Демулен из Иркутска (Н. С. Щукин)

Восстанавливать фрагменты жизненного пути Николая Семеновича Щукина (1838–1870) чрезвычайно трудно. Еще при жизни его сопровождал шлейф легенд, анекдотов, домыслов. Причем их создателями и распространителями являлись друзья и единомышленники нашего героя.

Родился Николай Семенович в Иркутске в семье педагога, впоследствии директора местной гимназии Семена Семеновича Щукина (ок. 1795–1868), известного краеведа, составителя одного из первых сибирских библиографических описаний. Не менее известен его дядя Николай Семенович Щукин (1792–1883), писатель-краевед, автор книги очерков «Поездка в Якутию»(1845), повестей «Посельщики» (1834), «Ангарские пороги» (1835).

После окончания Иркутской гимназии, Щукин поступил в Главный педагогический институт в Петербурге, а после закрытия продолжил обучение в столичном университете. Пребывание его в Петербурге совпало с оживлением общественно-политической жизни, формированием революционно-демократического лагеря, к которому юный сибиряк сразу же примкнул. Он быстро устанавливает связи в литературных кругах, знакомится с Н. А. Добролюбовым, налаживает контакты с «Вольной русской типографией» А. И. Герцена в Лондоне, наконец, пытается организовать землячество сибиряков в Петербурге.

Колоритные зарисовки-характеристики Н. С. Щукина этого времени оставили Г. Н. Потанин и Н. М. Ядринцев.

«Это был живой, беспокойный темперамент, — вспоминал первый,— необыкновенно деятельный, всегда озабоченный хотя бы и маленьким делом. Его высокую фигуру, с выдвинутым надо лбом хохлом волос, можно было видеть бегущей по тротуару с тетрадкой в руке, листья которой шелестели в воздухе; конечно он спешил сделать кому-нибудь одолжение, кого-нибудь снабдить книжками или достать их… Это был неутомимый пропагандист… Это был юноша пылкий как Демулен, когда требовался подвиг, он долго не задумывался, еще не окончен рассказ, вызывающий сочувствие, как он уже схватил фуражку и бежит на помощь. Каждую минуту он был готов встать на баррикады. Несправедливость моментально превращала его в протестующего; беспрестанно он ввязывался в уличные сцены, спасал женщин от побоев пьяных мужей, читал нотации городовому, вторгался в участок и водворял там торжество правды»[1].

Как бы дополняя его, Н. М. Ядринцев замечал:

«Вечно подвижный, неугомонный, впечатлительный, хватающий жадно на лету все новое, необыкновенное, и быстро усваивающий, он выражал тип любознательного и восприимчивого сибиряка. Усвоив что-либо, он делался фанатичным поклонником и апостолом новой идеи, часто не переварив ее вполне. Решительный лаконичный тон, умение обрезать противника, страстность и горячность, которую он вносил, производили впечатление человека убежденного и непреклонного»[2].

Именно с Н. С. Щукиным связано зарождение сибирского областничества, как общественно-политического движения, его организационное оформление. Высказанная мысль вступает в противоречие с общепринятой точкой зрения, рассматривающей Г. Н. Потанина и Н. М. Ядринцева как родоначальников областнической тенденции. Но выявленные факты позволяют настаивать на приоритете Николая Семеновича в этом вопросе. Кстати, и Потанин, и Ядринцев разделяли эту точку зрения. Так, Николай Михайлович прямо указывал на нашего героя как на «родоначальника» движения [3]. Григорий Николаевич признавался: «Я думал, что буду первым сибиряком в Петербурге, голова которого занята сибирскими общественными вопросами. Оказалось, что я ошибался. В Петербурге я встретил студента-сибиряка Щукина, который уже был заражен теми же идеями, как и моя»[4].

Примерно в 1858 г., по инициативе Н. С. Щукина в Петербурге возникает небольшое объединение сибирских студентов, которое раз в неделю собиралось у него на квартире. Кроме Николая Семеновича в землячество вошел студент Сидоров, выходец из городовых казаков г. Кузнецка Томской губернии, учившийся вместе с ним в пединституте, а затем перешедший в университет. К ним присоединились М. И. Песков, Буланов, В. И. Перфильев, И. В. Федоров-Омулевский. Члены объединения решили посвятить себя служению Сибири [5]. В комплексе проблем, разработку которых начали они, Н. С. Щукину принадлежит приоритет в постановке вопроса об издании в Иркутске сибирского литературно-публицистическогожурнала и об открытии в регионе университета. Именно Щукин приобщил к землячеству Г. Н. Потанина, много сделал для его ознакомления с общественно-политическим движением, ввел его в круг петербургских общественных деятелей. Николай Семенович уговорил Потанина написать разоблачительную статью о сибирских порядках в «Колокол» и она при его посредничестве появилась там.

Деятельность землячества на некоторое время прекратилась после отъезда Н. С. Щукина в Сибирь в 1859 г. и вновь возобновилась под руководством Г. Н. Потанина и Н. М. Ядринцева. Непонятны причины, заставившие Николая Семеновича подать прошение об увольнении со второго курса университета в октябре 1858 г. Маловероятно, что это произошло из-за его женитьбы и необходимости зарабатывать на содержание семьи, как пишет Г. Н. Потанин [6]. Действительно около 1858/59 гг. наш герой женился на Любови Ефимовой, но вот первый ребенок — дочь Лидия появился на свет не до женитьбы, а в 1860 г. [7]. Так или иначе в октябре 1859 г. приказом министра народного просвещения он назначается учителем Ачинского уездного училища и отправляется в Сибирь.

По пути к месту службы, Н. С. Щукин остановился и надолго застрял в Томске, в надежде найти здесь работу. Вплоть до осени 1860 г. он проживал здесь. «По счастливой случайности он очутился на квартире у вдовы Ядринцевой, матери публициста»,- вспоминает Г. Н. Потанин [8]. Молодые люди познакомились и стали друзьями.

Приезд Н. С. Щукина в Томск буквально взорвал культурную жизнь губернского центра.

«…Для окружающей Среды он был передовой человек-будильник. Являясь в сибирский сонный город,- отмечал Н. М. Ядринцев,- он сразу обегал всех, знакомился с гимназией, со всеми выдающимися личностями и подвергал все поголовной критике. Осмеивал ретроградов, кричал против взяточничества, говорил с жаром о „прогрессе“ и увлекал юношество. Он проповедовал ему о новой жизни, внушал уважение к науке и литературе, рекрутировал и обязывал всех ехать в университет, поощрял проблески любознательности, открывал литературные призвания, устраивал дебаты … и т.д. Ему обязана была в Томске масса гимназистов своим просвещением и воодушевлением к получению высшего образования… В Томске он устраивал литературные вечера и объединял всех, кто интересовался литературой. Здесь встречались юноша и старик, приказчик и учитель»[9].

Благодаря Н. С. Щукину Н. И. Наумов и Н. М. Ядринцев решили ехать в Петербург для продолжения образования, именно он через переписку познакомил их с Г. Н. Потаниным, дал импульс к началу деятельности этих выдающихся литераторов второй половины Х1Х в. Таким образом, во многом благодаря Н. С. Щукину произошло организационное оформление первой областнической организации — сибирского земляческого кружка в Петербурге, а также становление в качестве идеологов движения Г. Н. Потанина и Н. М. Ядринцева.

Не известно работал ли Н. С. Щукин в Ачинске, но с сентября 1861 г. согласно записям в его формулярном списке, он прикомандировывается к исполнению обязанностей учителя арифметики при Иркутском уездном училище. В июне 1864 г. утверждается в должности учителя в этом учебном заведении с жалованием 350 рублей в год и присвоением чина губернского секретаря. Вслед за первой дочерью, в 1862 г. родилась София, в 1863-м Эмилия [10].

Иркутский период жизни Н. С. Щукина производит противоречивое впечатление. Если верить воспоминаниям Г. Н. Потанина, Н. М. Ядринцева и С. С. Шашкова, то ничего выдающегося, кроме издания литературного сборника «Сибирские рассказы», он не осуществил, но зато под воздействием семейных тягот начал пить и сделался полупомешанным [11]. Но вот факты непосредственно характеризующие его деятельность в Иркутске в первой половине 60-х гг., в частности, переписка с Г. Н. Потаниным, Н. М. Ядринцевым и Ф. Н. Усовым говорят о противоположном. Так, Григорий Николаевич в письме к нашему герою от 3 сентября 1861 г. заявляет:

«Сказать Вам комплимент — я не знаю никого другого кто бы так смело и твердо исполнял свой долг в отношении к нашей родной трущобе, Сибири, как Вы, между тем как и понимающих-то его нет».

30 июня 1864 г. он же обращается к Николаю Семеновичу: «Надо так или иначе приниматься за дело. Идея о сибирском университете и сибирском журнале требует, чтобы мы чаще сносились друг с другом, сообща нужно вести дело, дружно»[12]. Согласитесь, что такие заявления не будут делаться в адрес человека больного, начисто забывшего свои юношеские идеалы.

В Иркутске Щукин продолжил культурно-просветительную и пропагандистскую деятельность, интенсивно переписывался с областниками. Его стараниями в 1862 г. здесь выходит первый в регионе литературный сборник «Сибирские рассказы», целиком посвященный местной проблематике, включая литературную обработку старинных преданий и легенд. Большинство авторов выступило под псевдонимами «Синбад», «Язон Аргонавтов», «Аполлон Прикамский». Значительную часть издания занял рассказ И. В. Федорова-Омулевского «Сибирячка». В 1864 г. наш герой выступил с серией публичных лекций по истории Иркутска, доброжелательно встреченным общественностью [13].

Николай Семенович стал одним из основных фигурантов дела «сибирских сепаратистов» в 1865 г. [14]. Дело в том, что при обыске у него изымается прокламация «Сибирским патриотам». Привезенный в Омск, Щукин начал давать противоречивые показания об ее авторах и путях приобретения. Так, сразу же после обыска 29 мая, он объяснил, «найденная у него прокламация „Сибирским патриотам“ списана была воспитанником тамошнего военного училища Андреем Золотиным»[15]. В июне разъясняет относительно термина «списана». Оказывается воззвание содержалось в переплетенной тетради, которую А. Е. Золотин принес и показал ему. Щукин был занят и не обратил внимание на то, что юнкер взял со стола бумагу и начал переписывать из тетради злосчастную прокламацию. Но в следующее воскресенье Золотин передал ее ему с инициалами С. С. Ш. Действительно, на документе, изъятом у Щукина, такие инициалы имелись, но были частично обрезаны снизу, так как, по информации последнего, сделал это он сам из-за опасения в «неверности слов Золотина будто бы воззвание это написал Шашков»[16].

6 июля наш герой внезапно меняет показания и указывает на А. П. Щапова, как на составителя прокламации, но 5 августа во время очной ставки с последним заявляет, что оговорил его. Через день, 7 августа, «сознался, что это воззвание сочинил он 25 февраля сего года на лоскутках, которые потом сжег. Золотин же действительно переписывал это воззвание по его диктовке». Что касается омского экземпляра (прокламация «Патриотам Сибири», изъятая в мае 1865 г. у воспитанников местного кадетского корпуса), то, по свидетельству Щукина, сочинил его С. С. Шашков или Г. Н. Потанин и он знал о его существовании, заимствовав оттуда общие положения. 10 августа подследственный заявил о самооговоре и вернулся к первоначальной версии, согласно которой Золотин принес прокламацию к нему в переплетенной тетради и читали ее Н. В. Ушаров и П. А. Тарасенко. На очных ставках с А. Е. Золотиным и Н. В. Ушаровым 11, 12. 13 августа Щукин подтвердил и конкретизировал эти показания, сообщив, в частности, «что Золотин действительно говорил ему, что буквы С. С. Ш., написанные в конце воззвания, означают имя автора Серафима Серафимовича Шашкова»[17]. В письме Александру 11 в декабре 1865 г. и прошении на имя шефа жандармов в 1868 г. он признался в хранении «безграмотной рукописи под заглавием „Сибирским патриотам“, где высказана детская мысль об обращении сибирских пустынь в независимую от Империи республику» и в «недонесении на лицо, которое занесло ее ко мне в дом»[18].

Поведение Н. С. Щукина дало повод его товарищам сделать однозначный вывод о помешательстве иркутского учителя, пытавшегося оговорить своих друзей. Примерно так же объяснял случившееся в письме на имя Александра 11 и сам Николай Семенович: «В разлуке с женой, тремя младенцами детьми моими, родителями и домом их, я вскоре пришел в такое нравственное состояние, что не спал и не ел по семи и девяти суток и бился об стену, ища смерти. Медицинское пособие едва помогало мне, я усыпал только после приемов морфия. В этом ужасном виде я высказывал подозрения и сделал ни на чем не основанные показания на нескольких иркутских учителей»[19].

Казалось бы, мы имеем дело с классическим примером оговора и самооговора в условиях жесткого прессинга допросов и очных ставок. Тем не менее, Г. Н. Потанин отметил интересную подробность: «Хотя в разговоре /Н. С. Щукин — М.Ш./ путался и говорил нелепости, но он послал из заключения статью в „Голос“ о необходимости сибирского университета, и в ней не оказалось никаких погрешностей против логики»[20]. Опровергает вывод о помешательстве факт написания Николаем Семеновичем во время пребывания под следствием в промежутке между 1865 — 1867 гг. очерка «По Барабинской степи», выявленным Н. П. Матхановой [21]. Внимательно изучая материалы следственного дела в архивах Москвы, Омска и Новосибирска, прежде всего относящиеся к Н. С. Щукину, я пришел к выводу о намеренном избрании им такой линии поведения. Следствию он так и не сообщил фамилии авторов, каким образом прокламация попала к нему. Отрицал он и наличие сепаратистских идей в своих взглядах и деятельности о чем в «Краткой записке к следственному делу» сообщалось:

«Щукин, несмотря на явные улики, что он подобно другим действовал во имя сепаратистских начал, сознания в этом преступлении не сделал, а старался доказать, что все его действия клонились к развитию образования в молодом поколении Сибири»[22].

С другой стороны, дабы как-то выйти из тупика, созданного им самим, Николай Семенович начал симулировать помешательство. Прием, в общем-то, удался, допросы прекратились, но сам он оставался «под сильным подозрением». Расчетливо продолжил борьбу за собственное спасение Н. С. Щукин и впоследствии.

В обстановке, когда не удалось установить авторов прокламаций, против арестованных выдвигается обвинение в сепаратизме и подготовке отделения Сибири от России посредством вооруженного восстания. В принципе в показаниях содержались необходимые признания по этому поводу, частности, на очной ставке А. Е. Золотина и Н. В. Ушарова 16 августа 1865 г. первый уличал второго, «что он спорил с г. Щукиным об отделении Сибири от России, г. Ушаров был пьян и он говорил, что Сибирь можно отделить сейчас и явиться… в Забайкальский край и сделать там бунт, посредством прочтения какого-нибудь указа, и Щукин говорил, что народ надо прежде учить, а потом приниматься за дело»[23]. Тем не менее следственная комиссия 4 ноября 1865 г. в отношении нашего героя признала:

«Сотник Потанин и мещанин Ядринцев сознались в том, что они действовали с целью распространить преступные замыслы относительно отделения Сибири от России и что в этом замысле был участник и Щукин. Но несмотря на указание их о соучастии Щукина, несмотря на явные улики, заключающиеся в письмах Потанина и других лиц к Щукину, сей последний, по упорству, сознание не сделал»[24].

27 ноября 1865 г. следствие завершилось и собранные материалы отправлены были в Петербург. У заключенных началось тоскливое прозябание. Н. С. Щукин же продолжил борьбу за собственное спасение. Во всеподданнейшем письме на высочайшее имя он объяснил случившееся сильным душевным волнением и просил «не карать меня по строгости законов наших, а наказать по чувству отеческой любви не лишением прав подданного, а удалением из той Среды, из того края, где мне стыдно теперь глядеть в глаза людям, знавшим меня за другого человека»[25]. Ответа не последовало и в начале 1866 г. Николай Семенович просит омские власти отправить его в Петербург, «так как он имеет сделать весьма необходимые дополнения и разъяснения в своих показаниях». Но по настоянию жандармского полковника В. П. Рыкачева, ведшего дело, в поездке было отказано, поскольку «настоящая просьба Щукина, есть ничто иное, как новая уловка, которая вовсе не послужит к разъяснению дела, в только вовлечет казну в излишние расходы»[26].

Два с половиной года пришлось ждать приговора. Наконец в 1868 г. вместе с другими подследственными Н. С. Щукина заочно приговаривают к лишению прав состояния и бессрочной ссылке в Архангельскую губернию. По пути (пешком по этапу от Нижнего Новгорода до Архангельска осужденные добирались четыре месяца) он тяжело заболел заболел и едва прибыв в отведенный для поселения город Мезень умер в 1870 г., так и не увидев больше родной Сибири.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Потанин Г. Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири (ЛНС). Новосибирск, 1983, т.6, с.110.
2. Ядринцев Н. М. Сибирские литературные воспоминания // ЛНС, Новосибирск, 1979, т.4, с.293.
3. Там же.
4. Потанин Г. Н. Указ. соч., с.90.
5. Шиловский М. В. Сибирские областники в общественно-политическом движении в конце 50-х — 60-х годах XIX века. Новосибирск, 1989, с.61.
6. Потанин Г. Н. Указ. соч., с.111.
7. ГАНО, ф.п.5, оп.2, д.14, лл.112–115.
8. Потанин Г. Н. Указ. соч., с.112.
9. Ядринцев Н. М. Указ. соч., с.295–296.
10. ГАНО, ф.п.5, оп.2, д.14, лл.112–115.
11. Потанин Г. Н. Указ. соч., с.112; Ядринцев Н. М. Указ. соч., с.296; Шашков С. С. Курьезное дело // Сиб. жизнь (Новосибирск), 1993, № 3.
12. Письма Г. Н. Потанина. Иркутск, 1987, т.1, с.55, 66.
13. Там же, с.74.
14. О нем см.: Шиловский М. В. Дело сибирских областников 1865 г. // Изв. Омского гос. историко-краеведческого музея. Омск, 1998, вып.6, с.229–246.
15. ГАОО, ф.3, оп.13, д.18489, л.63.
16. Там же, л.525–525 об.
17. Там же, лл. 526 об., 527–527 об., 528, 529–531 об.
18. ГАНО, ф.п.5, оп.2, д.15, л.36; ГАРФ, ф.109, оп.1868, д.154, л.20.
19. ГАНО, ф.п.5, оп.2, д.15, л.36.
20. Потанин Г. Н. Указ. соч., с.217.
21. Матханова Н. П. Неопубликованный очерк Н. С. Щукина «По Барабинской степи» об условиях жизни и занятиях крестьян в середине ХIХ в. // Страницы истории Новосибирской области. Люди, события, культура. М., 1995, с.32.
22. ГАОО, ф.3, оп.13, д.18485, л.6.
23. ГАНО, ф.п.5, оп.2, д.13, л.137.
24. ГАНО, ф.п.5, оп.2, д.14, л.76.
25. ГАНО, ф.п.5, оп.2, д.15, л.37.
26. ГАОО, ф.3, оп.13, д.18489, л.520 — 520 об.