Следы культуры эскимосов на Охотском побережье по археологическим, этнографическим, фольклорным и лингвистическим данным

Современная территория, которую занимают азиатские эскимосы — это Крайний Северо-Восток Азии, Провиденский и Чукотский районы Чукотского автономного округа. В других местах — в поселке Уэлькаль Иультинского района, в поселке Ушаковское на острове Врангеля эскимосы появились всего несколько десятилетий назад.

Вместе с тем хорошо известно, в древности предки современных эскимосов, в том числе непосредственные предки азиатских эскимосов занимали гораздо более обширную территорию. В качестве непосредственных причин изменения ареала расселения эскимосов на азиатском континенте можно назвать две: это, во-первых, миграции эскимоидных племен в северо-восточном направлении, и, во-вторых, ассимиляции отдельных групп представителей эскимосской этнической культуры на южной, юго-западной и западной территории их былого расселения. Если иметь в виду археологические материалы, имеющие надежную этническую идентификацию, то по результатам археологических исследований мы знаем, что поселения и стоянки, принадлежащие к культурам древних эскимосов, известны и на острове Врангеля, и на Арктическом побережье почти до устья Колымы [1], а лабретки — украшения, которые могут принадлежать только представителям эскимосско-алеутской этнической общности, встречаются и на Восточной Камчатке (все стоянки тарьинской культуры), и на Курильских островах, и даже далеко на западе Арктического побережья — на стоянках Маймече I и IV на Таймыре [2]. Не вызывает сомнений и историческая связь археологических культур Охотского побережья с древними «палеоэскоалеутскими» культурами Камчатки [3]. По мнению археологов, изучавших историю археологических культур Восточной Сибири, прародина современных обитателей Крайнего Северо-Востока Азии — эскимосов и чукчей располагается в центральных районах Восточной Сибири, на востоке Монголии. Археологические культуры, которые этнически отождествляются с предками чукчей или эскимосов, встречаются в бассейне Лены, в Приамурье, на Сахалине и Курильских островах, хотя этническая идентификация большинства культур позднего палеолита, мезолита и раннего неолита этих регионов неоднозначна и весьма дискуссионна[4].

Археологи уже давно обратили внимание, что отдельные предметы, которые можно рассматривать как принадлежащие предкам эскимосов или эскалеутов, встречаются на всем Тихоокеанском побережье Азии от района современного Владивостока до Берингова пролива. К таким предметам относятся наконечники поворотных гарпунов, явное свидетельство того, что носители данных археологических культур занимались охотой на морского зверя. Особых сомнений в том, что Охотское побережье входит в тот ареал, где в древности была распространена древнеэскимосская культура, у археологов не имеется. Однако, мнения ученых расходятся в объяснении причин появления древних эскимосов в данном ареале, характере и направлении их миграций — были ли это позднейшие переселения эскимосов на юг из мест из современного обитания на Азиатском континенте, имели ли место сохранение каких-то групп эскимосского населения на Охотском побережье в процессе заселения эскимосами Северо-Востока Азии или перед нами результаты встречных перемещений отдельных этнических групп — в этом мнения отдельных ученых существенно расходятся[5].

Р. С. Васильевский, обстоятельно занимавшийся археологическими культурами морских зверобоев Тихоокеанского Севера в целом и в частности древнекорякской культурой Охотского побережья, имеющей довольно длительную историю и многоступенчатую периодизацию, считает, что древнекорякская культура, распространенная в северной части Охотского побережья, демонстрирует больше различий с культурами предков современных эскимосов, нежели черт сходства[6]. Контакты носителей древнекорякской культуры на отдельных этапах ее развития, по его мнению, относятся к довольно поздним этапам — древнеберингоморскому, оквикскому, бирниркскому и пунукскому[7]. В качестве причины этих сходств Р. С. Васильевский называет разнонаправленные миграции представителей различных этнических групп[8], нетрудно заметить, что данная точка зрения обладает способностью как-то сгладить существующие различия во мнениях археологов. Сходные соображения о разновременных и разнонаправленных миграциях носителей древних культур в бассейне Охотского моря высказывают и исследователи, специально занимающиеся классификацией типов поворотных гарпунов — предметов, которые позволяют довольно достоверно проследить миграции населения и характер этнокультурных взаимосвязей[9].

Возникает существенная проблема, насколько дифференцированными могут быть — тем более на дальней периферии ареалов распространения — следы палеоэскимосских и палеоалеутских археологических культур. Р. С. Васильевский отмечает также связи древнекорякской культуры с палеоалеутской, причем по материалам его раскопок на Атаргане выявлено значительное по размерам жилище алеутского типа[10].

Однако по его материалам становится заметным, что в отдельных местах, где представлены памятники древнекорякской культуры, имел место особо интенсивный промысел морских млекопитающих. Несколько таких мест выявляется на побережье современного Ольского района Магаданской области, при этом из всех прочих памятников древнекорякской культуры выделяется район Бухты Средней, где найдены китовые кости и гарпун для охоты на кита; отмечается, что узкая горловина лимана в бухте Средней создавала особые удобства для китового промысла[11].

Помимо поворотных гарпунов разных типов, в том числе таких, которые имеют непосредственные аналогии среди эскимосских гарпунов, в памятниках древнекорякской культуры встречаются лампы-жирники, копьеметалки, применявшиеся при охоте на морского зверя эскимосами, а также своеобразные лопатки для сбора моллюсков, которые известны у современных эскимосов, а также и на Сахалине у нивхов[12].

Среди жилищ древнекорякской культуры встречаются жилища с боковым туннелеобразным входом[13] — одно из таких жилищ было раскопано недавно А. А. Ореховым[14]. Известно, что жилища оседлых коряков, известные нам по этнографическим данным, имели вход сверху[15]. Как указывалось выше, сам Р. С. Васильевский ранее нашел в поселении Атарган жилище, сходное с большими постройками алеутов.

В 5о-е годы на Охотском побережье были найдены человеческие захоронения в расселинах скал с сохранившимися черепами и костными останками[16]. Захоронения такого типа не могут быть связаны с корякским населением: хорошо известно, что единственным погребальным обрядом оседлых и кочевых коряков является кремация. Хотя поо данным предварительного антропологического обследования краниологического материала исследователи связывают эти находки с юкагирами или эвенами[17], эти захоронения не могут принадлежать современным жителям западной и северной части Охотского побережья. Во-первых, эвены живут на этой территории не более трех веков, по уточненным данным, в середине ХУП века граница между эвенами и коряками проходила несколько южнее реки Мотыклей: данное утверждение основывается на уточненной интерпретации указания на проживания части эвенов «эа оеками», ранее принимаемого за топоним[18]. Во-вторых, у эвенов были распространены наземный тип захоронения (в срубе) или воздушный тип — напомосте-лабазе или на дереве: по принятии христианства эвены стали хоронить умерших в земле по обряду, в целом сходному с православным[19], захоронения в расселинах скал у эвенов неизвестны. Подобный тип захоронений характерен для памятников северочукотской культуры[20]. О присутствии же юкагиров в районе морского побережья в Приколымье мы не имеем никаких других данных.

Из исторических преданий эвенов нам известно, что до того времени, когда эвены расселялись по Охотскому побережью, в этом регионе жили оленные коряки, которых эвены называли чагчиба, чайчиба, и какой-то другой народ, известный под названием хэйэк, мн. число, хэйэкэл. Исследователи традиционно считают, что «хэйэки» — это оседлые приморские коряки. Против этого, однако имеется много свидетельств: современные эвены называют оседлых коряков нимелер (форма множественного числа от нимелен, заимствованного корякского слова нымылг»ын «оседлый»- самоназвание приморских коряков). Оленных коряков эвены до сих пор называют чагчиба, Это же название встречается при указании родовой принадлежности представителей эвенских семей в третьем-четвертом поколении, ведущих свое происхождение от оденных коряков. Название пареньских коряков пойталар (мн. число от пойталан) восходит к корякскому пойтылг»ын (множественное число пойтылг»о) «житель пестности Пойтын, долины реки Парень»[21]. В эвенских преданиях название «хэйэки» выводится из слова хэйэ «макушка»[22], но это не более чем народная этимология. Я. И. Линденау переводит это слово «хэйэкэл» то как «лысые, то как «быстрые»[23], оба толкования не являются обоснованными.

Основная масса известных нам опубликованных и неопубликованных записей исторических преданий эвенов о хэйэках рассказывает нам о вражде и военных столкновениях эвенов с хэйэками, причем хэйэки всегда являются нападающей стороной, которая потом терпит поражение. Часть этих рассказов может соответствовать сообщениям Я. И. Линденау о столкновениях эвенов с приморскими коряками в конце XVII-начале XVIII веков[24]. Известные тексты могут служить ценным источником по военному делу эвенов и приморских коряков и отчасти по их социальной организации, однако не дают целостной этнографической картины изображаемых в них этнических групп. Имелась возможность получить некоторый этнографический комментарий к текстам такого содержания от знатоков и хороших исполнителей эвенского фольклора. Надежды получить от представителей старшего поколения эвенов дополнительную информацию полностью оправдались и даже превзошли наши ожидания.

Летом 1988 года в селе Гижига Северо-Эвенского района Магаданской области одна из лучших знатоков и исполнителей эвенского фольклора Васса Егоровна Кундырь, 1918 года рождения, в ответ на нашу просьбу рассказать о том, каким народов были хэйэки, каковы были их занятия и образ жизни, рассказала следующее[25]:

— Хэйэки жили на берегу моря, строили землянки с каркасом и стропилами из китовых ребер и костей. Занимались охотой на морского зверя, из шкуры морского зверя шили одежду. Поклонялись и приносили жертвы морю, складывали кости убитого кита на суше по особому обряду (в рассказе употреблено эвенское слово голи= «укладывать кости медведя после медвежьего праздника, укладывать останки жертвенного животного). Умерших не сжигали, хоронили на берегу моря в камнях. Хэйэки делали из шкуры морского зверя очень хорошие лодки, эти лодки у них покупали их соседи, давали им оленей. Эти лодки назывались „кэюкэй“.

Из числа значимых этнографических подробностей надо отметить то, что хэйэки не сжигали умерших — следовательно, эта этническая группа или во всяком случае основная масса носителей этнических традиций не принадлежали к корякам. И у береговых, и у оленных коряков единственным погребальным обрядом является кремация: считается, что оставление в тундре, распространенное как погребальный обряд у чукчей в северо-восточном ареале их проживания, появилось вследствие недостатка древесины для погребального костра. По данной причине на Охотском побережье, где недостатка в древесине не ощущается, обычай захоронения в камнях распространения получить не мог. Складывание костей кита на суше по особому обряду заставляет вспомнить известную „китовую аллею“[26], уложенные особым образом кости кита находили в недавнее время и на Курильских островах[27]. Название лодки кэюкэй, без всяких сомнений, восходит к эскимосскому слову к»аяк» «лодка»[28], хотя в эвенский язык оно попало, вероятнее всего, через посредство корякского языка. Современный его облик не позволяет с определенностью решить, является ли форма к»эю=кэй частично редуплицированной формой, характерной для части собственно корякских существительных и старых заимствований из других языков (в том числе и из русского), ср. конякон «конь, лошадь», или она содержит уменьшительный суффикс =к»эй/=к»ай. В известных словарях корякского языка слово к»эюк»эй не зафиксировано, однако оно было выявлено нами при расспросах в языке коряков, живущих в соседнем с Гижигой поселке Чайбуха Северо-Эвенского района Магаданской области.

Сказанное позволяет отметить, что следы культуры эскимосов обнаруживаются на Охотском побережье фактически в пределах этнографической памяти современных жителей этого региона — эвенов, которая в силу определенных исторических причин — длительности заселения эвенами Охотского побережья и определенной специфики отражения исторической реальности в устной словесности не может охватывать период более 400–500 лет. О присутствии эскимосского населения в отдельных местах Охотского побережья в более ранние периоды указывают также отдельные лигвистические свидетельства — слова, имеющие параллели в языке современных эскимосов.

Еще в 40-е годы нашего века в поселках Ола и Армань Ольского района Магаданской области жили последние представители оседлых или «пеших» эвенов, говорившие на совершенно особом диалекте эвенского языка: некоторые ученые (К. А. Новикова, Г.Дерфер) были склонны считать этот диалект отдельным языком. Ныне этот язык исчез полностью, но благодаря трудам Е. А. Крейновича и Л. Д. Ришес[29] мы располагаем материалами по языку арманских эвенов и его описанием. В языке арманских эвенов встречается довольно большое количество слов, отсутствующих в других эвенских диалектах и и даже в родственных языках. Вероятно, по крайней мере часть таких слов попала в язык арманских эвенов — древнейших представителей тунгусоязычных этнических групп в северной части Охотского побережья из языка-субстратного населения. Некоторые слова арманского диалекта эвенского языка, а также отдельные слова из диалектов приморских эвенов-носителей ольского говора опознаются как корякские заимствования. Но слово тумтэй, переводимое как «звезда»(неясно, родовое наименование или название какой-то звезды или созвездия) из всех языков народов Северо-Востока Азии сравнимо только со словом сиреникских эскимосов тумтий, «Созвездие Большой Медведицы», собственно «лось», на чаплинском диалекте — тун»ту[30].В целом ряде языков созвездие Большой Медведицы обозначается словом «лось», но это нетипично для тунгусо-маньчжурских языков[31]. Имеются и некоторые другие примеры, позволяющие говорить о том, что эскимосский или эскимосско-алеутский языковой субстрат прослеживается в языках народов Охотского побережья в пределах, включающих низовья Амура и Сахалин[32], при этом часть примеров соответствует по внешнему виду эскимосским диалектным формам, характерным для языка сиреникских эскимосов.

Можно отметить, что если реконструировать архетип слова хэйэк по известным нам фактам исторической фонетики эвенского языка в его отношении к другим тунгусо-маньчжурскимязыкам, то одним из вариантов его реконструкции будет форма *сигъюк, которая имеет прозрачное сходство с одним из названий сиреникских эскимосов ситыгъюк. Во всяком случае, нет никаких оснований сравнивать название хэйэк с чукотским и юкагирским названием для коряков кэрэкэ, приспособленным к языку коряков-чавчувенов, имеющему согласный й на месте чукотского р. Последний этноним, похоже, как об этом давно догадывались, действительно связан с чукотским названием домашнего оленя к»оран»ы, но восходит скорее всего к отрицательной форме а=к»ора=ка, а=к»ора=кы=льын «не имеющий оленей, безоленный»: судя по всему, так оленные чукчи могли называть приморских коряков и не только их, а любых своих соседей, занимавшихся сухопутной охотой или морским промыслом — юкагиров, эскимосов и даже приморских чукчей=ан»к»альыт.

Отдельные примеры эскимосского языкового субстрата на Охотском побережье могут быть отмечены и в топонимике. Хотя предположение И. С. Вдовина об эскимосском происхождении названий Амахтон и Мотыклей подверглось серьезной и вполне обоснованной критике[33], некоторые топонимы продолжают привлекать к себе внимание для их выведения из эскимосского языкового материала. Река Тауй, впадающая в Охотское море южнее Магадана, в верховьях носит название Кава, это название можно сравнить с эскимосском сиреникском к»ави «песок», чаплинском кавъяк «галька»[34]: название располагающейся по соседству реки Иня выводится из эвенского слова инга «галька, песок», т.е. имеет то же самое значение.

Интересные материалы по эвенско-эскимосским этнокультурным аналогиям содержит сюжетный репертуар сказочного фольклора. Фольклор азиатских эскимосов благодаря собирательской работе и публикациям Г. А. Меновщикова изучан лучше, чем устное народное творчество любого другого народа Северо-Востока Азии. Фолькор эвенов Охотского побережья не менее богат и хорошо сохранился в бытовании до наших дней, однако серьезное собирание и изучение его началось лишь в 80-е годы. В ходе этой работы выяснилось, что некоторые сказочные сюжеты и мотивы оказываются общими для эвенов и эскимосов, но отсутствуют у чукчей и коряков.

Правда, при подобном сравнении надо иметь в виду, что некоторые тексты и сюжеты имеют очень широкое распространение и являются едве ли не общевосточносибирскими (например, сказка-диалог о птичке и девушке), а некоторые тексты привнесены в современный фольклорный репертуар эвенов из опубликованных в 50-е-80-е годы сборников эскимосских сказок, имеющих значительную популярность в регионе. Например, сказка, записанная на русском языке от мальчика-школьника в 1982 году и обнаруживающая значительное сходство с эскимосской сказкой «Пять девушек и Майирахпак»[35], наверняка почерпнута из этого же сборника. Но эвенская сказка о волшебном помощнике, собранном из посуды, имеющая большое сходство с эскимосской сказкой «Камыснап»[36], записана от нашего информатора В. Е. Кундырь на эвенском языке в 1980 году, при этом известно, что исполнительница по-русски сказок не читает, и едва ли она могла почерпнуть этот сюжет из изданной литературы (хотя нельзя полностью исключить такую возможность).

Для сказок эвенов Охотского побережья весьма характерен следующий мотив: после того, как убивают и сжигают злого духа-арингка, из его головы вылетают и разлетаются во все стороны комары и мошки[37]. Аналогичный мотив встречается в сказке канадских эскимосов[38].

В одной из эвенских сказок фигурирует персонаж по имени Ниса Гургата — «Бисерная Борода», такой же персонаж есть и в юкагирской сказке [39]. Это имя, не имеющее никакой мотивировки в культуре эвенов и юкагиров, заставляет вспомнить о том, что обычай носить подвески из нескольких ниток бисера, вколотых в нижнюю губу или прикрепленных к вкладышам, вставлявшимся в проколотое в нижней губе отверстие, был распространен у аляскинских эскимосов и алеутов[40]: судя по рисункам, такие подвески действительно напоминали бисерную бороду.

Этнические традиции декоративно-прикладного искусства эвенов и народов Крайнего Северо-Востока Азии — чукчей и коряков, а также эскимосов в достаточной мере самостоятельны, оригинальны и независимы друг от друга как в отношении предметов искусства, так и в отношении материала и приемов декоративной отделки. В частности, приемы и техника отделки традиционной одежды у эвенов и северо-восточных палеоазиатов существенно различаются. В 1991 году нам довелось увидеть на двух передниках эвенов из пос. Гижига Магаданской области необычный вид вышивки — рисунок в виде квадратиков, вышитый толстым белым оленьим волосом по черной коже. Обычные образцы вышивки оленьим волосом, где белый волос используется в комбинации с окрашенным в светло-коричневый цвет, и где используются совершенно иные типы швов и другие рисунки, практически неотличимы от образцов шитья чукчей и коряков (этническая принадлежность изделий с большей надежностью устанавливается по самому предмету, нежели по его отделке). Как выяснилось в ходе сравнительного исследования, такая техника отделки — шитье некрашеным белым оленьим волосом имеет некоторое сходство с образцами шитья эскимосов[41]: от последних ее могли заимствовать приморские чукчи, но едва ли такая техника в наши дни могла проникнуть к эвенам Охотского побережья в ходе «вторичного» культурного обмена опытом современных мастериц. Широкого распространения данный вид вышивки у эвенов не имеет, изделия оказываются фактически уникальными, и похоже, что перед нами архаизм, находящийся на грани утраты, а не позднейшая инновация.

Таким образом, данные археологии, этнографии, языка и фольклора свидетельствуют о том, что на Охотском побережье возможно, еще в начале 2 тысячелетия н.э. жили эскимосы или племена родственные эскимосам и алеутам. Присутствие эскимосско-алеутских элементов в памятниках древнекорякской культуры характерно для наиболее поздних стадий эволюции данной культуры — атарганской и ленгельвальской стадий, близких по времени к этнографической реальности в регионе. Судя по некоторым археологическим и лингвистическим свидетельствам, в более раннее время ареал распространения этнических групп, которые были носителями сходной культуры, охватывал и более южные районы Охотоморья, включая Сахалин, Курильские острова и западную часть морского побережья. Напомним, что прототип наконечников поворотных гарпунов, представленных в охотоморском ареале, был найден на его южной периферии, на полуострове Песчаном у Владивостока[42]. Как полагают археологи, занимающиеся культурами южной части бассейна Охотского моря, теории о миграции эскимосов в данный регион с севера не являются убедительными, и истоки местных культур вместе с проявлениями инокультурных влияний надо искать на месте, непосредственно на данной территории[43]. Данная проблема требует дальнейших исследований.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См.: Окладников А. П., Береговая Н. А. Древние поселения Баранова мыса. Новосибирск, 1970; Диков Н.Н.  Древние культуры Чукотки и Камчатки. Азия на стыке с Америкой в древности. М., 1979.
2. Хлобыстин Л. П. Новое о древнем населении Таймыра. // Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Томск, 1969. С. 142; Он же. Раскопки на Таймыре. // Археологические открытия 1968 г. М., 1969. С.217; Очерки истории Чукотки с древнейших времен до наших дней. Новосибирск, 1974. С.25. См. также: Пономаренко  А. К. Древняя культура ительменов восточной Камчатки. М., 1985. С. 193; Дикова Т. М.  Археология южной Камчатки (в связи с проблемой расселения айнов). М., 1983.
3. Арутюнов С. А., Сергеев Д. А., Таксами Ч. М. Этнокультурные связи коренных народов прибрежной Северо-Восточной Азии // Этническая история народов Азии. М., 1972. С.92.
4. См.: Диков Н. Н. Древняя этническая история Камчатки и прилегающих областей Севера Дальнего Востока по археологическим данным. // Краеведческие записки, вып. 5. Петропавловск-Камчатский. С. 157–162; Мочанов Ю. А., Федосеева С. А. Основные итоги археологического изучения Якутии. // Новое в археологии Якутии. Якутск, 1980. С.11. В принципе невозможно согласиться ни с одной из представленных в данных работах этнических интерпретаций периодизации археологических культур.
5. Обзор высказанных мнений см.: Васильевский Р. С. Древние культуры Тихоокеанского Севера. Новосибирск, 1973. С. 253.
6. Васильевский Р. С. Происхождение и древняя культура коряков. Новосибирск, 1971. С. 176.
7. Там же. С. 177.
8. Там же. С. 53–54, 142, 179–180.
9. Прокофьев М. М. К вопросу о типологической классификации костяных наконечников гарпунов Охотской культуры. Южно-Сахалинск, 1986. С. 26.
10. Васильевский Р. С. Происхождение и древняя культура коряков. С.178, 179.
11. Там же. С. 154–155, 157, 158.
12. Васильевский Р. С. Происхождение….. С. 155, 160.
13. Васильевский Р. С. Происхождение и древняя культура коряков. С.143.
14. Орехов А. А. Древнекорякское жилище поселения Атарган. // Краеведческие записки, вып.ХIII, Магадан, 1984. С.193.
15. Лебединцев А. И. О происхождении углубленных жилищ Севера Дальнего Востока. // Новейшие данные по археологии Севера дальнего Востока Магадан, 1980. С.77–78.; Антропова В. В. Культура и быт коряков. Л., 1971; W.Jochelson. The Koryaks. vol.II. Leiden — New York, 1908; История и культура коряков. СПб., 1993.
16. Беляева А. В., Пытляков Г. А. Археологические работы на Охотском побережье. // Сборник статей по истории Дальнего Востока. М., 1958. С.143–150; Беляева А. В. Древние погребения на Охотском побережье. // История и культура народов Севера Дальнего Востока.(Труды СВКНИИ, вып. 17). М., 1967. С.80–85.
17. Там же. С.85.
18. Бурыкин А. А. Этнокультурные связи эвенов и коряков в семиотике шаманских предметов.//Этносемиотика ритуальных предметов. СПб., 1993. С.141, прим.
19. Бурыкин А. А. Религиозные воззрения эвенов. С.84 и сл.
20. Очерки истории Чукотки…. С.29–31.
21. Полевые материалы автора: Северо-Эвенский район Магаданской области. Пользуемся случаем отметить, что зафиксированное в эвенском глоссарии слово пуйталади «нож (мужской)» (Новикова К. А.  Очерки… . С. 208) на самом деле означает «изделие пареньских коряков», которые славились как искусные кузнецы.
22. Новикова К. А. Очерки диалектов эвенского языка. Глагол, служебные слова, тексты, глоссарий. Л., 1980. С.142.
23. Линденау Я. И. Описание народов Сибири (первая половина XVIII века). Магадан, 1984. С. 79 и 102. В латинографичном написании данного слова опечатка: вместо читаемого в тексте oqackel (с.79) должно быть ojackel, знак q в транскрипции Линденау вообще не используется.
24. Линденау Я. И. Указ соч.. С.104, 169. См. также тексты преданий о хэйэках в кн: Новикова К. А. Очерки диалектов эвенского языка. Л., 1980. С. 132–146, и другие варианты тех же преданий: Бурыкин А. А. Фольклор эвенов на страницах газеты «Оротты правда».//Краеведческие записки, вып.17. Магадан, 1991. С. 144–148.
25. Полевые материалы автора.
26. Арутюнов С. А., Крупник И. И., Членов М. А. «Китовая аллея». Древности островов пролива Сенявина. М., 1982.
27. Хасанова М. М. О «захоронениях» китовых скелетов на острове Итуруп.//Новое в дальневосточной археологии (материалы медиевистов). Южно-Сахалинск, 1989. С.52–59.
28. Меновщиков Г. А. Язык сиреникских эскимосов. М.-Л., 1964. С.210.
29. Ришес Л. Д. Основные особенности арманского диалекта эвенского языка. // Доклады и сообщения Института языкознания АН СССР, вып. VII, 1955. С.116–146; Крейнович Е. А. Из истории заселения Охотского побережья // Страны и народы Востока, вып. ХХ. М., 1980. С.180–202.
30. Меновщиков Г. А. Язык сиреникских эскимосов. М.-Л., 1964. С.212, 209.
31. Аникин А. Е. К типологии названия Большой Медведицы в языках Сибири. // Известия Сибирского отделения АН СССР, 1990, серия истории, филологии и философии, вып. 3. С. 18–22.
32. Бурыкин А. А. Эскимосско-алеутские субстратные элементы в лексике языков Охотского побережья. // Тезисы конференции аспирантов и молодых научных сотрудников Института Востоковедения АН СССР. Т.2. Языкознание, литературоведение. М., 1987. С.26–29.
33. Вдовин И. С. Эскимосские элементы в культуре чукчей и коряков. Труды Института этнографии, новая серия, т. 64. Сибирский этнографический сборник, вып. III. М.-Л., 1961. С. 31, 40, 44–45, 57–60. и критический разбор высказанных сравнений: Леонтьев В. В., Новикова К. А. Топонимический словарь Северо-Востока СССР. Магадан, 1989. С.11, 64, 259.
34. Меновщиков Г. А. Язык сиреникских эскимосов. М.-Л., 1964. С. 212. Сходство эскимосских слов с редким эвенкийским словом кави «галька, песок»(Сравнительный словарьтунгусо-маньчжурских языков. т.1. Л., 1975. С. 357–358) выглядит случайным, и название реки Кава вряд ли может иметь тунгусское происхождение. Имеющееся объяснение его (Топонимический словарь… с. 165) малоправдоподобно.
35. Эскимосские сказки. Сост. Меновщиков Г. А. Магадан, 1980. С.49–51. Имеются два предыдущих издания этого же сборника. Почти все упоминаемые тексты эскимосских сказок вошли в кн.: Сказки и мифы эскимосов Сибири, Аляски, Канады и Гренландии. Сост. Меновщиков Г. А., М., 1985, однако в отличие от вышеназванного сборника, это издание практически недоступно в регионе. Вероятнее всего, что именно популярные массовые издания оказали некоторое влияние на современную фольклорную традицию в ее живом бытовании.
36. Там же. С.71–74.
37. Полевые материалы автора.
38. Эскимосы Канады о себе. М., 1988. С.139–142. Текст, интересующий нас, взят из образцов эскимосского фольклора, публикуемых в журнале «Inuktitut».
39. Сходный текст зафиксирован у юкагиров: см. Фольклор юкагиров Верхней Колымы, ч. 2. Якутск, 1989. С.22—24. Юкагирская фольклорная традиция в современном состоянии неоригинальна и во многом зависит от эвенской и якутской: сохранение оригинальной версии у юкагиров предполагать трудно, заимствование от эвенов более чем вероятно.
40. R. Fortuine. Lancets of stone: Traditional methods of surgery among the Alaska natives.// Arctic Antropology, vol.22, 1985, № 1, p.26–27.
41. Художественная обработка меха и кожи у народов Северо-Востока. Магадан, 1981.
42. Прокофьев М. М. К вопросу о типологической классификации…. С.25.
43. Шубин В. О. К вопросу о происхождении и развитии Охотской культуры на южном Сахалине. // Исследования по археологии Сахалинской области. Южно-Сахалинск, 1977. С. 17.