Между Западом и Востоком: судьба киданьского анклава в Средней Азии

Печатный аналог: Медиевистика XXI века: проблемы методологии и преподавания. Вып. III: Запад и Восток: власть, социум, ментальность, особенности исторического развития. Кемерово, 2007. С. 218–254. Здесь публикуется в авторской редакции.

Проблема диалога культур — одна из наиболее злободневных и тщательно разрабатываемых в последние десятилетия специалистами самых разных направлений и специальностей. Поскольку окончательно она может быть решена только с привлечением собственно исторического материала, он широко используется не только собственно историками, но и философами и культурологами.

Эта проблема приобрела общецивилизационное звучание уже в средневековый период истории Евразии. То было время не только апогея развития «цивилизаций» («миров») как пространственно — временных континуумов, но и их максимальной замкнутости, автаркизованности. Даже отношения между соседними «мирами», например, между латинским и славянским или китайским и кочевым, характеризуются большой неприязнью и напряженностью. Чаще всего для проникновения из одного «мира» в другой использовались редкие торговые экспедиции, драматичные путешествия (М. Поло, А. Никитин) или даже военные походы. Цивилизации самодостаточны не только в экономическом плане, но и в культурно-религиозном. С помощью «мировых религий» были созданы уникальные этно-социальные конструкции, защищающие свою самобытность с помощью любых средств и, в то же время, пытающиеся распространить свою «истину» на всю ойкумену. Культурно-политической агрессии противостоят идеалы национально-освободительной борьбы, которые впервые осмысливаются в цивилизационном и даже национальном масштабе, а не только в пределах отдельного племени.

Эти контакты, как правило, имели немаловажное значение не только для развития отношений между «мирами», но часто и для судеб этих «миров». Достаточно вспомнить Крестовые походы или монгольские «ураганы» XIII-XIV вв. В данной статье делается попытка посмотреть на материале созданного на территории Средней Азии киданьскими племенами (выходцами из Восточной Азии) государства Си Ляо (Западное Ляо, 1128—1218) [1] взаимодействие трех культурных потоков — китайского, мусульманско-среднеазиатского и западномонгольского кочевого.

Эта проблема в свою очередь распадается на цепочку более частных, но в то же время не менее сложных и важных. Практически все они появились еще в период существования самого западнокиданьского государства.

Первая из них — это вопрос о степени синизации киданей вообще и западных киданей в частности. Династийная история, посвященная государству Ляо («Ляо ши»), правда, после долгого и непростого спора между составителями [2], фиксирует оба государства как китайские. Подобный подход господствовал почти безраздельно до XIX столетия, когда впервые был оспорен в российской литературе. Н. Я. Бичурин, хотя и не избежал идеализации Китая, историю восточных и западных киданей фактически описывал как историю самостоятельных государств, практически независимых от Китая [3]. В этом же столетии выдвинули несколько теорий происхождения киданей. Французский ученый Абель Ремюза в 1820 г. впервые высказал мнение о том, что «дунху» является китайской транскрипцией слова «тунгус» и на этой основе строит теорию тунгусского происхождения киданей. Разделяли эту точку зрения Клапро, Риттер, В. П. Васильев, Е. В. Бретшнейдер, Е. Паркер и др. Была высказана точка зрения о смешанном монголо-тунгусском происхождении киданьского народа (Г. Хауорс, Г. Е. Грумм-Гржимайло, В. В. Бартольд и др). Постепенно в исследовательской литературе сложилась прямо противоположная официальной китайской точка зрения, в свое время очень четко выраженная М. В. Воробьевым [4]. Особенно ожесточенным отрицание связи киданей с китайской цивилизацией было естественно в годы противостояния СССР и маоистского Китая.

Подобный спор не случаен. В обоих киданьских государствах доминировала кочевая экономика и уже одно это обусловило их преимущественную связь с кочевой цивилизацией. Даже современные исследователи до сих пор считают киданей кочевниками, в лучшем случае находящимися под китайским влиянием. По классификации Дж. Фэрбенка, «периферия» китайского мира делится на три зоны:

1. страны, входившие в область распространения китайской культуры (Корея, Вьетнам);
2. страны, находившиеся не в культурном, но в экономическом и политическом союзе с Китаем;
3. все остальные страны [5].

Вероятно, данная синоцентрическая модель постепенно выделилась из более ранней пятичленной модели мира шанской эпохи (XVI-XI вв. до н.э.) [6], но она на начало второго тысячелетия н. э. отражала реальное соотношение сил китайского Центра и «варварской» периферии. Кидани входили во вторую группу.

Однако они занимают особое место в восточноазиатском метарегионе [7], ибо постепенно начинают строить свой «мир» (социум, ойкумену) как «тянься» («поднебесный»), занимающий срединное, т. е. универсальное, связующее положение в общей трехчастной схеме миропорядка — «сань цай» (Небо, Человек, Земля), и пытаются играть роль «чжунго» («срединного государства») вместо Китая для остальных кочевых народов как четырехчастной периферии («сы и») и даже в идеале всей ойкумены. Киданьские историки стремились доказать, что кидани сменили китайцев или другие народы (уйгуры, тангуты, тюрки) в роли «исторических народов» и отныне именно они являются организаторами и устроителями мира, созидателями культуры. Сам этноним цидань, присвоенный киданям китайцами, и стал в конце концов такого своего рода программой их дальнейшего развития в рамках именно китаекультурного мира [8].

Однако незавершенность перехода от концепций, связанных с военным и политическим преобладанием над окружающим миром, к имперскому миропониманию значительно ослабляла киданьское государство и перед Китаем, и перед самим кочевым миром. Кидани ушли от этноцентрической концепции, но «не успели» сформировать новую «мироустроительную» региональную концепцию. Более «примитивные» народы и сыграли роковую роль в истории Ляо.

Очень долго в отечественной историографии выражение «китаизация» воспринималось только негативно, как отражение великоханьских настроений, шовинистических по своей сути и ведущих к неизбежной гибели самобытных культур. Разумеется, складывание идеологии в том или ином метарегионе приводило к естественной трансформации «языческих» и «варварских» культур, но так называемая «имперская» ситуация вовсе не подразумевает геноцид [9]. Применительно к восточноазиатскому региону это означает, что под «китаизацией» нужно понимать идущий на всем протяжении существования китайской государственности процесс складывания и существования китаецентричного «мира», символическим образом которого может быть названо «дерево» («один ствол и множество ветвей») [10]. Восточноазиатский регион как «культурно-исторический ареал» [11] был мегасоциумом, состоящий из макро- и микросоциумов (различные государства, народы, племенные союзы, племена и т. д.). Главным здесь было не административное, а духовное взаимодействие [12]. На практике это находило отражение в «даннической системе» [13], идейной основой которой была доктрина «мироустроительной монархии» [14]. В рамках этого мира каждый этнос имеет свое определенное место, хотя не исключено и даже обязательно его «движение» в рамках этой сложной системы. Это неплохо иллюстрируется именно киданьской историей.

Соотношение собственно киданьских и общецивилизационных («китайских») элементов в культуре Ляо было непростым [15]. Все кочевые империи, и Ляо не исключение, фактически создавали синкретическую культуру, лишь по названию остававшейся этнической [16]. Она безусловно основывалась на той парадигме, которая впервые появилась в ханьском мире, с той только разницей, что кидани, как и многие другие кочевые народы, считали, что их правители имеют не меньше прав получать мандат на управление миром от Неба, чем китайские правители.

Все сказанное означает, что под «китаизацией» или принятием китайской культуры следует, строго говоря, понимать не этнический процесс, причем именно как процесс поглощения одним народом малых этнических организмов, а идеологическую форму существования цивилизации («мира») [17].

По большому счету регион влияния китайской цивилизации был шире непосредственно территории империи. У нас в литературе, особенно в период противостояния с маоистским Китаем, часто отождествляли культурное влияние с политическим. Сфера политического влияния имперского Китая крайне узка и фактически не выходит за пределы равнинного Китая, но сфера этнокультурной близости, наоборот, очень широка и иногда включала многие районы Сибири и Средней Азии. Это обстоятельство не является уникальным в истории Евразии. Скажем, границы «христианского мира» заканчивались как минимум междуречьем Волги и Днепра, а границы средневековой «римской империи» фактически доходили лишь до междуречья Вислы и Одера.

Оба киданьских государства, восточное и западное, исчезли в силу ряда вполне объективных причин [18] и одной из них было то, что химерическая киданьская, кочевая по происхождению и сути, интерпретация китайской «мировой» парадигмы не была воспринята ни оседлыми, ни кочевыми племенами. С ее помощью Ляо смогло просуществовать более двух столетий, что само по себе стало рекордом в истории Восточной Азии. Развивавшие этот алгоритм чжурчжэни продержались столетие с небольшим, монголы и того менее. Тем не менее, опыт киданей долго еще высоко котировался среди восточноазиатских кочевников, даже среди ранних маньчжур [19].

Интересно, что хотя этот опыт киданей и кара-китаев изучался чжурчжэнями, монголами и маньчжурами очень тенденциозно и достаточно отстраненно, сам факт стал одним из оснований для формирования представления о том, что изучение ранних государственных образований помогает понять более поздние этатические конструкции. Это можно считать в некотором смысле методологической ошибкой. Разумеется, наблюдается определенное сходство в развитии разных народов, принадлежащих к одному цивилизационному ареалу, но и различия могут быть существенными. Самый яркий пример этих отличий дает сравнение полуоседлых киданей и кочевых монгольских племен, создавших свой монгольский «мир».

Проблема преемственности в развитии государств, появляющихся периодически на северных границах Китая, впервые была поставлена еще в XIX в. Фактором, существенно повлиявшим на ее становление и исследование, было наличие в этих государствах большого удельного веса внешнеполитического насилия. Эпоха Просвещения, подводя итог предшествующему развитию человечества и намечая перспективы его дальнейшего развития, впервые попыталась провести компаративистское исследование евразийских сообществ. Авторам этого времени не удалось выйти за пределы европоцентристской цивилизационной парадигмы и преодолеть ксенофобию оседлого общества по отношению к кочевникам. Отсюда пренебрежительное отношение к интеллектуальным возможностям кочевников, преувеличение культурной доминации оседлых народов [20] и, поскольку именно на это время приходится апогей борьбы со средневековыми по происхождению имперскими образованиями, на кочевников переносятся многие их черты. Именно на рубеже XVIII-XIX вв. возникает представление о «кочевой империи» как форме экспансии кочевников и механизме порабощения оседлых народов.

Именно этот вариант «мироустроительной» парадигмы разгромленная чжурчжэнями киданьская элита, вернее, та ее часть, которая объединилась вокруг члена императорского рода Елюй Даши, и попыталась перенести на Запад.

В данном случае особо выделяется приверженностью к ней именно Елюй Даши (1087—1142). Он принадлежал к императорскому роду Елюй и был потомком основателя восточного киданьского государства Елюй Абаоцзи в восьмом поколении. Знатное происхождение, богатство, но все же и большие способности, любознательность и немалое честолюбие позволили ему получить весьма незаурядное для своего времени образование. Уже в юности Даши прославился среди видавших виды кочевников как отличный стрелок из лука и великолепный наездник. Он обладал незаурядным военным талантом, одинаково легко наносил фронтальные и точечные удары и умело организовывал крупномасштабные экспедиции («восточная экспедиция» Сяо Валила [21]) и вторжение в другой «мир». И в то же время, у него были разносторонние познания в различных областях как киданьской, так и китайской культуры [22]. В маньчжурском переводе «Ляо ши» есть сообщение о том, что в 1115 г. он удостоился степени цзиньши. Вскоре после получения степени Даши был назначен на пост правителя области Сянчжоу. Кроме этой степени он имел и титул «чжун дэ» (глубоко добродетельный). В III5 г. он становится цыши (контролером) Тайчжоу и Сянчжоу, а затем и цзедуши (генерал-губернатором) тоусячжоу (вверенной области) Ляосин (современная провинция Шаньси). В 6-м месяце 1122 г. он разгромил под Сюнчжоу отборную сунскую армию. Вероятно, уже в это время у Даши был план возрождения империи на основе объединения под эгидой киданей родственных им племен, но в тех условиях он оказался неосуществим.

О преданности Даши стремлению продолжить жизнь империи свидетельствует провозглашение им государства Бэй Ляо (Северное Ляо), правителем которого с почетным титулом Тянь-юй он стал сам [23]. Из этого же он исходил, прося на курултае в г. Бэйтине (1128) помощи у кочевников «в уничтожении нашего общего врага и восстановлении нашей империи» [24].

О стремлении воссоздать именно ляоскую имперскую конструкцию свидетельствуют многие средневековые тексты. На это указывает сама «Ляо ши», называющая западную династию законной китайской династией и указывающая, что ее исторические анналы прямо следуют киданьским образцам (30 цзюань). Целый ряд мусульманских авторов, используя различные обозначения для государства, обязательно добавляют, что его правители — китайцы. Это очень важно, ведь указывает на то, что лишь верхушка населения государства придерживалась китайской культуры. Эта верхушка была достаточно немногочисленная. Судя по «Ляо ши», уходя от последнего ляоского императора, Даши имел в своем распоряжении 200 всадников (цз. 30, л. 4б). У мусульманского историка Джувейни приводятся еще две цифры: «восемьдесят человек его племени» и «огромное количество людей» [25]. Видимо, мятежного принца сопровождали действительно только члены его собственного рода и сравнительно небольшое количество разных людей, не пожелавших подчиниться оккупационному режиму. Даже если добавим сюда их слуг и домочадцев (средневековые авторы практически никогда не упоминают простонародье в качестве сподвижников того или иного политического деятеля), носителей киданьско — китайских представлений в самом деле было немного. Хотя в целом в Восточный Туркестан ушло большое количество родовых и племенных групп из Западной Монголии [26], именно эти люди играли важную политическую роль, были руководителями этого «исхода» и именно они вместе с императором вырабатывали общую доктрину нового государства. Первые правители государства, прежде всего гурхан Елюй Даши, упорно хотели превратить его в империю. С этой целью шло активное заимствование китайского и киданьского опыта государственного строительства. Среди чиновников, окружавших гурхана, значатся и такие должности, которые существовали в Ляо (воспитатели сыновей правителя, чиновники, ответственные за придворный этикет, за проведение церемоний, управлявшие шатрами, канцелярскими принадлежностями, лампами и свечами). Как и в период Ляо, у западных киданей существовал титул «Великого князя шести подразделений», «ту-лу», «ю-шуми фу ши», «первого министра», «фу-ма». Сам Даши носил китайский императорский титул. Девизы правления и храмовые имена западнокиданьских правителей были китайскими, китайскими же были почетные и административные титулы знати и чиновников. На внутренней территории государства взимались налоги по китайскому образцу (с хозяйств, а не отдельных лиц). Сохранились западнокиданьские монеты китайского типа с надписями на китайском языке. Кидани дабы отличаться от подданных империи — мусульман продолжали одеваться в киданьскую одежду, император носил одеяния из китайского шелка. Восточные пришельцы упорно, хотя и достаточно безуспешно, навязывали местным жителям китайский календарь, т. е. подражали в этом киданьским и китайским императорам, которые в принятие вассальными государствами этого календаря не без основания видели эффективное средство контроля. Китайская письменность использовалась наравне с киданьской, уйгурской и персидской. О китайских заимствованиях говорит даже использование для отопления жилищ канов.

Вторая проблема, которая логически вытекает благодаря самой постановке вопроса, — была ли основа для существования имперской конструкции на территории Средней Азии? Решение этой проблемы осложняет методологическая размытость самого термина «империя». Некоторые исследователи даже считают, что «понятию „империи“ не суждено, возможно, обрести полную меру научной строгости» [27]. Причина этого пессимизма, вероятно, в том, что это понятие до сих пор воспринимается внеисторически. Двумя определяющими признаками империи с начала XVIII в. считаются обширность территории и этническая разнородность населения. Этим, по мнению французского исследователя того времени Г. Жерара, империя отличается от царства, которое меньше по территории и этнически однородно. На самом деле «империя» — более сложная и связанная с определенным историческим этапом конструкция [28].

В классическом виде империи существуют на обоих полюсах Евразии — в Европе и Китае. В обоих случаях при всех естественных различиях проглядывается общая конструкция — центральная территория, где впервые появляется «истина» (Римская империя, Хань), и «варварская» периферия, постепенно принимающая цивилизационную парадигму. Естественно, что «варвары» вместе с «мировой» религией перенимают и идею «империи». Именно кидани впервые фактически поставили ребром вопрос о том, а почему правителем не может быть представитель «варваров». В итоге рождается идея translatio imperii sinicorum и стоит заметить, что ее сформулировали не сами китайцы, а именно северные «варвары». Если в Европе translatio imperii romanorum («возрождение римской империи») проходило после гибели Западной Римской империи, то на Дальнем Востоке translatio imperii sinicorum («возрождение китайской империи») проходило при «живой» китайской империи, на Западе внутри оседлого мира, а здесь — в той или иной мере за его пределами [29]. Вдобавок на территории киданей была особая экономическая и этническая ситуация, где «классическая» империя просто не могла существовать. Можно сказать, что, начиная с киданей начинается формирование «северного» варианта «империи», что найдет то или иное воплощение в империях Ляо, Цзинь, Юань и Цин. «Южный» вариант некоторое время будет представлен в империях Сун и Южная Сун и частично воспроизведен в империи Мин. В итоге «историческими народами», т. е. народами, творящими историю, наравне с китайцами станут и северные народы (кидани, чжурчжэни, монголы, маньчжуры). Естественно, что в понимании северян главное в империи ее политическая составляющая — вертикаль власти [30]. Именно это обстоятельство дало основание многим исследователям говорить о существовании у кочевников особой формы империи — кочевой [31]. Вероятно, впервые в отечественной литературе понятие «кочевая империя» было введено в оборот М. Н. Суровцовым [32]. Как строго научный термин в рамках своей типологии кочевых образований применила С. А. Плетнева [33]. Этот термин уже не раз становился предметом полемики [34]. «Кочевая империя» — настолько уникальное явление в истории номадизма, что часто ставило в тупик исследователей: «чем объяснить тот факт, что кашкайцы и белуджи остались племенами в рамках тех или иных государств, туареги не продвинулись выше неустойчивых конфедераций племен, а кочевники Центральной Азии — хунну, тюрки и монголы XIII в. создали „степные империи“?» [35].

Если учесть, что территория империи не может быть безразмерной [36] и ее пространство обязательно ограничено географическими препятствиями, связано этнокультурной близостью населяющих ее народов, уже сложившимися экономическими связями и обусловлено возможностями «метрополии» (людские, военные ресурсы), ибо без насилия территорию не удержать, то все эти условия мы находим в Си Ляо.

Большинство населения государства было оседлым. Достаточно широко распространенное в исторической науке представление о том, что пришедшие кидани в большинстве своем были «скотоводческо — охотничьими племенами монгольской группы» [37], вероятно, следует подвергнуть корректировке. Сведения письменных источников и данные археологических раскопок опровергают его. Они пришли на лошадях, но только потому, что шли военным маршем [38]. Об этом свидетельствует самая история киданьского «исхода». Сам Даши среди своих подданных пользовался большим авторитетом и поддерживал в войсках строжайшую дисциплину. Грабить страну было строго запрещено; после занятия какого-нибудь города кара-китаи ограничивались тем, что брали с каждого дома по одному динару [39]. Он не раздавал уделов и якобы никому не отдавал под командование (кроме походов) более сотни всадников. Местные правители в знак покорности должны были носить на поясе серебряную дощечку. Число таких вассальных владетелей было немалым, хотя под непосредственным управлением киданей находились фактически лишь южная часть Семиречья, Кульджинский край и северо-восточная часть Сырдарьинской области [40].

В составе пришельцев были представители киданьской знати, давно уже оставившей кочевой образ жизни, жители городов, через которые маршем шли кидани, так называемые «хань эр», т. е. китайцы, жившие среди киданей [41]. Кочевыми фактически были лишь пришедшие с киданями отдельные западномонгольские родовые группы и жители отдельных вассальных тюркских государств. На новых землях проживали таджики, карлуки, группа тюрок во главе с Караханидами, уйгуры, китайцы (т. е. хань эр и их потомки, не пожелавшие стать подданными «диких» чжурчжэней), «много умелых и ученых людей» из числа евреев, смуглые индийские мусульмане [42].

В то же время наличие все же кочевых групп в империи и экономическая пестрота создавали основу для принятия киданьской имперской конструкции.

Территория его не сводилась только к местам обитания собственно киданей. По Ибн ал — Асиру, каракитаи «обитали в Узкенде, Баласагуне, Кашгаре и их окрестностях», хотя гарнизоны ихбыли «в стране Туркестан и в Мавераннахре и тяжело попирали их народы» [43]. Елюй Чуцай, посетивший Центральную Азию в 1219 г., писал, что государство занимало территорию в «несколько десятков тысяч ли» [44]; его современник Чан Чунь сообщал о «десяти тысячах ли в каждом направлении» [45]. Китайский исследователь Дин Цянь высказал мнение, что кара-киданьские гурханы осуществляли контроль над территорией в 6 тыс. ли «шириной» и 7 тыс. ли «длиной» [46]. Западная граница государства проходила по реке Аму-Дарья, самыми южными владениями киданей были Балх, Термез и Хотан. На востоке государство граничило с зависимой Уйгурией, на севере граница проходила по озеру Балхаш и реке Чу. Исходя из этого, можно предположить, что наибольшая протяженность империи с запада на восток была примерно 6 тыс. ли, а с севера на юг — около 2 тыс. [47] (соответственно 3 тыс. и 1 тыс. км). Таким образом, по размерам Западное Ляо не уступало Золотой империи чжурчжэней и Южносунскому государству.

Население империи состояло из оседлых и кочевых племен. Общую его численность определить сложно. По переписи, проведенной гурханом Елюй Или в 1151 г., насчитывалось 84,5 тыс. хозяйств, которые могли поставлять в армию и на службу гурхану мужчин старше 18 лет. Но это явно не все население государства, ведь только в Самарканде, одной из столиц государства, перед монгольским эавоеванием проживало 100 тыс. семейств. Скорее всего это население территории, контролируемой непосредственно гурханами.

В социально-экономическом отношении государство было неоднородным. Территория Восточного Туркестана относится к так называемым маргинальным районам, где возможны оба неразрывно связанных с историей кочевых обществ процесса — седентаризации и номадизации. В источниках говорится и о широком распространении земледелия, шелководства, виноградарства, различных ремесел [48] и есть все основания говорить о важной роли скотоводства в государстве Западное Ляо, но отнюдь не о ведущей. Уже ко времени Махмуда Кашгарского (XI в.) о скотоводстве в окрестностях Баласагуна говорили как о подсобной отрасли хозяйства в отличие от прежнего времени [49].

Нужно учитывать и то, что непосредственно перед образованием западнокиданьского государства в течение практически шестисот лет происходил «чрезвычайный по широте и глубине процесс массового перехода скотоводов к ведению комплексного земледельческо — скотоводческого, а затем земледельческого хозяйства, сопровождавшийся ростом очень больших ремесленно — земледельческих поселений и городов (с площадями в десятки квадратных километров), занявших все районы, пригодные для земледелия» [50]. Период же упадка городов и оседло — земледельческой культуры начинается с XIII в. и был связан не с изменениями естественно — географических условий, а с монгольским нашествием и в особенности войнами Чингизидов друг с другом [51]. Г. Рубрук, посетивший эти места в 1253 г., писал: «На вышеупомянутой равнине прежде находилось много городков, но по большей части они были разрушены татарами (монголами), чтобы иметь возможность пасти там свои стада, так как там были наилучшие пастбища» [52]. Он добавляет: «Страна эта называлась (именем правительницы улуса Джагатая — П. Г.) Органы. (Ее) жители имели собственный язык и собственное письмо. Но (теперь) вся она занята контоманами» [53]. Получается, что кидани попали в Среднюю Азию в промежуточный, земледельческий период, который располагался между двумя «скотоводческими» [54].

На территории обитания западных киданей существовал комплекс самых разнообразных природно-климатических условий [55], что давало возможность развивать комплексную экономику.

Большого развития достигло в государстве земледелие. В состав империи западных киданей входили территории с давней земледельческой традицией, часть киданьских родов, пришедших на территорию Средней Азии, тоже начала переходить к оседлому образу жизни. В китайских и мусульманских источниках есть много сведений о выращиваемых культурах (просо, ячмень, пшеница, дыни, лук, конопля, хлопок, арбузы, рис, плодовые деревья, тутовые), ирригационных сооружениях, развитии шелководства, виноградарства. Правители государства видели выгоды земледелия и стремились взять его под свой контроль. Земля уже могла свободно продаваться и покупаться состоятельными людьми. Большую роль в государстве играло церковное землевладение.

Своеобразием отличались города на территории обитания кара-китаев. Выявлены так называемые «длинные» оборонительные стены — валы вокруг городищ, которые окружали поля [56]. Город здесь можно назвать аграрным, ибо у него нет присущей большинству городов на востоке сельскохозяйственной округи в виде рустаков. За длинными стенами города сосуществовали административный центр, ремесла, земледелие и даже элементы скотоводства. Некоторые исследователи даже предлагали называть такое поселение «урбанизированной деревней» или «городом сельского типа» [57].

Дальнейшее развитие в государстве западных киданей получили различные ремесла. В источниках отмечается, что значительного развития достигло изготовление стеклянных изделий, оружейное дело, строительство укреплений и городов, разработка месторождений каменной соли, серебра.

В Западном Ляо чеканилась собственная монета по ляоскому образцу. Сунский ученый Хун Цюань (1149) упоминает в своей работе монету, выпущенную вдовой Елюй Даши. Есть мнение, что монета, подписанная «Кан-го Тун-бао», изготовлена при самом основателе династии кара-киданей [58].

В государстве существовала обширная торговля, и внутренняя, и внешняя. Почти повсеместно торговля шла на деньги. Через всю страну проходили торговые караванные пути, связывавшие между собой все крупные города империи. Через Восточный Туркестан проходил «Ат йоли» («Алтун йол», конный или золотой путь). Из Хотана в Северный Китай вел Нефритовый путь. Центральная Азия и Южная Сибирь были связаны с Китаем и Юго — Восточной Азией Западным меридиональным путем (через Ордос, Ганьсу, Шаньси в Бирму). Великий Шелковый путь шел от Средиземноморья, Передней Азии и Ближнего Востока в Китай и кидани контролировали его восточный участок в современной провинции Ганьсу. По территории Си Ляо тоже пролегали значительные его участки [59].

Известными были и локальные торговые артериии из Самарканда в Балх, из Балха через Бадахшан, Яркенд в Кашгар, из Герата в Самарканд, из Самарканда через Исфиджаб, Тараз в Баласагун и оттуда далее на восток в Уйгурию, Китай, из Хотана в Китай. Торговали самыми разнообразными товарами: оружием, рабами, парфюмерией, шелком, посудой, драгоценными камнями, украшениями, лошадьми, верблюдами, быками, овцами, шерстью, кожами и т.д. Цзиньские и сунские ремесленные изделия были обнаружены в Баласагуне и Самарканде [60]. В Самарканде восточные ворота города назывались «киданьскими». Юсуф Баласагунский в «Книге счастья» («Кутадгу билиг», 1069): «Если бы кытайские караваны уничтожили бы свои торговые знамена (вывески), то откуда явилось бы множество товаров?» [61]. Вино кара-китаев было известно на рынках Цзинь [62]. По сообщениям «Цзинь ши», мусульманские купцы с территории кара-китаев, хоть и не регулярно, но появлялись на этих рынках [63].

Множество оазисов, городских и ремесленных центров могли в достаточном объеме обеспечить потребности оседлого и кочевого населения в продуктах земледелия и ремесла. В этом регионе шел интенсивный рост городов, растущие потребности городов в рынках сбыта своей ремесленной продукции, повышение спроса на сырье, производимое лишь скотоводческим хозяйством, служили мощным стимулом втягивания кочевников в орбиту товарно-денежных отношений с земледельческими районами. Следствием этого явился быстрый рост товарности скотоводства, что стимулировало кочевников увеличивать пастбища. Еще с конца VII века тюркские правители чеканили собственную монету; были, например, города Тараз, Суяб, Отрар, где чеканились такие монеты. В результате тюркскую экономику и культуру нельзя представлять себе только в виде кочевой.

Скотоводство сохраняло значительные позиции еще и потому, что в эту область периодически перемещались родоплеменные группы скотоводов из сопредельных областей. Это замедляло процесс уменьшения удельного веса скотоводческого хозяйства среди местного населения. Поскольку с киданями пришли значительные группы скотоводов, то и им приписывали реанимацию скотоводства в Чуйской долине, что противоречит сведениям из письменных источников и данным археологии.

Кара-кидани разводили огромные стада лошадей, овец, быков, верблюдов и, по свидетельству мусульманских источников, очень заботились, чтобы «скот рос упитанным». Подвластные территории платили кара-киданьским гурханам дань не только деньгами и товарами, но и скотом. Продолжали они заниматься и охотой, но фактически лишь ради тренировки, ее же хозяйственное значение падает. Это началось еще на востоке.

Существовала и необходимая этническая пестрота. Если сложно подсчитать общую численность населения государства, то этнический состав населения более или менее ясен. Мы знаем, что в составе передвигавшихся на запад под руководством Елюй Даши отрядов были и тюркские, и монгольские, и тунгусские элементы. На новых землях проживали таджики, карлуки, группа тюрок во главе с Караханидами, уйгуры, китайцы (т. е. хань эр и их потомки, не пожелавшие стать подданными «диких» чжурчжэней), «много умелых и ученых людей» из числа евреев, смуглые индийские мусульмане [64].

Парадоксально, но в истории западных киданей оказались реализованы почти одновременно несколько известных истории вариантов развития. Сами они делали ставку на то, что рано или поздно смогут восстановить великую восточную империю. И это не были иллюзии, как неоднократно указывали исследователи. Если первого правителя Си Ляо еще можно было бы не особенно задумываясь считать неким идеалистом, желавшим создать «правительство в эмиграции», то последующие гурханы придерживаются этой цели совершенно не случайно.

Киданьская верхушка воспринимала себя в государстве и за его пределами китайцами и ставила себя на один уровень с сунской аристократией не случайно. За Даши сохранялась слава «китайца», недаром мусульманские авторы именуют его Кур-ханом ас-Сини [65].

Здесь можно видеть отголоски старого спора с китайцами за главенство в Восточной Азии и противопоставление себя мусульманам, стремление отстоять образовавшуюся диаспору и сделать ее плацдармом для контрнаступления на Восток. Пришедшие с континента под названием «Восточная Азия» на остров под названием «Восточный Туркестан» фактически не вышли за пределы прежней цивилизационной зоны. Хотя Восточный Туркестан, начиная с глубокой древности, был зоной контактов различных цивилизационных потоков [66], в то время эта территория все еще тяготела к китайской цивилизации.

До XI в. большую роль в истории региона играли рыжеволосые кимаки, создавшие достаточно развитый Кимакский каганат [67]. По гипотезе Ахинжанова С. М., у кимаков прослеживается связь с родственными киданям племенами ку-мо-хи (Си) [68].

В Х-ХII вв. обширные пространства среднеазиатского региона находились под политическим контролем династии Караханидов. Сами Караханиды могут быть связаны гораздо больше, чем принято думать до сих пор [69], с Восточной Азией. Так по наблюдению ряда исследователей, в «Сун ши» (официальной истории Сунской династии) трижды упоминается название «хэйхань» в отношении племенной группы уйгуров, ушедшей после распада уйгурского государства в 840 г. на запад и осевшей в Хотане [70]. В средневековый период китайские слова «калахань», «халахань» и «хэйхань» обозначали именно Караханидов (кара-«черный» — хан). В «Ляо ши» Караханиды обозначаются этнонимом «асалань хуйгу» [71]. Столица западнокиданьского государства Баласагун в китайских средневековых текстах обозначается одновременно как город Караханидов [72].

Прослеживаются связи с тюрками самих киданей, язык которых был настолько близок к тюркскому, что они могли легко выучить последний за 20 дней общения с уйгурами [73]. Речь идет об эпизоде из «Ляо ши», где говорится о том, как в 925 г. младший брат основателя династии Ляо Абаоцзы за двадцать дней выучил их речь и письмо, после чего он разработал киданьское малое письмо. Известно, что сами кидани некогда «были пастухами у уйгуров». Материалы по дешифровке большого киданского письма демонстрируют наличие в нем не только монгольских, но и тюркских слов. Племенные группы найман, тангутов и карлуков, проживавшие в Си Ляо, говорили на языках, близких к тюркскому языку Караханидов. Эти обстоятельства способствовало и тому, что после уничтожения западнокиданьского государства населявшие его племена достаточно легко вошли в этнические образования казахов, киргиз, татар, а оседлые группы влились в состав позднейших таджиков, узбеков, афганцев, уйгур.

Существует информация и о связях киданей с районами Тибета. В одном из тибетских текстов (манускрипт Национальной Парижской библиотеки № 246) говорится: «Там на севере есть те, кто называется Ге-тан. Король их — это хаган Ге-тан. Их пища и законы такие же, как и у А-жа. Скот их преимущественно телята, овцы и лошади. Язык их в большой степени соответствует языку А-жа. Они то ссорятся, то вступают в союз с уйгурами» [74]. По мнению Л. Амби («Заметки по поводу народности Ту-ю-гунь» [75]), речь идет именно о киданях. А-жа, как считает П. Пельо («Заметки по поводу народностей Ту-ю-гунь и Су-пи» [76]), это Ту-ю-гуни — «эмигранты из племени сянь-би». Это дает кстати основание предполагать не только связь киданей с последующими «историческими» монголами [77], но и подтверждает широкую известность киданей в данном регионе и существовавший интерес к ним» [78].

Можно сказать, что кидани привлекали народы Средней Азии и своей родственностью к той совокупности этносов, которые занимали территорию Центральной Азии [79].

Как в свое время заметил еще В. В. Бартольд, неизвестно, какой религии придерживались сами гурханы и был ли Елюй Даши манихеем или христианином [80], но в самой западной империи существовала ситуация религиозного синкретизма, где сосуществовали и причудливо переплетались элементы самых различных религиозных верований (несторианство, буддизм Махаяны, манихейство, тенгриизм, конфуцианство, ислам). Как сообщает Ауфи, среди киданей встречались все религии кроме еврейской [81]. Несторианский патриарх Илья III (1176—1190 г.г.) даже основал митрополию в Кашгаре, а кашгарский митрополит носил титул «митрополита Кашгара и Невакета». По свидетельству Джузджани, кидани покровительствовали всем религиям и в этом плане поступали справедливо [82].

Сохранение в этой «Австралии» киданьской парадигмы было связано и с тем, что кидани не выступали против ислама как религии, по крайней мере, до конца династии. Первые гурханы, по свидетельству Джузджани, «обращались с мусульманами с великим почтением» [83].

При всех сохранявшихся по исторической инерции связях этой территории с восточноазиатским «миром», дальнейшая судьба ее так или иначе уже была связана с тюркско — мусульманским «миром». Основная масса кочевого населения, особенно иранцы и тюрки, также Караханиды, Хорезм и подвластное киданям население в центре были мусульманами. Для них важна была уже в большей степени религия, а не этническая идентичность. Перед нами ситуация «мира», когда конфессионем важнее этнонима, и кидани, кроме последнего правителя Кучлука, это учитывали. Одной из самых важных причин уничтожения Кучлука было то, что он начал гонения на идеологию метарегиона. Этого ему не простили не только мусульмане, но и кидане. Чем и воспользовались монголы, ибо мусульмане не сами уничтожили Кучлука, а не стали его защищать и сдали монголам. Кидани по указанным причинам долго не могли принять ислам. Их и не заставляли это делать, лишь позволили занять определенную территорию. Причины для этого разные. Прежде всего, в мусульманском «мире», как и в любом другом, существовала по сути мультикультурная ситуация. Исламизация подразумевала, по крайней мере, на первых порах, согласие на принятие общецивилизационной парадигмы, а непротиворечивый синтез конкретной культуры и этих догматов, как правило, был процессом, занимавшим не одно столетие (это хорошо известно на примере Европы и России). Как в целом в традиционном обществе, в средневековом «мире» от этноса требовали придерживаться определенного места пребывания и определенной культуры. Тогда с ними и выстраивали соответствующие отношения. Кроме того, веротерпимость — одна из обязательных характеристик мировой религии, ислама, быть может, в особенности. В мусульманской средневековой цивилизации отсутствовала, как уже было сказано, классическая имперская ситуация, подразумевавшая иерархию культур. Ислам распространился по территории, где сосуществовали в целом равновеликие культуры и ни одна из них не могла быть сведена до уровня «варварской». В этом одна из причин того, что ислам представлен «кустом», т. е. набором разной степени распространенности религиозных направлений.

Быть может, поэтому у западных киданей был реализован фактически еще один исторический вариант выживания. В условиях экономической разнородности и культурной пестроты судьба западнокиданьской государственности была в чем-то аналогична судьбе древнеизраильского «избранного народа». Основная масса киданей оставалась на востоке и перебираться на запад естественно и не собирались. Западнокиданьский остров медленно, но неотвратимо погружался на дно исламского океана. Кара-китаи упорно продолжали называть себя Си Ляо [84], но другие народы, особенно мусульманские все чаще именовали их «черными» (кара) киданями [85].

Не нашедшие себе места в новой этно-политической атмосфере кидани и стали именоваться «западными» или «черными» (кара-китаи, кара-хитаи) в отличие от оставшихся на востоке («белых»). Отколовшиеся роды в Азии часто именовались «черными». Постепенно, однако, оформилось иное понимание термина «кара-китаи». Если исходить из того, что термин «кара» в тюркских языках имеет значение «народ», «масса», то сочетание «каракитаи» стали объяснить как «народ китаев». Киданьская имперская парадигма не могла долго сохраняться в диаспоре, а на востоке она уже стала забываться. Маленькая Кидания испытала судьбу всех территорий, куда переселялось излишнее население (Великобритания — Бретань, Великороссия — Малороссия, Испания — Эспаньола) и вынуждена была стать незаметной частью более обширного «мира».

В связи со сказанным встает третья проблема: почему же китайская культура не прижилась на территории Средней Азии, ведь кидани принесли с собой очень мощную ее струю? Причин здесь тоже много и они все разного характера.

Си Ляо оказалось слабо связанным с восточноазиатским миром доминионом и связи эти все более и более слабели, что было заметно на протяжении истории этого государства. На Востоке усиливалась чжурчжэньская этнокультурная модель, а западные кидани естественно были ее противниками и все еще придерживались киданьской культуры, надеясь, как это ни парадоксально, на реставрацию Ляо.

Путь же туда был для них закрыт навсегда. Кара-китаи смогли достаточно легко одержать победу над сельджукидами, но ничего не смогли сделать с чжурчжэнями. Победы на востоке были связаны не только с военным талантом Елюй Даши, но и с его дальновидностью во внешней политике [86]. Султан Санджар боялся усиления киданьской диаспоры в Восточном Туркестане и предполагал возможность того, что кидани все же договорятся с чжурчжэнями и Центральная Азия опять станет объектом экспансии Китая. Местные племена еще не очень крепки были в исламе и помнили о своей генетической связи со страной за пустыней Гоби. К тому же, как писал В. В. Бартольд, «в истории ислама в Средней Азии это был первый случай подчинения мусульманских областей власти немусульманского народа» [87]. Поэтому Санджар сначала потребовал от Даши принятия ислама [88].

Даши вынужден был принять сражение с сельджукским султаном. Решающее сражение между киданями и армией «последнего великого Сельджука» Санджара состоялось 5 сафара 536 года хиджры (9 сентября 1141 г.) в Самаркандской области. По сообщению Ибн ал-Асира, «не было в исламе битвы крупнее этой, и не было в Хорасане больше убитых, чем в ней» [89]. Резонанс от битвы в Катванской степи был огромен. Вести о ней докатились до Палестины и Сирии, а оттуда в совершенно искаженном виде просочились в 40-х годах ХII в. в Западную Европу [90]. В 1146 г. баварский хронист Оттон Фрейзингенский в своей хронике вспоминал о состоявшейся годом ранее встрече с кабульским епископом из Сирии, во время которой тот сообщил ему, что «несколько лет назад некий Джон, который жил за пределами Персии и Армении на далеком Востоке, король и священник и христианин со всей своей нацией, хотя и несторианин, повел войну против королей персов и медов, братьев, называвшихся Самиарди -… они сражались три дня … Пресвитер Иоанн, ибо так они называли его, разгромив, однако, персов, явился победителем в самой жестокой резне» [91]. Обещал крестоносцам, осаждавшим ключевую крепость Дамиетту, преграждавшую путь в Египет, прийти на помощь [92]. Он якобы дошел до Экбатаны (Хамадана), но не решился перейти Тигр и увел свои войска обратно [93]. Имя этого царя Иоанна связывали с именем апостола Иоанна, который называл себя пресвитером во втором и третьем посланиях. Он якобы «не умер и выступит при конце дней провозвестником Спасителя» [94]. П. Карпини называет его «царем Индии». По его мнению, пресвитер Иоанн принадлежал к числу побежденных монголами правителей. М. Поло и Абу-л-Фарадж, говоря о нем, имеют в виду Ван-хана кереитского. C XIV в. его отождествляли с абиссинским негусом. К. Риттер считал, что именем Иоанн был передан титул ван-хан [95]. Г. Опперт считал далеким прообразом Пресвитера Иоанна Елюй Даши [96]. Эту точку зрения впоследствии развивал В. В. Бартольд [97]. По мнению Л. Н. Гумилева, Иоанн соответствует имени найманского вождя Эниата (Инанч Бильгэ Буку-хана): это «имя, либо легко переделываемое в „Иоанн“, либо просто имя „Иоанн“, превратившееся в Эниат» [98].

Так на территории Казахстана и Киргизии появилось новое государство Си Ляо (Западное Ляо).

Однако Даши понимал, что катванская битва была лишь военной победой. Выдержать новое сражение, особенно если мусульмане реально соберут все возможные силы, кидани были бы не в состоянии. Даши не стремился к дальнейшим завоеваниям [99]. «Эта страна — не та страна, где мы с вами (будем жить) из поколения в поколение» [100]. Он делает все, чтобы убедить мусульман в своем нежелании выходить за пределы диаспоры и, наоборот, стремлении отвоевать территорию Ляо.

Вся империя была разделена на две неравные части: внутренние районы с центром в Баласагуне, которые управлялись непосредственно центральным правительством империи и зависимые территории. Существовало три степени зависимости этих территорий от центральной власти (посылка наместника, посылка сборщиков дани и разрешение местному правителю или феодалу самому привозить дань в столицу). Как правило, вассальные территории были независимы в своих внутренних делах. К тому же они были разделены на «фактически самостоятельные уделы, управляемые членами или родственниками», воевавшими между собой, что привело к их ослаблению и «послужило одной из причин падения государства Караханидов» в будущем [101].

Только к концу династии кара-китаи вынуждены были обратить большее внимание на запад. К началу XIII столетия Средняя Азия была поделена между тремя крупными державами: султанатом Гуридов, государством кара-китаев и царством шахов Хорезма. Положение дел чем-то напоминало ситуацию в Китае с его «треножником государств».

Эта ситуация была результатом действия геополитических факторов евразийского масштаба.

Так называемый «предмонгольский» период является одним из самых интересных и, в то же время, малопонятных периодов в истории Центральной и Восточной Азии. Для него характерно как никогда прежде сильное противоборство и смешение различных этносов. Не только современники тех событий, но и исследователи часто приходили в тупик от непонимания этой внешне бессмысленной и чисто политической суеты народов. Между тем, если обратить внимание на то, что аналогичный период был и на Западе, где в XI-XII вв. происходит особенно много разного уровня конфликтов (файд) [102], то есть смысл в этом особом сгущении кросскультурных контактов увидеть прежде всего особый этап развития евразийского сообщества народов в целом.

На рубеже тысячелетий, который все «миры» не случайно воспринимали как знаковую веху в своей собственной и всемирной истории, закончилось образование евразийских цивилизаций («миров») по широте и сложился окончательно так называемый «пояс цивилизаций» от Атлантики до Тихого океана. Оформились «миры», которые условно можно назвать «материнскими» (христианский, мусульманский, буддийский, конфуцианский), оформлялись они с помощью идеологической экспансии, путем распространения «истины» («идите и несите всей твари на земле истину»). Именно на это обратил в свое время внимание К. Ясперс, выдвинувший идею «Осевого времени» и сделавший акцент лишь на двух параметрах этого процесса, — оформлении Текстов и появлении Учителей. Но средневековые цивилизации — это комплексные конструкции [103], в рамках их зарождения и эволюции обязательно идут два процесса, — складывание не только общецивилизационной парадигмы на основе «мировой религии», но и оформление геополитической конструкции в форме «империи» [104]. Первоначальное распространение шло по освоенным ранее в рамках первых протомиров — «оазисов» пригодным землям за счет их объединения. Эти «материнские цивилизации» условно могут быть названы аграрными, ибо в них на первый план выходит земля как сфера применения земледелия.

Когда эти земли были освоены и возможности аграрного варианта развития фактически исчерпаны, складывается ситуация всестороннего общественного кризиса, из которого все «миры» пытаются выйти прежде всего традиционными путями — внутренним переделом владений и усилением внешней экспансии, идущей под религиозными лозунгами.

Вместо присущей «материнским» цивилизациям дихотомии «запад — восток» начинает оформляться дихотомия «север — юг». Расширение за счет соседних «миров» было практически невозможно, что показали конфликты между этими территориями (Крестовые походы, «Натиск на Восток», Реконкиста) и цивилизации идут в наступление на прежние «варварские» территории. Однако у «варваров» тоже фактически были исчерпаны прежние ресурсы развития и они также нуждались в расширении своей зоны обитания. Ситуация перенаселения здесь обострялась в силу сохранения доцивилизационной комплексной экономики, где в комплексе сочетались различные отрасли хозяйства. Война являлась обязательной составляющей этого комплекса. Усиливают натиск на юг викинги, славяне, тюрки, еще раньше хунну. Особенно сложное, по сути, критическое положение сложилось в зоне кочевой цивилизации, контакты которой с оседлыми «мирами» минимизируются, ибо те все больше пользуются результатами торговых обменов друг с другом и технического развития.

В результате оформляется взаимодействие всех цивилизационных зон по меридиональному варианту. Китай оттеснен со своих западных территории (Средняя и Центральная Азия), увяз в борьбе с потомками хунну и дунху и практически спрятался за Великую стену. Европейская восточная экспансия была остановлена еще в римские времена, когда продвижение империи было блокировано в Месопотамии и на первый план выходят «галльские войны». Мощный прорыв был сделан первоначальным исламом в рамках Омейядского халифата, но мусульманский «мир», объединенный Багдадским халифатом, вплотную столкнулся с тюркской экспансией.

Запад выйдет из этого кризиса с помощью культурной («Возрождение», «Реформация»), технической и социальной (капитализм) революций и внешней экспансии на земли, где «не ступала нога белого человека» (Америка, Африка). Излишки населения через такой механизм как «Великие географические открытия» будут выведены из Европы, а внутренняя перестройка «на капиталистические рельсы» придаст неведомый доселе человечеству импульс к развитию цивилизации. Восточные цивилизации (мусульманская, буддийская и конфуцианская) примут на себя основной удар со стороны цивилизации кочевой (кочевники пошли в «последний и решительный бой») и именно здесь предбифуркационное развитие примет внешне характер броуновского движения.

Начало II тыс. — апогей противостояния кочевников и оседлых народов, различных миров. Цивилизации достигают апогея своего развития, их парадигмы складываются окончательно и соответственно обостряется и культурное противостояние «миров». Можно сказать, что начинается период «религиозных войн» [105]. «Миры» не могут больше распространять свои «истины» так, как это некогда делали апостолы, проповедью, и происходит широкое распространение миссионерского движения. Миссионеры должны не столько знакомить с «истиной» представителей других цивилизаций, сколько бороться с чужими идеями. Идеи «евангелия» («благой вести») и «джихада» становятся идеологическим обоснованием территориальной экспансии. «Религиозные войны» (Крестовые походы, Реконкиста, исполнение воли Неба Чингисханом) как никогда беспощадны и фанатичны.

В результате раскола единого некогда «христианского мира» начинают самостоятельную историю «католическая», «православная» и византийская цивилизации.В Европе завершился процесс антропогенизации вмещающего ландшафта [106] и переход к пашенному земледелию, созданы «первый витраж, первый готический свод, первая героическая поэма» (М. Блок).

Происходит раскол и в мусульманском мире. К исламу активно обращаются тюрки. Сам ислам некогда возник в кочевой среде, поэтому легко распространялся среди них [107], да и тюркский шаманизм хорошо сочетался с суфизмом [108]. Тюрки выстраивают в результате свой социо — культурный синтез, что стало одним из стимулирующих факторов для процесса «окраинизации» — возрождения местных культур в рамках султанатов (кочевыми были династии Сельджукидов, Альмохадов, Альморавидов, Саманидов, Газневидов, Караханидов, Керманский, Румский, Хорасанский и Иракский султанаты). В 1055 г. предводитель огузов Тогрул-бек захватил Багдад, заставив халифа дать ему титул «султана Востока и Запада». В начале XIII в. хорезмшахи объединили под своей властью значительную часть Средней Азии и Ирана, Афганистан и даже Азербайджан. Государства, входящие в состав Багдадского халифата, слабы и их оборона оказывается в руках иноземных гулямов — «удальцов» (тюрки, зинджи) и внутренних реликтовых этносов (дейлемиты, берберы) [109]. Уже завоевание Мавераннахра (области «за Аму-Дарьей») способствовал притоку тюркских рабов на службу. По сообщению ал-Мукаддаси, в 985 г. ежегодный налог Хорасана составил 12 тыс. рабов [110]. Ибн Халдун даже именует тюрок «благородными дикарями». Однако дальнейшие политические успехи тюрок были остановлены монгольским нашествием.

Если арабы в рамках «халифата» объединили культуры, опиравшиеся на древние письменные традиции, то тюрки объединяли бесписьменные культуры, опиравшиеся прежде все го на устные традиции. В их государствах, как всегда бывает на первых порах, доминировала расширительно — завоевательная тенденция [111].

Опасность для киданей с запада неуклонно росла. Особую опасность для них начинает представлять Хорезм, правители которого начинали собирать под свою руку различные степные племена и фактически создавать антикиданьскую коалицию. Кидани оказались один на один с мусульманским валом. В рамках любого «мира» теоретически может быть несколько империй [112], но всего они должны так или иначе придерживаться единой цивилизационной идеологии. Киданьский «анклав» оказался идеологически чуждым, особенно к началу XIII в. Помощи от Китая киданям ждать не приходилось. Китайская культурная экспансия на запад практически сошла на нет, вектор экономической активности китайского мира разворачивался на океан. Как и другие цивилизации, восточноазиатская становилась «океанической». Киданьская «Австралия» должна была выживать сама. По жестокой прихоти истории Си Ляо оказалось последним китаизированным государством на Западе, которой исламский океан в конце концов поглотил.

Возвращение на восток тоже оказалось невозможным и не только из-за опасности со стороны чжурчжэней. У киданей оказались испорчены отношения с западномонгольскими племенами.

В свое время именно на них и сделал ставку Елюй Даши. Остановить натиск чжурчжэней и вернуть гибнущей империи Ляо былую славу можно было только объединив все античжурчжэньские силы, в том числе и многочисленные кочевые племена Монголии, для которых полчища Агуды представляли потенциальную опасность. И это отлично понимал Елюй Даши. Уйдя от последнего киданьского императора с небольшим отрядом воинов, он затем пополнил свое войско за счет мелких киданьских племен, родов и гарнизонов крепостей, еще не захваченных чжурчжэнями. Авторитет Даши возрастал. Цзиньский главнокомандующий Няньхань сообщал императору, что Елюй Даши установил тесные контакты с Западным Ся. Достигнутые успехи позволили ему провозгласить создание нового киданьского государства Бэй Ляо (Северное Ляо). Воспользовавшись беспокойством, которое вызвало у кочевников появление чжурчжэней в Монголии, Даши созвал курултай племен в старинном уйгурском городе Бэйтин (Бешбалыке). На него прибыли главы семи областей («семь чжоу на западной границе») и вожди 18 племен. Среди 18 племен значатся племена, жившие в самых разных частях Монголии. Здесь Большие желтые шивэй, кочевавшие в районе Байкала, теле (теленгуты Рашид ад-Дина), обитавшие по берег. Амура, ван-цзи-ла (онгираты), цзя-цзи-ла (джаджираты), ми-р-ки (меркиты), цзу-бу (татары), тан-гу (тангуты), ху-му-ссю (хумус), е-си (йисуты), би-гу-дэ, тоже, возможно, жившие на Амуре, ни-ла, хэ-чу, у-гу-ли (уги, урянхаи), бу-су-уань, си-ди, да-ла-гуай (таргутай), да-ми-ли (у Рашид ад-Дина — тамгалык), цзю-эр-би. Этим списком подтверждается сообщение «Цзинь ши», что влияние Даши распространялось практически на всю Монголию. На курултае Елюй Даши обратился к собравшимся с программной речью и в ответ на свой страстный призыв получил 10 тыс. хорошо вооруженных и прекрасно обученных воинов. Вероятно, на этом же съезде Елюй Даши принял на себя монгольский титул «гурхан». Если императорский титул отражал его притязания на киданьский престол и стремление возродить империю, то второй подразумевал, что средством для достижения цели он избрал конфедерацию монгольских племен, противников чжурчжэней.

Это слово своей основой имеет «гур» и означает «всеобщий», а весь титул читается как «хан всех племен». Термин этот издавна привлек внимание исследователей. Принятие его первым западнокиданьским правителем Елюй Даши казалось необычным таким историкам, как М. Дегинь, П. де Майа, К. Д’ Эрбло, С. де Саси, М. Клапрот. Источники, откуда кидани заимствовали этот титул, пытались найти В. Григорьев, И. Березин, К. Риттер, К. Менгес, К. А. Виттфогель, Фэн Цзяшэн и ряд других отечественных и зарубежных исследователей [113]. В «Ляо ши» прямо говорится, что гурхан — это почетный титул правителей монгольских племен. Корень «гур» в монгольском языке имеет два значения: первое — большой, всеобщий, второй — народ (собрание племен). Титул «гурхан» в этом случае означает выборного хана, поставленного во главе какого-либо племенного союза (ханом ханов). Именно в таком, видимо, значении он встречается в «Юань чао би ши», где рассказывается о том, как в 1201 г. некоторые монгольские племена, собравшись на реке Кем, избрали своим вождем Джамуху с присвоением ему титула гурхан, т. е. великий хан [114]. Можно предположить, что на протяжении 12—14 вв. значение этого титула претерпело значительную эволюцию. Джувейни объясняет его как «хан ханов», а Рашид Ад-Дин трактует — «великий хан, всеобщий хан»». В отдельных тюркских и монгольских языках это слово произносится с некоторым удлинением (гÿр-хäн) и обозначает «универсальный правитель, хан с огромной властью, верховный правитель» [115]. Титул этот пользовался большим уважением у многих правителей, в частности, «любил видеть свое имя с этим прозванием Тимур» [116]. Любопытно свидетельство Р. Бэкона о значении слова «хан»: «хам — титул и означает то же, что прорицатель» (Cham est nomen dignitatis, et sonat idem quod divinator) [117]. Тем самым подтверждается попытка совмещения в лице правителя западных киданей духовной и светской власти по т. н. «китайскому» варианту [118].

Даши сделал ставку на северные и западные монгольские племена, надеясь с их помощью отвоевать трон, о чем откровенно заявил при провозглашении сначала государства Бэй Ляо (Северное Ляо), а потом и степной конфедерации из 18 племен. Для потенциального государства, однако, не было ни этнической, ни экономической основы. Кроме того, племена хотели лишь не пропустить чжурчжэней в свои владения, когда же убедились, что Даши хочет серьезной войны с Цзинь, тут же отложились от него.

Разложение империи имело одним из своих обязательных последствий процесс этнического распада. Не успевшие слиться в один этнос роды и племена, населявшие государство, в условиях нарастающего политического хаоса и стабильной экономической стагнации, которая сама была следствием складывания на территории империи так называемой «феодальной» экономики, по определению предельно автаркизованной и локальной, вынуждены были «выживать» самостоятельно. Даши вынужден был увести с трудом собранные остатки киданьских племен по проторенной дороге на Запад. Туда и раньше уходили «лишние» роды и племена.

Чжурчжэни предприняли ряд военных и дипломатических мер против Бэй Ляо, следствием которых явился распад сложившейся коалиции. Кидани под командованием Елой Дави вынуждены были уйти на территорию Средней Азии. В день цзя-у 2-го месяца 1130 г. Елюй Даши принес в жертву Небу, Земле и своим предкам серого быка и белую лошадь и устроил смотр своим войскам, перед которыми поставил задачу совершить марш на запад, «к арабам» (дашы). Киданям, благодаря согдийским купцам [119], хорошо было известно Семиречье и караванные пути туда.

Кидани все же достаточно искусственно переносили в Степь такую концепцию государственного строительства и межгосударственных отношений, которая характерна для оседлого мира и практически только там эффективна. Монархическая модель общества отодвигает на задний план предка (деда, прадеда), и государство становится отчизной. Таковой оно начинает восприниматься и подвластными народами. Император начинает рассматриваться как отец всех и вся. Оборотной стороной, естественно, станет самовластье императоров конца империи. В значительной мере поэтому западно-монгольские племена отказались присоединиться к плану члена императорского дома Елюй Даши реставрировать киданьскую империю, перенеся ее политический и сакральный центр в западные регионы. Это еще одна из причин наличия крайне скудной информации об истории и предельно китаизированной культуре западных киданей [120].

Монгольские племена понимали, что Ляо умерла окончательно, ненавидели ее за прошлое и, разумеется, ясно видели военные успехи Цзинь, захватившей половину китайской империи Сун. К тому же чжурчжэни как бы приняли эстафету киданей и сдерживали экспансию Сун на запад, став буфером. С новой кочевой империей не только боялись портить отношения, но и в чем-то считали почти своей.

Китайское представление о правителе, получающем мандат от Неба на управление практически всей ойкуменой, находилось в явном противоречии с представлениями кочевых народов о том, каким должен быть хан. Речь идет о том, что фактически до Чингисхана кочевники не видели для своего правителя необходимости действовать за пределами своего социума. Главные функции, которые он должен исполнять, — мироустроительная и регулирующая: «ханы, происшедшие от могущественного Тэнгри, хорошо поддерживают и помогают своей защитой тому, чтобы исчезли и уничтожились болезни, голод, помехи, время смерти, чтобы умножились семена и зерно, чтобы прибавились годы и добродетели. Пусть наступит благополучие, здоровье, спокойствие, блаженство и подобно живительному дождю счастье и благоденствие» [121]. Хан обязательно является сыном Неба (тэнгрийн хевгун) и от него получает способность к мироустроению («хуч» — «сила»). Его харизма («суу», «суу заль») связана с Солнцем и находится в голове правителя [122]. Благодаря ей, «когда он /хаган/ там жил, то среди народа не было ни болезней, не было ни падежа скота, ни гололедицы, ни голода» [123]. На тот же универсальный уровень, что характерен для китайской парадигмы, монгольские представления выходят, вероятно, не раньше [124] времени Чингисхана. Именно Чингисхан, у которого «во взгляде — огонь, а лицо что заря» [125], впервые заявил: «Небо пожаловало /мне весь/ мир от восхода до заката» [126].

Поэтому-то киданей на восток не пускали прежде всего сами западномонгольские племена, которые выдавали его эмиссаров и поставляли чжурчжэням важную стратегическую информацию о кара-китаях.

Да и сами кидани постепенно начали реально оценивать ситуацию. Хотя периодически они пытались узнать об отношениях чжурчжэней с кочевниками (1136, 1156, 1177, 1185—86, 1188—90), но вряд ли готовились к крупномасштабной агрессии и отваживались лишь на отдельные набеги (обыкновенная тактика соседствующих народов). Да и нападали-то они не на Цзинь, а на монгольские племена, которых продолжали считать предателями.

Все же надо отметить, что киданьские эмиссары провоцировали достаточно серьезные беспорядки на западной границе империи Цзинь и в 1188 г. чжурчжэнями был даже принят план сдерживания кара-киданьской активности.

Одной из причин исчезновения китайской цивилизационной парадигмы на западе можно считать и достаточно глубокое в то время противоречие между менталитетом киданей и восточноазиатской «мировой» идеологии. Менталитет формируется спонтанно, как «естественный» способ когнитивного и аффективного реагирования вовне. На его основе возникает сумма «естественных» чувств, настроений, обычаев, традиций. Идеология же как более «высокий» элемент общественного сознания разрабатывается верхушкой определенной социальной группы или класса и привносится в массы. Здесь всегда присутствует момент интеллектуального и ценностного насилия. Многое зависит от того, насколько совпадают ценностные ориентации основной массы населения и правящей этно-социальной группы. Ценностные ориентации же этнических общностей кристаллизуются, прежде всего, в религиозных верованиях. В государстве западных киданей ближе к традиционным ценностям и менталитету кочевников оказались буддизм и традиционные верования, тогда как для «оседлого» сектора более понятен и привычен был ислам. Два «учения» находились в ситуации длительного конфликта и в этих условиях быстро создать единую идеологическую систему было сложно, если вообще возможно.

В результате форма государственного устройства постепенно эволюционировала от централизованной империи к каганату. По форме правления его можно назвать военно-деспотической монархией. Разложение империи имело одним из своих обязательных последствий процесс этнического распада. Не успевшие слиться в один этнос роды и племена, населявшие государство, в условиях нарастающего политического хаоса и стабильной экономической стагнации, которая сама была следствием складывания на территории империи так называемой «феодальной» экономики, по определению предельно автаркизованной и локальной, вынуждены были «выживать» самостоятельно. Все же можно утверждать, что оно стремительно скатывалось до уровня каганата. Каган традиционно воспринимался как избранный Небом для определенной цели боевой вождь. Римляне таких варварских вождей называли дуксами. Таков Аларих I, Атилла, Садко. История западно-киданьского государства предельно точно иллюстрирует этот откат, в котором ничего страшного, строго говоря, не было. Никакая империя по эту сторону пустыни Шамо (Гоби) фактически была не нужна. Каганат был вполне удачной формой выживания, недаром киданьское западное государство не только просуществовало до прихода отрядов Джучи, но и вполне удачно справлялось с серьезными врагами, типа последнего Великого Сельджука Санджара, хорезмшахов Текеша и Мухаммеда, киргизских племен, найманского царевича Кучлука.

В государстве достаточно активно шла ассимиляция киданей местным населением. Подверглись ей еще кидани, переселившиеся на запад до Елюй Даши. Этот процесс тюркизации подметил в XI в. Махмуд Кашгарский: «Хитай имеет отдельный язык и письменность. Тюркским языком они владеют не полностью» [127]. А конец этого процесса застал, пожалуй, Угусунь Чжундуань, сообщивший, что «в настоящее время осталось мало жителей, они переняли обычаи и одежду хуэйхэ (мусульман)» [128].

Каракитайская династия «благополучно и счастливо правила в течение трех карнов и пяти лет [129], в течение которых никакая беда не коснулась подола их удачи» [130].

Все же западнокиданьское государство умерло не своей смертью. «Движения народов под предводительством Чингисхана и Тамерлана… все растаптывали, а затем опять исчезали, как сбегает опустошительный лесной поток, так как в нем нет жизненного начала» [131]. XIII век вообще стал несчастливым и для кочевников, которых «монгольский буран» разметал по земле [132].

Именно приход в начале XIII в. к власти найманского хана Кучлука знаменовал собой начало заключительного этапа в истории заладнокиданьского государства, когда оно, раздираемое внутренними противоречиями, расшатанное борьбой среднеазиатских народов за свержение ига киданей, потерпевшее ряд крупных неудач на внешнеполитической арене (войны с гуридами, хорезмшахами и т.д.), ослабленное в результате недальновидной внутренней и внешней политики найманского вождя, быстро шло к печальному финишу. Новый правитель проявил себя неспособным политическим деятелем. Его политика гонений на мусульман вызвала всеобщую ненависть населения. Кучлук, по сообщению Джувейни, сам носил одежду киданей и требовал этого от мусульман [133].

Вероятно, именно известия о борьбе Кучлука с хорезмшахом породили слухи о «царе Давиде, который идет на помощь христианам с востока». Слухи взбудоражили Европу. Епископ Акки палестинской Яков де Витри в своих письмах, написанных в 1221 г., рассказывает о попытке багдадского халифа, враждовавшего с хорезмшахом, через посредство несторианского патриарха вступить в переговоры с царем Давидом. С этой целью халиф, похоже, действительно отправил посла в Среднюю Азию.

Судя по сообщениям Абулгази, государство Си Ляо было одним из центров сопротивления Чингис-хану, ибо Кучлук «собирал к себе тех из монголов и татар, которые были во вражде с Чингисханом». Как показывает анализ источников (Абулгази, «Юань ши», «Синь юань ши») государство было завоевано монголами не сразу, как долго считали исследователи, а лишь спустя два года (к 1220 г.). Два года воевать против монголов было не легко.

Сам Чингисхан считал опасность с этой стороны для себя очень большой: «Чингиз-хан, известясь об этом, сказал, „когда столь опасный враг явился на одной стороне моего царства, то мне нельзя пускаться в далекий поход“, потому отложил экспедицию на Китай» [134].

ПРИМЕЧАНИЯ

1. О государстве Си Ляо см.: Пиков Г. Г. Западные кидани. Новосибирск: НГУ, 1989 (есть подробная библиография на то время); Пиков Г. Г. О столице государства западных киданей //Восточная Азия и соседние территории в средние века. Новосибирск: Наука, 1986. С. 24—33; Пиков Г. Г. Организация военного дела в государстве кара-киданей //Известия Сибирского отделения АН СССР. 1983. № 1. Серия общественных наук. Вып. 1. С. 103—112; Пиков Г. Г. Специфика государственного устройства киданьских государств (Ляо и Си Ляо) // История и социология государства. Новосибирск, 2003; Березин И. Н. Замечания о слове «куркан» // Журнал Министерства Народного Просвещения. СПб., 1839. Ч. 22. Отд. 7; Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. СПб., 1898. Ч. 1; Klaproth M. Sur le titre de Gour-khan \\ Nouveau Journal Asiatique. Paris, 1828 N. 11. P. 294—305; Sacy S. De. Rez.: Hammer Jos. Geschichte des Osmanischen Reichs // Journal des savans. P., 1831, septembre. P. 522—536; Idem. Autre lettre au Redocteur du Noveau Journal Asiatique // Nouveau Journal Asiatique. P., 1829, decembre. №.4. P. 473—475; Shott W. Kitai und Karakitai. Berlin, 1879; Oppert G. On the Kitai and Kara-Kitai \\Journal Ethnological Society. London. 1870. N.2; Bretshneider E. V. Mediaeval researches from Eastern Asiatic sources. L., 1888. V. 1; Wttfogel K. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society — Liao (907—1125). Philadelphia, 1946. P. 619—674; Menges K. Dzuvajni’s Account of Qara-Xytaj \\ Studia serica. V. VIII. Chengtu. 1949; Menges K. Der Titel «Gourkhan» der Qara-Qytaj \\ Ural-Altaische Jahrb(cher. Bd.XXIV. H.3—4. 1952; Menges K. Titles and organisational Terms of the Qytan (Liao) and the Qara-Qytan (Si-Liao) // Rocznik Orientalistyczny, tom XVII (1951—52). Krakow, 1953; Biran M. The Empire of the Qara Khitai in Eurasian History. Between China and the Islamic World. Cambridge, 2005 (есть подробная западная библиография); Xi Liao li go benmo gao (К истории основания династии Западная Ляо). Б. м., б. г.; Din Xian. Xi Liao ligo shimo (все об основании государства Западное Ляо). Шанхай, 1923; Liang Yuandun. Xi Liao shi (История Западного Ляо). Beijing, 1956; Wei Liangtao. Xi Liao shi gao (Краткая история Западного Ляо). Beijing, 1991; Wei Liangtao. Ping Pikefu de ‘Hala Qidan guojia de junshi zuzhi (Обзор статьи Пикова Г. Г. Военная организация кара-китаев). // Xinjiang daxue xuebao. 1987. N 2. P. 44—46; Pikefu G. G. Hala Qidan guojia de junshi zuzhi (Военная организация кара-китаев). Tr. Feng Jiqin // Xibei shidi. 1984. N1. P. 122—128.
2. Одна группа чиновников утверждала, что кидани были узурпаторами и потому их история должна была быть включена в историю сунской династии. Их противники полагали, что Ляо была независимым северным государством, вассалами которого признавали себя даже китайские императоры, и поэтому история их государства должна быть представлена как самостоятельное произведение. Только в 1343 г. глава особого комитета из 23 человек монгол Токто (Тото) вынес решение о том, что Ляо, Цзинь и Сун были ортодоксальными династиями и потому история каждой из них должна быть датирована в соответствии с ее собственным календарем.
3. Пиков Г. Г. Западные кидани в истории Средней Азии и Казахстана (1125—1218). Новосибирск, 1986. С. 7; Пиков Г. Г. Западные кидани. Новосибирск, 1989. С. 44.
4. «Киданьское государство Ляо (906—1125) и чжурчжэньское Цзинь завоевали значительную часть Китая, а монгольская династия Юань (1280—1367) — весь Китай, и эти государства и династии, и все ими сделанное официально включены китайскими историками в фонд истории Китая» (Воробьев М. В. Чжурчжэни и государство Цзинь (Xв. — 1234 г.). М., 1975. С. 3.
5. Fairbank J. K. Treaties between Sung and Chin //Sung Studies. 1970. N 1.
6. Yang Liensheng. Historical Notes on the Chinese World Order //The Chinese World Order. Cambridge, 1968.
7. См.: Пиков Г. Г. Безмолвствующая культура киданей // Altaica X. Сборник статей и материалов. М., 2005. С. 141—168; Он же. Специфика государственного устройства киданьских государств…
8. Пиков Г.Г. Киданьские этнонимы как отражение конструирования и эволюции этнического самосознания // Народы Евразии. Этнос, этническое самосознание, этничность: формирования и трансформации. Новосибирск, 2005. С. 11—26.
9. Подробнее см.: Пиков Г. Г. Исторические термины и историческая действительность (Империя как феномен европейской истории) // Гуманитарное образование в Сибири. Новосибирск, 2000. С. 103—121.
10. По Сюньцзы, «(люди, живущие) меж четырех морей, подобны одной семье». Цит. по: Крюков М.В. Этнические и политические общности: диалектика взаимодействия // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М., 1982. С. 152.
11. Журавлев В.К. Внешние и внутренние факторы языковой эволюции. М., 1982. С. 143.
12. Там же. С. 153.
13. J. K. Fairbank, S. Y. Teng. On the Ch’ing Tributary System // Harvard Journal of Asiatic Studies. 1941. Vol. 6. N. 2.
14. Kurihara Tomonobu. Studies on the History of the Ch’in and Han Dynasties. Yoshikawa Kobunkan, 1960; B. I. Schwartz. The Chinese Perception of World Order. Past and Present // The Chinese World Order. — Cambridge, 1968.
15. Представление о том, что в рамках империй идет процесс уничтожения культур, складывается, как правило, на закате имперских конструкций (см.: Пиков Г. Г. Исторические термины и историческая действительность (Империя как феномен европейской истории)…). Усиливается недовольство империями и в период бурного развития капиталистических отношений, когда именно языки и культура титульных нацией оказывается наиболее приспособленными для нужд единого экономического пространства. Капитализм не терпит языковой «вавилонизм» и культурное многообразие.
16. См.: Пиков Г. Г. Специфика государственного устройства киданьских государств (Ляо и Си Ляо)… Это также характерно для всех средневековых цивилизаций в целом, которые известны не только своими этнонимами (китайская, арабская, франкская и др.), но и конфессионемами (мусульманская, христианская, буддийская).
17. Изобретенный в древнем Китае комплекс Чжунго / Тянься (Срединное государство / Поднебесная империя) фактически основывался на традиционной для периода зарождения этнических государств идее «избранного народа». Классическим примером этой идеи, разумеется, является библейское (ветхозаветное) понимание «избранности». Однако в христианском «мире» эта идея была выведена за пределы отдельного этноса (евреев) только путем своеобразной цивилизационной революции Христа и апостолов. «Избранными» стали считаться не те, кто принадлежал к этому этносу, а все, независимо от этнической, социальной и даже расовой принадлежности («нет ни эллина, ни эфиопа, ни иудея, ни раба…»), кто «уверовал» в Христа. Ветхозаветное понимание истины оказалось этнически узким (евреям нужно было практически лишь выживать в полиэтничном и мультикультурном евро-афро-азиатском мире). Однако для нужд формирующихся «миров» эта идея идеально подходила, поэтому Христос и выводит ее на максимально универсальный уровень. В дальнейшем судьбы двух трактовок этой идеи и их взаимоотношений часто принимают даже трагический характер. Еврейская цивилизация с помощью нового Текста (Талмуд) создавала парадигму рассеянного этноса, в которой места идеям Христа не было (евреев поэтому и обвиняют в деициде или убийстве Бога — Христа). Нарождающаяся христианская цивилизация будет активно бороться с ветхозаветным пониманием «избранности» и соответственно с его носителями (поэтому христиан и обвиняют в геноциде или преследовании евреев). В Китае же соединилось то, что на Западе оказалось разорвано: этническое понимание «избранного народа» как определенного этноса дополнилось идеей всеобщего и «правильного» мира. Ханьцы фактически стали титульной нацией и понесли свою «истину» всем остальным народам, которые в целом вынужденно или добровольно принимают их парадигму.
18. См.: Пиков Г. Г. Специфика государственного устройства киданьских государств (Ляо и Си Ляо) // История и социология государства. Новосибирск, 2003.
19. См.: Тюрюмина Л.В. К истории создания маньчжурского перевода «Ляо ши», «Цзинь ши» и «Юань ши» // Материалы конференции «Этногенез народов Северной Азии». Новосибирск, 1969. Вып. 1. Также: Ларичев В. Е., Пиков Г. Г., Тюрюмина Л.В. Киданьский проект // Гуманитарные науки в Сибири. Сер. филология. Новосибирск, 2002. № 4. С. 103; Ларичев В. Е., Пиков Г. Г., Тюрюмина Л. В. Юаньский проект // Гуманитарные науки в Сибири. 2005. №4. С. 93. Речь идет о грандиозном маньчжурском проекте по переводу летописей империй Ляо, Цзинь и Юань. В 1646 г. в Пекине был опубликован перевод «Ляо ши». В переводе были выпущены «непригодные места», возвеличены «все удачи добрых дел» и рассмотрены «неудачи злых дел». Налицо сознательная фильтрация текста и использование только того материала, который был пригоден для нужд государственного строительства. Можно говорить о том, что акцент был сделан на Ляо как могущественной империи, умело управлявшей подвластными китайцами. Маньчжуров фактически интересовали лишь военные и административные аспекты киданьской истории и культуры.
20. Залкинд Е. М. Вольтер об империи Чингисхана // Известия Сибирского отделения АН СССР. Серия общественных наук. 1977. №1. Вып. 1. С. 89. Подобное представление оказалось очень живучим, достаточно вспомнить известное выражение В. Г. Яна «безумные орды монголов».
21. См.: Пиков Г. Г. Западные кидани. Новосибирск, 1989. С. 77—78. Если это действительно была экспедиция против киргизов, то неудивительно, что имя Елюй Даши упоминается в эпосе «Манас», где воспевается борьба кыргызов за независимость. Речь идет о времени, когда Манас воевал с Жолоем (вероятно, так транскрибировалось имя Елюй Даши). См.: Ромодин В. А. Контакты киргизов с другими народами в свете ранних записей эпоса «Манас» // Этнические и историко — культурные связи тюркских народов СССР. Алма-Ата, 1976. С. 90—92.
22. По словам Ибн-ал-Асира, он отличался красивой наружностью, носил одежду из китайского шелка и по обычаю правителей своего народа закрывал лицо покрывалом; по религии якобы был манихеем (Бартольд; Асир).
23. Об этом известно из доклада сунскому императору вернувшегося из чжурчжэньского плена чиновника Чао Цзуди (1128) (Малявкин А. Г. Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв. Новосибирск, 1974. С. 135).
24. Bretshneider E. V. Mediaeval researches from Eastern Asiatic sources. L., 1888. V. 1. P. 213—214.
25. Иногда в литературе достаточно необоснованно называется даже цифра в 100 тысяч человек.
26. См.: Пиков Г. Г. Западные кидани. Новосибирск, 1989. С. 63—74. Под знамена Даши собирались все «лишившиеся имения, голодные, истомленные, бедные и всякого сорта люди» (Абульгази. Родословное древо тюрков. Пер. Г. Саблукова // Известия общества археологии,истории и этнографии при Казанском университете. 1906. Т. XXI. Вып. 5—6. С. 44).
27. Малявин В. В. Гибель древней империи. М: Наука, 1983. С. 9. См. также: Creel H. G. The origin of Statecraft in China. Chicago, 1970. P. 6
28. Пиков Г. Г. Исторические термины и историческая действительность (Империя как феномен европейской истории) // Гуманитарное образование в Сибири. Новосибирск, 2000. С. 103—121.
29. Западные кидани вообще понесут эту идею в кочевой тюркский мир. Си Ляо — фактически еще одна трансляция.
30. Они отталкивались от того факта, что официальная идеология императорского Китая не основывается только на конфуцианстве, а в значительной степени связана с базовой доктриной императорской власти (Мартынов А. С. Официальная идеология императорского Китая // Государство в докапиталистических обществах Азии. М., 1987. С. 277—279, 285; Мартынов А. С. Представление о природе и мироустроительных функциях власти китайских императоров в официальной традиции // Народы Азии и Африки. 1972. №5; Мартынов А. С. Конфуцианство. «Лунь юй». Т.1, 2. СПб., 2001).
31. Кочевники занимают особое место в процессах политогенеза и это позволило даже поставить вопрос о «кочевой альтернативе социальной эволюции». Можно ли кочевые образования считать государствами? Способны ли они были подняться до уровня такой сложной системы, как империя? См.: Коган Л.С. Проблемы социально-экономического строя кочевых обществ в историко-экономической литературе (на примере дореволюционного Казахстана): Автореф. дисс. …канд. экон. наук. М., 1981; Халиль Исмаил. Исследование хозяйства и общественных отношений кочевников Азии (включая Южную Сибирь) в советской литературе 50—80 гг.: Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1983; Крадин Н.Н. Кочевые общества. Владивосток: Дальнаука. 1992; Крадин Н.Н. Общественный строй кочевников: дискуссии и проблемы. // Вопросы истории, 2001. № 4. С. 21—32; Васютин С. А. Социальная организация кочевников Евразии в отечественной археологии. Автореф. Дисс. канд. ист. наук. Барнаул, 1998. Как бы то ни было, кочевники сыграли особую роль в этно-политической истории Евразии. Они участвовали в радикальных изменениях политических границ, культурных обменах между самими оседлыми обществами, влияли на оседлые культуры. (Khazanov A. M., Wink A. (eds.) Nomads in the Sedentary World. Richvond, Surrey, 2001; Хазанов А. М. Кочевники евразийских степей в исторической ретроспективе // Кочевая альтернатива социальной эволюции. М., 2002. С. 43).
32. Суровцов М. Н. О владычестве киданей в Средней Азии // Архив востоковедов СПб ИВ РАН. Фонд А. М. Позднеева, № 44, ед. Хр. № 278. .Л. 32
33. Плетнева С. А. Кочевники средневековья. Поиски исторических закономерностей. М., 1982. С. 40—72.
34. Крадин Н.Н. Социально-экономические отношения у кочевников (Современное состояние проблемы и ее роль в изучении средневекового Дальнего Востока): Автореф. дис. канд. ист. наук. Владивосток, 1990; Крадин Н.Н. Кочевые общества… С. 168; Крадин Н.Н. Кочевые империи: генезис, расцвет, упадок. // Восток, 2001. № 5: 21—32; Васильев Д.Д., Горелик М.В., Кляшторный С.Г. Формирование имперских культур в государствах, созданных кочевниками. // Из истории Золотой Орды. Казань, 1993. С. 33; Трепавлов В.В. Государственный строй Монгольской империи XIII в.: Проблема исторической преемственности. М.: Наука, 1993. С. 17—18; Кляшторный С.Г., Савинов Д.Г. Степные империи Евразии. СПб.: Фарн, 1994. С. 6.
35. Фурсов А. И. Нашествия кочевников и проблема « отставания Востока» // ВИВЦИКНВ. Т. 1. С. 182. Менталитету центральноазиатских кочевников часто приписывали комплекс Марса — бога войны и особую страсть к убийствам. Кочевые завоевания всегда, начиная с глубокой древности, воспринимались как крупномасштабные катастрофы и в прошедшем столетии стали считаться одним из факторов, обусловившим так называемое «отставание» Востока от Запада. Не стоит забывать, что историческая наука как инструмент идеологии или, наоборот, как максимально деидеологизированная номенклатура понятий и методов, сформировалась в оседлом мире и принять до конца видение кочевников на исторические события и процессы все еще не способна.
36. Небольшие по территории имперские образования в истории также известны, например, так называемая Анжуйская империя.
37. Советская Историческая энциклопедия. Т. 7. С. 13—14, 200; МБ 96
38. К тому же надо видеть разницу между кочевничеством как регулярной сменой местонахождения и кочевым хозяйством, представляющим триединый комплекс общины, пастбища и скота. Его формула условно выглядит так: Х = О + П + С, где Х — хозяйство, О — община, П — пастбище, С — скот (Петров К. И. Очерки социально — экономической истории Киргизии VI начала XII вв. Фрунзе, 1981. С. 71, 77).
39. Т.е. принесли с собой из Китая издавна господствовавшую там систему подворного обложения
40. Главная ставка гурхана находилась к западу от Или, на берегу Чу, недалеко от Баласагуна, и носила разные названия ( Хосун-орду, Хото). Статья о столице + книга.
41. В источниках, в частности, упоминаются один из соратников западнокиданьского правителя, который участвовал в посольстве Даши к тангутам в 1126 г., и некий Ли Шичан, дед которого был первым министром у Елюй Даши (Wttfogel K. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society — Liao (907—1125). Philadelphia, 1946. P. 665, 669)
42. Wittfogel К. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society: Liao. Philadelphia, 1949. P.660.
43. Материалы по истории киргизов и Киргизии. М., 1973. Вып. I. С. 73.
44. Bretschneider E. V. Mediaeval researches from Eastern Asiatic sources. L., 1888. V. I. P. 232.
45. Там же.
46. Din Xian. Xi Liao ligo shimo (все об основании государства Западное Ляо). Шанхай, 1923. С. 4.
47. Wittfogel К. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society: Liao. Philadelphia, 1949. P. 658—659.
48. Кожемяко П. Н. Раннесредневековые города и поселения Чуйской долины. Фрунзе, 1959; Петров К. И. Очерки социально — экономической истории Киргизии VI начала XII вв. Фрунзе, 1981.
49. Петров К. И. Очерки социально-экономической истории … С. 63.
50. Там же. С. 5.
51. Там же. С. 6.
52. Джиованни дель Плано Карпини. История монгалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. М., 1957. С. 126.
53. Букв. haec tota erat jccupata a Contomannis. Слово Contomannis исследователями переводилось по-разному и в нем пытались найти название какого-либо этноса. Скорее всего, здесь ошибка в рукописи и понимать его надо как нарушенное cum/com/con — tomannis (с туменами), т. е. указание на то, что территория занята была регулярными войсками монголов. См.: Петров К. И. Очерки социально-экономической истории… С. 224.
54. Там же. С. 7.
55. Там же. С. 67 — 68.
56. Кожемяко П. Н. Раннесредневековые города и поселения Чуйской долины. Фрунзе, 1959.
57. Петров К. И. Очерки социально — экономической истории… С. 133.
58. Wittfogel К. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society: Liao. Philadelphia, 1949. P. 224, 253, 630, 664.
59. Период с X по XII вв., правда, иногда рассматривается как время упадка Шелкового пути, причины чего видят в развале Танской династии, с одной стороны, и медленной дезинтеграции восточных провинций Аббасидского халифата, с другой (Christian D. Silk Roads or Steppe Roads? The Silk Roads in World History // Journal of World History. 2000. V. 11. P. 11—26; Bohavia J. The Silk Road. Hong Kong, 1999. P. 29—30).
60. Труды Семиреченской археологической экспедиции «Чуйская долина». 1938—1941. М., Л., 1950. С. 47—55, 139—142.
61. Малов С. Е. Памятники древнетюркской письменности. М., Л., 1951. С. 238, 297.
62. Biran M. Qarakhanid Studies. A View from the Qara Khitai Edge // Cahiers d’Asie Centrale. 2001. N 9. P. 83.
63. Jin shi. Ch. 50, 121,134.
64. Wittfogel К. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society: Liao. Philadelphia, 1949. P.660.
65. Материалы по истории киргизов и Киргизии. М., 1973. Вып. 1. С. 65.
66. Исхаков Г. М. Восточный Туркестан в системе цивилизаций Востока и Запада // ВИВЦИКНВ. Т. 1. С. 89. Туркестан («страна тюрков») — особая зона, включавшая территории, занятые в то время тюркскими и монгольскими племенами, и располагавшаяся к востоку от Трансоксании.
67. Кумеков Б. Е. Государство кимаков IX-XI вв. по арабским источникам. Алма-Ата, 1972.
68. Ахинжанов С. М. Кыпчаки в истории средневекового Казахстана. Алма-Ата, 1989. С. 109—115.
69. Караев О. К. История Караханидского каганата. Фрунзе, 1983.
70. Biran M. The Empire of the Qara Khitai in Eurasian History. Between China and the Islamic World. Cambridge, 2005. Р. 79.
71. Там же.
72. Моя статья о столице.
73. Mott F.W. Imperial China 900—1800. Cambridge Massachusetts, L., 2003. P..30.
74. Цит. по: Авакьянц Г. С. К вопросу о киданях // Всесоюзная научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения академика Б. Я. Владимирцова. Тезисы докладов. М., 1984. С. 20.
75. Journal Asiatique. 1948. T.236. P. 239.
76. T’oung-pao. 1921. T. XX. P. 323—329.
77. Авакьянц Г. С. К вопросу о киданях // Всесоюзная научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения академика Б. Я. Владимирцова. Тезисы докладов. М., 1984. С. 21.
78. Там же. С. 21.
79. В данном случае под Центральной Азией понимается район внутренней части азиатского материка, ограниченный горными системами Алтая (север), Тибета (юг), Памира (запад) и Хингана (восток). В цивилизационном плане под «Центральной Азией» следует понимать не просто географическое понятие, а историко — культурный феномен, один из древнейших очагов цивилизации. См.: Бира Ш. Вклад кочевых народов в историю цивилизаций Центральной Азии (древние и средние века) // ЮНЕСКО. Международная ассоциация по изучению культур Центральной Азии. Информационный бюллетень. Вып. 8. С. 5; Lattimore O. Inner Asian Frontiers of China. Doston, 1962. P. 21, 61 — 63.
80. Опперт и Царнке, отождествляющие его со «священником Иоанном» средневековых европейских легенд.
81. Бартольд В. В. История Туркестана в эпоху монгольского нашествия. СПб., 1898. Т. 1. С. 99.
82. The Tabakat-i Nasiri of al-Jawzjani. Calcutta, 1864. V. 2. P. 912.
83. The Tabakat-i Nasiri of al-Jawzjani. Calcutta, 1864. V. 2. P. 912.
84. На самом деле мы не знаем, как именно называли себя сами кара-китаи. Косвенные данные дают возможность высказать такое предположение. «Си Ляо» китайское наименование их династии, но, если учесть, что кидани упорно придерживались киданьско — китайской историко-политической доктрины, можно говорить, что они могли и на официальном уровне так именовать свое государство. По сообщению Рашид ад-Дина, у них была своя собственная династийная история, не дошедшая до нас, а это почти стопроцентное доказательство существования этого названия. Никакое другое в данной ситуации и не могло возникнуть. Для мусульманских авторов их государство было нелигитимно, ибо не опиралось на исламские доктрины, и потому они просто указывали их инородность, именуя их «китайцами».
85. « [Ибо] кара по-тартарски означает на латыни nigrum (черный)» (Из «Истории тартар» брата Ц. де Бридиа: Христианский мир и «Великая монгольская империя». Материалы францисканской миссии 1245 года. СПб., 2002. С. 79, 102).
86. О военных действиях в Мавераннахре и о личности первого гурхана подробнее всего говорит Ибн-ал-Асир (XI, 55—57).
87. Бартольд В. В. Сочинения. Т. IX. С. 267.
88. Материалы по истории киргизов и Киргизии. М., 1973. Вып. I. С. 66 -67.
89. Материалы по истории киргизов и Киргизии. М., 1973. Вып. 1. С. 67.
90. Spuler B. Die Mongolen in Iran. Berlin, 1955. S. 498—499. Первыми предположили, что поводом к возникновению в Западной Европе легенды о пресвитере Иоанне послужило передвижение западных киданей и предприняли попытки составить свод известий о Си Ляо Г. Опперт и Ф. Царнке: Oppert G. Der Presbyter Johannes. Berlin, 1864;
91. Wittfogel К. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society: Liao. Philadelphia, 1949. P.639—6404; Послания из вымышленного царства. СПб., 2004.
92. Хенниг Р. Неведомые земли. М., 1962. Т. 3. С. 28; Monumenta Germaniae Histiriae. T. XX. S. 266; Sozanzo G. Il papato, l’Europa cristiana e i tartari. Milano, 1930; Silverberg R. The Realm of Prester John. Garden City, 1972; Bar-Illah. Prester John: Fiction and History // Yistory of European Ideas. 1995. N20. P. 291—298.
93. Monumenta Germaniae Historica. Berlin. Bd. 20. S. 266.
94. Веселовский А. Н. Опыты по истории развития христианской легенды // Журнал Министерства Народного Просвещения. СПб., 1875. Ч. 178. С. 329—330.
95. Ritter C. Die Erdkunde von Asien. Berlin, 1832. Bd. 1. S. 291.
96. Oppert G. Der Presbyter Johannes. Berlin, 1864. S. 164.
97. Бартольд В. В. О Христианстве в Туркестане // Бартольд В. В. Сочинения. М., 1964. Т. 2. Ч. 2. С. 292—293.
98. Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970. С. 138.
99. Бартольд В. В. История Туркестана в эпоху монгольского нашествия // Бартольд В. В. Сочинения. Т. II. Ч. 1. С. 134.
100. (Бичурин Н. Я.) Черновая история монгольского народа // Архив востоковедов СПбО ИВ РАН. Раздел I. Оп. I. Ед. хр.3. С. 762. Перед нами типично средневековая ограниченность своей землей (вспомните: О, Русская земля, ты уже за холмом!).
101. Караев О. К. История Караханидского каганата. Фрунзе, 1983. С. 164, 262.
102. Любопытно, как почти одинаково воспринимали жизнь и все происходящее вокруг люди того времени на Западе и на Востоке. Один из христиан, нормандский хронист Ордерик Виталий с ужасом восклицает: «Смуты и бранная тревога волновали почти всю вселенную; смертные безжалостно наносили друг другу величайшие бедствия убийствами и грабежами. Злоба во всех видах дошла до крайних пределов и причиняла тем, кто был исполнен ею, бесчисленные беды». Почти как дословный перевод звучат слова, произнесенные на далеком Востоке: «Звездное небо поворачивалось — была всенародная распря. В постель свою не ложились — все друг друга грабили. Вся поверхность земли содрогалась — всесветная брань шла. Не прилечь под свое одеяло — до того шла общая вражда. Некогда было раздумывать — надо было вместе дело делать. Некогда было бежать — надо было вместе биться. Некогда было миловаться — приходилось смертным боем биться».
103. Если исходить из логики исторического процесса, под «цивилизацией» следует понимать не уровень развития того или иного общества. Такой подход был характерен для XVIII — начала XIX вв., когда на базе традиционной историко — культурной европейской парадигмы, основывающейся на эволюционном подходе, складывались первоначальные светские однолинейные теории развития (теория континуитета, марксизм, неоэволюционизм, теории модернизации и др.). Впоследствии стал формироваться и широко распространяться цивилизационный подход, рассматривающий всемирную историю как результат взаимодействия отдельных культурных ареалов (Данилевский Н. Я., Шпенглер О., Тойнби А., Сорокин П. и др.). «Цивилизация» — это определенный «мир» как пространственно — временной культурный континуум, у которого есть «своя собственная идея, собственные страсти, собственная жизнь, желания и чувствования и, наконец, собственная смерть» (Шпенглер О. Закат Европы. М., Пг., 1923. Т. I. С. 20). Можно выделить и цивилизационные или «мировые» признаки: географическая и климатическая локальность, определенность территории, особая роль и преимущественная ценность земли, уникальность исторического развития, стабильность и длительность существования, самобытность и оригинальность культурных представлений и традиций и их близость, противопоставление себя остальным народам и особенно цивилизациям, цивилизационно-культурный экспансионизм, своеобразие форм государственного и социального развития, возможность складывания предельно централизованного государства и особая сила «верховной власти» и др.
104. Речь идет прежде всего о территории Европы и Восточной Азии.
105. Примерно XI-XV вв.
106. «Вмещающий ландшафт», по определению Кульпина Э. С., — «жизненное пространство Человека хозяйствующего на уровне этноса и суперэтноса» (Кульпин-Губайдуллин Э. С. Золотая Орда. Проблемы генезиса Российского государства. М., 2006. С. 174).
107. Каэн К. Кочевники и оседлые в средневековом мусульманском мире // Мусульманский мир. 950—1150. М., 1981. С. 112.
108. Босворт К. Э. Нашествия варваров: появление тюрок в мусульманском мире // Мусульманский мир. 950—1150. М., 1981. С. 32.
109. Гумилев Л. Н. География этноса в исторический период. Л.: Наука, 1990. С. 35.
110. Босворт К. Э. Нашествия варваров: появление тюрок в мусульманском мире // Мусульманский мир. 950—1150. М., 1981. С. 23.
111. Только на следующей стадии, в рамках прежде всего Османской империи возобладает мироустроительно — объединительная тенденция.
112. В рамках «христианского мира» были Каролингская, Оттоновская, Византийская империи. Халифат фактически состоял из множества разнокалиберных политических образований.
113. Березин И. Н. Замечания о слове «куркан» // Журнал Министерства Народного Просвещения. СПб., 1839. Ч. 22. Отд. 7; Sacy S. De. Rez.: Hammer Jos. Geschichte des Osmanischen Reichs // Journal des savans. P., 1831, septembre. P. 522—536; Idem. Autre lettre au Redocteur du Noveau Journal Asiatique // Nouveau Journal Asiatique. P., 1829, decembre. N.4. P. 473—475; Klaproth M. Sur le titre de Gourkhan // Nouveau Journal Asiatique. P., 1828. N. 11. P. 294—305; Wttfogel K. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society — Liao (907—1125). Philadelphia, 1946. P. 98; Menges K. H. Der Titel «Gourkhan» der Qara-Xytaj // Utal-Altaische Jahrbücher. Bd. XXIV. H. 3—4. 1952..
114. Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М., Л., 1950. Т. 2. С. 69—72.
115. Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 1. С. 118.
116. Пиков Г. Г. Западные кидани. Новосибирск, 1989. С. 128.
117. Матузова В. И. Английские средневековые источники IX-XIII вв. М.: Наука, 1979. С. 202, 216, 231.
118. Дмитриев С. В. К вопросу о сути конфликта между Чингис-ханом и Теб-Тенгрием //Третья Дальневосточная конференция молодых историков. Тезисы докладов. Владивосток, 1994.
119. Шавкунов Э. В. Согдийско-иранские элементы в культуре бохайцев и чжурчжэней // Проблемы древних культур Сибири. Сб. науч. ст. Новосибирск, 1985. С. 146—155.
120. В китайской историографии о западных киданях долго сообщали лишь отдельные сведения или, в крайнем случае, использовали энциклопедический жанр бэнь мо — краткие заметки о том или ином сюжете. См.: Си Ляо лиго бэньмо као (К истории основания династии Западная Ляо). — Б. м., б. г.
121. Лубсан Данзан. Алтан тобчи. М., 1973. С. 297. Можно провести некоторую параллель с историей европейской цивилизации, где в рамках ветхозаветного периода тоже предлагалось лишь сохранять равновесие общества и окружающей среды и стабильность в обществе («дабы хорошо было нам во все дни, дабы сохранить нашу жизнь, как теперь» Втор 6: 24).
122. Скрынникова Т. Д. Традиционные представления народов Центральной Азии о сакральной силе правителя // ВИВЦИКНВ. Т. 1. С. 123.
123. Лубсан Данзан. Алтан тобчи. М., 1973. С. 271.
124. Скрынникова Т. Д. Традиционные представления народов Центральной Азии о сакральной силе правителя // ВИВЦИКНВ. Т. 1. С. 123 (здесь фактически проводится мысль о том, что в монгольском социуме традиционно и изначально существовало разделение функций «правителя как сына Неба (тэнгрийн хевгун) для дальнего социума и «хаган» — для ближнего, что аналогично китайским «тянь цзы» и «хуанди»).
125. Козин С. А. Сокровенное сказание. М., Л., 1941. Т. 1. С. 215.
126. Шара туджи. Монгольская летопись XVII в. М., Л., 1957. С. 62. Это была своеобразная идейная революция Чингисхана, к которой он шел трудно и с огромным сопротивлением традиционного менталитета. Фактически в программах Темуджина и его побратима и антипода Джамухи были представлены два вектора дальнейшего развития кочевой цивилизации и вряд ли можно сказать, что победивший вариант Темуджина — Чингисхана оказался оптимальным для Степи.
127. Материалы по истории Татарии. Казань, 1948. Вып. 1. С. 184.
128. Bretschneider E. V. Mediaeval researches from Eastern Asiatic sources. K., 1888. P. 31.
129. Современное значение слова «карн» «столетие». Отсюда в переводе текста Рашид ад-Дина Березиным ошибочно указывается «триста пять лет» (Березин И. Н. Рашид-Эддин. История Чингиз-хана от восшествия его на престол до кончины // Труды Восточного отделения Имп. Русского археологического общества. СПб. 1888. Ч. XV. С. 80). В то время это слово означало тридцатилетний период. Следовательно, кара-китаи правили меньше столетия, точнее 89 солнечных лет (Чингисхан. История завоевателя мира, записанная Ала-ад-Дином Ата-Меликом Джувейни. Пер. на русский язык с англ. Е. Е. Харитоновой. М., 2004. С. 618).
130. Чингисхан. История завоевателя мира, записанная Ала-ад-Дином Ата-Меликом Джувейни. Пер. на русский язык с англ. Е. Е. Харитоновой. М., 2004. С. 254.
131. Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Т. VIII. М., 1935. С. 85.
132. Сулейменов О. АЗ и Я. Книга благонамеренного читателя. Алма-Ата, 1975. С. 165.
133. Караев О. К. История Караханидского каганата. Фрунзе, 1983. С. 193.
134. Абульгази. Родословное древо тюрков. Пер. Г. Саблукова // Известия общества археологии,истории и этнографии при Казанском университете. 1906. Т. XXI. Вып. 5—6. С. 81, 83.