Западные истоки сибирского областничества

Печатный аналог: Ремнев А.В. Западные истоки сибирского областничества // Русская эмиграция до 1917 года — лаборатория либеральной и революционной мысли. СПб., 1997. С. 142–156.

Период оформления идеологии сибирского областничества занял почти пятнадцать лет — с начала 60-х до середины 70-х годов XIX в. За это время ведущие теоретики областничества Н. М. Ядринцев и Г. Н. Потанин успели окунуться в студенческое движение в Петербурге, активно пропагандировали свои взгляды в газетах, журналах и открытых выступлениях в самой Сибири, стали главными фигурами в знаменитом процессе «сибирских сепаратистов» 1865 г. в Омске и оказались высланными под надзор полиции в северные губернии европейской части России. Наряду с бурной общественной деятельностью на эти годы приходятся и поиски теоретического обоснования областнического движения.

Безусловно, основой областнической теории стал собственно российский опыт, стихийно пробуждающий в среде сибирской интеллигенции местный патриотизм, эмоциональное восприятие всевозможных проявлений неравноправия в отношениях центра и окраины. Значительным было воздействие на областников господствующих в то время в русском освободительном движении народнических идей А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, анархо-федералистских представлений М. А. Бакунина, земско-областной теории А. П. Щапова, исторических сочинений Н. И. Костомарова и даже вольнолюбивой поэзии Т. Г. Шевченко. В числе идейных предшественников обычно называют также ссыльных декабристов и петрашевцев, первого сибирского историка П. А. Словцова и др. Наиболее полное изложение российских и сибирских истоков областнических идей находим в книге М. В. Шиловского «Сибирские областники в общественно-политическом движении в конце 50-х — 60-х годах ХЕХ века» (Новосибирск, 1989).

Однако анализ публицистических статей, научных трудов и эпистолярного наследия идеологов сибирского областничества Н. М. Ядринцева и Г. Н. Потанина свидетельствует о значительном влиянии на формирование и эволюцию их взглядов истории западноевропейских колоний, политических и экономических теорий того времени. Через всю жизнь Ядринцев пронес свое увлечение Северо-Американскими Штатами и уверенность, что Сибири уготовано столь же прекрасное будущее. В 1893 г. он писал Потанину во время своей американской поездки:

«Пишу вам 4 июля — праздник независимости: представьте мои чувства… Сердце замирает, и боль и тоска за нашу родину. Боже мой! Будет ли она такою цветущей» [1].

Западные идеи и колониальный опыт в значительной мере стали для будущих областников толчком к осознанию колониального положения Сибири в составе Российской империи. Г. Н. Потанин прямо заявлял на следствии в Омске, что мысль об отделении Сибири проистекала из аналогии с историей Северной Америки и испанских американских колоний. Позднее он вспоминал о впечатлении, которое на него произвела статья ориенталиста И. Н. Березина о колониях, источником которой послужила книга немецкого экономиста Вильгельма Рошера [2]. Из этой статьи Потанин «узнал, что колонии бывают торговые и земледельческие и что история последних обыкновенно оканчивается отделением от метрополии» [3]. Статья Г. Г. Пейзына, о которой Потанин также упоминает в своих мемуарах, трактовала Сибирь еще и в качестве «штрафной колонии» [4]. При этом Пейзын писал о протесте колоний против ссылки уголовников и упоминал о блестящем памфлете Франклина против ссылки. В одном из писем 1862 г. Потанин восклицал: «Теперь нам нужны Джефферсоны, Франклины…» [5].

В письме к своему соратнику А.Д. Шайтанову в апреле 1863 г. Г. Н. Потанин развернул целую программу идейного воспитания областника:

«Переворот умов (в Сибири) и пополнение пустоты в (сибирских) головах — вот роль, нам предстоящая. А потому рядом с изучением материализма изучайте социальные доктрины и занимайтесь чтением исторических и публицистических сочинений, изучайте законы революции и реакции и политических переворотов, клонящихся как к объединению народностей, так и к сепаратизму, и главное при этом чтении — приравнение ко всему прочитанному судеб нашей родины — Сибири. Тогда чтение Ваше будет плодотворно и создаст из вас красного сепаратиста» [6].

Этим объясняется пристальный интерес родоначальников областничества Ядринцева и Потанина к западным социальным и экономическим теориям. Список западных авторов, чьи имена обильно рассыпаны по их сочинениям и письмам, весьма внушителен. Это П.-Ж. Прудон и Луи Блан, А. Сен-Симон, Г.-Ч. Кэри, К. Маркс, В. Рошер и А Леруа-Болье. В сочинениях Д. Дрепера о колонизации в Америке они ищут подкрепление своим мыслям о влиянии климата на развитие Сибири, ее населения.

Интерес к западным идеям диктовался прежде всего необходимостью дать научное обоснование так называемых «сибирских вопросов». В перечне тем, интересовавших областников, безусловно, на первом месте стоял вопрос колониальный. Потанин писал 21 мая 1872 г. Ядринцеву:

«Вопрос о колониальной политике для меня самый первый, и в нем я совершенный профан и брожу всегда не при свете европейской науки, а при свете масляной лампы, которая чадит в моем собственном мозгу» [7].

В 80-е годы XIX в. областники активно пропагандировали достижения западной колониальной науки на страницах своего печатного органа — в газете «Восточное обозрение». В своей книге «Сибирь как колония» Ядринцев приводит солидный список статей по колониальному вопросу, помещенных в «Восточном обозрении» [8]. Газета внимательно следила и за изучением колониального вопроса на Западе, перечисляя специальные европейские колониальные журналы.

В 1884 г. в двух номерах «Восточного обозрения» под псевдонимом «Колонист» Ядринцев поместил статью «Переписка между колонией и метрополией», в которой, опираясь на теорию Рошера, отмечал целый ряд характерных черт, роднивших Сибирь с земледельческими колониями европейских государств [9]. В Сибири, как и в Америке или Австралии, особо подчеркивал он, нет аристократии и жестко разделенных сословий, все чувствуют себя равноправными. Правда, признает Ядринцев, как и янки, сибиряк грубоват, недостаточно образован, но зато в нем развито чувство собственного достоинства. Погоня за наживой, свойственная всем колониям, приводит к господству материальных интересов, к тому, что «все ценят копейку и больше ничего». Царство капитала порождает массу злоупотреблений, бессердечность, безнравственность. Но в колониях человек обретает свободу, здесь общество предоставляет всем равные возможности в поисках счастья. Решившийся покинуть свою родину колонист представляет собой человека недюжинного, полного энергии и дарований. «Действительно, — утверждает Ядринцев, — крестьянство в Сибири развязнее и смелее, его храбрость и отвагу развивает здесь еще более странствование по пустыням и лесам, оно очень находчиво и выработало в себе много качеств и развернуло свои способности на свободе. Промышленник здесь также заражен авантюризмом, он исколесил Сибирь, бывал на Камчатке, на Курильских островах, в Китае и т.д.» [10]. Сибирь, подобно Америке для европейца, пробудила в русском человеке дух предприимчивости. Упоминает он и о сибирских раскольниках, как бы подчеркивая аналогию с английскими пуританами, заселявшими Вирджинию. Сибирский крестьянин все больше и больше перестает походить на своего российского собрата. Он менее заражен суевериями и предрассудками, более восприимчив к нововведениям и даже стремится перенять городскую моду в одежде и быту. И это, не забывает напомнить Ядринцев, черта всех колоний. Даже «понижение русской расы» вследствие смешения с сибирскими аборигенами ему представляется похожим на процесс метисизации в Латинской Америке. Для доказательства основного тезиса в ход идут примеры об уголовной ссылке, случаях рабства, хищнической разработки золота и т.п. Кроме этнографических и социально-экономических черт, Ядринцев обращает внимание и на методы колониальной политики самодержавия по отношению к Сибири. Ссылаясь на классическое определение экономической зависимости колонии от метрополии А. Смита, он как бы подытоживает: «На этих отношениях зиждется главная суть внутренней колониальной жизни, и при посредстве их устанавливаются чувства, расположение и неразрывность связей, которые отражаются в последующей исторической жизни» [11]. Выявление аналогии Сибири и европейских колоний явно необходимо идеологу сибирского областничества, чтобы еще раз напомнить правительству о необходимости удовлетворять сибирские нужды и намекнуть об опасности колониального сепаратизма в случае забвения интересов своих колонистов.

Однако, осуждая колониальную политику по существу, областники не могли игнорировать ее положительное воздействие. Когда Г. Е. Благосветлов предложил С. С. Шашкову, товарищу Ядринцева по ссылке, «обругать рыжих варваров» (английских колонизаторов), то последний неожиданно вступился за них:

«За что ругать? За то, что их колонизаторские таланты создали Америку и Австралию? За то, что Новой Голландии, мысу Д. Надежды и Канаде дана конституция, за то, что в Индии они строят университет и избороздили ее железными дорогами?» [12].

Находясь под общим впечатлением идей материального прогресса, они признавали, что без вмешательства метрополии развитие колоний продвигалось бы крайне медленно. Дело, по их мнению, не в колониальной политике вообще, а в ее правильной организации и направленности. Не случайно Ядринцев в одном из писем к Потанину отмечал: «Обличая Англию, мы должны помнить, что ее политика была все-таки прогрессивнее многих государств, как, например, Испании». Не случайно в 1872 г. Ядринцев пишет, а затем публикует в журнале «Дело» «Очерки английской колонизации». В том же году Потанин печатает в петербургской газете «Неделя» статью «Где наш рынок сырья?», содержавшую развернутый анализ истории правительственной политики по отношению к Сибири. Вывод, сделанный им, весьма неутешителен:

«Несмотря на то что отношение России к ее колониям переходило фазы, аналогичные с теми, чрез которые прошла история колониальной политики и на Западе, есть, однако же, основания более верить, что эти аналогии явились без определенного плана, которого бы держалось правительство, что они были неизбежным результатом хода самих обстоятельств» [13].

Вот почему и впоследствии областники упрекали правительство в том, что оно не смогло выработать какой-то четко осознанной колониальной системы и не умело пользоваться Сибирью [14].

Этим объясняется и сложное отношение областников к намеченному строительству Сибирской железной дороги, которая грозила окончательным закреплением Сибири в качестве рынка сырья. Но, по их мнению, дорога несомненно ускорит колонизацию края, будет содействовать ввозу знаний, изобретений и капитала. Рассуждения о колониальной политике Ядринцева вполне опровергают взгляд на областников только как на сепаратистов и антиколониалистов. Возражая против такого огрубления их позиций, Ядринцев разъяснял:

«Представьте невежественную территорию обособленной, она более проиграет, чем выиграет за неимением сношений. Связь колоний с метрополией имеет поэтому свой смысл, и чем колония неразвитее, тем потребность в этой связи должна быть сильнее. Невежественная страна умрет с голоду, погрузится в застой, она станет Монголией, Китаем. — Но, помилуйте, ведь барыши слишком громадны за это обучение, за принесение „части знаний“, эти барыши стоят и плоти, и крови. Что делать, плата за ученье велика, как запрос бесцеремонного учителя, но лучше платить дорого, чем остаться совсем без ученья и образования» [15].

В этом же духе Ядринцев предлагал трактовать и вопрос о положении коренных народов колоний. Он призывал не ограничиваться только обличением действий колонизаторов. «Вопрос об ограничении инородческих земель, сужения их пастбищ и мест охоты, — писал в 1872 г. Ядринцев Потанину, — есть неизбежный вопрос колонизации и цивилизации. Что делать, ежели инородцы с этим не могут примириться. А колонизация без этого немыслима» [16]. Очевидно, что вывод напрашивался из изучения обширной литературы о положении тасманийцев, американских индейцев и других народов. Ядринцев признает, что существуют «естественные» причины вымирания коренных народов, к которым он прямо относит негативные последствия цивилизации края. По его мнению, если «инородец стоит в этих вопросах поперек дороги и не сдается, колонист не виноват» [17]. С колонизацией, считал он, неизбежно связаны такие негативные последствия, как болезни, которые смертельны для «инородцев», упадок традиционного хозяйства и даже голод, «психические потрясения и гнетущие аффекты». Такого рода очевидные противоречия в своих воззрениях Ядринцев объяснял тем, что в колониальном вопросе он строит «антитезы по Гегелевско-Пьер-Жаковскому методу».

Сложно разрешался в теоретических построениях областников и экономический аспект колониального вопроса. Будущее Сибири они неразрывно связывали с ее промышленным развитием. Ядринцев с явным удовольствием сообщает Потанину, что в лице Мальтуса он «отыскал нового друга Сибири», так как он доказывает, что Сибирь страдает от своего избытка сырья [18]. Только развитие собственной промышленности повысит ценность труда и позволит Сибири сбросить «мануфактурное иго» Москвы. Поэтому областники были готовы мириться с капитализмом во имя промышленного подъема Сибири. «Итак, мануфактуры и мануфактуры, — взывал Ядринцев, — хоть бы при капиталистическом хозяйстве, вот средство поднять страну». Не стоит замыкаться только на изображении «темных сторон фабричного труда» и забывать о его культурном значении, под его воздействием складывается и новое миросозерцание, и более цивилизованные общественные отношения.

В Сибири не нужно бояться буржуазии, важно привлечь ее к выполнению регионально-значимых задач. «Ее роль, — добавлял Ядринцев, — будет собрать народ, устроить учреждение мануфактуры, а лучшая организация впоследствии зародится уже в этом учреждении, как новая потребность» [19]. Пока же важно соединить организационные и финансовые возможности буржуазии с народными потребностями. «Сила в единении!», — провозглашал он. Час войны с буржуазией в Сибири еще не пробил. У нас буржуазные инстинкты значительно слабее западноевропейских, к тому же они должны приносить пользу «молодым странам, отождествляясь с мотивом предприимчивости» [20]. Задача областнически настроенной интеллигенции на этот период: содействовать и указывать буржуазии на ее культурную миссию — образование промышленности. Демократическая интеллигенция вместе с народом в Сибири не допустит образования денежной аристократии. Ведь сибирское общество, демократическое по своей сути, объяснял Ядринцев, походит на Северо-Американские Штаты. Только тогда, когда промышленность будет создана, следует взяться за ограничение буржуазии и «начать эмансипацию городского рабочего».

Важным инструментом становления экономической самостоятельности Сибири должна стать тарифная политика. Критикуя протекционизм, приносящий пользу только метрополии, областники осторожно относятся и к принципу свободной торговли. Сибирь, не имеющая своей промышленности, полагал Ядринцев, нуждается в большем, чем просто протекционизм, ей необходим «промышленный патронаж». Даже протекционистскую систему Г. Ч. Кэри Ядринцев находил узкой и несовершенной. Он требовал от правительства государственной опеки во имя экономического освоения Сибири. Эта политика должна быть направлена, во-первых, на ускоренную колонизацию края; во-вторых, на развитие технического образования и, в-третьих, на «содействие основанию заводской промышленности нравственным влиянием, путем технических съездов и обществ, литературы и т.п.».

Наряду с историей колоний и колониальной политики областники обращаются к изучению вопроса о положении провинции в Европе, прежде всего во Франции, Англии и Швейцарии. Ядринцев посвящает ему специальную статью «Судьбы провинции и провинциальный вопрос во Франции», в которой приходит к весьма знаменательному выводу: «Какой ужасный пример представила Франция с ее централизованной провинцией». Именно централизация привела Францию к поражению во франко-прусской войне и к революции. Даже меры децентрализации, проводимые во Франции, как замечал Ядринцев, — все из того же Парижа, подразумевают лишь «усиление власти префектов, т.е. увеличение административной опеки над провинциею». Провинциальная реформа, заключает он, «должна родиться из нечто живого в народе и в самой провинции» [21]. Следуя «по стопам Пьера-Жака» (Прудона. — А.Р.), Ядринцев становится одним из наиболее заметных русских защитников и теоретиков децентрализации. Приверженность к централизму — безразлично, к самодержавному или «якобинскому», — одинаково претила областникам. В этом был один из серьезных пунктов их разногласий со многими российскими революционерами-демократами, такими как Г. Е. Благосветлов или Н. В. Шелгунов. В трудах областников провинциальная тема поднимается до высоты идейного осмысления.

Однако западный опыт, прежде всего Америки, отвращал областников от абсолютизации многих теоретических положений. Они понимали, что любая страна как естественный организм должна пройти определенные стадии развития. Поэтому вопросы, поднимаемые в Сибири, представляются им не только чисто территориальными, вызванными природными и прочими условиями, они приобретают общеисторический характер. Чрезмерная децентрализация должна умеряться централизованными мерами (к этому уже пришли в США), так же как развитие промышленности выдвигает на первый план социальные проблемы. Но Сибирь еще не доросла до этого, не успела воспользоваться ни плодами децентрализации, ни выгодами промышленности. В этой связи Ядринцев остроумно заметил, что всякое блюдо за столом подается в определенной последовательности. Европейцы и американцы уже отобедали и пьют кофе, и поэтому предлагать им снова селедку было бы неразумно. «Мне кажется, — замечает он в письме к Потанину, — что наш промышленный вопрос — тоже селедка. Не развивайте своих мануфактур, не ешьте селедки, от нее стошнит. — Да, хорошо вам, милостивый государь, это говорить, когда вы уже покушали, а я еще не отобедал, да и не закусывал» [22].

Ядринцев определял цель своих теоретических поисков в колониальном вопросе следующим образом: «Из всех отрицательных сторон европейской колонизации я составил положительный идеал колонии и начал отыскивать ее» [23]. Его явно не устраивают некоторые тенденции в английской колониальной политике. Он решительно возражает против продажи земли большими участками, что приведет к обезземеливанию массы колонистов и необходимо потребует создания если не рабов, то батраков. Да и принцип свободы торговли, провозглашенный Англией, полагал Ядринцев, «в руках буржуазов то же, что железная дорога и машины для эксплуатации рабочего» [24].

Новую колониальную политику Англии он называет политикой утонченной эксплуатации. Дав колониям самоуправление, метрополия отстаивает экономическую зависимость. Другой важный вывод, к которому приходит Ядринцев в результате изучения эволюции британской колониальной системы, это то, что существует непосредственная связь между капиталистическим характером промышленности метрополии и отношением ее к колониям. Только социальная реформа в самой Англии, по его мнению, способна привести к окончательному устранению экономической эксплуатации колоний. Экономическое неравноправие есть последняя стадия эксплуатации колоний, за ней неизбежно должна последовать общая перемена в международных отношениях на началах равенства и свободы. Вот тогда, заключает Ядринцев, «колониальная политика является одною из благороднейших форм взаимной дружбы, помощи и обмена услуг у равных родственных наций между равными» [25]. В этой радужной перспективе, рисовавшейся областниками, можно увидеть явное влияние Луи Блана [26].

Социальное значение этим теоретическим построениям придавало изучение разного типа общин в России и на Западе. По мнению Потанина, прямые аналогии Сибири и Северо-Американских Штатов не всегда корректны. Они отличаются не только в отношении связи с метрополией, но и самим духом. Залог будущего развития Сибири он видел в общинном, артельном начале. Для него было чрезвычайно важно указать на ту разницу, которая существовала между сибирской и американской колонизацией. Если в Северной Америке, доказывает Потанин, земля была объявлена собственностью «папы или государства», то Сибирь народ заселял «на доисторический манер». Поэтому в Сибири и должна была необходимо сложиться община — ведь земля осталась «свободною, незакрепощенною ни за собственниками, ни за государством» [27].

В Центральной же России община искорежена крепостничеством, ее разрушает все усиливающийся индивидуализм. «Известно, что колонии, — подводит под свои рассуждения Потанин теоретическую основу, — всегда развивают те начала, которые зародились в метрополии, но не могли найти достаточно широкого применения. Закон этот подтверждается на тех же Северо-Американских Штатах… Ежели Американские Штаты явились осуществлением лучших принципов, выработанных наукою XVIII века, то Сибирь как новейшая колония может усвоить лучшие передовые результаты науки XIX века» [28]. Для областников община представлялась клеткой, которая «решает судьбу народов». По словам Ядринцева, «областной вопрос не потерял своего значения, он приобрел еще большее, точно так же, как и общинный, вопросы общин и кантонов, как семя государственной жизни» [29]. Эта фраза напрямую перекликается с выводом Алексиса де Токвиля о том, что община — «это основа основ управления обществом». Именно в ней, полагает Токвиль, американский гражданин приобщается к управлению, привыкает к установившемуся порядку, получает ясное представление о природе своих обязанностей и объеме своих прав [30]. У англичан и американцев, по мнению областников, «сельская община дышит жизнью и научена selfgovernment’oм к коалиции и ассоциации». Именно из общины органически вырос и сам принцип федерализма. При помощи общины, считал Ядринцев, можно решить целый комплекс проблем — от колониальных до социальных. Нужно поэтому не только сохранять общину от разрушающего индивидуализма, но важно придать ей новое направление в развитии. Она должна при благоприятных обстоятельствах предоставить возможность более удобного перехода к новым формам цивилизации. Разрушительные тенденции затронули сибирскую общину в меньшей степени, чем российскую. Община должна сделать шаг от общинного земледелия к общинному хозяйству. Именно Сибирь, полагал Потанин, должна совершить этот переход, в этом ее мировое значение [31]. «Не понимаю, — писал по этому поводу Потанин, — почему мы должны проходить тот же путь с Европой? Почему старый кирпич не может пригодиться в новом здании?… Я так думаю, что этот кирпич можно рекомендовать вставить в алюминиевый дворец» [32]. В этом же можно усмотреть влияние Прудона с его идеями синтеза общности и собственности, идеализацией мелкой собственности и организацией свободных ассоциаций. «В ассоциативном движении, как в море ключи, находят свой конец все социальные вопросы: и рабочий, и женский, и педагогический, и колониальный». При этом Потанин называет еще одного западного пророка: «Сен-Симон — это Прометей будущего» [33].

От общинной организации жизни областники шли к выяснению социальной и хозяйственной роли кооперации. Следует отметить, что теории кооперации были весьма популярны в то время благодаря Чернышевскому, западноевропейским социалистам, особенно Луи Блану. Но в отличие от них областники стремились применить кооперативные формы организации труда к делу колонизации окраин. Поэтому они так настойчиво собирают и изучают опыт кооперации в английских колониях в Канаде и Новой Зеландии.

Но отношение к общине у областников никогда не было самодовлеющем (в большей степени у Ядринцева, чем у Потанина, который был явно сильнее увлечен народническими доктринами). Общиный вопрос они всегда соединяли с областничеством. Для них этот синтез был своего рода фундаментом. В связи с этими задачами коренным образом должна измениться и роль интеллигенции. Она должна перестать быть космополитичной и больше интересоваться народной жизнью. Ядринцев упрекает интеллигенцию в беспочвенности, «ее мечты обширны, но практически деятельность ничтожна и неосуществима, ее взгляды носят централизаторскую подкладку, все сводится к одному плану, к одной мере, выходящей из центра, но никто не думает заняться воспитанием народа, между тем как только в этом воспитании лежит прочность учреждений и сила реформы». Жизнь не может быть преобразована по одному плану и разом, «для этого нужна долгая подготовка и восприятие идей в массах» [34]. Только с такими проводниками России «не потребуется дорабатываться своими силами, к чему пришла Европа, ей останется только взять и привить лучшее» [36].

Областники попытались свести социальный, колониальный и децентрализационный вопросы в одну общую теоретическую систему. Ядринцев ставил себе в заслугу, что ему удалось «вывести на свежую воду колониальный вопрос», который он соединил с внутренним развитием метрополии и связал с вопросом социальным. «Я свел, таким образом, — заключал Ядринцев, — как и в ссыльном вопросе, частный колониальный интерес на очную ставку с общечеловеческим интересом и призвал в свидетели и судьи мировой прогресс».36 Этим объясняется обращение Ядринцева к «децентрализационному букварю» Алексиса де Токвиля, федералистским идеям П.-Ж. Прудона, экономическим трудам А. Смита, Г.-Ч. Кэри, К. Маркса, Д. Милля и др.

Напряженный теоретический поиск у областников перманентно окрашен особым чувством сибирского патриотизма. Образно характеризуя период западного ученичества русской интеллигенции, Ядринцев вспоминает сказку о мальчике Карыме, у которого было много учителей и которого учили разным наукам, но он все же не знал, что делать. Но появился еще один учитель, научивший его немногому: любви. И только тогда его знания получили практическое приложение. Поэтому Ядринцев выступал против забвения патриотизма, который на Западе отодвинут стремлением к «эмансипации труда». Его раздражало повальное увлечение русской молодежи этой «религией передовой Европы». С явным неудовольствием он отмечал, что молодежь излишне европеизировалась и «безусловно слушает каждое слово учителей Запада и повинуется» [37]. Патриотическая и национальная идея областникам кажется для Сибири более актуальной, чем «борьба с капиталом», потому что она содержит часть идеала человеческого развития — автономию. Отсюда совершенно понятно восторженное отношение Потанина к национальным чувствам швейцарцев: «Такой колоссальный патриотизм у такого маленького общества» [38].

Для идеологов областничества было важно отыскать формулу соединения сибирского патриотизма с общечеловеческим стремлением к свободе и справедливости. Но в этой теоретической конструкции все же именно патриотизм был той почвой, на которую только и можно переносить современные идеалы. В письме к Потанину в 1873 г. Ядринцев писал:

«Идеалы общечеловеческого развития воспримутся, они носятся в современном воздухе, они пройдут и в зарождавшуюся национальность, но им надо дать почву, надобно зародить пламенную патриотическую любовь к своему народу» [39].

Вот почему областники одинаково противостояли унифицирующей централизации как царской бюрократии, так и «космополитов-идеалистов» из революционного и либеральных лагерей. Луи Блана, одного из западных апостолов российских социалистов, они считали безнадежно устаревшим. Приговор Ядринцева звучит категорично: «Луи-Бланизм умер вместе с его творцом…, доктрина, внесшая частичку света, стала ныне консервативной и кончила служение, она стала непрактичной, так же как ее централизаторская государственная подкладка» [40]. Когда западные социальные доктрины начали противоречить сибирскому патриотическому чувству, областники без колебаний отказывались от них, внося свои, порой существенные, коррективы.

Так, Ядринцев сетовал, что постоянно натыкается на «косяк космополито-социального вопроса, выработавшего свой шаблончик». К. Маркс утверждал (и «говорят, хорошо», признавался Ядринцев), что эмиграция из метрополии вредит ей с точки зрения экономического развития, но это явно противоречило установке областников на расширение колонизации [41]. Потанин же предлагал вступить в полемику с Марксом, доказывая, что «удерживать от колонизации, мало того, просто не поощрять колонизацию, значит создавать в одной части земного шара эксплуататорский центр». Напротив, предлагает он, «не только русский центральный капитал должен сделать ссуду нашему Востоку, но даже и Англия, если только она хочет быть гуманною нацией XIX века» [42]. На примере областников отчетливо видно, что российские общественные деятели весьма утилитарно обращались с западными идеями, и когда они их не устраивали вполне, без колебаний надстраивали над ними свои теории, применяясь к российской действительности. Областническая идеология представляла собой ориентированный на Сибирь сложный сплав российских социально-мессианских надежд с западными социальными доктринами. Из многообразия западных учений шел целенаправленный отбор только того, что соответствовало идейным ожиданиям областников. Это была еще и попытка не только воспринять западные идеи и опыт, но и стремление развить свое, во многом оригинальное, учение о путях развития Сибири. Потанин так формулировал свое отношение к западной науке: «Нужно переводить с иностранного не на язык, этого недостаточно, а на формы русской жизни, на формы русского чувства» [43]. В этом заключается еще один аспект проблемы «Россия и Запад».

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Цит. по: Сесюнина М. Г. Г.Н.Потанин и Н. М. Ядринцев — идеологи сибирского областничества (к вопросу о классовой сущности сибирского областничества во второй половине XIX в.). Томск, 1974. С. 93.
2. Березин И. И. Метрополия и колония // Отечественные записки. 1858. № 3–5.
3. Потанин Т. Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1983. Т. 6. С. 80.
4. Пейзын Г. Г. Исторический очерк колонизации Сибири // Современник. 1859. № 9.
5. Письма Г. Н. Потанина. Иркутск, 1987. Т. I. С. 58.
6. Там же. С. 65–66.
7. Там же. С. 92.
8. Ядринцев Н. М. Сибирь как колония. СПб., 1982. С. 698–720.
9. Восточное обозрение. 1884. 13 сент. и 4 окт.
10. Там же. 1884. 4 окт.
11. Там же.
12. Письма Н.М .Ядринцева к Г. Н. Потанину. Красноярск, 1918. Вып. 1. С. 24–25.
13. Неделя. 1872. № 39–40.
14. Европейская колониальная политика и русские на Востоке // Восточное обозрение. 1889. 20 авг.
15. Письма Н. М. Ядринцева к Г. Н. Потанину. С. 52.
16. Там же. С. 85.
17. Там же. С. 86.
18. Эту же мысль Н. М. Ядринцев повторил на страницах газеты «Неделя» (Неделя. 1873. 4 февр.).
19. Письма Н. М. Ядринцева к Г. Н. Потанину. С. 113.
20. Там же. С. 141.
21. Сборник избранных статей, стихотворений и фельетонов Николая Михайловича Ядринцева. Красноярск, 1919. С. 153–154.
22. Письма Н. М. Ядринцева к Г. Н. Потанину. С. 200.
23. Там же. С. 87.
24. Там же. С. 37.
25. Там же. С. 38.
26. Письма Г. Н. Потанина. Т. 1. С. 99–100.
27. Там же. С. 97.
28. Государственный архив Омской области. Ф. 3. Оп. 15. Д. 18753. Л. 8–9.
29. Письма Н. М. Ядринцева к Г. Н. Потанину. С. 76.
30. Токвилъ А. Демократия в Америке. М., 1992. С. 71, 79.
31. Письма Н. М. Ядринцева к Г. Н. Потанину. С. 120.
32. Письма Г. Н. Потанина. Т. I. С. 120.
33. Там же. Иркутск, 1988. Т. 2. С. 101.
34. Письма Н. М. Ядринцева к Г. Н. Потанину. С. 71.
35. Там же. С. 70.
36. Там же. С. 38.
37. Там же. С. 179.
38. Письма Г. Н. Потанина. Т. 2. С. 79.
39. Письма Н. М. Ядринцева к Г. Н. Потанину. С. 180.
40. Там же. С. 75.
41. Там же. С. 192–193.
42. Письма Г. Н. Потанина. Т. 1. С. 150.
43. Там же. Т. 2. С. 75.