Енисейск против Красноярска: из истории борьбы гарнизонов за ясачные территории в XVII в. 

Печатный аналог: Бродников А.А. Енисейск против Красноярска: Из истории борьбы гарнизонов за ясачные территории в XVII в. // Сибирь в XVII–XX веках: Проблемы политической и социальной истории: Бахрушинские чтения 1999–2000 гг.; Межвуз. сб. науч. тр. / Под ред. В. И. Шишкина. Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск, 2002. C. 19–30.

В первой половине XVII века, когда процесс присоединения Сибири к Русскому государству шел полным ходом, нередко возникали ситуации не только конкуренции между гарнизонами различных городов и острогов за новые ясачные территории, но и откровенных конфликтов, доходивших до вооруженных столкновений.

Например, в 1610 г., еще до строительства Енисейска, возник конфликт между служилыми людьми Кетского острога и Мангазеи за право сбора ясака в районе р. Сым, левого притока Енисея [1]. Возникали аналогичные ситуации и позднее, в начале 20-х гг.: отсутствие четкой границы между Енисейским и Мангазейским уездами давало возможность отдельным группам казаков из западносибирских гарнизонов выходить к Енисею и даже переправляться на его правый берег. В 1621 г. сургутские казаки братья Федоровы прошли волоком с Тыма на Сым и, дойдя до Енисея, собрали ясак с тунгусов в устье Подкаменной Тунгуски. В 1622 г. ясак с этого района успешно собирали нарымские служилые люди Петрушка Тимофеев «с товарыщи». Но в 1623 г. о своих правах на район Подкаменной Тунгуски заявили енисейцы. Отправившийся на этот раз из Нарымского острога небольшой отряд новокрещена Алешки Алтайки встретил жесткий отпор со стороны енисейских ясачных сборщиков во главе с атаманом Поздеем Фирсовым [2].

Результатом происшедшего конфликта стала жалоба в Москву нарымского воеводы Василия Яковлева, после чего началась переписка Приказа Казанского дворца с сибирскими воеводами. Отписка В. Яковлева поступила в приказ, вероятно, летом 1625 г. [3], 19 августа в Енисейский острог отправляется указ, требовавший предоставления сведений о расстоянии до спорной территории от обоих острогов [4]. 17 апреля 1626 г. из Москвы в Енисейский острог была отправлена еще одна грамота [5]. Отписку енисейского воеводы Андрея Ошанина в приказе получили только 6 января 1627 г. Вероятно, такая неоперативность со стороны енисейского воеводы объясняется тем, что в тексте первой грамоты не шла речь о срочном ответе, а требовалось собрать более точные сведения о расстояниях. Кроме того, у А. Ошанина было предостаточно дел, связанных с замирением Приангарья и ожидаемым нападением кочевников.

В результате всей этой переписки летом 1627 г. тобольский воевода князь Андрей Хованский получил из Москвы предписание самостоятельно принять решение о территориальной принадлежности низовьев Подкаменной Тунгуски, но только после расспроса енисейских и мангазейских служилых людей об отдаленности района от этих уездных центров, о чем сообщить в приказ [6]. Так как, по сообщению воеводы А. Ошанина, «водяным» путем от Енисейского острога до устья Подкаменной Тунгуски идти было «четыре дни», а от Нарымского острогу — «водяным путем ходу болши шти недель», что подтвердили расспрашиваемые служилые люди, вопрос решился в пользу енисейцев [7].

С основанием острога на р. Кача возникла проблема енисейско-красноярских взаимоотношений, которая сохранялась до 50-х гг. XVII столетия — до окончательного разграничения территории между Енисейским и Красноярским уездами. Существование такой проблемы отметил еще И. Э. Фишер. На это же серьезным образом обратили внимание А. П. Окладников и С. В. Бахрушин [8].

Первый енисейский воевода Яков Игнатьевич Хрипунов прекрасно понимал стратегическую необходимость строительства острога в Тюлькинской землице. Именно им в 1623 г. была организована специальная экспедиция во главе со служившим тогда под его началом дворянином Андреем Ануфриевичем Дубенским [9] для изучения этой отдаленной волости Енисейского уезда. Целью экспедиции было определить, «мочно ли в Тюлькиной земле острог поставить и пашню завесть» [10]. Поход А. Дубенского прошел успешно. Его участники пришли к выводу, что в новой Качинской землице (как стали все чаще называть Тюлькину землю) на Енисее «на яру место угожее, высоко и красно, и лес близко всякой есть, и пашенных мест и сенных покосов много, и государев де острог на том месте поставить мочно».

На основании полученной от служилых людей информации 25 сентября 1624 г. Я. Хрипунов отправил в Тобольск чертеж предполагаемого места строительства острога. Одновременно другая копия чертежа была отправлена в Приказ Казанского дворца, ведавшего тогда всеми восточными территориями Русского государства, с А. Дубенским, который посылался в Москву с енисейской соболиной казной [11]. Необходимость строительства острога на Каче Я. Хрипунов мотивировал тем, что с его появлением в Енисейске можно будет оставить гарнизон прежней численности в 100 человек, так как он в этом случае будет прикрыт от набегов кочевников, окажется «за хребтом». Если же от строительства нового острога отказаться, то численность служилых людей в Енисейске придется увеличивать «для того, что Енисейский острог место далное, за всеми сибирскими городы украиный город и приходы к нему воинских людей частые» [12]. Кроме того, енисейский воевода писал, что строительство нового острога со своим гарнизоном позволит резко увеличить численность ясачных и принесет «государю прибыль немалую».

В 1625 г. в Москве состоялось принципиальное решение этого вопроса, выносившееся на рассмотрение самого царя Михаила Федоровича. Государь указал:

1. «на том месте в Качинской земле вверх по Енисею на Красном Яру поставить острог»;
2. возложить реализацию поставленной задачи на наиболее компетентное лицо — А. Дубенского;
3. прибрать служилых людей для экспедиции в Тобольске [13].

Однако и после принятия решения проверка полученных сведений продолжалась: в Тобольске расспрашивали бывших в разные годы приказчиками в Енисейске детей боярских Максима Трубчанинова, Михаила Байкашина, Павла Хмелевского и некоторых служилых людей [14]. В Москве проводился опрос Я. Хрипунова, смененного к тому времени на воеводстве Андреем Ошаниным [15]. Все опрошенные высказывались за строительство нового острога с гарнизоном в 500 человек [16]. Указ об организации экспедиции вышел 13 декабря 1626 г. [17], и А. Дубенский, томившийся без дела в Тобольске [18], смог приступить к набору казаков в новый гарнизон. Хотя по указу ему надлежало набрать 400 человек, но удалось «прибрать» в Тобольске и Томске только 300 [19].

По своему составу контингент будущего острога существенно отличался от контингента других городов и острогов, в частности, от енисейского. Последний был сформирован путем перевода стрельцов и казаков из нескольких западносибирских городов, уже состоявших на государевой службе и, вероятно, ранее бывавших в Енисейском остроге в качестве годовальщиков. А. Дубенский был вынужден набирать подряд всех «охочих» людей, но и такой принцип (вернее — его отсутствие) не позволил ему полностью укомплектовать свой отряд. Результат такого спешного набора всех желающих сказался очень скоро: отправившись в июне 1627 г. из Тобольска к Маковскому волоку, новоприборные казаки через несколько недель разграбили имущество повстречавшегося им на пути бывшего енисейского воеводы А. Ошанина, возвращавшегося «на Русь», и его друзей-торговцев [20].

Зимой 1627/1628 гг. эта казачья вольница занималась перевозкой своих припасов из Маковского острожка в Енисейский (а получены они были на два года вперед) и изготовлением судов для дальнейшего пути вверх по Енисею. По ранее упомянутому указу некоторую помощь им оказали в Енисейске — выделили нескольких корабельных плотников, предоставили недостающий инструмент. В середине мая, после окончания ледохода, отряд А. Дубенского отправился к месту строительства острога, который и был успешно построен к концу лета [21].

Вскоре между двумя гарнизонами возник первый конфликт. Осенью 1628 г. тобольскими служилыми людьми были доставлены в Маковск хлебные запасы для Красноярска. Енисейский воевода Василий Аргамаков по причине отсутствия необходимого количества рабочей силы не сумел организовать их транспортировку до Енисейска [22]. А может быть, и не пожелал приложить к этому усилия: когда отряд А. Дубенского находился в Енисейском остроге, между воеводами возник конфликт из-за места в Вознесенской церкви, куда оба ходили на службу. Суть конфликта заключалась в том, что во время пребывания А. Дубенского со своим отрядом в Енисейском остроге зимой 1627/1628 гг. воеводы не поделили место в церкви. После публичной перебранки В. Аргамаков вынужден был уступить силе: триста красноярских казаков, занимавшихся перевозкой хлеба из Маковского острожка в Енисейский и строительством судов для своего дальнейшего продвижения вверх по Енисею, находились поблизости, в то время как абсолютное большинство из сотни служилых енисейского гарнизона было разослано по «службам» в приангарские волости. В. Аргамаков отгородил для себя досками место у правой стены церкви, устроив, тем самым, крылос. Позднее это дало повод недоброжелателям обвинять его в устройстве для себя места «по-царски» [23].

В результате всей этой ситуации отправленный А. Дубенским весной 1629 г. в Енисейск за хлебом атаман Иван Кольцов (возможно, сын соратника Ермака Ивана Кольцо) вернулся ни с чем. Над Красноярском нависла угроза голода в ближайшую зиму. Воевода Дубенский не стал разговаривать с вернувшимся из Енисейска без хлеба атаманом и выгнал его из приказной избы. Казаки восприняли это как показатель вины И. Кольцова, потащили его на городскую площадь и стали бить. Забили до смерти. Через какое-то время труп атамана был сброшен в речку Качу. После этих событий красноярцы, которые должны были приводить под государеву руку аборигенное население вокруг нового острога, решили для сбора ясака совершить поход по Ангаре. То, что значительная часть Приангарья уже входила в состав Енисейского уезда, ими во внимание не принималось. С молчаливого согласия своего воеводы почти половина красноярского гарнизона покинула место службы и отправилась вниз по Енисею [24]. Однако проблема продовольствия так и не была решена, поэтому по пути к Енисейску в их среде созрел несколько иной план действий [25].

В конце июня 1629 г. в Енисейске от посланных покупать у кочевников лошадей енисейских служилых людей стало известно, что красноярцы замыслили захватить и разграбить Енисейский острог. В первых числах июля 130 красноярских казаков внезапно появились у стен острога. Но их уже ожидали. По плану красноярцев, несколько человек должны были проникнуть в острог под каким-либо благовидным предлогом и, напав на караул, открыть ворота. Однако енисейская администрация, предвидя такой поворот событий, сумела подготовиться: позволила нескольким бунтовщикам войти, после чего их разоружили и арестовали. Среди захваченных оказались лидеры красноярцев пятидесятник Афонька Путимец и десятник Федька Псковитин.

Выяснить полностью замысел красноярцев у пленников удалось не сразу: даже пытки поначалу не приносили результата. Традиционные способы — битье кнутом и прижигание раскаленным железом — они выдерживали. Тогда «для того, что они закрепились, и кнут, и огонь их не взял», было решено внести некоторое разнообразие в процесс пытки: им обрили наголо головы и стали лить студеную воду. Только таким способом удалось вырвать подтверждение сведений о «воровском умысле».

Остававшиеся все это время за острожными стенами бунтовщики сожалели, что поступили непродуманно: надо было отправить человек с десять — их бы в острог впустили — а остальным, связав всех крестьян в Верхней Подгородней деревне, чтобы в Енисейск вестей не было, явиться под острог ночью. Ворота бы им открыли передовщики, и их товарищам, при таком развитии событий, оставалось только вломиться в город, убить воеводу и грабить острог. Предпринятая красноярцами попытка штурма острога была пресечена в самом начале: залп из всех четырех острожных пушек и 15–20 пищалей охладил пыл бунтовщиков, которые, не понеся потерь, больше не рискнули идти на такое безрассудство. Теперь же им оставалось только идти на Ангару.

Вместе с перешедшими на сторону бунтовщиков всевозможными ярыжками-проходимцами, обитавшими в Енисейске в поисках работы и поживы, и некоторым количеством сосланных в государеву пашню крестьян красноярцы пограбили проживавших на посаде торговых и промышленных людей «до нага» и пошли на Ангару под начальством новых лидеров И. Носко и О. Васильева.

На Ангаре выше устья Илима в то время действовал отряд бывшего енисейского воеводы Я. Хрипунова, собранный из служилых людей разных городов Западной Сибири, который должен был заниматься поиском серебряной руды, но вместо этого «приводил под государеву руку» ранее уже объясаченных енисейским стрелецким сотником П. Бекетовым бурят [26]. Бунтовщикам, которые по численности равнялись служилым людям Я. Хрипунова, но были вооружены гораздо хуже, пришлось идти дальше. Поднявшись по Ангаре выше устья р. Оки, красноярцы начали усиленно собирать ясак с проживавших там бурят. Известно, что они имели три серьезных битвы с бурятами и все выиграли. Результатом этих побед стало захваченное у бурят имущество (прежде всего — пушнина и оружие) и ясырь — пленные женщины и дети [27]. Не имея достаточного количества продовольствия, красноярцы не смогли остаться на зимовку на Ангаре (как это сделал Я. Хрипунов, построивший для этих целей Усть-Илимское зимовье) и по заморозкам в середине октября 1629 г. приплыли к Енисейскому острогу [28].

В Енисейске на них подали челобитную енисейские служилые люди во главе с Вихорем Савиным (позднее его именем был назван приток Ангары, где он был убит в 1630 г. бурятами при попытке вернуть их в русское подданство) [29], бывшие на сборе ясака на Ангаре, недалеко от тех мест, где воевали с бурятами красноярцы. Енисейцы обвинили бунтовщиков в том, что те «воевали» мирных ясачных бурят, и потребовали изъятия у них захваченного ясыря.

Воевода (к тому времени В. Аргамакова сменил кн. Семен Иванович Шаховской) велел забрать у красноярцев пленников, которых оказалось 48 человек, и доставить их на аманатский двор. Одновременно были конфискованы пленники — 21 человек — и у тобольских служилых, отделившихся от отряда Я. Хрипунова и прибывших в Енисейск вместе с красноярцами [30].

С целью наказания красноярцев енисейский воевода приказал кормить пленных бурят за счет красноярского хлебного жалованья, на что бунтовщики крепко обиделись, хотя за «воровские дела» им никакого наказания не было. Позднее они отправили в Москву коллективную челобитную, обвиняя енисейцев в грабеже тунгусов — красноярцы сообщили о событиях 1626 г., когда отряд енисейского атамана Василия Алексеева, посланный в погоню за тунгусским князцом Тасеем, недалеко от устья названой позднее его именем реки разгромил ясачных питских тунгусов [31]. Тем не менее, попытка красноярцев заявить свои права на объясачивание ангарских бурят Москвой была отвергнута: там уже знали об успешных действиях П. Бекетова. Право на расширение территории Русского государства в Приангарье было оставлено за Енисейским острогом [32].

Надо отметить также, что енисейцы не оставались в долгу у своих конкурентов и действовали, не дожидаясь указа из Москвы. Если «заворовавшие» красноярские казаки двинулись на Ангару в отдаленные районы, то енисейские служилые люди действовали в другом направлении, под носом у красноярского воеводы. Уже в 1629 г. его основатель Андрей Дубенский жаловался тобольскому воеводе князю Алексею Трубецкому, что по приказу енисейского воеводы Василия Аргамакова сотник П. Бекетов собрал ясак с Братской земли (вероятно, имеется в виду район р. Ия – Уда), назвавшись служилым человеком Качинского острожка (так в первые годы называли Красноярск). В том же году красноярский воевода сообщал А. Трубецкому о том, что в одном из улусов на р. Кан через месяц после сбора ясака красноярскими казаками повторно собирал ясак енисейский толмач, который сбежал, узнав, что в улус идут красноярские служилые люди [33].

Зимой 1629/1630 гг. отряд енисейских служилых людей во главе с атаманом И. Галкиным совершил поход на князца Сота, кочевавшего где-то между верховьями Усолки и Каном. Видимо, об этом походе писали в Москву красноярцы: «… тех государевых ясачных людей побили 20 человек до смерти и многих переранили… и многих улусных людей повоевали, и жон и детей в полон поимали, и животы их пограбили, и до основания разорили… и государев недоборный ясак пять сороков взяли» [34].

Район этот до появления русских входил в сферу интересов западно-монгольского Алтын-хана. Во всяком случае, тубинский князец Коян, к помощи которого против енисейцев попытался прибегнуть Сот, собирал с окрестных родовых групп ясак именно для Алтын-хана. Кроме того, с начала 30-х гг. на этот район начали претендовать буряты, теснившие на север и северо-запад тунгусов и уже успевшие в значительной степени ассимилировать проживавших по Средней Бирюсе кетоязычных коттов [35].

Однако территориально этот район был ближе к Красноярску. Кроме того, ограниченные в своих действиях с запада Томским, а с севера Енисейским уездами, красноярцы могли расширять свою ясачную территорию только на юг и восток. Но процесс объясачивания кочевников, от которых периодически приходилось обороняться, мог затянуться (и затянулся) на долгие годы. Оставалось восточное направление. Поэтому вскоре после строительства острога красноярские казаки устремились на Кан и далее на восток, вступив в борьбу с бурятами за те районы, куда не дотягивалась или дотягивалась в недостаточной степени рука енисейских воевод. Строительство Канска в 1636–1637 гг. закрепило этот район за Красноярским уездом, однако восточнее, за Удой, красноярцы вышли на ангарские ясачные волости Енисейского уезда.

Строительство независимого от Енисейска острога на территории, ранее отнесенной к Енисейскому уезду, и передача ему самой многолюдной ясачной волости — так называемой Тюлькиной землицы — вызвали острое недовольство енисейской администрации и гарнизона. А события 1629 г. инициировали их действия. Еще не испытав опасности со стороны кочевников, не понимая стратегического значения острога на Красном Яре, енисейские служилые считали его совершенно бесполезным («от разных иноземцев не обороняет»), находящимся «Енисейского острогу в стороне», оценивая пользу конкурентов-красноярцев только по количеству собираемого ими ясака. Отправляя свои коллективные челобитные в Москву, енисейцы так и писали, обращаясь к царю Михаилу Федоровичу: «… красноярцы живут за нашими головами даром, не учинили тобе, государь, прибыли нисколько, ясак не собирают» [36].

В Москве поначалу к аргументации енисейцев прислушались. Даже было принято решение о ликвидации Красноярского острога с выводом его гарнизона в Енисейск. Главное недовольство Москвы вызвали большие расходы на содержание красноярского гарнизона и минимальное поступление пушнины: за 1629/1630 гг. всего лишь на сумму около 190 рублей (около 170 рублей — ясак и 20 рублей — десятая пошлина), в то время как, обосновывая строительство острога в Тюлькиной землице, Я. Хрипунов вел речь о резком увеличении потока получаемой пушнины. При этом в Енисейском остроге годом ранее было собрано пушнины почти на 5 200 рублей [37]. Челобитные енисейских служилых людей и отписки воеводы В. Аргамакова сыграли свою роль. В Москве решили красноярский гарнизон ликвидировать: 202 человека перевести в Енисейский острог, а 101 — в Томск, ставший в 1629 г. административным центром нового разряда. Красноярский же острог предполагалось низвести до уровня Мелесского или Маковского острожков и отправлять туда ежегодно из Енисейского годовальщиков по 40–50 человек [38]. А в конце 1630 г. сто пятьдесят красноярских казаков были переведены на новое место службы [39]. В Енисейске, где непосредственная угроза острогу была несравненно меньше, они очень быстро начали обживаться — многие стали обзаводиться жильем и хозяйством.

Но уже на следующий год в Енисейске пожалели о случившемся: сокращение красноярского гарнизона не осталось незамеченным в киргизских степях. В марте 1631 г. стало известно о подготовке кочевниками похода на Енисейск. В мае восстали ранее мирные остяки Весловской волости (верховья р. Кемь), имевшие достаточно близкие отношения с красноярскими аринцами. Видимо, спровоцированные кочевниками, они совершили дерзкий набег на окрестности Енисейска и угнали лошадей из-под Верхней Подгородней деревни, находившейся в трех верстах от острога. Таким образом, необходимость существования на границе со степью укрепленного пункта, крепости с достаточно сильным гарнизоном стала очевидной и в Енисейске. А Томск и Кузнецк ощутили это на себе в еще большей степени, что, естественно, вскоре стало известно и в Тобольске, и в Москве.

В январе 1632 г. решение об упразднении Красноярска отменяется, и енисейский воевода получает указание вернуть красноярских казаков обратно. Однако согласно практике того времени, когда людей в гарнизонах Восточной Сибири катастрофически не хватало, воеводы могли использовать оказавшихся в их распоряжении казаков по своему усмотрению. Поэтому, по крайней мере, половина красноярских переведенцев была отправлена на дальние службы на Среднюю Ангару и на Лену, откуда они могли вернуться не ранее осени 1632 г.

Да и сами переведенные в Енисейск красноярские казаки не горели большим желанием возвращаться обратно. Многие к тому времени уже успели обзавестись на новом месте службы домами и имуществом и не желали с ним расставаться, тем более что покупателей в остроге, гарнизон которого насчитывал чуть больше ста человек, практически не было. «И мы, государь, холопы твои, — писали красноярцы в своей челобитной, прося оставить их в Енисейске, — в том переводе в конец одолжали, потому что, государь, в Енисейском остроге завели дворишка и скотишко, а поехав на Красный Яр, пометан даром дешевою самою ценою, а купить, государь, их некому, потому что енисейские служилые люди посланы на твои государевы службы…» [40]. Но в 1633 г., когда енисейский гарнизон пополнился 200 переведенцами из Тобольска и Березова, большинство красноярских казаков смогло вернуться в свой острог. Реально этот процесс затянулся до 1636–1637 гг. Достаточно много красноярцев осело к тому времени в Томске, и разрядные воеводы не спешили их возвращать обратно [41].

Однако на этом проблема конкуренции за «новые землицы» между Енисейском и Красноярском не закончилась. Несколько притихнув, через двадцать лет она разгорелась с новой силой. 26 октября 1653 г. находившиеся в Удинском острожке (ныне – Нижнеудинск) красноярские годовальщики во главе с пятидесятником М. Ярлыковым совершили настоящий военный поход на прилегавшие к Братскому острогу ясачные волости Енисейского уезда. Во время этого похода красноярские казаки убили нескольких ясачных бурят, захватили в плен енисейских ясачных сборщиков и, ограбив их, насильно повели с собой в качестве проводников [42].

Основавший незадолго до этого Балаганский острог енисейский сын боярский Дмитрий Фирсов послал к Ярлыкову людей, требуя вернуть награбленное, но тот и не думал возвращать, приказав стрелять по енисейцам из пищалей. Наглая выходка красноярцев возмутила Д. Фирсова, и находившиеся в Балаганском остроге енисейские служилые люди выступили в поход, итогом которого стала осада Удинского острожка: «Приступали накрепко, а бою де с ними было на целый день». Позднее, в марте 1654 г. Д. Фирсов уже из Енисейска отправил в Москву отписку об этом происшествии [43].

Тем не менее, хотя перевес в силах был за Енисейском, красноярцы просто так не сдавались. В ясачных волостях Енисейского уезда они развернули антиенисейскую агитацию, заявляя местному населению, что енисейские служилые люди находятся в подчинении у Красноярска: «… называли нас, холопей государевых, в ыноземцах — то де наши кыштымы» (то есть рабы, данники) [44].

Воеводы не отставали от своих подчиненных, отправляя в Москву жалобы друг на друга. Красноярские воеводы жаловались, что именно их служилые люди привели под государеву руку балаганских бурят, и те платили ясак по две лошади с рода (вместо лошадей, правда, брали соболей из расчета 20–30 штук за лошадь). А енисейский воевода Афанасий Пашков, узнав об этом, поставил в земле булагатов острожек, назвав его Булаганским (Балаганским). С тех пор енисейские служилые люди начали брать с булагатов ясак по соболю с 10 человек. «И та вся ясачная прибыль пропала от Булаганского острожку, потому что он поставлен без рассмотрения», — заключал свою отписку возмущенный красноярский воевода [45].

Учитывая, что в середине XVII в. у ангарских бурят обострились отношения за лидерство между князцами, противоборство русских ясачных сборщиков привело к тому, что и буряты, и тунгусы, с которых стали брать ясак по два раза, поначалу пытаясь ориентироваться на более сильные отряды, в конце концов возмутились, в результате чего в бурятской земле началась смута и всеобщее волнение. Как отметил Д. Фирсов в одной из своих отписок, аборигенное население стало «вне ума». Проявлялось это в том, что одни родовые группы пытались бежать в отдаленные таежные районы или в Монголию, другие восставали [46]. Именно благодаря межродовой и межплеменной вражде эти выступления не переросли во всеобщее бурятское восстание. Как выразился историк Сибири XVIII в. Иоганн Эбергард Фишер, «буряты сами себе более не верили, и один улус выходил в бой против другого» [47].

К сказанному остается добавить, что за год до основания Балаганского острога на Ангаре енисейским служилыми людьми было построено зимовье, которое через десять лет стало называться Иркутским острогом.

Таким образом, в начале 50-х гг. XVII в. все Приангарье оказалось под властью енисейских воевод, а Красноярский уезд, занимавший все правобережье Енисея от верховьев Усолки и Бирюсы на севере до восточной части нынешней Тувы на юге, будучи отрезанным от Ангары, Байкала и Забайкалья, окончательно лишился возможности расширения своей территории на восток и юго-восток. Если енисейцы после образования Якутского воеводства в 1639 г. активно продвигались в Забайкалье и на Амур, то красноярцам оставалось только расширять свою территорию, продвигаясь в Саяны или в Киргизские степи по левому берегу Енисея.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Миллер Г. Ф. История Сибири. М.; Л., 1941. Т. 2. С. 23, 216, 217; Фишер И. Э. Сибирская история с самого открытия Сибири. СПб., 1774. С. 234.
2. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 160–162; А. Н. Копылов указывает на это событие, ссылаясь на другой источник. См.: Копылов А. Н. Русские на Енисее в XVII в. Новосибирск, 1965. С. 25
3. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 156.
4. АРАН. Ф. 21, оп. 4, д. 22, № 12, л. 7об, 8.
5. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 156, 162.
6. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 156–170.
7. Там же, л. 160.
8. Фишер И. Э. Указ. соч.; Окладников А. П. Очерки из истории западных бурят-монголов. Л., 1937.; Бахрушин С. В. Очерки по истории Красноярского уезда в XVII в. // Научные труды. М., 1959. Т. 4.
9. Как удалось установить Г. Ф. Быконе, он состоял в родственных отношениях с енисейским воеводой и пользовался его широким доверием. См.: Быконя Г. Ф. Андрей Дубенский — основатель Красноярска. Красноярск, 1998.
10. Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 17.
11. Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 17.
12. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 85–87, 95–99, 118–120.
13. Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 17.
14. Там же.
15. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 125–128.
16. Миллер Г. Ф. Указ. соч. С. 50.
17. Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 18.
18. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 5, л. 218–220.
19. Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 19.
20. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 408; Павлов П. Н. Промысловая колонизация Сибири в XVII в. Красноярск, 1974. С. 198.
21. Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 20–22.
22. Об этом см.: Бродников А. А. Проблема снабжения сибирских гарнизонов хлебом в первой половине XVII в. // Проблемы истории местного управления Сибири XVI–XX вв. Тезисы докладов Четвертой региональной конференции. Новосибирск, 1999.
23. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 16, л. 42.
24. Там же, стб. 12, л. 505.
25. О нижеизложенных событиях см.: АРАН. Ф. 21, оп. 4, д. 22, № 28, л. 24–28об. Упоминания об этих событиях см.: Фишер И. Э. Указ. соч. С. 346; Окладников А. П. Указ. соч. С. 50–53.
26. АРАН. Ф. 21, оп. 4, д. 22, № 26, л. 21, 21об.
27. Там же, № 31, л. 29об–30об; № 35, л. 36–41; РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 506, 507.
28. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 505–508.
29. Там же, стб. 31, л. 63; АРАН. Ф. 21, оп. 4, д. 22, № 34, л. 32–36; № 38, л. 45.
30. Об этих событиях С. Шаховской проинформировал Сибирский приказ. См.: РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 31, л. 59–68; АРАН. Ф. 21, оп. 4, д. 22, № 36, л. 42, 42об.
31. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 505–508.
32. Окладников А. П. Указ. соч. С. 55, 56.
33. Миллер Г. Ф. Указ. соч. С. 351, 355, 356.
34. Там же. С. 377, 378.
35. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960. С. 241, 242.
36. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 12, л. 407; Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 24, 25.
37. АРАН. Ф. 21, оп. 4, д. 22, № 25, л. 21.
38. Там же, № 35, л. 36–41; № 40, л. 51об.
39. Бахрушин С. В. Указ. соч. С. 25–27.
40. РГАДА. Ф. 838, оп. 1, ед. хр. 4, л. 1.
41. РГАДА. Ф. 214, оп. 3, стб. 49, л. 211, 226–235а.
42. Окладников А. П. Указ. соч. С. 92, 93.
43. Окладников А. П. Указ. соч. С. 92, 93.
44. Там же. С. 95.
45. Там же.
46. Там же.
47. Фишер И. Э. Указ. соч. С. 536.