основная масса военнопленных направлялась на стройки и производство строительных материалов. Иностранные бригады построили крупные промышленные обьекты: литейный цех на заводе «Тяжстанкогидропресс», сталелитейный цех на стрелочном заводе, кузнечный цех на заводе им. XVI партсъезда, блочный двухэтажный корпус для изготовления стальконструкций треста «Стальконструкция» и многие другие. Силами военнопленных было изготовлено 39 млн штук кирпича, 230 тыс. штук шлакоблоков, добыто 160 тыс. кубометров бутового камня и щебенки, заготовлено и переработано 140 тыс. кубометров древесины.

Существенный вклад они внесли в благоустройство города: проложили шоссейные дороги в районе Оловозавода и «Тяжстанкогидропресса», заасфальтировали 22 тыс. м² улиц и площадей, выкопали траншеи и уложили 5 тыс. погонных метров труб городского водопровода. Труд военнопленных сыграл большую роль в решении жилищной проблемы в нелегкое послевоенное время. В различных районах Новосибирска они построили благоустроенные дома, в том числе четырех- и пятиэтажные, общей площадью 40675 м², в которых и по сей день живут новосибирцы. Их руками возведено или капитально реконструировано несколько ценных в архитектурном отношении зданий, в том числе здание Западно-Сибирского филиала Академии наук на ул. Фрунзе.

Узники лагеря привлекались и к сельскохозяйственному труду. В пос. Мирный Коченевского р-на было организовано многоотраслевое подсобное хозяйство, в котором около 500 чел. занимались выращиванием растениеводческой и животноводческой продукции. Военнопленных, грузивших зерно, можно было постоянно видеть как на Новосибирском, так и Бердском элеваторе.

В акте о расформировании лагеря подчеркивалось, что за все время производственной деятельности с октября 1944 г. по ноябрь 1948 г. он был рентабельным, перечислил в доход государству 17,7 млн руб. [4] Военнопленные не только окупили расходы на свое содержание, но, безусловно, немало сделали и для социально-экономического развития Новосибирска.

И всё же для многих пребывание здесь окончилось трагически. Неимоверно трудной оказалась первая, рано наступившая и очень суровая зима 1944-1945 гг. Начальник управления НКВД по Новосибирской обл. комиссар госбезопасности Ф. П. Петровский сообщал первому секретарю обкома партии М. В. Кулагину, что к марту 1945 г. в лагере умерло 1 662 чел., или 20% общей численности заключенных. Лагерный персонал, медицинские работники и городские власти стремились предотвратить массовую гибель военнопленных. При каждом лагерном отделении были организованы лазареты, в которых все больные получили постельные принадлежности и нательное белье, что по тем временам было делом непростым. Систематически проводилась профилактическая обработка узников, устанавливался строгий контроль за санитарным состоянием жилых помещений, что позволило избежать распространения инфекционных заболеваний. Удалось существенно улучшить питание военнопленных, среднесуточная калорийность рационов была доведена до 3000 ккал., а больные и дистрофики дополнительно получали блюда, приготовленные по специальным рецептам. Тем не менее обстановка в лагере, по оценке руководителя управленияя НКВД, продолжала оставаться «крайне напряженной», что требовало безотлагательной помощи со стороны областных и городских властей [5].

Высокая смертность военнопленных определялась не политической линией советского руководства и НКВД, которая была направлена на сохранение их жизни, а вызывалась стечением обстоятельств фронтовой и тыловой действительности. В результате крупномасштабных наступательных операций Красной армии значительная часть вражеских военнослужащих попадала в плен после пребывания в окружении, т. е. уже в истощенном состоянии. Затем они направлялись в сборные лагеря, проходя по 200-300 км и получая крайне скудное питание. Тяжелым испытанием стал для них долгий путь в сибирский тыл. Эшелоны, которые составлялись из товарных вагонов, не оборудованных для людских перевозок (без нар, печей, отхожих мест), медленно двигались на восток, пропуская воинские, санитарные и грузовые поезда. Сухого пайка хватало лишь на несколько дней, горячая пища на станциях предоставлялась редко, и даже глотка воды приходилось ждать многие часы. Медицинское освидетельствование военнопленных, прибывших с первыми эшелонами в Новосибирск, показало, что половина из них находилась в крайне ослабленном состоянии. «Оздоровительный карантин», который прежде всего преследовал цель повысить процент «трудового фонда», т. е. тех, кого можно было направить на работу, несколько облегчил участь узников. Однако и после него 323 чел. были признаны дистрофиками, 429 зачислены в «ОК» — оздоровительные команды, 357 помещены в лазареты [6].

Сам лагерь оказался не подготовленным в достаточной мере к массовому приему военнопленных. Выделенные для них продовольственные фонды не имели продуктов в полном объеме, многие же запланированные продукты не поставлялись вообще. Хотя соответствующие решения Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД СССР и местных партийных и советских органов об организации лагеря были приняты заблаговременно, подготовка жилого фонда и санитарно-бытовых помещений велась медленно. Предприятия — основные потребители рабочей силы постоянно нарушали свои обязательства по поставкам строительных материалов, предоставлению транспортных средств для завоза топлива и продуктов.

К ноябрю 1944 г. наиболее «благоустроенным» оказалось первое лагерное отделение, размещенное на базе бывшей колонии советских заключенных на тарном заводе комбината № 179. Здесь имелось два каркасно-засыпных барака и три обширных землянки общей площадью 3 109 м², на одного военнопленного приходилось 1,6 м², что считалось «вполне достаточным». Активно велось строительство ещё 7 земляных помещений для новых контингентов, заканчивалось оборудование лазарета, кухни и столовой.

Во втором лагерном отделении при заводе «Тяжстанкогидропресс» под жильё использовалась 21 землянка. Считалось, что к зиме они подготовлены, хотя и требовали дооборудования: установки вторых зимних переплетов, остекления, утепления тамбуров, перекладки печей и т. д.

Примерно такими же были недоделки в лагерной зоне при строительстве хлопчато-бумажного комбината в Первомайском р-не. Здесь имелось 32 многоместных землянки, но к началу зимы так и не построили баню, прачечную, лазарет, овощехранилище. В землянках отсутствовали сушилки и умывальники, половина печей нуждалась в ремонте. Подобным было положение и в других лагерных зонах. В целом часть жилищно-бытовых помещений для военнопленных не была достаточно подготовлена к суровой зиме, часть помещений вообще не была построена — строительство даже не начиналось. Лаготделения не обеспечивались необходимым количеством топлива. И такая ситуация сложилась накануне прибытия очередных партий военнопленных общей численностью 10 тыс. чел. [7]

Нельзя, однако, не отметить, что жизненные условия военнопленных не представляли собой нечто чрезвычайное на фоне общего тяжелого материально-бытового положения жителей Новосибирска. Как и в других городах, здесь действовала жесткая система распределения продуктов, при этом карточные нормы не превышали продовольственные рационы военнопленных. Карточки часто не отоваривались полностью, происходили перебои в снабжении хлебом. Одни виды продовольствия заменялись другими, худшего качества. В столовых предприятий, на которые направлялись военнопленные, в обеденный перерыв рабочим часто предлагались «щи», состоявшие из воды с крупно нарубленной и плохо промытой капустой. Варилась «затируха» — болтушка из муки или крупы. Готовились и другие блюда, в шутливых названиях которых отражалась вся горечь жизни. День за днем «голубую ночь» (суп из ботвы) сменяла «осень» (вода с горохом), за ней следовали «карие глазки» (уха из головок воблы) и т. д. И в тыловом Новосибирске происходили случаи смерти от голода. Одиноких людей, особенно пожилых, проводивших на фронт своих детей, потеря карточки или отсутствие сил, чтобы выстоять очередь и отоварить её, порой вели к роковому концу. В Новосибирске в 1943-1944 гг. жертвами авитаминоза и истощения стали 1 735 чел. Плохое питание вызывало и другие болезни, кончавшиеся смертельным исходом [8].

Нарастали жилищно-бытовые проблемы. Испытывая острый дефицит жилой площади, Новосибирск принял массу эвакуированного населения. Уже к декабрю 1941 г. для них было освобождено 220 тыс. м² жилых помещений. Усилился также приток людей из сельской местности для работы в промышленности и строительстве. Под жилье приспосабливались хозяйственные и культурно-бытовые здания, в общежитиях устанавливались двухярусные нары. Строились в основном каркасно-засыпные бараки и землянки, но и их не хватало. К концу войны на одного городского жителя приходилось всего 2,7 м² жилплощади. На предприятиях, разместивших военнопленных, кадровые рабочие испытывали огромные бытовые трудности. Особенно тяжелое положение складывалось для молодежи, проживавшей в общежитиях — каркасно-засыпных бараках и землянках, где отсутствовала мебель, посуда, постельное белье, своевременно не заготавливалось топливо. Очень трудно было приготовить горячую пищу, высушить одежду [9].

Тяжелые материально-бытовые и суровые природно-климатические условия, в которые попадали уже ослабленные военнопленные, представляли для них смертельную угрозу. Люди, родившиеся в Западной и Центральной Европе, одетые в легкие суконные шинели, плохо обутые, не могли выдержать сибирские морозы. Простудные заболевания, в том числе воспаление легких, стали одной из главных причин высокой смертности. Часто к летальному исходу вела дистрофия, ибо скудное лагерное питание не могло восполнить потерю сил. Многих сгубила дизентерия и другие желудочно-кишечные заболевания. И хотя для лечения военнопленных был открыт сравнительно неплохо оборудованный спецгоспиталь № 2494 на 200 мест, а в каждом лаготделении — свои лазареты, медицинская помощь была явно недостаточной. Особенно не хватало лекарств и перевязочных средств, с огромной перегрузкой трудились медицинские работники, не успевавшие оказать помощь всем нуждавшимся. В марте 1945 г. для нормальной организации лечебного процесса лагерю требовалось дополнительно 36 врачей, 25 фельдшеров, 44 медсестры, а областной и городской здравотделы категорически отказывались выделить даже несколько специалистов, ссылаясь на острейший «недокомплект» кадров в медицинских учреждениях города [10].

Сотрудники лагерной администрации составляли списки умерших, в которые заносились фамилия, имя и по русской традиции отчество военнопленного, год рождения, национальность, воинское звание, дата смерти, время и место захоронения. За весь период существования лагеря в этих списках оказались 2 900 чел. (табл. 1). Смертность стала стремительно нарастать с ноября 1944 г. и достигла апогея в январе-феврале 1945 г.

Таблица 1. Динамика смертности военнопленных в лагере № 199.

Рассчитано и составлено по спискам умерших военнопленных.

Погибали прежде всего те, кто почти не имел сил для борьбы за выживание: дистрофики, больные, раненые. Показатели смертности оставались очень высокими вплоть до наступления теплых дней. Всего с ноября 1944 г. по май 1945 г. умерли 2 127 военнопленных, или 73% всех скончавшихся в лагере до его закрытия. Зимой 1945-1946 гг. оказалось уже значительно меньше жертв, что объяснялось улучшением материально-бытового обеспечения лагеря. Администрации удалось наладить постоянную поставку продуктов из районов области, организовать собственное подсобное хозяйство, построить овощехранилища, подготовить запас топлива. Заметно улучшилась медицинская помощь военнопленным. Показатели смертности снизились многократно, хотя практически каждый месяц (кроме ноября 1947 г. и сентября 1948 г.) кто-то из пленных погибал.

Таблица 2. Национальный состав военнопленных, умерших в лагере № 199.

Рассчитано и составлено по спискам умерших военнопленных.

Навечно в сибирской земле остались представители 16 национальностей, служившие в вермахте и союзных армиях (таблица 2). Большинство из них немцы. Высока доля выходцев из Эстонии и Латвии, среди которых, если судить по фамилиям и именам, довольно много прибалтийских немцев. Среди захороненных оказались и русские. Некоторые из них были потомками эмигрантов и не имели советского гражданства, другие служили в частях власовской армии или вспомогательных подразделениях вермахта.

В Новосибирске захоронены также 23 японца — солдаты Квантунской армии, не принадлежавшие к контингенту лагеря № 199. Они были привезены в крайне обессиленном состоянии в здешний спецгоспиталь из других сибирских лагерей, но спасти их не удалось.

Возрастной состав умерших (таблица 3) свидетельствует, что среди них немало было молодых. В возрасте до 20 лет ушли из жизни 185 чел. (6,3%), причем некоторые еще не перешагнули подростковый порог. Неполных шестнадцать лет прожили ефрейтор Альберт Фляйшер, солдаты Ханс Вархан и Хельмут Блуст. В возрасте от 21 до 30 лет скончались 850 военнопленных (29,3%), от 31 до 40 — 1 458 (50,3%), от 41 до 50 — 399 (13,8%), старше 50 лет — 8 чел. (0,3%). При этом более половины умерших были в возрасте от 30 до 40 лет. Возможно, это отражает общую возрастную структуру состава военнопленных.

Таблица 3. Возрастной состав военнопленных, умерших в лагере № 199.

Рассчитано и составлено по спискам умерших военнопленных.

Умерших военнопленных хоронили на четырех специальных кладбищах. Отвод земельного участка под самое крупное(1,5 га) из них был оформлен решением № 89 Новосибирского горисполкома от 10 ноября 1944 г. Располагалось оно у самой границы городских земель, неподалёку от Верх-Тулинского шоссе. К моменту принятия решения там уже были захоронены десятки военнопленных. Другое кладбище находилось в сосновом бору в Первомайском р-не в полутора километрах от станции Инская. Массовые захоронения узников лагеря производились также на 16-м квартале Заельцовского кладбища. Небольшое кладбище военнопленных было также неподалёку от пос. Мирный в Коченёвском р-не.

В приказе коменданта лагеря подполковника госбезопасности А. Я. Пасынкова от 6 октября 1944 г. на основе директивы ГУПВИ НКВД определялся порядок захоронений. Начальники лаготделений обязывались направлять своих представителей к инспектору учёта и сообщать ему фамилию, имя и отчество умершего, национальность, воинское звание, год рождения и дату смерти. Учетчик в свою очередь указывал квадрат кладбища, где следовало копать могилу, и её номер. На каждую могилу полагалось ставить опознавательный столбик с дощечкой, на которой краской в числителе заносился номер могилы, а в знаменателе номер квадрата. Однако из-за стремительно нараставшей смертности военнопленных этот порядок не выдерживался. В приказе по лагерю от 5 декабря 1944 г. отмечалось, что в лагерных отделениях умерших хоронят в братских могилах. На это налагался категорический запрет, а также выдвигалось требование «захоронение трупов производить не позже, как через двое суток после смерти» [11]. Последняя фраза весьма примечательна — умершие военнопленные нередко неделями лежали в сараях, дожидаясь очереди быть преданными глубоко промёрзшей сибирской земле.

В воспоминаниях немцев, вернувшихся из советского плена, содержатся подробные описания того, как производились захоронения в это время.

«Между концом сентября 1944 г. и моей отправкой на родину 5 сентября 1947 г. я четыре раза менял лагерь, но оставался по-прежнему на окраине города Новосибирска. Слава богу, что я не заболел. Меня ежедневно отправляли на внешние работы: фабрика по производству боеприпасов, прокладка железнодорожных путей, колхоз, гальваническая станция радиозавода. Вследствие продолжительного рабочего дня (во время войны свыше 12 часов, а с дорогой ещё дополнительно полтора часа, позднее в среднем 10 часов), из-за частично очень тяжелой работы и плохого питания после возвращения в лагерь мы, устав как собаки, падали на доски и никто не думал друг о друге. Поэтому я не могу дать каких-либо справок об именах. По поводу показателей смертности мне известно, что зимой 1944-1945 гг. в нашем лагере ежедневно умирали 10 человек от недостаточного питания и дизентерии. Их хоронили далеко-далеко от всякого жилья в степи без указания имен и установки могильных крестов. Я сам в ту зиму трижды участвовал как копальщик в больших захоронениях. От нас для товарищей был сделан лишь один временный крест из досок от ящиков и установлен там» [12].

Автор этого повествования рассказывает о кладбище в Кировском р-не Новосибирска. Подобным образом хоронили умерших военнопленных и в других местах, что, впрочем, было типичным для всей системы советских лагерей.

«Мы отправились в лазарет. На носилках навалены мертвецы. Это фактически скелеты, такие легкие, что даже мы, истощенные люди, спокойно можем вдвоем поднять труп. Они совершенно раздеты, имя каждого военнопленного химическим карандашом написано на ноге. 5 или 6 трупов размещаются на одних носилках. Для лучшего использования площади они грузятся слоями. Голова нижнего укладывается между ног верхнего. Грубый, грязный брезент покрывает убожество. Поднятые обычно шестью военнопленными, движутся носилки через лагерную дверь наружу…

Примерно через полчаса, на краю леса мы останавливаемся перед несколькими деревьями, низко свесившиеся ветви которых почти касаются снега. Мы ставим носилки, начинаем сгребать снег в сторону, мучительно вырубаем в замерзшей земле плоскую яму, скорее лощинку. Яма настолько мелка, что можно подумать, будто только смели снег. Носилки подвигаются к краю, один сдергивает брезент, другие кантуют носилки вверх и сваливают сильно замерзшие, голые трупы, так, словно рабочий опрокидывает свою тачку, нагруженную камнями, и они катятся вниз.

Мертвецы сиротливо лежат друг на друге — где нога, где рука высовываются над плоским краем могилы, лопатой они укладываются вниз. Уже стучат замерзшие куски земли по ним. Вместе с землей падает и снег, остальное закончит ветер — покроет неровные края плоского холмика белым холодным покрывалом.

Господи, какое убожество! Так зарывают их, изголодавшихся, замерзших, погибших немецких солдат. Кто знает их имена, их близких, кому известна их судьба?! Их имя химическим карандашом написано на ноге. И это всё» [13].

Массовые погребения военнопленных в общих могилах продолжались до середины 1945. Лишь наступление тепла и снижение смертности в лагере позволили приступить к индивидуальным захоронениям с установкой опознавательных знаков. В январе 1946 г. была получена директива ГУПВИ НКВД СССР от 17 декабря 1945 г., которая предписывала умерших военнопленных из рядового и младшего командного состава хоронить в нательном белье, а офицеров — в белье и верхней одежде [14].

Однако даже в период существования лагеря за кладбищами не велось надлежащего ухода и надзора. Они оставались не огорожены, могильные холмики осыпались, в местах зимних захоронений образовывались провалы. Весной 1946 г. Кировский райпищекомбинат вспахал на территории кладбища военнопленных в Кировском р-не всю свободную площадь и посеял там просо. Непосредственно по могилам сев не производился, но значительная часть из них была разрушена тракторами. Исчезли также опозновательные столбики [15].

В конце мая — начале июня 1949 г. во исполнение специальной директивы ГУПВИ МВД СССР «в связи с предстоящей ликвидацией в текущем году большинства лагерей, спецгоспиталей, рабочих батальонов для военнопленных и интернированных ввиду завершения репатриации последних на родину» проводилась генеральная проверка всех кладбищ. Это делалось и потому, что их «надлежащее сохранение предусмотрено действующими международными конвенциями» и «не исключена возможность разрешения правительственными органами посещения отдельных кладбищ военнопленных представителями иностранных государств» [16].

Такая проверка была проведена и в Новосибирской обл. Офицеры управления МВД составили топографические схемы кладбищ, точно показывающие их расположение на местности. Сверялись документы учета умерших военнопленных и интернированных (журналы регистрации, кладбищенские и алфавитные книги, картотеки), на основании чего составлялись списки погребенных с указанием номера квадрата и могилы. Эти материалы и в наши дни позволяют установить места захоронений военнопленных, определить основные анкетные данные каждого из них.

Однако сами кладбища уже в скором времени пришли в полное запустение. Никто не считал своим долгом заботиться о них. Поскольку формально они числились за областным управлением МВД, то оно и стремилось избавиться от этой обузы. 18 января 1958 г. начальник тюремного отделения УВД Новосибирской обл. В. Е. Коростелев и заведующий райкомхозом Кировского райисполкома Д. С. Ярыгов подписали акт с пометкой «секретно» о ликвидации кладбища военнопленных и интернированных в Кировском р-не г. Новосибирска. При этом в документе приводился ложный факт о возведении там базы госрезерва. В другой справке, представленной ими же, говорилось о постройке кирпичного завода, что также не соответствовало действительности. Своеобразный итог подвёл руководитель управления коммунальных предприятий Новосибирского горисполкома А. Мутилин, который в письме на имя начальника управления МВД по Новосибирской обл. комиссара милиции М. П. Юркова утверждал, что «произведенные в условиях войны захоронения немецких военнопленных не сохранились и в настоящее время разыскать их практически невозможно» [17].

Однако топографические схемы НКВД (МВД) и свидетельства старожилов позволили кладбища разыскать. Оказалось, что кладбища военнопленных постигла разная судьба. Захоронения в Кировском (ныне Ленинском) р-не не попали под промышленную застройку, но подверглись «сельскохозяйственному освоению»: жители ближних к кладбищу домов без предусмотренного законом отвода земли разбили там огородные и садовые участки, построили заборы и небольшие домики. Причем они хорошо знали, что картофель, овощи и ягодные культуры возделывают на кладбище, ибо попытки выкопать погреб или даже врыть бочку приводили к обнаружению человеческих останков. В последние годы здесь появился новый сосед — Хилокский оптовый овощной и фруктовый рынок, отгородившийся, правда, от кладбищенской территории высоким бетонным забором. Но часть садовых домиков там купили владельцы большегрузных автомобилей, привозящих в Новосибирск продукцию южных краев, которые служат жильём для водителей и торговцев.

Участок, отведенный для военнопленных на Заельцовском кладбище, уже вскоре после расформирования лагеря стал использоваться для погребения умерших жителей города. В 60-70-е и, позднее, в 80-е годы здесь были произведены новые захоронения. Сложился своего рода многослойный «некрополь», в основе которого покоятся останки военнопленных.

Оказалось нетронутым кладбище в Первомайском р-не. Оно лишь заросло травой, кустарниками и деревьями. Однако остались провалы братских могил и едва различимые холмики одиночных захоронений. Отчетливо прослеживаются остатки вала и рва, обозначавшие границы кладбища.

Сохранился участок с погребенными военнопленными около пос. Мирный, куда в годы войны депортировались советские немцы из Поволжья и Украины. Вокруг этого участка возникло сельское кладбище. Большинство памятников, стоящих там, имеют таблички с немецкими именами.

Предприняты конкретные усилия по благоустройству мест захоронений военнопленных, что является необходимым условием продолжения ухода за могилами советских солдат в Германии и других странах. Впервые в Сибири было обустроено Первомайское кладбище военнопленных при поддержке Немецкого народного союза по уходу за могилами военных (Volksbund Deutsche Kriegsgraberfursorge e.V.). Его открытие состоялось 19 ноября 1995 г., в День национального траура, отмечаемого в Германии в память о погибших в Первой и Второй мировых войнах. В церемонии участвовали представители Генерального консульства ФРГ, католической церкви, администрации города, журналисты, жители района. На участке, где захоронены 604 чел., установлены высотный крест, памятная плита с надписью на немецком и русском языке, оборудованы подходная дорожка и вход, по периметру посажены липы и т. д. Позже подобные благоустроительные работы были проведены на кладбище около пос. Мирный, а также на части территории с захоронениями в Ленинском р-не. На 16-м квартале Заельцовского кладбища установлен мемориальный знак. Тем самым сохраняется память о людях, работавших на чуждой для них сибирской земле и навсегда оставшихся в ней.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. АИЦ УВД НСО. Картотека приказов НКВД за 1944 г.; ГАНО, ф. 4, оп. 33, д. 805, л. 25-26.
2. ГАНО, ф. 4, оп. 34, д. 183, л. 226, 231-232.
3. Воспоминания А. Е. Седых. Архив автора; ЦХИДК, ф. 1п, оп. 15а, д. 170, л. 20.
4. ЦХИДК, ф. 1п, оп. 15а, д. 170, л. 18-21.
5. ГАНО, ф. 4, оп. 34, д. 194, л. 180-181.
6. Там же, д. 183, л. 231
7. Там же, л. 226-230, 235.
8. Букин С. Рабочий паек военной поры // Вечерний Новосибирск,1990, 28 апр.
9. Он же. Опыт социально-бытового развития городов Сибири (вторая половина 1940-х-1950-е гг.). Новосибирск, 1991, с. 93-95.
10. ГАНО, ф. 4, оп. 34, д. 194, л. 180-181.
11. Архив информационного центра УВД Новосибирской области, оп. 1, д. 3, л. 1.
12. Zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des zweiten Weltkriges. Bd. 7. Die deutschen Kriegsgefangenen in sowjetischer Hand.Eine Bilanz. Von Kurt Bohme. Munchen, Bielefeld. 1966. S. 289.
13. Zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des zweiten Weltkrieges. Bd. 2. Die deutschen Kriegsgefangenen in der Sowjet-union. Die Lagergesellschaft. Eine Untersuchung der zwischenmenschlichen Beziehungen in den Kriegsgefangenenlagern. Von Diether Cartellieri. Munchen, Bielefeld. 1967. S. 353-354.
14. Архив информационного центра УВД Новосибирской области, оп. 1, д. 3, л. 4.
15. Там же.
16. Там же, л. 7, 12, 14, 23.
17. Там же, л. 27.