Семейное положение офицеров гарнизонных войск в Сибири середины XVIII века

Дмитриев А. Семейное положение офицеров гарнизонных войск в Сибири середины XVIII века // Quaestio Rossica. 2022. Т. 10, № 3. С. 991–1006. DOI 10.15826/qr.2022.3.713

Статья посвящена анализу данных о семейном положении гарнизонных частей русской регулярной армии, дислоцированных на территории Сибири в середине XVIII в. Хотя в смотровых списках полков эти данные указывались только для лиц недворянского происхождения, сведения о почти ста офицерах дают возможность установить численность холостых и женатых лиц, а среди последних отдельно выделить имевших сыновей. На основании этих сведений оценивается точка зрения Б. Н. Миронова о существовании специфического «военного сословия» в социальной системе Российской империи. Изучение смотровых списков показало, что доля женатых среди офицеров этих полков составляла почти 80 %, половина из этих лиц имели одного и более сыновей. При этом в большинстве случаев браки заключались военнослужащими в относительно молодом возрасте. Кроме того, отмечены случаи совместного проживания супругов в расположении воинских частей. Исследованные материалы позволяют скорректировать существующие в историографии точки зрения относительно того, насколько благоприятствовали или не благоприятствовали условия военной службы созданию семей. Установлено, что, несмотря на невысокое социальное происхождение и связанный с этим соответствующий уровень материального благосостояния, офицеры «сибирского гарнизона» имели возможности для вступления в брак, нередко еще неся службу рядовыми. Этому способствовало то обстоятельство, что гарнизонные войска не меняли мест своей дислокации в течение многих лет, что позволяло большинству офицеров — уроженцев Сибири нести службу в родных местах, не отрываясь от своей социальной среды. Сыновья офицеров гарнизонных войск в большинстве случаев также поступали на военную службу, что дает основания утверждать о существовании наследственной преемственности в отношении данного вида профессиональной деятельности. Полученные результаты свидетельствуют о необходимости углубленного изучения поставленной проблемы на материалах конкретных воинских частей в различных регионах Российской империи. Только такой подход может позволить получить достаточно полную картину семейного положения офицерского корпуса русской армии, необходимую для определения места «военного сословия» в социальной системе России XVIII в.

Феномен «военного сословия» в Российской империи XVIII – первой половины XIX в. до сих пор остается во многом загадкой даже для специалистов. Появление в стране регулярной армии уже с первой четверти XVIII в. породило фактически целый слой людей, для которых профессиональной деятельностью из поколения в поколение оказывалась именно военная служба. Однако ни законодательством империи, ни современными концепциями социальной истории России данного периода они не выделялись и не описывались как отдельный слой, группа, страта. Даже в наиболее фундаментальном на сегодняшний день исследовании Б. Н. Миронова лишь констатируется, что «люди, попавшие в солдаты, переходили в состав “военного сословия”, свой новый статус передавали жене и детям, если были женаты, после отставки — сохраняли» [11, с. 446] (1). В недавно увидевшей свет коллективной монографии уральских исследователей одна из глав посвящена не военнослужащим регулярной армии, а служилым людям, причем для XVIII в. рассматриваются только «региональные траектории развития (урало-сибирский вариант)» [3, с. 332–352]. Таким образом, место и роль военных чинов в социальной системе империи по-прежнему оказываются до некоторой степени terra incognita в рамках проблемного поля изучения российской истории XVIII в.

Руководствуясь приведенным выше тезисом Б. Н. Миронова, мы считаем необходимым обратиться к рассмотрению семейного положения военнослужащих имперской регулярной армии для выяснения вопроса о том, действительно ли «армейское призвание» могло передаваться от поколения к поколению, формируя тем самым устойчивый социальный слой людей в мундирах. Для этого нами была избрана отдельная группа военных чинов — офицеры гарнизонных войск. Выбор продиктован как тем обстоятельством, что именно офицерский корпус русской армии был весьма неоднороден по социальному происхождению входивших в него лиц (в отличие от рядового состава, почти исключительно представленного рекрутами из «тяглых» групп населения), так и большей вовлеченностью военных чинов гарнизонных частей (как не участвовавших в походах, боевых действиях и пр.) в социальную жизнь тех регионов, где они постоянно квартировали.

Вопрос о семейном положении офицеров регулярной армии в XVIII в. вообще остается вплоть до сего дня относительно малоисследованным. Сколько-нибудь систематизированных данных относительно наличия у офицеров семей и численности потомства мы не находим ни в обобщающих трудах по истории русской армии XVIII в. [1; 8], ни в работах, специально посвященных изучению ее офицерского корпуса (2). Точно так же мы не обнаруживаем соответствующих сведений и в публикациях, рисующих картину повседневной жизни и быта военнослужащих [7; 12]. Работы П. П. Щербинина вносят определенный вклад в решение этого вопроса, но у него речь идет, как правило, о рядовом составе, а не об офицерском корпусе [17; 18]. Лишь в диссертационном исследовании Г. В. Калашникова один из параграфов второй главы специально посвящен анализу данных о семейном положении офицеров русской армии в период с 1725 по 1745 г., но и он насчитывает всего несколько страниц [6, с. 133–138].

Между тем, даже минимальный анализ данных о семейном положении военнослужащих может показать, как влияли условия армейской (особенно гарнизонной) службы на возможности вступления в брак и обзаведения потомством, благоприятным или сдерживающим оказывалось это влияние в тех или иных конкретных ситуациях, насколько благополучно выглядело офицерство как социально-профессиональная группа в структуре населения Российской империи с точки зрения потенциала демографического развития и т. д. Наконец, не забудем и о просопографических аспектах — возможность проследить судьбы представителей одной фамилии в том случае, если они находились на военной службе в продолжение ряда десятилетий, предоставляет дополнительные аргументы в пользу выделения «военного сословия» в рамках социума.

Дополнительную сложность при изучении поставленного вопроса представляет состояние источниковой базы. Единственной разновидностью источников, содержащих максимально подробные сведения о личном составе армейских частей за XVIII столетие, остаются смотровые и послужные списки из фондов РГВИА. Характеризуя во введении к подготовленному им справочнику содержание этих списков и возможности их использования исследователями, К. В. Татарников уделил внимание в первую очередь тем данным, которые определяют социальное происхождение, продвижение в чинах и боевые заслуги военнослужащих русской армии XVIII в. Что касается семейного положения и потомства, то по данному аспекту он лишь счел нужным отметить, что графа, свидетельствовавшая о наличии жены и детей, использовалась до 1793 г. только для нижних чинов, а для офицеров — лишь в смотровых списках в период с 1731 по 1748 г. [16, с. 9]. В последних при этом содержалась оговорка «кроме шляхтичей», то есть предписывалось отмечать, «кто женаты, и сколко имеют детей мужеска полу, и в каковы лета, и где живут», только для лиц, происходивших из непривилегированных социальных слоев [16, с. 12]. Это, безусловно, ограничивает возможности историка, работающего с этими материалами, но все-таки дает основания для определенных выводов при изучении личного состава конкретных воинских частей.

Для настоящего исследования нами были избраны находящиеся в ф. 490 РГВИА («Коллекция офицерских сказок») смотровые списки трех из шести гарнизонных частей, дислоцированных на территории Западной Сибири, за 1748 г.: Тобольского и Енисейского пехотных полков, а также Новоучрежденного пехотного батальона [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 302, 316, 335] (3). Эти данные могут быть квалифицированы как достаточно репрезентативные, хотя и с поправкой на специфические условия жизни и службы в Сибири — самом отдаленном регионе империи. Всего по спискам штаб-, обер- и унтер-офицеров в этих частях насчитывалось 119 чел., из них лицами недворянского происхождения, в отношении которых приведены сведения о семейном положении, были 98 чел.(4). Именно они станут предметом нашего внимания.

Среди этих 98 чел. насчитывалось: штаб-офицеров — трое, обер-офицеров — 44, унтер-офицеров — 51. Представим сводные данные по ним в форме таблицы (табл. 1).

Таблица 1

Брачно-возрастные показатели офицеров гарнизонных частей в Сибири

Приведенные данные свидетельствуют, что подавляющее большинство офицеров, находясь на гарнизонной службе, обзаводились семьями. Это противоречит выводу Г. В. Калашникова: «Посвящая свою жизнь военной службе, офицеры поздно — обыкновенно в возрасте старше 45 лет — заводили семьи, а около трети офицеров оставалось бессемейными до конца жизни» [6, с. 273]. Можно предположить, что такой вывод был сделан на основе изучения данных по полевым армейским частям, условия службы в которых действительно оставляли немного возможностей для семейной жизни. Зато военнослужащие гарнизонных частей, много лет квартировавшие в одних и тех же местах, могли устанавливать тесные контакты, вплоть до родственных связей, с местными жителями, особенно городскими обывателями, как это уже отмечалось исследователями [13, с. 26]. Кроме того, число женатых и неженатых почти совпадает только в возрасте до 30 лет, а дальше по всем возрастным группам мы наблюдаем устойчивое доминирование лиц, вступивших в брак.

Среди холостяков мы обнаруживаем тех, кто в молодости еще не успели жениться, а также почти стариков, которые вряд ли могли теперь на что-то рассчитывать. Одному из них, во всяком случае, жениться было слишком рано: сержант Енисейского полка Алексей Замощиков (уроженец Тобольска, из сибирских дворян) достиг всего 16 лет, хотя находился в полку на действительной службе уже два года [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 316. Л. 49 об., 50]. Его сослуживцу каптенармусу Михаилу Башмакову исполнилось 20 лет, при этом он состоял в рядах полка уже пять лет. Заметим, что в данном случае мы как раз сталкиваемся с представителем «военного сословия» уже во втором поколении, поскольку его отец Иван Башмаков, происходивший из казаков г. Туринска, в 1730-х гг. нес службу в том же Енисейском полку в чине капитана [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 316. Л. 135 об., 136; Д. 22. Л. 53 об., 54]. Причем сын у него появился, когда отцу было уже за 50 лет!

Самым пожилым из числа бессемейных оказался 71-летний Трифон Фадеев, уже более четверти века служивший в чине подпрапорщика в Тобольском полку, а на военную службу взятый чуть более 40 лет назад в Москве из дворовых людей [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 118 об., 119]. Судя по его биографии, этот человек не имел ни каких-либо карьерных устремлений, раз сумел получить только старший унтер-офицерский чин, ни особых жизненных интересов, так и не обзаведясь семьей за годы службы в Европейской России и за 20 с небольшим лет пребывания в Сибири. А 56-летний каптенармус Новоучрежденного батальона Корнилий Хайдуков, хотя и был местным уроженцем (происходил из казачьих детей г. Пелыма), но также не женился как до вступления в армию, так и за последующие 30 лет военной службы [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 302. Л. 61 об., 62].

Впрочем, гораздо более интересные сведения мы находим о многих женатых офицерах. Прежде всего есть основания утверждать, что хотя бы некоторые из них вступали в брак еще до прибытия к месту службы в Сибирь или даже до попадания на военную службу. Так, каптенармус Тобольского полка 66-летний Федор Бобылев, выходец из посадских людей Ярославля, начал свою армейскую карьеру почти 40 лет назад, когда ему уже исполнилось 27 лет, а на территорию Сибири попал в 1725 г., чуть более 20 лет назад [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 73 об., 74]. Следовательно, здесь были два возможных варианта женитьбы: еще до ухода в армию или же до перевода полка в Сибирь. Сходным образом, очевидно, складывалась жизненная траектория его 63-летнего сослуживца сержанта Гаврилы Ортюгова — он был сыном московского посадского, в армию попал 17-летним юношей в 1701 г., а спустя почти четверть века отправился на восток в составе Енисейского полка [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 118 об., 119]. В данном случае наиболее вероятным представляется вступление в брак на протяжении первой четверти XVIII столетия во время службы в европейской части страны.

В связи с этим П. П. Щербинин указывает: «Женщина могла стать солдаткой (солдатской женой, рекруткой, женой нижнего воинского чина) при следующих обстоятельствах: 1) призыве мужа-крестьянина или мещанина в рекруты или солдаты; 2) заключении брака с рекрутом или солдатом срочной службы; 3) выходе замуж за отставного или отпускного солдата. Понятно, что наиболее распространенной была первая категория, когда статус солдатки и перевод женщины в военное сословие происходили после отправки мужа в армию» [18] (5). Он также отмечает двойственность положения жен рядовых солдат до 1764 г., когда, с одной стороны, «сложности для семейной жизни солдата и тяжелые условия для совместного проживания, отсутствие средств приводили к тому, что большинство женщин-солдаток оставалось на прежнем старом месте жительства», а с другой — что «офицеры признавали благотворное влияние семейной жизни на нравственность, поведение солдата и его отношение к службе. Поэтому они при наличии благоприятных обстоятельств старались не препятствовать устройству солдатом своей семейной жизни. Командиры полков отмечали, что семейные солдаты становились степеннее и рассудительнее, имели определенные цели и прочные привязанности» [18]. Изданная в 1764 г. «Инструкция пехотного полка полковнику» прямо гласила: «Не только солдатския, но и штаб-, и обер-, и унтер-офицерския жены при полку имеют в тех же квартирах жить, где их мужья, а нижних чинов жены, (кроме тех, кои из дворян) без позволения и пашпорту полковаго никуда отходить, или инде где жить не могут» [5, с. 32]. Выявленные нами случаи свидетельствуют, что в первой половине XVIII в. сосуществовали обе тенденции, отмеченные П. П. Щербининым.

Гораздо меньше трудностей возникало в этом отношении для местных уроженцев, которые служили в гарнизонных частях, дислоцированных в относительной близости от их родных мест. Сын томского казака, впоследствии капитан Тобольского полка Василий Перевозчиков, попав в 18 лет в ряды регулярной армии (в 1715 г.), на протяжении 1730–1740-х гг. нес службу в крепостях Иртышской линии, так что, вероятнее всего, успел жениться еще в молодые годы, до отправки туда [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 4 об., 5]. Каптенармус того же полка Лука Лагунов (уроженец Тобольска, происходил из солдатских детей), пополнивший его ряды также 18-летним в 1740 г., в декабре 1746 г. отправился в Пелым нести караул при ссыльном фельдмаршале Б.-Х. Минихе, очевидно, успев жениться перед этим [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 29 об., 30]. Наконец, в том же Тобольском полку мы обнаруживаем несших службу в унтер-офицерских чинах отца и сына, причем они даже числились в составе одной роты! Первый, каптенармус Василий Солдатов, сын тюменского казака, женился еще до начала службы, поскольку был взят в армию в 1723 г., а его сын Иван родился в 1722 г. К 1748 г. он уже почти полтора десятилетия постоянно проживал в Семипалатинской крепости. Иван Солдатов после учебы в школе для солдатских детей в Тобольске был зачислен на службу в возрасте 14 лет, успел побывать в составе Енисейского полка ротным писарем, а в 1747 г. был произведен в подпрапорщики той же роты, где числился его отец. С 1740 г. он проживал в Ямышевской крепости, где, судя по всему, успел вступить в брак [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 156 об. – 158]. В данном случае, как видим, обстоятельства обзаведения семьей у отца с сыном оказались различными, но с одним и тем же успешным результатом.

Но самым интересным, на наш взгляд, оказывается тот факт, что среди 84 семейных офицеров у почти половины (41 чел.) отмечены сыновья, причем у 11 чел. даже не по одному. К сожалению, точно установить численность детей в их семьях невозможно, поскольку, как уже отмечено выше, в списках указывалось только наличие сыновей, а если у офицера рождались дочери, то никакой информации об этом официальная документация не содержала. Вряд ли мы ошибемся, предположив, что у какого-то числа лиц из оставшихся 43 чел. могли быть дочери — исходя из возрастных показателей (см. табл. 1), у многих из них, по крайней мере, можно предполагать наличие дочерей. Капитан И. Г. Андреев в своих мемуарах, написанных к концу XVIII столетия, отмечал, что у его родного дяди Ивана Яковлевича Андреева, капрала Ширванского пехотного полка, скончавшегося в 1751 г., было шестеро дочерей, «которыя выданы были теткою Акулиною за честных людей» [4, с. 3]. Ниже будет показано, что армейские офицеры могли становиться отцами не только в молодости, но и в относительно зрелом возрасте. Что же касается 41 чел., обзаведшихся потомством мужского пола, то здесь картина выглядела следующим образом (табл. 2).

Таблица 2

Численность сыновей в семьях офицеров с указанием возраста глав семей

Как видим, преобладающим типом оказывалась семья, в которой у офицера в зрелом или даже пожилом возрасте отмечен один сын. Здесь, пожалуй, можно согласиться с мнением Г. В. Калашникова: «Из-за поздних браков и неустроенности быта в офицерских семьях не бывало много детей: в редких случаях до совершеннолетия доживало более 3 сыновей» [6, с. 273]. Однако за пределами рамок этого типа семьи мы встречаем самые разные казусы, заставляющие предположить, что разница в возрасте между супругами или обстоятельства заключения брака заметно варьировали. Так, двое самых молодых офицеров обзавелись семьями еще до того, как им исполнилось 25 лет. Сержант Новоучрежденного батальона Иван Зыков, как и многие, женился, будучи на службе (солдатский сын из тобольской гарнизонной школы попал в армию в 15-летнем возрасте), вероятно, на своей ровеснице, а в 1746 г., перед тем, как он отправился в Кетский острог «для караула некоторого арестанта», у него родился сын Максим [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 302. Л. 40 об., 41]. Аналогичным образом складывалась жизнь каптенармуса Тобольского полка Осипа Исакова: в 1745 и 1746 гг., когда он проживал в Ямышевской крепости, у него родились сыновья Петр и Федор. Правда, с ноября 1747 г. его общение с женой прервалось, поскольку он угодил под арест за кражу казенных денег [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 54 об., 55]. С нашей современной точки зрения такие браки выглядят, конечно, обычным явлением, но в XVIII столетии столь рано начинали семейную жизнь немногие.

Более экзотичными представляются случаи, когда отцу-офицеру на момент появления сына было уже за 50 лет. Причин здесь могло быть, вероятно, две: если жена оказывалась значительно моложе своего мужа и если для последнего это был уже не первый брак. У 60-летнего капитана Тобольского полка Григория Долгих (из сибирских монастырских служителей), с 1735 г. проживавшего в Семипалатинской крепости, только в 1745 г. родился сын Петр [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 136 об., 137]. А 62-летний сержант Енисейского полка Андрей Бурцов (из сибирских дворян, уроженец Тобольска) к 1748 г. уже овдовел, но успешно растил 9-летнего сына Ивана, который в середине 1750-х гг. был зачислен в тот же полк солдатом [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 316. Л. 91 об., 92; Д. 410. Л. 103 об., 104] (6). Примеры подобного рода свидетельствуют, что даже пожилые офицеры могли заботиться о продолжении рода, и после 50 лет продолжая активную семейную жизнь.

В тех семьях, где сыновей было двое или трое, разница в возрасте между ними, как правило, не превышала десяти лет. Здесь мы обнаружили опять-таки лишь два исключения. Капитан Енисейского полка 54-летний Дементий Завьялов, сын тобольского ямщика, имел троих сыновей, из которых старший, Михаил, родился в 1715 г., как раз когда его отец был взят на военную службу; второй, Андрей, появился на свет в 1723 г., а младший, Яков — уже в 1731 г. Интересно, что всем троим отец определил военную карьеру: Михаил занял в том же полку должность писаря; Андрей, начав с обучения «школьной науке», к середине 1750-х гг. стал здесь же каптенармусом; Яков после окончания солдатской школы поступил рядовым драгуном в один из полевых армейских полков, только недавно передислоцированных в Сибирь, а впоследствии был отмечен в послужном списке отца как «в российских полках писарь» [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 316. Л. 70 об., 71; Д. 410. Л. 75 об., 76].

У сержанта Тобольского полка 67-летнего Афанасия Хохлова (из сибирских крестьян) также было трое сыновей: старший, Дмитрий, родился в 1723 г., а двое младших, Степан и Яков, в 1735 и 1738 гг. соответственно. Относительно последних говорилось, что они «живут при нем», то есть в Усть-Каменогорской крепости, где он нес службу более 20 лет. Судя по всему, он либо не имел средств, либо не посчитал нужным отдать их для обучения в солдатскую школу Тобольска. Зато совершенно удивительной выглядела судьба старшего сына — Дмитрий к этому времени служил рядовым в лейб-гвардии Измайловском полку [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 95 об., 96]. Для сына бывшего крестьянина, даже не ставшего на военной службе обер-офицером, выходца с отдаленной окраины империи, такая карьера выглядит прямо-таки неправдоподобной.

Эти, да и ряд других случаев подталкивают к мысли, что офицеры активно старались обзаводиться потомством, особенно если принять во внимание, что далеко не все дети тогда доживали до совершеннолетия. Можно вспомнить слова того же И. Г. Андреева о его родной матери на момент смерти ее мужа (отца мемуариста) в 1755 г.: «Будучи 35 лет от роду… и имея осьмерых детей, из коих большему Александру было 13 лет» [4, с. 7] (7). Простой подсчет показывает, что в семье Андреевых дети должны были появляться с интервалом в полтора, максимум два года. Трудно утверждать со всей определенностью, что в семьях капитана Завьялова и сержанта Хохлова складывалась аналогичная ситуация, но как вариант объяснения значительной (16 и 15 лет соответственно) разницы в возрасте между старшими и младшими сыновьями такая версия может рассматриваться.

Те сыновья офицеров, которые на момент составления списков в 1748 г. уже достигли совершеннолетия, как правило, определялись их отцами на военную службу. У каптенармуса Новоучрежденного батальона 61-летнего Василия Михайлова (сына местного пономаря) сын Иван, которому уже исполнилось 19 лет, служил солдатом в Ширванском полевом пехотном полку [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 302. Л. 40 об., 41]. Капитан Енисейского полка 50-летний Афанасий Быков (сын тобольского казака) определил своего отпрыска Василия в Тобольский полк солдатом [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 316. Л. 27 об., 28]. Только капитан Тобольского полка 58-летний Алексей Карачинцов (из семьи тобольских купцов) избрал для своего сына другую стезю: Григорий, родившийся в 1710 г., был к концу 1720-х гг. «определен из школьников в Сибирскую губернскую канцелярию в копиисты» [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 117 об., 118]. Впрочем, сыновья офицеров «неблагородного» происхождения en masse вряд ли могли рассчитывать многого добиться на военной службе. Единственным исключением из правила выглядит 73-летний подполковник Тобольского полка Михаил Лебедев — сын рязанского рейтара уже к концу Петровской эпохи приобрел дворянское достоинство, поэтому его сын, тоже Михаил, родившийся в 1723 г., числился по происхождению «из шляхетства» и в возрасте 25 лет с чином прапорщика занимал при отце должность полкового адъютанта [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 1 об., 2].

Относительно просопографических аспектов при изучении жизненного пути офицерских сыновей мы считаем необходимым указать еще несколько примеров, свидетельствующих о распространенности в среде военных наследования сыновьями профессионального статуса отцов, что подтверждает правомерность выделения «военного сословия» как особой группы имперского социума. Поручик Тобольского полка Лука Разумнов, 44-летний казачий сын из Енисейска, рано попав на военную службу (19-летним в 1723 г.), вероятнее всего, женился уже в полку. В 1748 г. у него было трое сыновей: старший, Алексей, родившийся в 1737 г., находился «в Тобольске в школьной науке», а двое младших, Иван и Василий (1742 и 1744 гг. рождения соответственно), жили с отцом и матерью [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 4 об., 5]. Из этих троих мы смогли проследить жизненный путь Ивана — в конце 1761 г. он был зачислен на службу, в 1779 г. стал прапорщиком, а в 1784 г., будучи «сверхкомплектным» в составе 1-го Тобольского гарнизонного пехотного батальона, состоял «по городу Таболску по благочинию в частных смотрителях» [14. Ф. 490. Оп. 5. Д. 508. Л. 813 об., 814], то есть, оставаясь офицером гарнизонных войск, одновременно служил в местной полиции.

Своеобразно сложилась судьба одного из сыновей сержанта Енисейского полка Ивана Паклина. У 57-летнего бывшего тюменского крестьянина также было трое сыновей, которые родились на протяжении 1730-х гг.: Иван (в 1734 г.), Василий (в 1736 г.) и Степан (в 1739 г.) [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 316. Л. 111 об., 112]. В середине 1750-х гг. двое старших уже несли солдатскую службу в полевых полках, а младший, несмотря на то, что ему исполнилось только 15 лет, был определен копиистом в Сибирскую губернскую канцелярию. Однако карьера статского чиновника его почему-то не прельстила, и в 1763 г. он переменил должность канцеляриста на звание рядового лейб-гвардии Преображенского полка. В 1772 г. он стал капитаном на вакансии поручика в Бийском гарнизонном пехотном линейном пограничном батальоне, а с 1784 г. уже с чином секунд-майора вернулся на службу по гражданскому ведомству, заняв должность председателя губернского магистрата Колыванской области [14. Ф. 490. Оп. 5. Д. 324. Л. 556 об., 557; 10, с. 474]. Степан Паклин также может быть причислен к «военному сословию», хотя и с некоторой долей условности, поскольку после получения штаб-офицерского чина он должен был считаться потомственным дворянином.

Впрочем, потомкам не всегда удавалось продвинуться по лестнице чинов выше своих отцов. Тобольский казачий сын Василий Сергеев уже в ранней юности начал армейскую карьеру и в 1748 г., когда ему исполнилось 62 года, сделался секунд-майором Тобольского полка [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 1 об., 2]. Его единственный сын Александр родился в 1732 г., жил с матерью в Тобольске (поскольку его отца в 1742 г. перевели в Железинскую крепость), 15-летним был взят в солдаты в Ширванский полевой пехотный полк. С 1763 г. он служил в чине поручика, но так и не смог получить дальнейшего повышения, прежде всего из-за своих многочисленных прегрешений за время пребывания в г. Селенгинске:

За учиненные им шумства в квартире Селенгинской воеводской канцелярии копииста Березовского и оному обиды… был арестован на неделю; да сверх того состоял под следствием в бытность его в Селенгинской воеводской канцелярии в правлении воеводской должности в недостающем числе экономического содержания денег, но по тому следствию… оставлен без штрафа; да по бытности его в Селенгинске в правлении плац-майорской должности за допуск содержавшегося на гауптвахте арестанта к партикулярной работе… оштрафован вычетом из жалования на госпиталь за полгода [14. Ф. 490. Оп. 5. Д. 325. Л. 218 об., 219; Д. 510. Л. 238 об. – 240].

В итоге на протяжении 1770–1780-х гг. военное начальство квалифицировало его недостойным к повышению в чине.

А вот пример семьи Воиновых иллюстрирует как раз успешную карьеру, когда сын прапорщика стал секунд-майором. Тюменский сын боярский Егор Воинов попал на военную службу сравнительно поздно, в возрасте 29 лет был зачислен в формировавшийся в конце 1730-х гг. Новоучрежденный батальон и за десять лет армейской карьеры дослужился лишь до чина прапорщика в Тобольском полку. Еще до начала службы в его семье родился сын Михаил (в 1737 г.), живший с матерью сначала в Тюмени, затем в Тобольске [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 335. Л. 118 об., 119]. Михаила Воинова взяли в армию в 1753 г., и его служба складывалась столь удачно, что к 45 годам он сделался секунд-майором и командиром 2-го Селенгинского гарнизонного пехотного батальона, одновременно занимая должности и в аппарате гражданского управления: в 1780 г. он состоял в счетной экспедиции Иркутской губернии, а в 1783 г. был товарищем воеводы в г. Якутске [14. Ф. 490. Оп. 5. Д. 510. Л. 230 об., 231; 15, с. 433; 9, с. 465]. Трудно сказать, до какой степени повлияло на карьеру сына благополучное семейное и материальное положение его отца, не имевшего, правда, особых достижений на военной службе, но Егор Воинов, очевидно, сумел дать Михаилу хорошее образование, иначе последний не сделался бы в начале 1760-х гг. полковым аудитором — такая должность требовала хорошего знания государственного и военного законодательства, а также определенного кругозора.

Итак, мы выяснили, что значительное большинство офицеров в гарнизонных частях Сибири середины XVIII в. были людьми семейными и имевшими потомство. Эта доля даже превышает оценку П. П. Щербинина, который считал возможным определять (правда, в отношении рядового состава), что «в середине XVIII в. около половины военнослужащих были женатыми» [19]. В данном случае это связано с тем, что гарнизонные офицеры, представленные в основном местными уроженцами, много лет несли военную службу, не отделяясь от привычной социальной среды, и решать те или иные проблемы, связанные с обзаведением семьей и домом, им было гораздо легче, нежели прибывавшим на службу в Сибирь из других регионов страны или состоявшим в полевых частях, нередко менявших места дислокации.

Своим сыновьям офицеры «сибирского гарнизона», как правило, прочили военную карьеру, уже в детстве отдавая их для обучения в солдатские школы (прежде всего в тобольскую). Немалое число отпрысков обер- и унтер-офицеров по достижении совершеннолетия пополняли собой рядовой состав армии, хотя из этого правила бывали исключения, когда кто-либо предпочитал статскую службу. Успех их карьеры зависел скорее от личных достоинств, нежели от происхождения (как-никак, речь идет только об офицерах, не принадлежавших к «благородному шляхетству») или служебных достижений отцов. Однако распространенность подобной жизненной траектории все-таки заставляет задаться вопросом: возможно ли считать военнослужащих регулярной армии Российской империи в XVIII в. отдельной социальной группой или даже «военным сословием»? Позиция Б. Н. Миронова выглядит несколько противоречивой: с одной стороны, он признает, что пожизненный характер военной службы для лиц непривилегированного происхождения означал для них утрату связи с любой из основных социальных групп, к которой они могли принадлежать ранее; с другой — на всем протяжении XVIII в. он считает возможным относить представителей «военного сословия» к «разночинцам», которые «являлись промежуточной социальной группой между податными и привилегированными сословиями, поэтому они не попадали в главные сословия» [11, с. 448]. Но как в этом случае интерпретировать появление своеобразных династий военнослужащих, которые могли включать целый ряд мужчин, принадлежавших к одному роду, в продолжение нескольких поколений?

Понятно, что привлеченный нами материал не может дать полного ответа на поставленный вопрос. Для того, чтобы определиться с социальным положением «военного сословия» в течение XVIII столетия, необходимы масштабные просопографические исследования на материалах разных регионов Российской империи, хотя доступная для этих целей источниковая база выглядит, прямо скажем, скудно. Если численность и жизненные пути дворянских семейств еще как-то могут быть реконструированы на основе материалов Герольдмейстерской конторы Сената, губернских дворянских обществ и т. д., то для представителей непривилегированных групп населения это возможно лишь на базе документации, относящейся к их профессиональной деятельности, — для военнослужащих в данном случае это будут формулярные (смотровые и послужные) списки. В рамках настоящей публикации мы попытались показать необходимость серьезного изучения этой проблемы, а также оценить потенциал одного из комплексов источников, на основе которых возможно такое изучение.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XVIII в.: очерки. М.: Воениздат, 1958. 645 с.
2. Волков С. В. Русский офицерский корпус. М.: Центрполиграф, 2003. 414 с.
3. Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв.: векторы исследования / отв. ред. Д. А. Редин. СПб.: Алетейя, 2018. 722 с.
4. Домовая летопись, писанная капитаном Иваном Андреевым в 1789 г. М.: Университет. тип., 1871. 119 с.
5. Инструкция пехотнаго полку полковнику, с приложением форм штатов и табелей. СПб.: [Б. и.], 1764. 35 с.
6. Калашников Г. В. Офицерский корпус русской армии в 1725–1745 гг.: дис. … канд. ист. наук. СПб.: [Б. и.], 1999. 292 с.
7. Карпущенко С. В. Армейские будни: казарма, каша, казна, кафтан // Быт русской армии XVIII – начала XX в. М.: Воениздат, 1999. С. 13–150.
8. Леонов О. Г., Ульянов И. Э. Русская пехота, 1698–1801: Боевая летопись, организация, обмундирование, вооружение, снаряжение. М.: АСТ, 1995. 296 с.
9. Месяцеслов с росписью чиновных особ в государстве на лето от Рождества Христова 1783. СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1783. 524 с.
10. Месяцеслов с росписью чиновных особ в государстве на лето от Рождества Христова 1784. СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1784. 526 с.
11. Миронов Б. Н. Российская империя: от традиции к модерну: в 3 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 2014. Т. 1. 896 с.
12. Охлябинин С. Д. Повседневная жизнь русской армии во времена суворовских войн. М.: Молодая гвардия, 2004. 345 с.
13. Проскурякова М. Е. Российские крепости и гарнизоны в Выборгской Карелии в первой половине XVIII века: автореф. дис. … канд. ист. наук. СПб.: [Б. и.], 2009. 30 с.
14. РГВИА. Ф. 490. Оп. 1. Д. 210, 281, 302, 316, 321, 335, 410; Оп. 5. Д. 324, 325, 494, 508, 510.
15. Роспись чиновных особ в государстве при начале сего 1780 года. СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1780. 504 с.
16. Татарников К. В. Предисловие // Послужные и смотровые списки русской армии 1730–1796 гг. в собрании РГВИА: межфонд. указ.: [в 3 т.]. М.: Старая Басманная, 2013. Т. 1. С. 3–42.
17. Щербинин П. П. Военный фактор в повседневной жизни русской женщины в XVIII – начале XX в. Тамбов: Юлис, 2004. 507 с.
18. Щербинин П. П. Жизнь русской солдатки в XVIII–XIX вв. // Вопросы истории. 2005. № 1. С. 79–92.
19. Щербинин П. П. Солдатские жены в XVIII – начале XX в.: опыт реконструкции социального статуса, правового положения, социокультурного облика, поведения и настроений // The Journal of Power Institutions in Post-Soviet Societies: [website]. 2006. Iss. 4/5. URL: http://journals.openedition.org/pipss/493 (accessed: 29.04.2021). DOI 10.4000/pipss.493.

ПРИМЕЧАНИЯ
(даны в круглых скобках)

1. Характерно, что в сноске «для интересующихся историей “военного сословия”» автор перечислил только работы зарубежных, а не российских исследователей [11, с. 500].
2. С. В. Волков отвел на характеристику семейного положения офицеров лишь несколько страниц в своей монографии, при этом уделив внимание только периоду второй половины XIX – начала XX в. [2, с. 278–282].
3. В списках еще двух гарнизонных полков — Новоучрежденного драгунского за 1746 г. и Якутского пехотного за 1748 г. [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 281; 321] — по неизвестным причинам семейное положение указано лишь для унтер-офицеров недворянского происхождения, без штаб- и обер-офицеров. Единственный список Сибирского драгунского полка, относящийся к 1742 г., имеет аналогичную особенность [14. Ф. 490. Оп. 1. Д. 210]. Поэтому мы лишены возможности полноценно оперировать данными по этим воинским частям.
4. Здесь и далее подсчет наш (А. Д.).
5. Автор также отметил, что только с 1744 г. жены рекрутов должны были оставаться на прежних местах жительства.
6. Иван Бурцов в 1772 г. уже стал капитаном, однако впоследствии был разжалован в прапорщики по приговору военного суда «за неумеренное в ночное время в пьяном образе сечение плетьми женки Катерины Нестеровой, отчего оная вскоре умре» [14. Ф. 490. Оп. 5. Д. 494. Л. 356 об., 357].
7. У И. Андреева было четыре брата и три сестры.