Правовая репрезентация государственной власти сибирской контрреволюции в 1918 г. 

Печатный аналог: Журавлев В.В. Правовая репрезентация государственной власти сибирской контрреволюции в 1918 г. // Контрреволюция на востоке России в период гражданской войны (1918–1919 гг.). Сб. науч. ст. / Науч. ред. В. И. Шишкин. Новосибирск, 2009. C. 3–20. PDF, 255 Кб.

Благодаря своим колоссальным масштабам, беспрецедентной сложности и поныне неисчерпанным последствиям события российской революции и гражданской войны 1917–1922 гг. были и остаются фундаментальным вызовом историческому мышлению. Поток посвященной им исследовательской литературы не иссякает, а бесчисленные опыты рассмотрения и истолкования этой эпохи в той или иной перспективе (социально-классовой, партийно-политической, национальной и др.) оформились в качестве устойчивых и в определенной степени автономных традиций, наделенных собственной логикой развития.

Естественно, что историки не проходили и мимо культурных вообще и идеологических в частности аспектов истории данной эпохи. Однако в литературе долгое время практически безраздельно господствовал взгляд на феномены культуры как на «отражение глубинных социальных структур и властных отношений», прямо или опосредованно восходящий к «Немецкой идеологии» К. Маркса и Ф. Энгельса. В сущностной оппозиции к данному подходу находится метод исторической антропологии. Последний подразумевает отношение к культуре как к системе ценностей, знаков и условностей, являющейся «источником политических стилей и даже силой, руководящей судьбами наций», и, следовательно, «стратегическим первоначальным пластом» исторического исследования [1]. При изучении идеологии и политических аспектов культуры целью такого анализа становится выявление смысловых систем или их элементов, порождающих или расшатывающих авторитет и влияющих на распределение и осуществление власти.

Впрочем, в изучении истории революции и гражданской войны антропологический подход, столь характерный для современной западной историографии в целом и для отдельных тематических областей отечественной исторической науки, пока проявляется очень робко, причем авторы немногочисленных публикаций концентрируют свое внимание практически исключительно на революционном лагере. Между тем, целостное понимание грандиозного культурного конфликта, которым в антропологической перспективе предстают события 1917–1922 гг., недостижимо без детального изучения в широком историческом и культурном контексте системы основных представлений, характерной для антибольшевистского движения.

Группа членов Временного Сибирского правительства, лето 1918 года. 

6 (19) декабря 1917 г. в Томске собрался Чрезвычайный Сибирский областной съезд. На съезде были представлены «революционно-демократические» организации в диапазоне от левых эсеров до областников, но при безусловном преобладании партии социалистов-революционеров. Представителям «цензовых» организаций было отказано в участии в работах съезда. В принятой съездом декларации по текущему моменту заявлялось, что политические и экономические обстоятельства вынуждают съезд «временно создать… общесибирскую социалистическую, от народных социалистов до большевиков включительно, с представительством национальностей, власть в лице Сибирской областной думы и областного совета, ответственного перед областной думой» [2]. В первых числах января 1918 г. (по ст. ст.) начались предварительные частные совещания избранных членов Сибоблдумы, постепенно съезжавшихся в Томск.

Однако 24 января (6 февраля) 1918 г. в Томск было передано по прямому проводу обращение председателя Центрального исполнительного комитета советов Сибири Б. З. Шумяцкого к Томскому совету рабочих и солдатских депутатов. В обращении указывалось, что легальная деятельность членов Сибоблдумы дает возможность открыто налаживать «единый фронт против советов», и содержался призыв немедленно произвести аресты среди депутатов [3]. 26 января (8 февраля) 1918 г. Томский губернский исполнительный комитет совета рабочих и солдатских депутатов вынес постановление о роспуске Временной Сибирской областной думы. Ее члены, «в случае неподчинения постановлению о роспуске», объявлялись «врагами народа» и подлежали суду революционного трибунала [4]. Ряд членов думы были арестованы красногвардейцами [5].

Несмотря на это, 26 и 27 января (8 и 9 февраля) 1918 г. состоялись два частных совещания оставшихся на свободе членов Сибоблдумы, на которых обсуждался вопрос о дальнейших действиях [6]. Лидер эсеровского большинства думы П. Я. Дербер настаивал на немедленном открытии заседаний и избрании полномочного правительства, которое, перебравшись на Дальний Восток, «могло бы действовать и решать». Под влиянием его аргументов большинство согласилось «устроить тайно от большевиков заседание» [7].

Утром 28 января (10 февраля) 1918 г. на разных квартирах начались заседания думских фракций, а вечером для выяснения спорных вопросов собралась согласительная комиссия [8]. В 9 часов вечера в присутствии 47 членов думы было объявлено об официальном открытии работ Временной Сибирской областной думы.

Первыми актами, которыми организующаяся региональная власть заявила о себе и своей антибольшевистской позиции, стали декларация Временной Сибирской областной думы и обращение Сибирской областной думы ко всем трудящимся Сибири. Оба документа были подписаны заместителем председателя думы А. Б. Лазебником-Лазбенко и секретарем Войтенко, и в обоих документах отсутствует дата.

Относительно бóльшую известность приобрел первый акт — декларация, — пространный документ (1 146 слов), впервые опубликованный 10(23) марта 1918 г. в газете «Вестник Маньчжурии» [9]. Этот документ датируется 27 января 1918 г. по упоминанию-ссылке в позднейшей декларации Временного Сибирского правительства «О государственной самостоятельности Сибири» от 4июля 1918 г. [10]. Согласно сведениям Г. К. Гинса, автором текста декларации являлся П. Я. Дербер [11].

Текст декларации включает введение, четыре нумерованных пункта с подпунктами (основную часть) и заключение.

Введение состоит из пяти абзацев.

Первый абзац излагает обстоятельства, побудившие к изданию акта. Авторы документа констатировали центральный, с их точки зрения, элемент сложившегося политического положения — факт разгона Всероссийского Учредительного собрания — и указывали на виновников происшедшего.

Во втором абзаце дается развернутая характеристика тому, чем же собственно являлось разогнанное Учредительное собрание. Этой цели служат три его определения: (а) историческое («то, что составляло мечту и цель многих революционных поколений в тяжелой борьбе с царизмом»), (б) актуально-политическое («то, что являлось единственным якорем спасения великой революции»), (в) перспективное (то, что «только и могло закрепить и углубить завоевания революции» — «истинное полное народоправство»).

Затем следует собственно политическое кредо. Вопреки реальности января 1918 г. в качестве непререкаемой истины провозглашалось, что «народно-трудовая революция не может погибнуть», что «верховную волю народа никакими расстрелами и пролитием крови не убить и не задушить», что «власть Всероссийского Учредительного собрания непререкаема и неприкосновенна» и что «все организации и партии должны склонить свою волю перед волей и решением полномочной и единственной власти — Учредительного собрания».

Четвертый абзац носит инвективный характер. Совет народных комиссаров (как посягнувший на власть Учредительного собрания) объявлялся «врагом народа», а большевики в целом (как противопоставившие Учредительному собранию советы крестьянских, рабочих и солдатских депутатов) — «изменниками революции».

Наконец, в пятом абзаце провозглашается неизбежность победы «верховной народной воли», воплощенной в Учредительном собрании.

Основная часть декларации посвящена изложению политической программы областной думы. В первом пункте определены принципы государственной политики новой власти: скорейшее возобновление работ Всероссийского Учредительного собрания, незамедлительный созыв Сибирского Учредительного собрания, на период до последнего события — переход «всей полноты власти в пределах Сибири» к Временной Сибирской областной думе. Второй пункт посвящен вопросам войны и мира: утверждалось, что грядущий мир должен быть миром «справедливым, демократическим, без аннексий и контрибуций, с гарантией народам и национальным меньшинствам права на самоопределение», «миром без победителей и побежденных», что «ответственность за мирные переговоры» могут нести «только Всероссийское Учредительное собрание или все краевые народные органы» и что мир может быть достигнут «только общими усилиями союзных нам народов». Однако уже до заключения мира дума провозглашала необходимость безотлагательно отозвать с фронта и ближайшего тыла «уставших солдат-сибиряков», распустить «гарнизоны, находящиеся на территории Сибири» и создать «добровольческую сибирскую армию». Третий пункт прокламирует позиции думы по национальному вопросу: оставляя на решение «народов, живущих на своей территории, в разное время присоединенных к Российскому государству решение вопроса о том, образуют ли они самостоятельные государства или входят как автономно-федеративные единицы в состав Российской республики», дума высказывала надежду, что «все народности Сибири поймут, что их жизненные интересы лежат на линии федеративного устроения». Наконец, в четвертом пункте освещены основные направления будущей социально-экономической политики думы: проведение в жизнь принятого Учредительным собранием закона о безвыкупном переходе всех помещичьих, частновладельческих, казенных, удельных и других земель с водами, лесами и недрами в общенародное достояние, наделение землею в первую очередь малоземельного и безземельного крестьянства, проведение национализации «копей, рудников и т. д.» и организации «общественного контроля и регулировки» в области добывающей и обрабатывающей промышленности, «установление государственного контроля над банковским делом для ограждения трудящихся от банковской спекуляции и эксплуатации»; «переложение налоговых тягот от беднейшего населения на имущие классы», осуществление 8-часового рабочего дня, минимума заработной платы, всех видов социального страхования, таксировка цен на предметы первой необходимости, предоставление общего и специального образования за счет государства.

Заключение декларации состоит из четырех абзацев. Здесь авторы декларации указывают на «грандиозность и величие» провозглашенных планов и принимают на себя всю ответственность за их осуществление. Однако в этом они рассчитывали на поддержку «трудящихся классов, всех многочисленных народов и граждан необъятных пространств Сибири». В последней фразе документа провозглашалось, что «дума вступает на путь верховной законодательной власти в свободной отныне автономной Сибирской республике».

Важнейшей темой и главной ценностью авторов данного акта несомненно выступала идея Учредительного собрания — «всероссийского парламента всех народов и классов»: это словосочетание использовано в тексте декларации 16 раз, причем в 12 случаях речь идет о Всероссийском Учредительном собрании и четыре раза — о его планируемом областном аналоге — Сибирском (Всесибирском) Учредительном собрании. Другой важной темой декларации являлась Сибирь. Она упомянута в тексте 19 раз. Сибирь названа «родной» (2 раза), трижды указано на ее территориальный масштаб, четырежды — на ее многонациональной характер, трижды упомянут обретенный ею автономный статус. Россия так или иначе упомянута в тексте 10 раз, причем в 6из этих случаев — в контексте трансформации в федерацию, а в 2-х случаях — распада.

Небезынтересно проследить и черты образа врага, выступающие из текста декларации. Большевики упоминаются в тексте декларации семь раз, один раз упоминается Совет народных комиссаров, один раз союзники большевиков — «так называемые „левые эсеры“». Большевики четырежды описываются как совершающие «преступные» действия, как «преступники», четырежды как носители разрушения и хаоса («кровавый вихрь», «сплошной ужас», Учредительное собрание ими «разбито», «растоптано»), дважды как «предатели» («изменники») революции и Учредительного собрания.

Старый режим лишь дважды упоминается в тексте и оба раза в контексте протяженного и более-менее отдаленного исторического прошлого: упоминаются «многовековой гнет феодально-бюрократического царского режима», который, в числе прочих причин, привел «к истощению хозяйственного организма страны», и «царизм», «тяжелая борьба» с которым составляла занятие «многих революционных поколений».

Наконец на культурно-образовательные черты потенциальной аудитории данного акта указывает словосочетание «якорь спасения» — скрытая цитация крылатого латинского выражения «sacram anchoram solvere» («спастись священным якорем», то есть избежать неминуемой гибели). Адекватное восприятие данного речевого оборота подразумевало наличие базовой эрудиции как минимум гимназического уровня.

Другой акт, принятый первой сессией Сибоблдумы, — «Обращение Сибирской областной думы ко всем трудящимся Сибири» — несмотря на идентичные подписи, существенно отличается от декларации Почти в три раза меньший по объему (414 слов), насколько известно, этот документ впервые был опубликован лишь 11 июля 1918 г. в газете «Вестник Временного правительства автономной Сибири» [12]. Какие-либо данные об авторстве текста и дате принятия отсутствуют.

Текст документа разбит на двенадцать абзацев, многие из которых состоят лишь из одного предложения.

Начальный протокол состоит из двух абзацев, в первом из которых излагаются чрезвычайные обстоятельства появления данного акта: факт ареста большевиками 16 членов думы и 2 членов Временного Сибирского областного совета, а также делопроизводства и имущества областного совета. Во втором абзаце дается интерпретация этого факта: большевики не допустили свободного открытия работ думы, «сознавая свой позорный конец, неразрывно связанный с работой» последней.

Основная часть обращения начинается с распоряжений по существу дела. Таких распоряжений четыре: повторное объявление о принадлежности «всей полноты власти в Сибири» Временной Сибирской областной думе, заявление о создании думой для «осуществления своей власти» временного правительства, информирование о переезде правительства и думы «на безопасную территорию» и, наконец, заявление о горячем протесте «против насилия, допущенного захватчиками власти».

После этого следует обращение за поддержкой ко «всем народам Сибири, всем национальностям, трудовому крестьянству, рабочему классу, солдатам, казачеству, всей трудовой интеллигенции, всем революционно-демократическим организациям» и провозглашение двух целей — созыва Сибирского Учредительного собрания и проведение «правдивого всенародного суда» над большевиками.

Завершается обращение лозунгом: «Да здравствует автономия Сибири, да здравствует Всероссийское и Всесибирское Учредительное собрание!».

Стилистические различия между декларацией и обращением очевидны: обращение написано более эмоционально, лаконично и энергично. Однако наибольший контраст представляет образ врага, нарисованный обращением. Большевики упомянуты в тексте девять раз и во всех девяти случаях большевики упомянуты в контексте насилия, а трижды — прямо сопоставлены или даже отождествлены со старым режимом («ленинские жандармы», «большевистские палачи, как и царские опричники», и даже «большевистско-царские опричники»).

Однако «горячий протест» и достаточно радикальная политическая программа не позволили сибирским областным органам утвердиться в качестве реальной власти где-либо на территории востока России. Характерно, что в актах Сибирской областной думы говорится лишь о планах создания армии и отсутствует прямое обращение к каким-либо вооруженным силам, за отсутствием у сибирских властей таковых. Депутаты областной думы разъехались из Томска, а члены правительства во главе с П. Я. Дербером выехали в Харбин.

Ситуация резко изменилась в конце мая — начале июня 1918 г., после антибольшевистского выступления Чехословацкого корпуса и подпольных отрядов, начавших процесс свержения советской власти на востоке России под бело-зеленым знаменем автономной Сибири.

Органом, объявившим о своих правах на правительственную власть в первые же дни антибольшевистского восстания, был Западно-Сибирский комиссариат Временного Сибирского правительства, объединивший уполномоченных правительства.

О своем вступлении во власть комиссариат объявил в целом ряде актов: воззваниях «Граждане крестьяне!» (без даты) [13], «К населению» от 30 мая 1918 г. [14], «Граждане» от 31 мая 1918 г. [15], «Всем самоуправлениям» от 31 мая 1918 г. [16] и, наконец, в декларации «Ко всему населению Западной Сибири» от 1 июня 1918 г. [17]. Первые четыре акта были написаны в Новониколаевске. Три из них — воззвания «Граждане крестьяне!», «К населению», «Всем самоуправлениям» — подписаны А. В. Сазоновым, М. Я. Линдбергом и Е. Н. Пославским, воззвание «Граждане» — только М. Я. Линдбергом, декларация «Ко всему населению Западной Сибири» — всеми членами Западно-Сибирского комиссариата — Б. Д. Марковым, П. Я. Михайловым, М. Я. Линдбергом, В. О. Сидоровым.

Кроме того, функции провозглашения политических ценностей новой власти выполнял и специфический военный акт — приказ № 1 командующего войсками Западно-Сибирского военного округа Временного Сибирского правительства полковника А. Н. Гришина-Алмазова от 31 мая 1918 г.

Прежде всего, новая власть формулировала обвинения по отношению к власти прежней и постулировала ее падение. В воззвании «Всем самоуправлениям» говорилось:

«Временное Сибирское правительство, избранное Сибирской областной думой, во имя спасения страны от внешнего и внутреннего разгрома, во имя соединения разрозненных большевистской властью частей России в единое целое, во имя восстановления попранных прав народовластия, — свергло всем опостылевшую большевистскую власть в целом ряде крупных городов революционными отрядами Временного Сибирского правительства при содействии чехословацких войск».

Декларация от 1 июня так формулировала эти идеи: «Западная Сибирь очищена от большевиков. Они бегут, унося с собою все, что можно захватить. Ярмо нового самодержавия уничтожено. Сибирь вновь свободна». Подчеркивался «антиреволюционный» характер свергнутой власти: «большевистская власть, разрушившая в корне все завоевания революции» («Граждане крестьяне!»), «власть большевиков, поправших дело Русской революции», «врагов истинной демократии» («Граждане»).

Именно в качестве противостоящей этому «новому самодержавию», как революционная легитимировалась новая власть. Подчеркивалась ее приверженность демократическим принципам (в частности, — разделения властей), ее парламентское происхождение (декларация от 1 июня: «власть перешла к Временному Сибирскому правительству, выдвинутому областной думой»), ее связь с Сибирскими областными съездами 1917 г. и приверженность созыву в ближайшем времени Сибирского учредительного собрания (воззвание «Всем самоуправлениям»). Высшей целью новой власти провозглашалось «спасение всех завоеваний революции и восстановление национальной независимости», либо просто «спасение русской революции», опорой — «трудовая революционная демократия России и Сибири», причем к сотрудничеству призывались «все ее отряды» (Там же).

Приказ командующего войсками полковника А. Н. Гришина-Алмазова был первым актом новой власти, обращенным к ее только что возникающим вооруженным силам. Небольшой по объему, текст приказа состоит из 6 предложений. Первым А. Н. Гришин-Алмазов объявляет о своем вступлении в командование войсками Западно-Сибирского военного округа. Далее он провозглашает задачу «освободить Сибирь от власти большевиков и передать эту власть Сибирскому Временному правительству, которое доведет нас до Всероссийского Учредительного собрания». Далее следует заявление о полной лояльности армии Временному Сибирскому правительству, провозглашение внеклассового и внепартийного характера вооруженных сил, построения их на началах «твердой дисциплины». Командующий выразил уверенность в том, что армия «заслужит любовь» «наших братьев рабочих и крестьян, всех граждан России и Сибири», но одновременно обещает, что армия будет «беспощадна» к «врагам Сибирского Временного правительства». Завершается приказ декларацией «твердой веры в правоту нашего дела» и «непоколебимой уверенности в его успехе».

С одной стороны, приказ развивает темы, ранее озвученные в декларативных актах сибирских антибольшевистских властей. С другой стороны, данный акт стоит в этом ряду несколько особняком В тексте приказа Россия поставлена на первое место относительно Сибири, а Сибирское Учредительное собрание даже не упомянуто. Именно в этом акте впервые звучит тема восстановления законности («мы… будем честно служить этому законному правительству»).

Уже в воззвании «Всем самоуправлениям» члены Западно-Сибирского комиссариата заявляли, что они «взяли в свои руки общее управление», действуя «от имени Сибирской областной думы и Временного Сибирского правительства». В декларации от 1 июня говорилось, что комиссариат является «высшей местной властью временно». Таким образом, власть комиссариата с самого начала в правовом отношении носила временный и подчиненный отсутствующему правительству характер.

30 июня 1918 г. состоялась передача власти от Западно-Сибирского правительства Совету министров Временного Сибирского правительства. Она была оформлена изданием шести актов: грамоты председателя Сибирской областной думы «Народам Сибири» [18], воззвания уполномоченных Временного Сибирского правительства «Ко всем гражданам Сибири» [19] и грамот новообразованного Временного Сибирского правительства: одной общей [20] и трех «адресных» («Членам Западно-Сибирского комиссариата уполномоченным Временного Сибирского правительства В. О. Сидорову, М. Я. Линдбергу, П. Я. Михайлову и Б. Д. Маркову» [21], «Командующему Западно-Сибирской отдельной армией полковнику Гришину-Алмазову» [22], «Доблестным чехословацким эшелонам» [23]). Эти документы фиксировали правовые основания новой власти.

В грамоте председателя областной думы А. И. Якушева констатировалось, что «со дня низвержения советской власти в Сибири высшим представителем государственной власти являлся Западно-Сибирский комиссариат, назначенный Временным Сибирским правительством», и объявлялось, что «ныне, по прибытии в город Омск достаточного числа членов правительства, избранных Сибирской областной думой, Сибирское правительство в лице: председателя Совета министров и министра внешних сношений Петра Васильевича Вологодского и членов Совета министров: министра внутренних дел Владимира Михайловича Крутовского, министра финансов Ивана Андриановича Михайлова, министра юстиции Григория Борисовича Патушинского и министра туземных дел Михаила Бонифатьевича Шатилова, принимает на себя всю полноту государственной власти на всей территории Сибири».

То, что документ, официально объявлявший о передаче власти, был подписан председателем областной думы, на первый взгляд придавало происшедшей смене внешность законной парламентской процедуры. Однако ни один акт областных съездов, на основании которых действовала Временная Сибирская областная дума, не предоставлял председателю этого органа никаких полномочий, позволявших ему решать вопросы, касавшиеся организации исполнительной власти. Характерно, что И. А. Якушев не нашел нужным согласовать свое решение с действовавшим в Томске частным совещанием членов Сибоблдумы [24].

В воззвании «Ко всем гражданам Сибири» говорилось, что Западно-Сибирский комиссариат упразднялся «за выполнением возложенных на него задач», а именно — «организации в пределах Западной Сибири и Степного края достаточной для изгнания узурпаторов народных прав военной силы и восстановлению разрушенных большевиками органов народного самоуправления»; также объявлялось, что «в верховное управление страной вступают члены законно избранного Сибирской областной думой Временного Сибирского правительства». В грамоте Временного Сибирского правительства также фиксировалось, что «избранное Сибирской областной думой правительство, в лице Совета министров» вступает «в верховное управление страной». Впоследствии на эти положения будут ссылаться, ища юридическое обоснование независимости Совета министров от областной думы [25].

Новая власть подчеркивала, что ее деятельность ведется «в осуществление воли Сибирской областной думы и дальнейшего развития деятельности комиссариата Западной Сибири» [26]. Добровольный, преемственный характер передачи власти подчеркивался сохранением за членами ликвидированного Западно-Сибирского комиссариата званий уполномоченных Временного Сибирского правительства [27]. Однако формулировки деклараций нового правительства существенно отличались от формулировок аналогичных актов Западно-Сибирского комиссариата.

Во-первых, свергнутая советская власть характеризовалась не как «большевистское самодержавие», а как «большевистское иго» [28], то есть в терминах не социальной, а национальной борьбы. Если воззвание «Всем самоуправлениям» говорило о действиях противников большевиков, используя язык революции («свергнув всем опостылевшую большевистскую власть» [29]), то акты 30 июня — используя образы наведения порядка («разбив банды красноармейцев» [30], «борьба с темными силами, разрушившими русскую государственность» [31] — курсив везде наш. — В.Ж.).

Во-вторых, сибирские вооруженные силы описывались не как «революционные отряды», а как совокупность офицерства, «принявшего первые и самые жестокие удары сверженной теперь большевистской власти», казачества, «всегдашнего оплота государственности» и «рядовых добровольцев», объятых «патриотическим подъемом» [32].

В-третьих, если акты комиссариата провозглашали высшей целью и ценностью новой власти «спасение всех завоеваний революции» и лишь затем «восстановление национальной независимости», то декларации Временного Сибирского правительства призывали к «созданию и укреплению на всей территории Сибири как нераздельной части Великой Всероссийской демократической республики незыблемого правопорядка и мощной государственности» [33].

Наконец, опорой власти провозглашалась не «трудовая революционная демократия», а «все население, без различия национальностей, классов и партий, все государственно-мыслящие элементы, все, кому дорого возрождение России и свобода Сибири» [34].

Таким образом, можно сказать, что в декларативных актах Временного Сибирского правительства имел место решительный отказ от свойственной законодательству Западно-Сибирского комиссариата революционаристской риторики и выдвижение прежде всего национальных и, во вторую очередь, демократических лозунгов.

23 сентября на заключительном заседании Государственного совещания в Уфе был торжественно провозглашен акт об образовании всероссийской верховной власти [35]. Этот документ, так называемая «уфимская конституция», устанавливал основные положения, которыми обязано было руководствоваться новое правительство.

Во-первых, акт провозглашал новое правительство «единственным носителем верховной власти на всем пространстве Государства Российского».

Во-вторых, акт определял взаимоотношения новой власти с региональными правительствами. Он устанавливал, что все функции верховной власти, «в виду создавшихся условий» «временно отправляемые» региональными властями, должны быть переданы новому правительству «как только оно этого потребует», а новые «пределы компетенции» местных правительств будут определены самой верховной властью.

В-третьих, акт фиксировал «обязанности правительства в отношении Всероссийского учредительного собрания». Новое правительство объявлялось носителем верховной власти только на срок «до созыва Всероссийского учредительного собрания». Правительство было обязано руководствоваться «в своей деятельности непререкаемыми верховными правами Учредительного собрания». Оно должно было оказывать «всемерное содействие» Съезду членов Всероссийского учредительного собрания в его работе по «подготовке возобновления занятий Учредительного собрания настоящего состава», а по возобновлении этих занятий безусловно подчиниться собранию «как единственной в стране верховной власти» и представить ей отчет о своей деятельности [36].

Другим документом, возвещавшим о возникновении новой власти, была грамота Временного Всероссийского правительства «Ко всем народам России» от 26 сентября 1918 г.

Вступительная часть данной декларации повторяла основные положения «уфимской конституции», объявляя о создании на Государственном совещании в Уфе Временного Всероссийского правительства. Далее грамота провозглашала «великие цели освобождения родины от внешнего и внутреннего врага»: главной целью новой власти являлось «восстановление государственного единства и независимости России», для чего она, во-первых, «стремится освободить от советской власти еще стонущие под ее игом области России», а во-вторых, — установить «на всем пространстве Государства Российского торжество права, законности и порядка и обеспеченное пользование гражданскими свободами». Объявлялось, что «правительство вновь становится в ряды держав Согласия, дабы в единении с ними продолжить войну против германской коалиции».

Средством достижения означенных целей определялось «восстановление сильной боеспособной единой Российской армии, поставленной вне влияния политических партий и спаянной крепкой воинской дисциплиной, покоящейся на началах законности и уважения личности» [37].

Наконец, третий акт, оформлявший уже не возникновение нового правительства, а ликвидацию предшествовавших ему региональных властей, был издан много позже — 4 ноября 1918 г. Речь идет о грамоте Временного Всероссийского правительства «Ко всем областным правительствам и ко всем гражданам Государства Российского».

Во вводной части данной декларации обосновывалась необходимость ликвидации областных правительств: «воссоздание боевой мощи Родины» «оказалось невыполнимым при отсутствии единой и стройной системы управления и при наличии в различных областях России особых правительств, встретивших большие трудности в создании условий, необходимых для снабжения армии и организации тыла во всероссийском масштабе».

Далее объявлялось, что, с одной стороны, у правительства имеется твердое намерение «предоставить отдельным частям Государства Российского права широкой автономии», с другой — оно уравновешивается «сознанием великой ответственности… в исторический момент создания единого и крепкого Государства».

В заключении грамоты говорилось: правительство верит, что «все части и все народности Великой России, поняв смертельную опасность, грозящую Родине со стороны германо-мадьярских полчищ и их приспешников большевиков, сплотятся в единое мощное целое, дабы под твердым руководительством всероссийской верховной власти вывести наконец нашу исстрадавшуюся отчизну из бездны распада на предначертанный ей путь всероссийского государственного возрождения» [38].

Важное место в ряду декларативных актов Директории занимал обращенный к военнослужащим антибольшевистских армий востока России приказ Верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России генерал-лейтенанта В. Г. Болдырева № 2 от 24 сентября 1918 г. [39].

Написанный сложным, цветистым стилем, приказ поднимал три главные темы. Во-первых, он провозглашал идею единения с союзниками, прежде всего чехословаками («Мы не одни, с нами за освобождение народов и за высшие идеалы человечества борется против Германии и ее союзников весь мир и все народы»). Во-вторых, речь шла об укреплении внутреннего единства антибольшевистских вооруженных сил («Спасение родины требует от всех полного единения», «неповинующимся нет места в рядах честных бойцов за освобождение своего отечества»). Наконец, провозглашалась уверенность в скорой победе («Смело же с Богом вперед, заря победы уже видна, скоро она охватит все небо и все мы радостно вздохнем, чувствуя себя свободными и достойными сынами своей великой, могучей и прекрасной Родины»).

В ночь с 17 но 18 ноября 1918 г. в Омске произошел военный переворот, свергший Директорию и приведший к передаче «всей полноты» верховной власти в руки адмирала А. В. Колчака.

Новая власть возвестила о своем образовании двумя декларативными актами — воззванием Верховного правителя «К населению» от 18 ноября 1918 г. [40] и приказом по армии Верховного правителя и Верховного главнокомандующего № 46 от 23 ноября 1918 г. [41].

В первую очередь, эти документы объявляли о прекращении существования прежней власти и возникновении новой. Приказ по армии довольно обстоятельно аргументировал необходимость произошедшей смены власти: «В час колебаний государственной власти и угрозы новой анархии, я не своею волей принял страшную тяжесть верховной власти и всю ответственность с ней связанную перед родиной нашей… Передав мне верховную власть, правительство признало тем самым, что в эти последние часы жизни государства только вооруженная сила, только армия может явиться спасением. Все остальное должно быть подчинено ее интересам и задачам». В воззвании констатировалось: «Временное Всероссийское правительство распалось. Совет министров принял всю полноту власти и передал ее мне, адмиралу Русского флота, Александру Колчак [у]. Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, — объявляю…» [42]. Выражение «приняв крест» — явный парафраз Евангелия: «Ко всем же сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк. 9:23–24).

Далее А. В. Колчак провозглашал цели и задачи новой власти.

Первой, наиболее актуальной задачей называлось укрепление и повышение боеспособности армии («создание боеспособной армии» — обращение, «создать дисциплинированную и боеспособную Армию Русскую» — приказ).

Второй, неразрывно с первой связанной, — «победа над большевизмом». В приказе эта победа трактовалась как «очищение»: «Я призываю вас… выполнить честно свой долг перед Родиной, с оружием в руках смыть тяжкий позор на нее наброшенный, очистить ее от предателей и врагов».

Третьей задачей, решение которой возможно лишь при условии победы, провозглашалось «возрождение и воскресение погибающего государства» (приказ), иначе — «установление законности и правопорядка» (обращение).

Решение этих непосредственных задач рассматривалось лишь как залог осуществления главной цели. Вся деятельность новой власти объявлялась нацеленной на то, чтобы «народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает» (обращение), чтобы «временная верховная власть Верховного правителя и Верховного главнокомандующего могла бы передать судьбу государства в руки народа, предоставив ему устроить государственное управление по своей воле» (приказ).

Наконец, в определении высшей цели государственного строительства, эти два документа несколько отличались друг от друга. Обращение к населению выдвигало в качестве такой цели возможность «осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру». В приказе по армии говорилось про обретение Россией «подобающего места среди великих государств».

Заканчивались эти две декларации также по-разному. Обращение от 18 ноября завершалось призывом, сформулированным в стиле Французской революции: «Призываю вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, труду и жертвам». Что касается приказа по армии, в конце этого документа прозвучал эмоционально акцентированный религиозный мотив: «Да поможет нам Господь Бог всемогущий, которого многие из нас в годы великих испытаний забыли, выполнить свои обязательства и долг перед Родиной» [43].

Интонационные и смысловые различия этих двух декларативных актов были важным симптомом двойственности идеологической и политической основы нового режима.

Итак, правовое положение государственной власти восточно-российского антибольшевизма носило не вполне определенный и нестабильный характер. В ситуации революционного раскола общества, когда не существовало всеми признанных правил и норм поведения, власть в принципе не могла обрести полноценной легитимности. Ни одна из властей восточно-российской контрреволюции не могла похвастаться бесспорной законностью происхождения. В этих условиях антибольшевистские власти избирали несколько стратегий легитимации.

Во-первых, все антибольшевистские правительства использовали эмоциональные гарантии своей легитимности, оперируя «образом врага» как единственной альтернативой своей власти.

Во-вторых, власти обращались к значимым для тех или иных частей общества ценностям, надеясь в приобщении к ним почерпнуть законность своего существования. Характерна сложная, нелинейная эволюция наборов таких ценностей. Западно-Сибирский комиссариат апеллировал к ценностям революционаристским и демократическим, Временное Сибирское правительство — к национальным и демократическим, Директория — к демократическим и национальным, Верховный правитель — к национальным, демократическим и религиозным.

Наконец, обосновывая свое право на власть, различные правительства прибегали к двум вариантам внешней легитимации. В первом случае, гарантией законности власти являлось прямое или опосредованное происхождение от некоего суррогата народного представительства (Временной Сибирской областной думы или Государственного совещания). Так позиционировали себя Западно-Сибирский комиссариат, Директория и, в начальный период своей деятельности, Временное Сибирское правительство. Но вскоре Сибирское правительство сформулировало иной подход к обоснованию своих прав на власть. Оно подчеркивало, что опирается на сам факт обладания властью и на признание этой власти населением и обществом. Аналогичным образом легитимировал свою власть Верховный правитель. Зыбкость и условность обоих способов аргументации очевидны.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Энгельштейн Л. Повсюду «культура»: о новейших интерпретациях русской истории XIX-XX веков // Новая русская книга. 2001. № 3–4. С. 107.
2. ГАНО. Ф. П-5, оп. 4, д. 656, л. 1.
3. Якушев И. А. Очерки областного движения в Сибири // Вольная Сибирь. 1928. № 3. С. 23.
4. Там же.
5. Вестник Временного правительства автономной Сибири. 1918. 11 июля; Борьба за власть советов в Томской губернии. Томск, 1959. С. 218.
6. Якушев И. А. Очерки… // Вольная Сибирь. 1928. № 3. С. 24.
7. Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Пекин, 1921. Т. 1. С. 76.
8. Якушев И. А. Очерки… // Вольная Сибирь. 1928. № 3. С. 25.
9. Временное Сибирское правительство (26 мая — 3 ноября 1918 г.). Сб. док. и материалов / Сост. и науч. ред. В. И. Шишкин. Новосибирск, 2007. C. 681–684.
10. «Временное Сибирское правительство… было бы лишено возможности правомерно взять на себя тяжелый труд определения будущих судеб родины, если бы не имело в этом отношении авторитетного указания со стороны Сибирской областной думы, выраженного в ее декларации от 27 января 1918 года». См.: Временное Сибирское правительство… C. 117. Эту же дату приводит в своих воспоминаниях Г. К. Гинс. См.: Гинс Г.К. Сибирь… С. 77.
11. Гинс Г.К. Сибирь… С. 77.
12. Вестник Временного правительства автономной Сибири (Владивосток). 1918. 11 июля. № 3.
13. Временное Сибирское правительство… С. 41–42.
14. Временное Сибирское правительство… С. 43–44.
15. Временное Сибирское правительство… С. 44–45.
16. Временное Сибирское правительство… С. 45–46.
17. Временное Сибирское правительство… С. 46–48.
18. Временное Сибирское правительство… С. 102.
19. Временное Сибирское правительство… С. 98.
20. Временное Сибирское правительство… С. 102–103.
21. Временное Сибирское правительство… С. 103–104.
22. Временное Сибирское правительство… С. 104–105.
23. Временное Сибирское правительство… С. 105.
24. Ко всем социалистам-революционерам. Б/м: Типография Сибирского союза социалистов-революционеров, [1919]. С. 4.
25. Сибирский вестник. 1918. 28 октября.
26. Временное Сибирское правительство… С. 103.
27. Временное Сибирское правительство… С. 104.
28. Временное Сибирское правительство… С. 103.
29. Временное Сибирское правительство… С. 45.
30. Временное Сибирское правительство… С. 103.
31. Временное Сибирское правительство… С. 105.
32. Там же.
33. Временное Сибирское правительство… С. 103.
34. Временное Сибирское правительство… С. 102.
35. Конституция Уфимской директории // Архив русской революции. М., 1991. Кн. 6. Т. 12. С. 189.
36. Конституция Уфимской директории. С. 190.
37. Приложение газеты «Народная Сибирь». 1918. 1 октября.
38. Вестник Временного Всероссийского правительства. 1918. 17 ноября.
39. Уфимская жизнь. 1918. 29 сентября; Вестник Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания. 1918. 26 октября.
40. Правительственный вестник. 1918. 20 ноября.
41. Правительственный вестник. 1918. 27 ноября.
42. Правительственный вестник. 1918. 20 ноября. Это же выражение, как описывающее взгляд А. В. Колчака на свою роль, использовал А. П. Будберг, когда записал в своем «Дневнике» поддатой 26–31 октября 1919 г.: «На свой пост Адмирал смотрит, как на тяжелый крест и великий подвиг, посланный ему свыше…» // Архив русской революции. М., 1991. Т. 15. С. 331.
43. Принадлежность текста приказа в целом и данного фрагмента в частности личному авторству А. В. Колчака подтверждается использованием характерного для него оборота «обязательства и долг». Он неоднократно встречается в письмах к А. В. Тимиревой, например в одном из писем от августа 1917 г.: «Я говорил сегодня… о конечной цели жизни — славе военной, ореоле выполненного обязательства и долга перед своей Родиной». См.: «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». Сб. док. / Сост. Т. Ф. Павлова, Ф. Ф. Перченок, И. К. Сафонов. М., 1996. С. 100.