История насильственной христианизации бурят охватывает период с начала проникновения первых казачьих отрядов в район Предбайкалья (середина XVII века) и длится вплоть до начала XX века. В основе политики христианизации, проводимой Российским государством и Московской патриархией, лежало стремление укрепить свои позиции среди бурят, приобщая их к православному образу жизни, формируя слой православных инородцев, лояльных к власти. При этом прежде всего решалась задача разрушения основ бурятского шаманизма путем гонений против шаманов — служителей этого древнейшего религиозного института, пропаганды христианской морали и новых духовных ценностей в бурятской среде. В качестве проводников этого государственного курса послужили как местные административные, фискальные органы Российской империи, так и православная церковь в лице своих адептов-миссионеров. Также властью всячески инициировались действия представителей буддийского духовенства и некоторых бурятских родоначальников, направленные против шаманов и устоев шаманизма. Весьма показательно распоряжение генерал-губернатора Трескина за 1809 год, в котором новому хамбо-ламе Данзан-Гаван Жамсуеву прямо предлагалось пресекать шаманство у бурят. В материалах Куломзинской комиссии достаточно ярко передана картина проводимых в этой связи мероприятий: «Исходя из такого взгляда, разделявшегося до известной степени русскими властями, ламы не стеснялись никакими средствами для борьбы с шаманством, в чем встречали себе полную поддержку со стороны местного начальства. Полиция, по указаниям ширетуев, преследовала шаманов, хватала их, сажала в ручные и ножные колодки, морила голодом, сжигала принадлежности шаманства и т.д.» [Материалы Куломзинской комиссии, 1898, С.133.].
Результатом целенаправленного многолетнего воздействия христианских миссионеров на умы и сердца бурят явилось кроме всего прочего складывание этнической группы карымов — крещенных, метисированных бурят. Эта этноконфессиональная группа бурят складывалась благодаря межэтническим бракам бурятского и русского населения и характеризовалась отличным от остальной части бурят антропологическим типом (с преобладанием европеоидных признаков), собственным этническим самосознанием, схожестью хозяйственно-бытового уклада с русским старожильческим населением Байкальского региона и переходом к русскоязычию. По мнению И. И. Серебренникова, численность метисов-карымовв начале XX века составляла не менее 10% от числа всех бурят [Серебренников, 1925, С.3.]. Наибольшая концентрация карымов отмечалась в Балаганском, Нижнеудинском, Верхоленском и собственно Иркутском округах Иркутской губернии — в местах, где были наиболее продолжительные и интенсивные межэтнические контакты аборигенного бурятского и пришлого русского населения [Подгорбунский, 1908, С.5]. По данным переписи 1897 года общее число православных бурят в Иркутской губернии составляло 45364 человека, примерно четвертая часть из них относилась к карымам [Первая всеобщая перепись, 1904].
Политика христианизации бурят проявлялась, в частности, в изживании прежних форм погребальной обрядности и переходу к единообразному христианскому обряду погребения. Проиллюстрировать этот аспект христианизации нам помогут данные по окинским бурятам.
В XIX веке бурятское население Горной Оки (современный Окинский район Республики Бурятия, а в изучаемый период территория Иркутской губернии) находилось в административном ведении Тункинской Степной Думы. По своим религиозным воззрениям окинские буряты были шаманистами и буддистами, но в изучаемое время русская православная церковь активно пыталась расширить круг своих адептов в этом отдаленном горно-таежном районе Предбайкалья. Для распространения христианского учения среди бурят и соетов этой местности был открыт Окинско-Мондинский христианский стан. Местным православным священникам вменялось в обязанность наблюдать затем, чтобы крещеные буряты не присутствовали на шаманских обрядах, особое внимание они должны были уделять захоронению в земле умерших. Однако, даже в конце XIX века среди окинских бурят были часты случаи проведения погребений в соответствии с традиционной погребальной обрядностью. Факты погребения тел православных бурят, когда проводились коллективные тайлаганы с жертвоприношениями кобыл и овец, а тела умерших оставлялись не захороненными для растаскивания их хищниками и птицами, вызывали негативную реакцию у представителей христианской церкви.
Священники пытались через Степную думу, родовых старост и аульных старшин заставить бурят вне зависимости от их вероисповедания совершать погребальные действия строго по христианским обычаям на специально огороженных сельских кладбищах, предполагая также обязательное соборование умирающих приглашенными священниками. Местные законы, принятые не без участия представителей Церкви, строго регламентировали всю похоронную обрядность, включая даже глубину могильной ямы, и предусматривали судебное и административное преследование нарушителей.
Сложившуюся ситуацию прекрасно характеризуют архивные документы конца XIX века. Так, священник Окинско-Мондинского стана Яков Чистохин сообщает в Тункинскую степную Думу следующие факты: «При сем честь имею препроводить в Тункинскую степную Думу прошение с переводом на русский язык инородца 1-го Хойготского рода Жигжита Сыбденова: которое он подал мне как священнику, следующему наблюдать затем, чтобы крещенные инородцы не присутствовали на языческих религиозных пиршествах и умершие инородцы как крещенные, так и некрещеные предавались земле. Сыбденов направил свое прошение на имя мое должно полагать потому, чтобы я дал ему должное движение. Факты сами за себя говорят, что Сыбденов прав в обоих пунктах своей жалобы: первое заклание кобылы, совершение тайлагана и неимоверная цена за нее; второе попрание праха праотцов, даже растаскивание собаками, волками и птицами, конечно, действует на душу более развитого человека, но на бурята неразвитого оно не производит впечатления (он смотрит на умершего хуже, чем на падаль). Проходя мимо трупа не обращают на него внимания, даже радуется, что растерзание тела умершего волками или собаками, думая что душа скорее переселится в душу человека, как об этом написано в языческих религиозных книгах». [Дело Тункинской степной Думы , 1875, Л.140].
О подобных фактах пишет один из земских исправников в своем письме на имя главного тайши тункинских бурят: «При двукратном моем проезде по кочевьям народа, расположившегося по пути к Мондинскому и … караулам мною замечено и даже заявлена жалоба живущими в соседстве с инородцами казаками, что инородцы бросают мертвые тела не зарывая их в землю, через что обнаруживаются разные болезни и мертвые тела валяясь свободно на земле привлекают большое количество разных хищных зверей, появление которых обходится не без большой потери для местных жителей, а потому, имея ввиду, что закон строго преследует и запрещает не только бросать мертвые тела, но даже требует и указывает самую глубину…, предписываю Степной Думе объявить за подпиской всем родовым старостам, аульным старшинам и ламам и строго следить, чтобы инородцы не бросали бы мертвые тела, а зарывали их могилы, глубина которых должна быть не менее двух аршин и что, если мною будет замечено не выполнение настоящего моего распоряжения, то виновные подвергнутся строгому взысканию.
При этом считаю не лишним предложить Думе разъяснить инородцам, что прежний дикий обычай диких их предков бросать мертвые тела на землю без погребения на землю приносит чрезвычайно большой вред всему населению и вследствие этого воспрещен законом и тем бывшее в настоящее время должно быть преследуемо, что население инородческое совершенно перерождается и почти соединено с населением ясачным и русским, в которых подобный обычай вызывает даже отвращение и такой обычай в настоящее время не может быть терпим» [Дело Тункинской степной Думы , 1875, Л.40].
Интересно, что ответственность за выполнение этих требований, в частности, переносилась на лам — служителей буддийской веры.
Приведенные здесь сведения позволяют констатировать очевидную разницу в уровне христианизации среди бурят Иркутской губернии. Длительная история христианизации предбайкальских бурят в итоге привела к делению последних на карымов, представляющих особую этноконфессиональную группу, на православных бурят, во многом формально признававших христианское учение, и на бурят, продолжавших исповедовать буддизм и шаманизм.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
- Дело Тункинской степной Думы о выполнении требований разных мест и лиц (9 января — 24 декабря 1875 г.) // Национальный архив республики Бурятия, Ф.171, оп.1, дд.178, 245.
- Материалы Куломзинской комиссии для исследования землевладения и землепользования в Забайкальской области. СПб, 1898. Вып.6.
- Первая всеобщая перепись Российской губернии 1897 г. Иркутская губерния. СПб., 1904. Т.75. С.60–75.
- Подгорбунский И. А. Буряты: физический тип и духовная личность бурят. Иркутск, 1908.
- Серебренников И. И. Буряты, их хозяйственный быт и землепользование. Т.1. Верхнеудинск: Бурмонголиздат, 1925.