Ломоносов и топонимика Арктики: некоторые задачи интердисциплинарного изучения текстов

 

Ученый-энцикопедист М. В. Ломоносов внес огромный и неоценимый вклад во множество наук. Однако обращаясь к поставленной в заголовке статьи проблеме надо помнить, что он все же не был ни историком, в отличие от Г. Миллера и И. Фишера, ни географом, таким, как С. П. Крашенинников и Г.Стеллер. Поэтому весьма интересным представляется понаблюдать, в какой мере Ломоносов был знаком с теми событиями, современником которых он был — с географическими открытиями в Арктике, в Сибири, на Северо-Востоке Азии и на Тихоокеанском побережье России, и в какой мере он был осведомлен о географических открытиях предшествующего столетия. Особого внимания тут заслуживает взгляд Ломоносова на эти проблемы не только как ученого своего времени, но и как мореплавателя-помора, знакомого с Ледовитым морем не понаслышке. Второй вопрос здесь — в какой мере естественнонаучные интересы М. В. Ломоносова и его сочинения были связаны с теми локусами России, которые привлекали внимание ботаников, зоологов, геологов, специалистов по горному делу. Третий аспект изучения проблемы — это хронотоп и ономастическая картина мира в литературном творчестве Ломоносова, в особенности в контексте топики русской литературы XVIII века, например — в стремлении украшать литературные произведения некоторых жанров экзотическими этнонимами, что мы наблюдаем позднее и у Державина, и у Пушкина в его гипертрадиционном «Памятнике», так сказать, средства выстраивания художественного хронотопа в век науки и просвещения в среде науки и просвещения (Бурыкин 1999: 13; Бурыкин 2002: 156–157).

Ломоносов Михаил Васильевич

Ломоносов Михаил Васильевич

Основные научные сочинения М. В. Ломоносова, в которых проявился его интерес к Арктике и ее топонимике, вошли в шестой том известного издания собрания сочинений ученого в 11 томах (Ломоносов 1952). В основном это труды, написанные в 1763–1765 годах, то есть хронологически охватывающие большой интервал времени, в течение которого их автор знакомился с русскими и европейскими географическими исследованиями и открытиями.

Главный труд Ломоносова, в котором отразились его знания об Арктике, его интересы к ней, относящиеся к самым разным областям знаний от гляциологии и навигации до военного дела — это «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу сибирским океаном в восточную Индию» (Ломоносов 1952, 417–498), та самая работа, в конце которой присутствует ставшая знаменитой фраза, часто воспроизводимая неточно: «российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном» (Ломоносов 1952, 498). Это интересный очерк исследования Арктики, включающий как ранние европейские источники, так и современные Ломоносову труды, сред которых угадывается «История Сибири» Г.Миллера и «Описание Земли Камчатки» С. П. Крашенинникова.

В Главе первой (ее название «О разных мореплаваниях, предпринятых для сыскания проходу в Ост-Индию западно-северными морями»), в § 19 Ломоносов пишет:

«Известное мореплавание ишпанского адмирала де Фонта по западным берегам Северныя Америки для поиску водяного сообщения между Атлантическим и Тихим морем от многих принимается за подлинное, от большей части за вымышленное почитается, а самым делом сомнительно. Мне кажется, что оно достойно показания на карте и изъяснения в Кратком описании» (Ломоносов 1952: 439).

Характеристика сообщений о существовании Северо-Западного прохода заканчивается словами:

«При окончании сея главы остается мне объявить свое мнение о северо-западном вышепомянутом проходе, которое в том состоит, что оный невозможен или хотя и есть, да тесен, труден, бесполезен и всегда опасен» (Ломоносов 1952: 440).

Существующие исследования, обобщающие сведения и повествования о Северо-Западном проходе, позволяют более объемно представить ту информацию, которую сообщал Ломоносов, и полностью подтверждают слова ученого — Северо-Западный проход реально существует, но он неудобен и опасен для мореплавания и не используется и поныне (Рамсей 1982: 142–145). Что касается ранних описаний проливов и островов в Канадской Арктике, на которые приходится часть Северо-Западного прохода, то мы придерживаемся следующего мнения: нельзя исключать удачных плаваний по маршруту вокруг Северной Америки или каких-то ее областей в XVI–XVII веках в годы экстремального потепления, когда могла создаться благоприятная обстановка для плавания в арктических водах (Бурыкин 2011: 208–210).

Привлекает внимание § 31 того же сочинения:

«По взятии Ермаком Сибирского царства и по многих приращениях на восток Российской державы, произведенных больше приватными поисками, нежели государственными силами, где казаки, оставшиеся и размножившиеся после победителя в Сибире, также и поморские жители с Двины и из других мест, что около Белого моря, главное имеют участие, построены уже были по великим рекам сея северныя части Азии некоторые городы, остроги и зимовья, в том числе и Якутск, к нижним странам уже склоняющиеся великия Лены. Из которых устьев ведомы стали далее к востоку еще другие, ея меньшие, но собою великие реки: Яня, Индигерка, Ковымя. Около устьев их и по берегам, между ними лежащим, старались российские промышленники большия поиски чинить к востоку, а особливо для моржовой кости» (Ломоносов 1952, 448).

Формы названий рек Яня и Ковымя, приведенные Ломоносовым, не имеют аналогий ни в документах начиная с 1640-х годов, ни на картах, соответственно они не могли быть извлечены Ломоносовым из письменных источников — скорее всего, они выведены им самостоятельно из форм местного падежа на Яне, на Ковыме (форма Ковыма — ранее даже Ковым, — предшествовавшая привычному нам Колыма, дожила в географических словарях до середины ХIХ века). Любопытно, что слова Ломоносова хорошо укладываются в поэтические строки, появившиеся два века спустя: «А мы пошли, и десять литров взяли, Яна, Индигирка, Колыма» (В. Туриянский. «О чем шумите вы, народные витии…»).

Следующий параграф этого сочинения, § 32 интересен полной и достоверной информацией о походе отряда Семена Дежнева на восток от Колымы. Воспроизведем его:

«Холмогорец Федот Алексеев с позволения государева приказчика, что был тогда на Колыме, с казаком Иваном Дежневым (в комментариях исправлено Семеном — А.Б. ) предприяли путешествие из реки Ковыми на восток в июле месяце 1647 года в том мнении, чтобы дойти до реки Анадира, о которой думали, что впала в то же Ледовитое море; однако за льдами поход их был без успеху. Первая сия неудача не отняла у них ни надежды, ни смелости, и потому следующего 1648 года июня 20-го дня те же Алексеев и Дежнев и еще некто Герасим Акундинов пошли на семи кочах с немалым числом народа, на каждом судне около тридцати человек. О четырех судах нет известия, где девались. Служивого Акундинова кочь разбило у Чукотского носу, где он на прочие два к товарищам перебрался. Сентября 20 дня Алексеев и Дежнев, будучи на берегу, дали с чукчами бой, на коем Дежнев ранен; потом носило их долго но морю, и наконец Дежнев выкинут за устья реки Анадира, [1] далее к полудню к северным камчатским пределам. Около реки Олюторки Федот Алексеев и Герасим Акундинов в коряцких жилищах пристали к берегу, на коем, несколько пожив, померли цынгою. Многие из товарищей их побиты, достальные в малом числе убежали в лодках на Камчатку и первые из россиян в сей земле поселились, задолго до приходу пятисотника Володимера Атласова. И хотя они там от камчадалов убиты, кои уведали, что русские люди, а не боги, затем что кровь их увидели, когда они подрались между собою, однако имя их и остатки жилища были свидетельми. О смерти Алексеева и Акундинова сказывала после Дежневу якутская баба, коя жила у Алексеева. Дежнев, возвращаясь с двадцатью пятью человеками, нашел Анадир-реку и, по ней ходя, основал Анадирский острог, наконец, с великим трудом от вершин перешед горы, достиг на устье реки Колымы, откуда пошел сперва на судах по сибирскому берегу к востоку» (Ломоносов 1952: 448–449).

Информация, которую здесь обсуждает Ломоносов, осталась без внимания комментаторов издания его сочинений (Ломоносов 1952: 608), впоследствии породила весьма объемную литературу, при этом изложение Ломоносова, заслуживающее внимания хотя бы в плане источниковедения, выпало из поля зрения историков географии. По содержанию ясно, что Ломоносов был знаком, пусть и не в подлинниках, с документами, составленными самим Дежневым.

Вот наиболее значимый фрагмент текста отписки самого Дежнева:

«Носило меня Семейку по морю после Покрова Богородицы всегда неволею, и выбросило на берег в передний конец за Анандырь-реку; а было нас на коче всех двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы, а шел я бедной Семейко с товарыщи до Анандыры реки ровно десять недель и попали на Анандырь реку внизу блиско моря» (Дополнения 1851, т. IV : 25–26).

Далее Дежнев сообщает:

«А в прошлом во 162 (7162 = 1654 год) ходил я, Семейка, возле моря в поход, и отгромил я, Семейка, у коряков якутскую бабу Федота Алексеева. И та баба сказывала, что де Федот и служивый человек Герасим померли цынгою, а иные товарыщи побиты, и остались невеликие люди и побежали в лодках с одною душой не знаю де куда» (Дополнения 1851, т. IV ; 26–27; Русские мореходы 1952: 132).

Ломоносов вскользь затронул важный момент, касающийся фактологии и хронологии географических открытий на берингоморском побережье — обратил внимание на южную и юго-восточную точку маршрута плавания С.Дежнева. Проблеме места высадки С.Дежнева на побережье Берингова моря посвящена обширная литература (Ефимов 1948: 221; Белов 1973: 123) — мы не будем ее обсуждать, но сосредоточим свое внимание на содержании текста Ломоносова. В нем говорится, что «Дежнев выкинут за устья реки Анадира, далее к полудню к северным камчатским пределам. Около реки Олюторки Федот Алексеев и Герасим Акундинов в коряцких жилищах пристали к берегу, на коем, несколько пожив, померли цынгою».

Указание на место высадки Федота Алексеева и Герасима Анкудинова «около реки Олюторки» интригуют исследователей прежде всего тем, что данная информация является новой и не имеет аналогов в документальных источниках.

Вот что сказано в сочинении Г.Миллера «Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных» (1758): «У онаго носу разбило коч служиваго Герасима Анкудинова, и бывшие на нем люди перебралися на достальные два коча. Семен Дежнев и Федот Алексеев, будучи сентября 20 дня на берегу, дали с чукчами бой, на коем Федот Алексеев поранен. После сего разнесло их кочи без вести. Коч Дежнева носило по морю до октября месяца и напоследок выбросило на берег от реки Анадыря в немалом разстоянии на полдень, чаятельно около реки Олюторы. Что учинилось с Федотом Алексеевым и с его товарищами, о том объявлено будет ниже» (Миллер 1996: 22).

Что стало с этими «невеликими людьми», спутниками Дежнева, о которых узнал от «якутской бабы» дальше, и даже как эта «якутская баба» оказалась у коряков, нам неизвестно. На территории Камчатки в четырех местах — на восточном побережье на реках Караге и Камчатке, на западном побережье на реках Лесной и Тигиле — по преданиям, зафиксированным в начале XVIII века, можно предполагать наличие мест пребывания этого отряда (Кусков 1966: 96–100; Полевой 1983: 162–168; Осьминина 1989: 59–62; Краткий обзор 1998: 15).

Для нас существеннее другое — упоминание реки Олюторки у Ломоносова или Олюторы у Миллера. Если Ломоносов говорит о том, что около реки Олюторки разбился коч Герасима Анкудинова и Федота Попова — исходя из этого сообщения, здесь можно предполагать наличие неизвестного нам источника, — то Миллер предполагает («чаятельно»), что в этих местах был выброшен на берег коч самого Дежнева.

Река Олюторка впадает в Карагинский залив на восточном побережье Камчатки (Справочник по истории 1985: 247). Исследователи полагают, что это название как и иные названия, образованные от той же основы, а именно Олюторский (мыс, полуостров, административный район Камчатского края) — связаны с названием коряков-алюторцев алуталг»о (Леонтьев, Новикова 1989: 290) , однако этимология данного названия неясна. Мы полагаем, что в основе данного этнонима лежит чукотское олвэтвальыт «оседлые»; характерная черта, отличающая оленных чукчей Южной Чукотки и оленных коряков от приморских жителей.

В этимологии данного гидронима заключается незаметная на первый взгляд, но серьезная трудность, препятствующая надежной локализации описываемого объекта. Такое название могло быть записано в любом месте на востоке Камчатского полуострове, где проживают оседлые коряки. Исходя из этого, мы можем с некоторой долей уверенности говорить, что Дежнев и его спутники точно не могли оказаться на берегу Карагинского залива: они не могли бы дойти за десять недель до устья Анадыря, двигаясь с каким-то грузом без провизии по незнакомому маршруту — тем более в условиях, когда дни были весьма коротки и становились короче с каждым днем (получается, что Дежнев и его казаки вышли к устью Анадыря в конце декабря 1648-начале января 1649 гг. Вероятнее всего, коч Дежнева был выброшен на берег где-то на территории современного Беринговского района Чукотки, откуда казаки, пойдя на запад, «в гору», как писал Дежнев, вышли в долину реки Великой и дошли по ней до ее устья — река Великая течет на север и впадает в Анадырь совсем недалеко от устья самой реки Анадырь.

Сравнение текстов Ломоносова и Миллера подсказывает решение — скорее всего Ломоносов не совсем точно пересказал содержание текста Г.Миллера, приведенного выше — едва ли Ломоносов располагал какими-то источниками о походах Дежнева, которые могли быть не учтены Г. Миллером.

Маршруты, где возможно мореплавание, Ломоносов обсуждает и далее. В § 34 того же сочинения мы читаем:

«Сколько же мне сведомо, то от города Архангельского сквозь Вайгач исследован хотя трудный ход для многих льдов морскими офицерами Малыгиным, Скуратовым, Мининым далее Обской губы, даже до устьев реки Пясиги. От устья Пясиги до устья Тамуры-реки хотя для множества льдов судовой ход почитается невозможным, и штурман Минин, идучи с запада от устьев Енисейских, остановился на ширине 73 1/2 градуса, а с востока от устья реки Лены поручик Харитон Лаптев мог дойти до 77 градусов, а всего мысу водяным ходом не окружили, однако по краям стоячего льду прошел при оном мысу мичман Челюсткин и везде видел стоячий лед, окружен торосом, то есть ходячим льдом, который тогда зимним временем примерз к стоячему. Что ж оный в летнюю пору ходил, то показывали взломанные трением бугры ледяные. От реки Тамуры до устьев Ковымских судовой ход изведан флота поручиком Дмитреем Лаптевым; достальной берег от Ковымы до устья реки Анадира около Чукотского носу исследован известиями от тамошних жителей через капитана Павлуцкого, чему известие о морском пути Федота Алексеева с товарищи весьма соответствует, и сомнения о море, всю Сибирь окружающем, не остается» (Ломоносов 1952: 450).

Река Тамура здесь — несомненно, река Таймыра, впадающая в Таймырскую губу (странно, что ее название пропущено в авторитетном справочнике 1985 г.), Пясига — это река Пясина, вытекающая из озера Пясино и впадающая в Пясинский залив Карского моря, это название в ранних документах обычно записывалось как Пясида. Такими образом, встретившаяся у Ломоносова форма Пясига оказывается едва ли не уникальной. Интересно, что этимологии этого названия не позволяют установить его исходную форму: оно выводится как из нен. Пясига «река черного дерева» (на ней есть выходы пластов каменного угля), так и из нен. Пясида «безлесная» (Справочник по истории 1989: 285).

Помимо состоявшихся и признанных открытий, зафиксированных в документах и на картах, Ломоносов активно интересовался сведениями о тех географических объектах, которые могли составить открытия будущего — тех предметах истории географической науки, которые составляют ее загадки или остаются загадками до определенного времени, пока не обретут идентификацию или не будет найдена адекватная интерпретация сведений, сообщаемых теми или иными источниками. В § 37 рассматриваемого нами сочинения Ломоносов пишет, имея в виду сведения о некоем острове в Северном Ледовитом океане:

«О сем острове сибирские известия свидетельствуют положительно и отрицательно. Положительные суть следующие: 1) кочевщик Родион Михайлов, будучи отнесен от берегу льдами в пути от Святого носу на Колыму-реку, показывал Никифору Малыгину и другим, с ним бывшим, остров на море, который всяк из них видел; 2) оному ж Малыгину сказывал торговый человек Яков Вятка, что, проезжая из Лены в Колыму, отнесен был на кочах к показанному острову, где видели они зверские следы; 3) из Якутской воеводской канцелярии 1710 года, с устья реки Яны, объявлено сказкою казака Якова Пермякова, что видел он по ту сторону Святого носу остров и другой против устья Ковыми-реки (может быть, были сие мысы одного большого острова, кои к сибирскому берегу протянулись); 4) казак Меркурей Вагин в 1712-м году, вышед из устья реки Яны в море, с Яковом Пермяковым как со своим вожем ходил в море по льду на нартах в маие месяце, приехал к пустому острову, на коем нет лесу; с того острова виден был другой или земля матерая; 5) по объявлению якутского сына боярского Федота Амосова, оный остров простирается от устья Яны до устья Индигерки-реки и далее; 6) промышленный человек Иван Велигин ездил в море по льду и нашел землю, только не мог знать за сильным ветром и туманом, остров ли то или земля матерая и есть ли на ней лес и жители или нет, однако приметил там старые юрты и их остатки, каменные горы нарочитой вышины и зверские следы. Сие же он слышал и прежде от чукотского жителя Копая; 7) казачий голова Афанасей Шестаков на ландкарте своей поставил оный остров, назвав его Копаевым, и за ним назначил матерую землю» (Ломоносов 1952: 452–453). [2]

Здесь, как мы знаем сейчас, речь идет о трех разных географических объектах, определяемых с достаточной степенью надежности. Первое, второе частично третье и шестое сообщение относится к Медвежьим островам, небольшому архипелагу из 6 островов, расположенному несколько западнее устья Колымы. Третье (в основной части), четвертое и пятое сообщения относятся к Новосибирском островам, находящимся к востоку от устья Лены и вблизи устья Яны. Седьмое сообщение может относиться к ранним свидетельствам об острове Врангеля, достоверные сведения о котором были получены в еще в 1780–1790 гг. участниками экспедиции И.Биллингса. но из-за неверной идентификации топонимов-ориентиров (Шелагским мысом восточные чукчи назвали морякам мыс Якан, против которого расположен остров Врангеля, а не мыс Эрри, ныне именуемый также Шелагским, против которого островов нет) не были приняты во внимание и долгое время признавались недостоверными (Бурыкин 2004: 14–15). [3]

Как можно полагать, одним из источников этих сообщений также является указанное выше сочинение Г.Миллера, где присутствуют близкие по содержанию описания (Миллер 1996: 29. 31, 33–34, 35–36 ). [4]

В рассматриваемом сочинении Ломоносова присутствуют и другие топонимы Арктики — Новая земля, Шпицберген, остров Кильдин, остров Вайгач, полуостров Канин нос, названия рек Двины, Мезени, Онеги, топонимы Выг, Кемь, Ковда, Кандалакша, Варзуга (Ломоносов 1952, 476). [5] Эти названия не требуют каких-лоио комментариев. Заслуживает внимания,пожалуй, только остров Иоганс Мейенс на 72 градусе между Исландиею и Шпицбергеном» (Ломоносов 1952, 458) [6] — это современный остров Ян-Майен.

В связи с топонимикой Арктики и Северной Америки Ломоносов обращает внимание и на названия народов — коренных жителей этих мест. Он пишет:

«Для ободрения и утешения северных мореплавателей можно по крайней вероятности объявить, что ежели дойдут до северных американских берегов, против Лены и Ковымы за океаном лежащих, к Чукотскому носу склоняющихся, то найдут там довольно жителей. Пример сему обитаемые места под теми же повышениями полюса: в Сибире самоядцы, чукчи, юкагары ; в Америке гренландцы, баффинцы и народы, живущие против Чукотского носу» (Ломоносов 1952: 496). [7]

Разносторонний характер внимания Ломоносова к Арктическим территориям и Тихоокеанскому побережью России проявляется в следующем суждении ученого:

«На Камчатке, или около устьев реки Уды, или на островах Курильских, где климат как во Франции, можно завесть поселения, хороший флот с немалым количеством военных людей, россиян и сибирских подданных языческих народов, против коей силы не могут прочие европейские державы поставить войска ни севером, ни югом, но хотя б и учинили, однако придут утомленные на крепких, с привозными гнилыми припасами на снабденных жителей свежими домашними, безнадежные ближнего от своих споможения на места, где вспоможение нам неистощимо» (Ломоносов 1952: 498). [8]

События 1854 года в Петропавловском порту при обороне его от английской эскадры являют собой полное подтверждение словам Ломоносова.

Арктическая топонимика встречается и в поэтических произведениях Ломоносова. Так, в «Оде на прибытие ея величества великия государыни императрицы Елисаветы Петровны из Москвы в Санкт-Петербург 1742 года по коронации» 1742 г. Ломоносов говорит:

«Свою Полтавску вспомни рану,
Что знать еще в груди твоей,
И гордость при Днепре попранну,
И многий плен твоих людей,
За Обския брега вселенный,
Хребтом Рифейским заключенный …» (Ломоносов 1959: 88). [9]

В той же оде мы читаем:

«Тюмень в брегах своих мутится
И воды скрыть под землю тщится» (Ломоносов 1959: 86). [10]

Обращаясь к названиям сибирских рек, Ломоносов использует необычную стилистическую фигуру, упоминая названия двух или нескольких рек и иных географических объектов, известных по тем или иным поводам из мифологии, античной географии или исторических источников. В «Оде на день восшествия на всероссийский престол ея величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года» он пишет:

«Но бог меж льдистыми горами
Велик своими чудесами:
Там Лена чистой быстриной,
Как Нил, народы напаяет
И бреги наконец теряет» (Ломоносов 1959: 203). [11]

Несколько иное решение найдено Ломоносовым-поэтом в «Оде на день восшествия на престол ея величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1748 года». Здесь, помимо исторической перспективы Российской Империи в стихотворной форме дается ее географическое описание:

«В полях, исполненных плодами,
Где Волга, Днепр, Нева и Дон,
Своими чистыми струями
Шумя, стадам наводят сон,
Седит и ноги простирает
На степь, где Хину отделяет
Пространная стена от нас;
Веселый взор свой обращает
И вкруг довольства исчисляет,
Возлегши лактем на Кавкас.
„Се нашею, — рекла, — рукою
Лежит поверженный Азов…
Се знойные Каспийски бреги … “«.(Ломоносов 1959: 222). [12]

Там же далее Ломоносов пишет:

«В моей послушности крутятся
Там Лена, Обь и Енисей,
Где многие народы тщатся
Драгих мне в дар ловить зверей;
Едва покров себе имея,
Смеются лютости борея,
Чудовищам дерзают в след,
Где верьх до облак простирает,
Угрюмы тучи раздирает,
Поднявшись с дна морскаго, лед» (Ломоносов 1959: 223).

Морской лед — предмет специальных описаний Ломоносова-географа, ему посвящено немало страниц в работе, цитированной в начале настоящей статьи, и тем интереснее отметить, что проблемы географической науки, к которым обратился Ломоносов в последние годы жизни, осмыслялись им много ранее, и об этом свидетельствуют его поэтические сочинения.

ЛИТЕРАТУРА

  1. Белов М.И. Подвиг Семена Дежнева. М., 1973.
  2. Бурыкин А.А. Стилистические функции слов-этнонимов в русском языке XVIII века // Виноградовские чтения. Когнитивные и культурологические подходы к языковой семантике. Тезисы докладов научной конференции (5 февраля 1999 года). М., 1999. С.12–13.
  3. Бурыкин А.А. Об истоках одного оригинального стилистического приема в стихотворении А. С. Пушкина «Памятник» // Пушкин. Альманах. Вып. 3. Магнитогорск, 2002. С. 152–157.
  4. Бурыкин А.А. Этноархеология острова Врангеля (Вопросы историографии) // Интеграция археологических и этнографических исследований. Сборник научных трудов. Алматы-Омск, 2004. С.14–15.
  5. Бурыкин А.А. Иноязычная ономастика русских документов XVII-XIX веков, относящихся к открытию и освоению Сибири и Дальнего Востока, как исторический источник. Дис…. докт. ист. наук. СПб,, 2011..
  6. Дополнения к актам историческим. Т. IV. СПб., 1851.
  7. Ефимов А.В. Из истории русских экспедиций на Тихом океане. М., 1948..
  8. Краткий обзор результатов научных изысканий Бориса Петровича Полевого. СПб., 1998.
  9. Кусков В.П. Был ли Федот Попов на Камчатке? // Вопросы географии Камчатки. 1966. Вып. 4. С. 94–100.
  10. Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 6 Труды по русской истории, общественно-экономическим вопросам и географии. 1747–1765 гг. М.-Л., 1952.
  11. Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 8. Поэзия. Ораторская проза. Надписи. 1732–1764 гг. М.-Л, 1959.
  12. Леонтьев В. В., Новикова К.А. Топонимический словарь Северо-Востока СССР. Магадан, 1989.
  13. Миллер Г.Ф. Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных // Миллер Г. Сочинения по истории России. М., 1996. С.19–126.
  14. Осьминина Р. Кто открыл Камчатку? // Знание — сила. 1989, № 11. С. 57–63.
  15. Полевой Б.П. Загадка Федотовщины // Камчатка. Лит.-худ. сборник. Петропавловск-Камчатский, 1983. С. 161–171; С. 15.
  16. Рамсей Р. Открытия, которых никогда не было. 2.е изд., Л., 1982.
  17. Русские мореходы в Ледовитом и Тихом Океанах / Сост. М. И. Белов. М., 1952..
  18. Справочник по истории географических названий на побережье СССР. М., 1985.

ПРИМЕЧАНИЯ

  1. Написание Анадир, совершенно несвойственное русской традиции графической передачи названия реки Анадырь, в финали которой всегда писалось -дырь, или -дыр, явственно указывает на то, что источник, использованный Ломоносовым, был написан на латинской графике.
  2. Ломоносов М.В. Указ. соч. С. 452–453.
  3. Бурыкин А.А. Этноархеология острова Врангеля (Вопросы историографии) // Интеграция археологических и этнографических исследований. Сб. науч. тр. Алматы-Омск, 2004. С.14–15.
  4. Ср. Миллер Г. Сочинения по истории России. М., 1996. С. 29, 31, 33–34, 35–36.
  5. Ломоносов М. В. Указ. соч. С. 476. Заметим, что у Ломоносова река называется Кандалакшей, а губа — Кандалаксой.
  6. Там же. С. 458.
  7. Ломоносов М.В. Указ соч. С. 496. Юкагары — описка или опечатка вместо юкагиры.
  8. Ломоносов М.В. Собр. соч. Т. 6. С. 498.
  9. Ломоносов М.В. Собр. соч. Т. 8. М.-Л., 1959. С.88.
  10. Там же. С. 86.
  11. Там же. С.203 
  12. Там же. С. 222.

, , , , , ,

Создание и развитие сайта: Михаил Галушко