Печатный аналог: Шишкин В.И. Колчаковская диктатура: источники и причины краха // История «белой» Сибири. Кемерово, 1997. C.7-14.
В советской историографии гражданской войны в России приоритетное внимание почти всегда уделялось анализу победоносного опыта сил революции, однако, практически не изучались итоги борьбы под иным ракурсом, с точки зрения выявления причин поражения контрреволюции. Между тем только сравнительный анализ того, что происходило в обоих (точнее — во всех) противоборствовавших лагерях, позволит получить не только полномасштабную и объективную картину гражданской войны, но и выявить причины ее хорошо известного финала. Как первую специальную попытку такого анализа, предпринятого применительно к восточному району контрреволюции, нужно рассматривать данную публикацию. В силу ее минимального объема предмет исследования будет ограничен рассмотрением только одной, однако центральной проблемы — влияния установления диктатуры Колчака на состояние контрреволюции восточных районов страны.
Необходимо подчеркнуть, что стремление правой части контрреволюционных сил к установлению в России военной диктатуры имело под собой объективное основание. Сначала такие настроения и намерения вызывались дальнейшим углублением революции, сопровождавшимся разрушением российской государственности и армии как ее важнейшего элемента. Затем потребность именно в такой организации управления на контролируемых контрреволюцией территориях стали диктовать условия гражданской войны. К этому же подталкивал и опыт большевиков, форсированными темпами сворачивавших коллегиальные формы работы, решительно и последовательно укреплявших единоначалие и диктатуру на всех уровнях властной пирамиды.
Омский переворот, осуществленный в ночь на 18 ноября 1918 г. и превративший Колчака в Верховного правителя России и Верховного главнокомандующего, безусловно лежал в русле объективно назревшей потребности. Об этом же свидетельствовало то, что он был осуществлен стремительно и бескровно. Но успех переворота свидетельствовал не только о соответствии субъективных намерений заговорщиков объективным тенденциям, о хорошей военно-технической подготовке переворота, об отсутствии реальных сил у конкурентов и оппонентов. У этой «медали» была и другая, теневая сторона: переворот носил явно верхушечный характер, а его «скоропостижный» успех указывал на слабую «укорененность» власти в обществе и на исключительно большую их автономию друг от друга.
Более того, незамедлительно обнаружились многие отрицательные последствия переворота в социально-политической сфере. Назову лишь некоторые из них.
Во-первых, с принятием Колчаком звания Верховного правителя коммунистическая агитация получила дополнительные основания для обвинения своих противников в намерении реставрировать монархию.
Во-вторых, перед контрреволюцией остро встала проблема легитимности нового режима. Если Директория могла выводить свое происхождение из Всероссийского Учредительного собрания, то режим Колчака не имел никакого легального источника общероссийской власти. Поэтому он мог квалифицироваться и восприниматься как незаконный.
В-третьих, на востоке России была прервана эволюция государственных структур вправо, осуществлявшаяся ранее мирным путем благодаря переговорному процессу, стремлению и умению сторон идти на компромиссы.
Наконец, самое главное: колчаковский переворот вызвал глубочайший кризис в лагере контрреволюции на востоке России. Этот кризис выразился в появлении в лагере «восточной» контрреволюции водораздела на сторонников и противников уже не гипотетической, а реально существовавшей военной диктатуры; в возникновении «третьей силы», противостоявшей как большевикам, так и колчаковскому режиму; в переходе части активных участников «демократической контрреволюции» на сторону советской власти. В результате произошло заметное сужение и без того узкой социальной базы контрреволюции на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке, располагавших к тому же ограниченным людским потенциалом.
Не менее ощутимыми были издержки колчаковского переворота в военной и дипломатической сферах. Свержение Директории существенно осложнило отношения контрреволюции с руководством чешских легий. Было ли установление колчаковского правления действительно главной причиной ухода чешских войск из боевой линии или нет, установить трудно. Но то, что в конце 1918 г. они передислоцировались в тыл и тем самым ослабили антибольшевистский Восточный фронт, подтверждается источниками. Точно также переворот сорвал достигнутую с союзниками договоренность о признании Директории, что в дальнейшем отрицательно сказалось на характере, масштабах и своевременности союзнической помощи контрреволюции.
Результаты функционирования любой диктатуры, тем более, военной, во многом определяются личностью диктатора: его интеллектом, компетентностью, опытом, волей, умением разбираться в людях и формировать команду. Среди российских военных периода революции и гражданской войны, пожалуй, единственным человеком, обладавшим всеми этими качествами в достатке, был генерал М. В. Алексеев. У большинства же остальных военных, претендовавших на военно-политическое лидерство, амбиции, как говорится, явно превалировали над амуницией.
Что касается Колчака, то даже из трех претендентов на роль диктатора (В. Г. Болдырев, Колчак, Д. Л. Хорват), которые назывались 18 ноября 1918 г. на заседании Совета министров, Колчак отнюдь не был самой сильной фигурой. В отличие, например, от Хорвата, он имел минимальные знания и опыт государственной деятельности. Еще хуже, вопреки распространяемому в последнее время мнению, Колчак разбирался в политике. Показателен хотя бы тот факт, что летом 1917 г. Колчак покинул Россию, тогда как профессиональные политики — революционеры всех мастей, преодолевая государственные границы и другие препятствия, рвались на родину для того, чтобы лично принять участие в разворачивавшихся событиях. О его неспособности разбираться в людях хорошо известно из мемуаров современников. Эти же источники однозначно свидетельствуют о сложном, неровном характере Колчака. В поведении Верховного правителя мощные волевые импульсы чередовались со спадами активности и даже апатии. Отсюда — кадровая чехарда в окружении Колчака, импровизации и непоследовательность в политике, уклонение от решения государственных дел под предлогом поездок на фронт и многое другое. Большую часть времени своего пребывания на посту Верховного правителя и Верховного главнокомандующего Колчак прожил в режиме, плохо отвечавшем условиям гражданской войны и взятым на себя обязательствам.
Всякая диктатура, а тем более военная, прежде всего сильна ясностью и определенностью своих задач, целей, намерений. Между тем ахиллесовой пятой почти всех контрреволюционных режимов периода гражданской войны в России была позиция непредрешенчества в важнейших социальных и политических вопросах. Программа Колчака в этом отношении не составляла исключения. В ней ясно и однозначно формулировались только две задачи: необходимость бескомпромиссной вооруженной борьбы с большевиками,во-первых, установление законности и порядка, во-вторых. Решение же всех остальных жизненно важных вопросов откладывалось до полной победы над большевиками и связывалось с созывом Национального или Учредительного собрания России.
Сторонники непредрешенчества утверждали, что такая их позиция создает наилучшие предпосылки для объединения разнородных контрреволюционных сил в борьбе с общим врагом. Однако были серьезные основания сомневаться в искренности этих заявлений, поскольку они плохо согласовывались с политическими реалиями, с практическим отношением сторонников военной диктатуры к демократической общественности (земствам, кооперации) и тем более к социалистическим элементам, особенно к эсерам.
Неопределенность позиции Колчака по вопросу о путях решения важнейших социально-политических вопросов страны, отсутствие развернутой, общедоступной и ясной положительной программы порождали дополнительные подозрения и конфликты в лагере контрреволюции, ослабляли общий фронт борьбы против большевиков.
В принципе позиция непредрешенчества свидетельствовала о том, что лидеры «Белого дела» либо плохо понимали специфику гражданской войны, в которой идеологический фактор имел неизмеримо большее значение, чем в национальных войнах, либо они не имели новых конструктивных идей, способных привлечь на их сторону широкие слои российского населения. Как бы то ни было, но указанный недостаток был быстро обнаружен и исключительно умело использован большевиками. Последние восполнили данный пробел, создав усилиями своей пропаганды недостающую «программу» Колчака, в которой были и реставрация монархии, и восстановление помещичьей собственности на землю.
Наконец, военная диктатура предполагает полное и беспрекословное подчинение нижестоящих военных и гражданских властей вышестоящим и всех их без исключения — человеку, облеченному диктаторскими полномочиями. Однако, как ни парадоксально, именно правые военные круги, инициировавшие идею военной диктатуры на востоке России и приведшие Колчака к верховной власти, изначально стали питательной средой, разрушавшей организационный централизм, порождавшей сепаратизм и местничество, беззаконие. Достаточно напомнить казачьего атамана Г. М. Семенова, создавшего в Забайкалье «государство в государстве», далеко не сразу и только номинально признавшего Колчака в качестве Верховного правителя и Верховного главнокомандующего.
«Атамановщина» как политическое явление, получившее достаточно широкое распространение и связанное не только с казачьей вольницей, возникла на востоке России не случайно. Она была отражением слабости государственной власти Колчака, его неспособности установить должную субординацию и навести дисциплину даже в своих собственных, прежде всего в военных рядах. Отсюда становится понятным то невиданное многообразие военно-политических «порядков», которые существовали в разных губерниях, областях, уездах и даже волостях «Колчакии». Если в одних из них, вопреки законам и указам Верховного правителя, военные и гражданские власти бесчинствовали, грабили, насиловали и убивали, то в других, опять-таки вопреки тем же законам и указам, власти преступно бездействовали.
Как известно, В. И. Ленин многократно анализировал порядки, существовавшие в советской России и в «Колчакии», сравнивал их политические режимы. Но все же самая яркую и уничтожающую характеристику колчаковского правления В. И. Ленин дал, сопоставив его с романовскими порядками. Напомню, что В. И. Ленин отозвался о колчаковщине как о диктатуре, «хуже царской». Нельзя не согласиться с большевистским вождем. Действительно, хуже. Но хуже в другом смысле: в том отношении, что намного слабее царской. Именно слабостью колчаковской диктатуры объясняется сочетание крайностей в политике местных органов власти «восточной» контрреволюции : полного бессилия и крайнего насилия. В этом отношении так называемая диктатура пролетариата была намного «лучше». Она последовательно демонстрировала исключительную роль революционного насилия.
Очевидно, что установление военной диктатуры не может быть панацеей, гарантирующей ее авторам и носителям желаемый результат, тем более в условиях гражданской войны, когда различные части общества с оружием в руках борются друг против друга. Более того, к этому средству — в силу его радикальности — следует прибегать лишь в крайнем случае, тщательно учитывая все многообразие объективных и субъективных факторов, а если использовать — то последовательно и решительно.
Похоже, что идеологи и устроители колчаковского переворота этих обстоятельств либо не учитывали, либо допустили серьезные просчеты в их оценке. Причем, если воспользоваться шахматной терминологией, то нужно признать, что крах колчаковской диктатуры в финале во многом был обусловлен ошибками, допущенными правыми кругами контрреволюции в дебютной стадии борьбы.