Работа является существенно дополненным вариантом статьи: Бурыкин А.А. Ритуал поклонения головам добытых животных и «праздник голов» у чукчей (опыт анализа разнохарактерных источников) // Праздники и обряды как феномен этнической культуры. Материалы Десятых Санкт-Петербургских этнографических чтений. Санкт-Петербург, 2011. С.78–81. Настоящий вариант подготовлен автором специально для «Сибирской Заимки».
К 85-летию со дня рождения
Владилена Вячеславовича Леонтьева (1928–1988)
Многие согласятся с тем, что традиционная культура народов Сибири и Дальнего Востока все более отдаляется во времени от современности. Тот период традиционной материальной и особенно духовной культуры, который ученые еще полвека назад относили к XIX — началу XX века, ныне отдален от нас целым столетием и несколькими поколениями. Информация о религиозных ритуалах и обрядах, а также о традиционных праздниках народов Крайнего Северо-Востока, во многом имевших основу в религиозных воззрениях и практиках, ныне почти недоступна для тех, кто ведет полевые исследования: в лучшем случае нынешние представители старшего поколения, родившиеся во времена активной борьбы с религией и шаманством, могут подтвердить какие-то зафиксированные ранее сведения или предоставить материал для характеристики дисперсности форм ритуалов и обрядовых практик (мы не имеем в виду аудиовизуальную фиксацию праздников и обрядов, ибо хорошо знаем, что стоит за этим).
В настоящей работе мы попытаемся рассмотреть самое раннее свидетельство, относящееся к святилищам и обрядовой практике приморских чукчей, относящееся к 1647 году — к первым годам знакомства землепроходцев с чукчами. Оно содержится в «Расспросных речах» Михаила Стадухина. датированных 22 апреля 1647 года:
«…И была де у него жонка погромная колымская ясырка именем Калиба, а та жонка жила у тех мужиков, у чюхчей, 3 годы, и она де ему сказывала, что на острову, который в мори, идучи х той Колыме реке судами, на левой руке. А учнет де тот остров объявливатца в море от матерой земли в виду на левой руке…. И те де чюхчи по сю сторону Колымы от своего жилья с той речки зимою чюхчи переезжают на оленех на тот остров одним днем. И на том де острову они побивают морской зверь морж, и к себе привозят моржовые головы со всеми зубами, и по своему де они тем моржовым головам молятца… А промышленные де люди ему сказывали, что они у тех чухчи тот моржовый зуб видели, концы де у них оленных санок все того одного моржового зуба. А у тех де чюхчи соболя нет, потому что живут на тундре у моря» (Дополнения 1848, 99–100; Открытия 1951, 221–22; Русские мореходы 1952, 59–60).
В наказной памяти воеводы В. Н. Пушкина Михаилу Стадухину, датированной 1647 годом, поручается «да ему ж, Михалку, велеть служивым людем проведывать, и самому ему промышленных людей роспросить про тот остров, что в мори против Погычи реки, Новая Земля, есть ли на том острову морской зверь морж…» (Русские мореходы 1952, 65). Мы попытаемся извлечь как можно больше историко-этнографической и географической информации из документов середины XVII века, сообщающих о чукотском святилище, и соотнести ее с теми более поздними данными, которые обнаруживаются в литературе и имеются в нашем распоряжении.
Начнем с того, что «колымская ясырка именем Калиба» — это почти наверняка чукчанка с именем Келевги — Кэлевъи «Дышащая духами». О ее этнической принадлежности в документах ничего не говорится — ничто не свидетельствует о том, что она была юкагиркой: то, что она жила «у тех мужиков, у чюхчей, 3 годы», говорит о том, что она скорее всего была родом из приморских чукчей-ан’к’альыт («нанки» документов, сообщающих о реке Нелоге, современном Наглёйнынвааме, истоке реки Раучуа) — иначе трудно объяснить, почему она оказалась так хорошо знакома с религиозными обрядами морских охотников: оленные чукчи-чавчыват не стали бы охотиться на моржей и сооружать святилища из моржовых голов. Название «чюхчи», «чукчи» происходит от самоназвания оленных чукчей чавчыв, и в старых документах или тех источниках сведений, которые получены от представителей других народов, относится именно к оленным чукчам.
Итак, если Калиба-Кэлевъи — уроженка и обитательница побережья Чаунской губы, то тогда получается, что река Погыча — это река Пучевеем, впадающая в Чаунскую губу, а остров против устья реки Погычи, о котором она рассказывала, и где находилось чукотское святилище с моржовыми головами — это остров Айон. Если плыть из Чаунской губы к Колыме, он действительно окажется «в виду от матерой земли на левой руке» — то есть тогда, когда «матерая земля» — материк (а не остров!) оказывается «на левой руке» — слева и при том близко — «в виду», и до него можно доехать на оленях «одним днем».
Чукчи. Гравюра из книги «Troisième Voyage de Cook». Конец XVIII в.
Этот праздник очень сходен с осенним праздником благодарения у приморских чукчей, который описан В. Г. Богоразом более детально (Богораз 1939, 86–88). В описании этого праздника есть интересные детали — местом его проведения мог быть выступ скалы или специально сделанный помост (Богораз 1939, 87).
Данная деталь чрезвычайно ценна, и не только потому что она описывает редкий тип жертвенного места и специально сооруженного жертвенного места у чукчей. По всей видимости, именно такой помост для ритуалов благодарения, совершаемых приморскими чукчами, был обнаружен геодезистами в 1760-е годы на Медвежьих островах.
Сержант С. Андреев, посетивший эти острова в 1763 г., писал, что на первом острове (ныне о.Крестовский) «бывала из наносного стоячего лесу юрта, которая развалилась, а признаваю построением нерушима людьми» (см. Зубов, Бадигин 1953, 89). На третьем острове (Пушкарева) С. Андреев видел то же сооружение, на которое ранее обратил внимание Ф. Татаринов.
По описанию С. Андреева, у этого острова «с северной стороны имеется у берега отпрядыш, расстоянием от берега одиннатцать сажен печатных. … А оной камень, называемой отпрядыш, весьма мякок, дресвян, а вышиною от земли в пять сажен печатных. Да на нем же имеется самой тесной залавок, а вышины от земли три сажени печатных, на котором зделана крепость на подставных десяти лесинах матерых, лисвянишных. А становлены вверх кореньями, а к земле вершинами, так прилепно, как птица на дереве гнездо вьет. А моделию зделана подобно как быть надобно лабазу. А первой пол наслан из наносного лисвяничного матерого лесу, а поверх полу натаскан песок с мелкою дресвою толщины на четверть. А по тому полу оставлено вокруг наподобие юрты, дощечками и пластинками шестичетвертными столь высоко человеку в пояс…. А вокруг той юрты осыпано той же дресвой з дерном. А на верх той оставки накидан лес мелкой наносной лисвянишной и елевой, осиновой, и на верху была насыпана ж дресва с песком, только обвалилась. А для связей рублены проухи и связаны углы ремнями, а оные проухи рублены и доски тесаны топором не железным, каменным или каким костяным, подобно как зубами грызено. Поперег ее четыре сажени, а в длину четыре сажени с половиною. А когда она целая была, вдоль и поперег по шести сажен. А вниз к берегу из юрты спуск на землю, а другой спуск в камень в северную сторону. Токмо много ее развалилось, а признавается делана оная крепость превеликим трудом, по высоте и по тесноте того залавка токмо строена не русскими людьми, а другими какими, о том знать не можно» (Зубов, Бадигин 1953, 90–91; Кондратов 1983, 132–133).
Прапорщики И. Леонтьев, И. Лысов и А. Пушкарев, участвовавшие в походе на Медвежьи острова в 1769 г. на Первом острове (т.е. на Крестовском) в его середине нашли «незнаемых людей три юрты, кои уже развалились, так что одне признаки» (Зубов, Бадигин 1953, 104), и еще две юрты в том месте, откуда виден Второй остров (Зубов, Бадигин, с. 105). На втором острове (ныне о.Андреева) геозедисты нашли «при баераке, или ручье, признаки трех юрт незнаемых людей» (Зубов, Бадигин 1953, 105), и еще два жилища в другом месте. На третьем острове (Пушкарева) геодезисты снова обследовали странное сооружение, которое видели их предшественники (Зубов, Бадигин 1953, 106–107) и зарисовали его.
Ф. П. Врангель и его спутники, посещавшие Медвежьи острова в 1820 году, нашли на Втором острове (о.Андреева) несколько лиственничных бревен, на Третьем острове (Пушкарева) — старое, вероятно, юкагирское весло и человеческие кости: моряки особо отметили, что не смогли найти черепов (Врангель 1948, 204), на Шестом острове (о.Четырехстолбовой) ими были найдены два старых деревянных полоза и несколько оленьих рогов (Врангель 1948, 192). В историографической части своего труда Ф. П. Врангель приводит выдержки и изложения из документов С. Андреева и участников экспедиции 1769 г. (Врангель 1948, 78–80), и, сравнивая итоги своих изысканий с материалами предшественников, пишет: «Укрепленная на скале юрта и скала тем более примечательны, что в 1820 году они бывшей там экспедицией (экспедицией самого Ф. П. Врангеля. — А.Б.) не найдены, потому думать должно, что льдом стерты и сокрыты ныне под водой» (Врангель 1948, 80). Насколько можно судить, Ф. П. Врангель и его спутники не нашли на Медвежьих островах новых следов посещения их людьми, и можно сделать вывод, что после 1760-х годов эти острова коренными жителями более не посещались.
Предназначение этого загадочного сооружения, исчезнувшего к 1820-м годам, когда его не смог найти Ф. П. Врангель, оставалось неясным. Геодезисты и вслед за ними моряк Ф. П. Врангель были склонны относить странную конструкцию к образцам фортификационных сооружений и назвали ее «крепостью». В. А. Туголуков, который был склонен приписывать эти памятники юкагирам, по какой-то причине посчитавший «крепость» лабазом (Туголуков 1986,. 95) — правда, слово «лабаз» встречается в описаниях геодезистов, — однако юкагиры никогда не занимались морским промыслом и не охотились на белых медведей. Описания жертвенных мест приморских чукчей, позволяют предполагать, что на острове Пушкарева геодезисты XVIII века видели культовое сооружение приморских чукчей — помост для принесения жертв хозяину моря. Похоже, что те, кто строил этот жертвенный помост, не успели или не смогли воспользоваться им; вероятно, вследствие неудачной охоты временные обитатели острова покинули его и более в эти места не возвращались.
Позднейшие источники, преимущественно литературные, дают диаметрально противоположную картину того, что нам известно о жертвенных местах приморских и оленных чукчей из документов XVII века и описания В. Г. Богораза.
В романе Т. Семушкина (1900–1970) «Алитет уходит в горы» (1947–1949), долгое время являвшегося образцом романов о Чукотке и чукчах, имеется следующее описание:
«На окровавленных тушах лежали одиннадцать моржовых голов с длинными изогнутыми бивнями. Удачный промысел на моржа веселил сердце Алитета. Туматуге, взявшись за бивни самой большой головы, еле-еле вывалил ее через борт. Бивнями он воткнул ее в снег. Вскоре вокруг вельбота снег покрылся кровью. Туматуге вытащил одиннадцатую голову и поставил ее на снег рядом с другими. Усатые морды моржей с большими открытыми глазами стояли в один ряд, как живые. Алитет знает, что нужно приятелю-американу! Бивни! А мясо можно бросить в море, американ не берет его». (Семушкин 1949).
Здесь главный герой изображен как промышленник-хищник: в действительности ни один чукча в первой четверти ХХ века не позволил бы себе подобным образом обращаться с головами добытых моржей.
Уникальное описание подобного чукотского святилища мы находим в романе В. В. Леонтьева «Антымавле-торговый человек». В. В. Леонтьев (1928–1988) вырос в Уэлене и ходил в одну школу с Юрием Рытхэу, был прекрасным знатоком и исследователем языка и этнографии чукчей, и с исключительной точностью воспроизводил все черты традиционной чукотской культуры и быта. В начале этого романа есть такой эпизод: моряки с американской шхуны спаивают весь поселок чукчей и забирают за бесценок всю добычу морских охотников. Через некоторое время — это весьма важно — выясняется следующее:
«Но тут, как снег в середине лета, свалилось новое несчастье, сковавшее стойбище ужасом и тревогой; Имлытегин не поверил своим глазам, когда взобрался на скалу Равыквын. Священное место было осквернено. Головы моржей, аккуратно складывающиеся полукругом в течение столетий, раскиданы, разбиты, из многих вырублены клыки. — Какомэй! Лицо Имлытегина исказилось от ужаса» (Леонтьев 1974, 19).
Владилен Леонтьев — литератор безупречно точен и правдив в описании того, что он видел и о чем он знал по рассказам старожилов и своих современников-чукчей. Кроме литературных произведений, описания жертвенных мест приморских чукчей присутствуют и в его описании путешествий по Чукотке во время экспедиций (Леонтьев 1976), и в научных трудах (Леонтьев 1983).
Жертвенные места приморских чукчей, подобные тем, о которых говорилось выше, существовали до начала XX века на Берингоморском побережье Чукотки даже южнее устья Анадыря. В. В. Леонтьев записал рассказ одного из старожилов, бывавшего на Земле Гека:
«Я не помню, в каком году это было, — начал Афанасий Васильевич, — тогда я был еще ребенком. Как-то сюда, на Землю Гека, приехало много людей. Это были торговцы и охотники из Въэн — Анадыря, Усть-Белой, Маркова и еще откуда-то из других мест. Все они с жадностью набросились на моржовые черепа, которые были уложены полукругом около старых землянок, и стали выбивать их них клыки и зубы. Нам было непонятно, как можно тревожить то, что положили древние люди» (Леонтьев 1976, 35).
Разорение жертвенных мест приморских чукчей серьезно осложнило исследование этих объектов для археологов и этнографов. В. В. Леонтьев продолжает свой рассказ:
«Определить какой-либо порядок, систему на жертвенных местах (камакат) было невозможно. И лишь на самом мысу Гека мы находили моржовые черепа, выложенные полукругом. Кутынкеу объяснил, что жители 3емли Гека, уже после ухода жадных пришельцев пытались положить их так, как они были разложены древними людьми» (Леонтьев 1976, 37).
Еще одно такое же и тоже разоренное жертвенное место было обнаружено В. В. Леонтьевым в ходе разведочных раскопок (Леонтьев 1976, 38).
Жертвенное место такого же типа было обнаружено В. В. Леонтьевым в долине реки Хатырки:
«Спускаясь по реке Хатырке, мы не обнаружили следов старых поселений, зато в устье они явно заметны. Видимо, устье было обжито с древних времен. На ровной вершине горы Камакыннот, протянувшейся к самому берегу моря, был древний жертвенник, представлявший собой скопление моржовых голов. К сожалению, жертвенник основательно разрушен. Черепа раскиданы по крутому склону» (Леонтьев 1976, 191; см. также Леонтьев 1983, 15).
Еще одно жертвенное место с черепами моржей, судя по описанию В. В. Леонтьева, находящееся в лучшей сохранности, найдено им на территории старого поселения Этчьун (Леонтьев 1983, 14) и в других местах (Леонтьев 1983, 44, 46, 48–49, 51). В качестве южной границы распространения таких жертвенных мест, принадлежавших охотникам на китов, моржей и тюленей, В. В. Леонтьев указывает Мыс Олюторский (Леонтьев 1983, 27), и они однотипны с жертвенными местами приморских охотников на Чукотке (Леонтьев 1983, 44). Одно такое жертвенное место с черепами белых медведей было найдено Т. С. Теином на Мысе Шмидта (Теин 1983, 5).
В. В. Леонтьев, что характерно для него, безупречно точен не только в описании древнего святилища морских охотников, но и в том, что жители поселка увидели, что из святилище разграблено, не сразу, а спустя какое-то время после печальных происшествий.
Наиболее позднее свидетельство о следах святилищ приморских чукчей, на которых хранились головы или черепа добытых животных, принадлежит Олегу Куваеву (1934–1975). О. М. Куваев — автор романов «Территория» и «Правила бегства», многих повестей и рассказов, по профессии геолог, много путешествовал по Чукотке в 1950–1960-е годы. Вот что он пишет о местах стойбищ и небольших поселков, где ранее жили чукчи:
«Все эти стойбища и яранги были сведены в свое время в немногие центральные поселки. Когда я намечал места для измерений, я всегда старался привязать точки к этим бывшим жилым местам, где нас встречали моржовые и тюленьи черепа, остатки вешал для рыбы и байдарных подставок» (Куваев 1988).
К сожалению, это все, что сохранялось до недавнего времени в глухих и труднодоступных местах Чукотки как свидетельство религиозных воззрений и обрядовой практики приморских чукчей, зафиксированной более трех с половиной веков назад. Зарастают мхом не только старые жертвенные места — покрываются пылью и книги 1970–1980-х годов, представляющие время последней романтики путешествий по Чукотке и этнографических открытий…
ЛИТЕРАТУРА
- Богораз 1939 — Богораз В.Г. Чукчи. Ч. II. Л., 1939.
- Бурыкин 2005 — Бурыкин А.А. Проблемы этнографического изучения и задачи археологических исследований следов пребывания коренных жителей побережья Северного Ледовитого океана на Медвежьих островах // Интеграция археологических и этнографических исследований. Сборник научных трудов. Омск, 2005. С.124–127.
- Врангель 1948 — Врангель Ф.П. Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820, 1821, 1822, 1823 и 1824 годах экспедицией, состоящей под начальством флота лейтенанта фон Врангеля. 2-е издание. М., 1948
- Дополнения 1848 — Дополнения к актам историческим. Т. III. СПб., 1848
- Зубов, Бадигин 1953 — Зубов Н. Н., Бадигин К.С. Разгадка тайны земли Андреева. М., 1953.
- Кондратов 1983 — Кондратов А.М. Была земля Арктида. Магадан, 1983.
- Куваев 1988 — Куваев О.М. ВН-740 // Куваев О.М. Дневник прибрежного плавания. М., 1988.
- Леонтьев 1974 — Леонтьев В.В. Антымавле — торговый человек. М., 1974.
- Открытия 1951 — Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века на Северо-Востоке Азии / Сост. Н. С. Орлова. М., 1951.
- Русские мореходы 1952 — Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах / Сост. М. И. Белов. М., 1952.
- Теин 1983 — Теин Т.С. Тайна Чертова оврага. Магадан. 1983.
- Туголуков 1986 — Туголуков В.А. Предания об уходе юкагиров на острова и «за море» // Советская этнография. 1986, № 6. C.94–100.