Сбор ясака: зависимость процесса объясачивания от потестарно-политической ситуации в регионе (по материалам Восточной Сибири XVII в.)

Печатный аналог: Евразия: культурное наследие древних цивилизаций.
Вып. 1. Культурный космос Евразии. Новосибирск, 1999. С. 119-123.

Проблема сбора ясака — тема отнюдь не новая в отечественной историографии. Исследователи, занимавшиеся историей Сибири XVII в. и, прежде всего, изучением сибирских народов, казачества, вопросами присоединения этого региона к Русскому государству, так или иначе затрагивали ее в своих работах.

Надо отметить, что в 20–30-е гг., когда присоединение Сибири рассматривалось исключительно как процесс завоевания, сбор ясака считался одним из главных направлений грабительской колониальной политики царизма в Сибири, а походы казаков в «новые землицы» расценивались как набеги шаек грабителей [1; 10]. В последующее время, когдаисторики-сибиреведы в своем большинстве переключились на изучение хозяйственно-экономических вопросов колонизации и возобладала точка зрения мирного присоединения Сибири, взгляд на ясак и объясачивание коренного населения не носил уже столь однозначной оценки.

Надо полагать, что в этом сыграло свою роль введение в научный оборот нового пласта документальных источников, а именно материалов фондов Сибирского приказа, начало которому в массовом масштабе в советское время положил С. В. Бахрушин. Собственно говоря, в его статье «Ясак в Сибири в XVII в.», напечатанной в журнале «Сибирские огни» в 1927 г., практически впервые была сделана попытка рассмотреть все многообразие проблем, связанных со сбором ясака с коренного сибирского населения [4, c. 95–129]. Тем не менее, Бахрушин, опираясь главным образом на материал Западной Сибири, хотя и выявил основные проблемы, существовавшие в ясачном сборе, но все же не дал всей полноты картины.

По определению Бахрушина, ясак есть принудительная подать, установленная законом и являвшаяся данью, признаком подданства [3, c. 49].

Настоящая работа представляет собой попытку на материале Восточной Сибири проанализировать, какую роль в процессе объясачивания сибирских народов и установлении размеров ясака играла потестарно-политическая ситуация в каждом отдельном районе столь обширной территории.

На Среднем Енисее, куда небольшие группы сургутских и пелымских служилых и промышленных людей стали выходить в первые годы XVII в., из проживавших там малочисленных енисейских остяков (кетов) уже к 1619 г., времени основания Енисейского острога, были образованы окладные ясачные волости. По окладным книгам Енисейского уезда 1621 г. с населения этих волостей взимался ясак в размере 12 соболей с человека: 11 соболей — собственно ясак и 1 соболь — так называемый «государев поминок» [9, c. 259–260].

Это был самый высокий размер ясака в Сибири. Почти столько же платили только некоторые группы колымских юкагиров [7, c. 380–381] и остяки (селькупы) Томского уезда [3, c. 59]. Для сравнения — с Тюлькиной землицы, которая до строительства Красноярского острога входила в состав Енисейского уезда, в том же 1621 г. был собран ясак в размере всего лишь 99 соболей, хотя численность ясачного населения той волости определялась в 250 человек. То есть, в среднем было уплачено по 0,4 соболя с человека и размер ясака, таким образом, получался в 30 раз меньше, чем у кетов.

Причиной столь высокого размера ясака енисейских остяков с уверенностью можно назвать их безвыходную ситуацию: еще до появления на Среднем Енисее русских они подверглись ассимилятивному прессингу со стороны ангарских тунгусов, которые до основания Енисейского острога пытались конкурировать со служилыми людьми за влияние в этом районе — их набеги на левый берег Енисея носили регулярный характер и грозили остякам полным физическим уничтожением [6, c. 28–30]. В аналогичной ситуации были юкагиры, теснимые чукчами, тунгусами и якутами, и томские остяки, видевшие для себя серьезную опасность со стороны енисейских кыргызов [8, c. 36].

Таким образом, объясачивание енисейских остяков действительно произошло мирным путем. Факты их сопротивления ясачным сборщикам нам неизвестны. Более того, приход «под государеву руку» в той ситуации являлся для кетов единственным путем сохранения себя как этноса.

Объясачивание тунгусов Нижнего Приангарья происходило уже по иной схеме. Со строительством Енисейского острога и закреплением русских на Среднем Енисее нижнеангарские тунгусы из их конкурентов в борьбе за влияние в районе превратились в объект объясачивания. И хотя к 1630–31 гг. их сопротивление ясачным сборщикам практически прекратилось, тунгусские волости еще долгое время оставались неокладными. Обращает на себя внимание то, что сопротивление нижнеангарских тунгусов пошло на спад после гибели от рук бурят в 1626 г. Тасея, самого авторитетного из тунгусских князцов этого района [7, c. 185]. Оказавшись между двух огней, нижнеангарские тунгусы выбрали более сильного покровителя и пришли «под высокую государеву руку».

В других районах Восточной Сибири тунгусы, не знавшие ранее зависимости от кого-либо, оказывали серьезное сопротивление ясачным сборщикам на протяжении всего XVII в. Гарантией ясака там являлись аманаты и так называемые «государевы подарки». Об этом довольно подробно писал С. В. Бахрушин в упомянутой статье, используя материалы Мангазейского и отчасти Якутского, уездов [3, c. 71–82]. Однако, следует отметить, что в тунгусских волостях Енисейского уезда институт аманатства отсутствовал, во всяком случае, даже у Б. О. Долгих нет об этом упоминаний [7, c. 191–221] в то время, как раздача «государевых подарков» практиковалась и здесь.

Бросается в глаза постепенное сокращение реального сбора ясака по всей Восточной Сибири к концу XVII в. Например, у питских тунгусов в 30-е гг. размер ясака составлял 10 соболей с человека, а к концу столетия постепенно сократился до двух штук. Причиной этого может быть не столько сопротивление тунгусов (на миролюбивый характер этого народа указывает то, что иногда с них собирали ясак кеты), сколько реальное сокращение численности пушного зверя в бассейне Енисея с 80-х гг. XVII в.

Но одновременно, в 1631 г. нижнеангарские тунгусы платили ясак по 8–9 соболей с человека, а среднеангарские, где процесс объясачивания только начинался — по 3–4. В 1669 г. тунгусы Приангарья платили по 5–7 соболей. Причем, в Балаганском остроге, основанном в 1654 г., размер ясака был вдвое меньше, чем в Братском, появившемся 20-ю годами ранее [7, c. 192–193, 195. 196, 207]. То есть, и во второй половине столетия на размер ясака непосредственным образом продолжала действовать потестарная ситуация — в еще не «замиренных» приграничных районах население старались не обременять ясаком.

Размер ясака в тунгусских районах между Енисеем и Леной колебался очень сильно. В Мангазейском уезде он составлял от 2,5 до 7,5 единиц с человека, имея тенденцию к уменьшению [7, c. 152, 160, 161, 163, 164, 167. 172, 173. 180]. В западной части Якутского уезда еще меньше [7, c. 444–445].

При всем этом, сопротивление ясачным сборщикам было, может быть, не очень интенсивным, но стабильным [14, c. 106–124]. Убийства служилых и промышленных людей происходили регулярно, и причины их были в стремлении тунгусов отстоять свои охотничьи территории от нахлынувших в тайгу промышленных людей или освободить своих аманатов. Довольно часто потерявших бдительность казаков в зимовьях побивали сами аманаты, которые нередко по численности превышали своих охранников. Но нет необходимости видеть в этих действиях борьбу угнетенных с завоевателями: на протяжении всего рассматриваемого периода у тунгусов происходили не только межплеменные, но и межродовые столкновения, причем, достаточно кровопролитные [7, c. 153, 158, 161, 172, 175; 14, c. 107, 117, 120–122]. Поэтому их борьба с ясачными сборщиками принимает «нормальные» для общества, где еще не вызрели даже зачатки государственности, очертания войны всех против всех.

В южных районах Сибири, на которые распространялось влияние монгольских государственных образований и где население издавна было знакомо с «албаном», процесс объясачивания определялся силой, возможностями той или другой стороны. Складный размер ясака в таких районах колебался от 4 до 6 соболей, но реальный сбор был существенно ниже [2, c. 51–52; 7, c. 237, 261, 264. 265]. Кроме того, часть кочевого населения всегда имела возможность уйти за пределы территории, на которую распространялось русское влияние. Там же, где существовал паритет сил, возникали ситуации двоеданства. Эту проблему так же достаточно подробно рассмотрел Бахрушин в «Очерках по истории Красноярского уезда» [2, c. 45–59].

Совсем по иному складывалась ситуация с объясачиванием тунгусов на Охотском побережье, в Приамурье и в Забайкалье. Методы приведения «иноземцев» «под государеву руку» у служилых людей не изменились, а потестарно-политическая ситуация в упомянутых районах существенным образом отличалась от остальной территории Восточной Сибири.

Кроме того, активное участие в походах в «новые землицы» так называемых «охочих» людей, по численности превосходивших казаков и откровенно преследовавших экономические интересы, наложило свой отпечаток на характер этих походов. Так, историк Б. П. Полевой, несколько десятилетий занимающийся изучением материалов о походах служилых людей в Восточной Сибири, в последних своих работах отмечает, что действия Е. Хабарова на Амуре нанесли непоправимый вред русскому влиянию в этом районе и уже как следствие, отбросили хозяйственное освоение Даурии русскими людьми на долгое вреМЯ [11, c. 7–54].

Одновременно, в качестве контрпримера, можно упомянуть тунгусского князя Гантимура, многочисленный род которого находился за пределами действия отряда Е. Хабарова. Будучи объясаченным еще в первой половине 50-х гг., он, после некоторых метаний, стал надежным союзником России в противостоянии ее с Китаем [7, c. 349–350].

Забайкальские тунгусы, значительная часть которых, так называемые «конные» тунгусы, уже успела частично обурятиться, издавна находились в сильной зависимости от монгольских государств и платили ясак им. Однако часто это происходило в форме товарообмена.

Служилые люди, не учитывая конкретной ситуации, иногда попадали в забавные ситуации. После объясачивания тунгусов и части бурят Восточного Забайкалья отряды ясачных сборщиков, продолжая «приводить под высокую государеву руку» «иноземцев», вышли к монголам с традиционными для этих целей товарами — бисером, медной и оловянной посудой, изделиями из железа и тканями — чем вызвали сильное удивление последних. Как оказалось, долгие годы монголы вели с тунгусами активную торговлю, меняя на пушнину китайские товары, аналогичные тем, с чем пришли служилые люди, но гораздо большего ассортимента [13, c. 62]. Активную торговлю с Китаем вели тунгусы и тунгусоязычные родоплеменные группы Приамурья и Охотского побережья. В результате межплеменного обмена Китайские товары доходили даже до коряков и юкагиров. Появление же русских ясачных сборщиков и их попытки изменить ситуацию в свою пользу, разрушая старые торговые связи, и захват аманатов вызвали соответствующую реакцию местного населения. Кроме того, факты быстрого объединения тунгусов и нападения большим количеством людей — до тысячи человек — на русские ясачные острожки и зимовья, заставляют подозревать наличие у них племенных союзов. А в Нижнем Приамурье сложился даже антирусский межэтнический союз, обратившийся за помощью к китайцам [13, c. 53–79; 12, c. 128–140].

Размер ясака в Восточной части Якутского уезда, куда входило и побережье Охотского моря, колебался очень сильно:

Как отмечает Б. О. Долгих, казаки стремились брать с тунгусов ясак по 3 соболя с человека. Этот ориентир существовал не только в Якутском уезде, но и в Приамурье. Однако реально сбор ясака в этих районах происходил в меньших размерах: Б. О. Долгих же приводит факт сбора ясака в размере 1 лисы (которая расценивалась как 0,5 соболя) с тунгусов-сартотов,пришедших в Нерчинский уезд в 1680 г. [7, c. 348, 608].

Несколько по иной схеме происходило объясачивание якутов, где в конце XVI- первой половине XVII вв. свирепствовали межплеменные войны. Стремясь найти союзников в своей многолетней борьбе, якутские князцы не только платили ясак, но и выступали инициаторами совместных походов с казаками на своих неясачных противников, которые, как часто оказывалось, на самом деле платили ясак в русский острожек другого гарнизона [5, c. 46–51]. Попытки якутов объединиться заканчивались провалом по причине разногласий князцов и умелой дипломатии предводителей русских отрядов.

Начавшись в 30-е гг. XVII в., процесс объясачивания якутов очень быстро охватил основную часть населения центральной Якутии. Размер ясака поначалу был близок к 3 соболям с человека. Особенностью этого района является и то, что значительная часть пушнины — иногда более 50% — вносилась лисьими шкурами. Но постепенно размер реально приносимого ясака уменьшался, составив в 1679 г. чуть больше 1 соболя с человека, а в 1708 г. — примерно 0,8 соболя [7, c. 361, 356, 358].

Объясачивание бурят также имело особую историю. Западные буряты, в зависимости от которых находились верхнеангарские тунгусы и самодийцы бассейна р. Кан, на протяжении нескольких лет были противниками-конкурентами русских в этих районах. Их объясачивание можно считать завершенным, с некоторыми оговорками, только к середине столетия. Размер возложенного на них ясака существенным образом отличался от обложения других этнических групп этого района. В упоминавшемся ранее Балаганском остроге буряты платили ясак в размере 1 соболя, а тунгусы — почти по 4 [7, c. 218]. О размере ясака в Красноярском уезде говорить сложно, скорее всего, казаки удовлетворялись тем, что удавалось собрать.

Что касается размера ясака в Забайкалье, то известно, что буряты платили по одному соболю с человека, причем, ясак кочевники часто платили не пушниной, а лошадьми и крупным рогатым скотом, иногда даже верблюдами. Каждая голова расценивалась как 2,5 соболя [7, c. 333].

Такой же размер ясака должны были платить дауры. дючеры, гиляки, возможно и другие народы Приамурья. [7, c. 596]. Реально же, как и в Красноярском уезде, ясачные сборщики привозили столько пушнины, сколько удавалось собрать.

Таким образом, размер ясака, возлагаемого на население каждого района Восточной Сибири, определялся реальными возможностями государства, исполнителями которого являлись служилые люди, а возможности эти зависели во многом от конкретной расстановки сил, от потестарно-политической ситуации.

Работа выполнена в рамках исследовательского проекта
«Влияние русских военно-служивых людей на миграционные и межэтнические процессы у кореннного населения таежной зоны Восточной Сибири в XVII веке», поддержаного РГНФ (98–01–00357)

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Бахрушин С. В. Казаки на Амуре. Л., 1925.
2. Бахрушин С. В. Очерки по истории Красноярского уезда в XVII в. // Научные труды. Т.IV. М., 1956.
3. Бахрушин С. В. Ясак в Сибири в XVII в. // Научные труды. Т. III, 4.2, М., 1955.
4. Бахрушин С. В. Ясак в Сибири в XVII в. // Сибирские огни. 1927. № 3.
5. Бродников А. А. Алданские события 1639 г. (к вопросу о взаимоотношениях русских служилых людей и коренного населения Якутии в первой половине XVII века // Казаки Урала и Сибири в ХVII-ХХ веках. Екатеринбург, 1993.
6. Бродников А. А. Енисейский острог. Красноярск, 1994.
7. Долгих Б. О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII в. М., 1960.
8. История Сибири. Т.2. Л., 1968.
9. Миллер Г. Ф. История Сибири. Т.II. М.; Л., 1941.
10. Окладников А. П. Очерки из истории западных бурят-монголов. Л., 1937.
11. Полевой Б. П. Изветная челобитная С. В. Полякова и ее значение для археологии Приамурья // Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII-XIXвв. (Историко-археологическое исследование).Т.2. Владивосток, 1995.
12. Степанов Н. Н. «Пешие тунгусы» охотского побережья в XVII в. // Экономика, управление и культура Сибири ХVI-ХIХ вв. Новосибирск, 1965.
13. Степанов Н. Н. Межплеменной обмен в Восточной Сибири, на Амуре и на Охотском побережье в XVII веке // Ученые записки исторического факультета ЛГУ. Серия исторических наук, вып.5. Л., 1939.
14. Степанов Н. Н. Присоединение Восточной Сибири в XVII в. и тунгусские племена // Русское население Поморья и Сибири. М., 1973.