К вопросу о социальной природе детей боярских Восточной Сибири XVII в.

Бродников А. А. К вопросу о социальной природе детей боярских Восточной Сибири XVII в. // Роль Сибири в истории России: Бахрушинские чтения, 1992 г. Сб. науч. тр. / Под ред. Л. М. Горюшкина; Новосиб. ун-т. Новосибирск, 1993. С. 12–20.

Предлагаемый вниманию читателя сборник содержит материалы XXII межвузовской научной конференции, прошедшей в НГУ в 1992 г. и посвященной памяти крупнейшего историка-сибиреведа члена-корреспондента АН СССР С. В. Бахрушина. В статьях сборника рассматриваются различные аспекты социально-экономического, политического и культурного развития Сибири в XVII–XX вв., позволяющие выявить роль и место этого важнейшего региона России в ее истории. Авторами сборника являются преподаватели и аспиранты Новосибирского университета, научные сотрудники Института истории СО РАН.
Сборник рассчитан на преподавателей вузов, научных сотрудников, аспирантов и студентов, а также всех, кого интересует история Сибири.

История социальной структуры общества Русского государства XVII в. интересна тем, что в этот период перехода от сословно-представительной монархии к абсолютизму и быстрого расширения новых сибирских владений менялась роль некоторых социальных прослоек и групп и их положение в сословной иерархии. В далекой сибирской «вотчине», где ситуация нередко выходила из-под контроля московского правительства, положение ряда сословных групп претерпевало существенные изменения: сказывались и нетрадиционная для России расстановка классовых сил, и стремление правительства найти себе новую социальную опору. Документальные источники дают основание считать, что в Восточной Сибири такой социальной прослойкой были дети боярские.

В Восточной Сибири дети боярские появляются в качестве предводителей отрядов служилых людей с самого начала проникновения русских в этот регион: образование Енисейского острога в 1619 г. связано с именами детей боярских П. Албычева, Ч. Рукина и М. Трубчанинова [13, с. 42, 43, 246, 248–249].

Тем не менее численность детей боярских в регионе до середины столетия остается крайне незначительной: в окладных книгах Енисейска и Красноярска за 30–40-е гг. они встречаются в количестве не более пяти человек (2, л. 83; 5, л. 100–100 об., 186–186 об., 613 об.; 1, л. 49 об.–50 об., 69, 134–135, 153). И только с 50-х гг. XVII в. происходит резкое увеличение их численности в Восточной Сибири.

Круг обязанностей детей боярских был весьма широк: они возглавляли военные экспедиции, различные дипломатические миссии, назначались приказчиками и иногда даже воеводами в городах и острогах, стрелецкими и казачьими головами. Но если в начале и середине XVII в. дети боярские выполняли в основном военные функции, то во второй половине столетия они выступали как представители воеводского аппарата управления, что было следствием усиления позиций государства в этом регионе. Именно расширением функций местной администрации можно объяснить столь быстрый рост численности детей боярских — правительство стремилось увеличить прослойку, которую можно было противопоставить массе служилых людей и одновременно использовать в качестве среднего звена управления в уездах Восточной Сибири.

Можно выделить несколько источников комплектования контингента детей боярских в восточносибирских городах и острогах.

1.   Внутренняя миграция. Упомянутые выше П. Албычев и М. Трубчанинов были из Тобольска, а Ч. Рукин — из Пелыма. С середины XVII в. начинается высылка представителей этой сословной группы из городов Западной Сибири [20, с. 81].

2.   Ссылка пленных иностранцев — поляков, немцев, шведов [11, с. 33; 15, с. 58–63; 20, с. 78] (3, л. 81; 7, л. 128), наибольшее число которых попало в сибирские гарнизоны в 30-е и 50-е гг. XVII в. [3, с. 53; 12, с. 14]. Как писал П. О. Бобровский, «на военнопленных тогда (в XVI–XVII вв. — А.Б.) не смотрели как на людей, бывших на службе … их юридически считали членами приобревшего их государства» [4, с. 99]. Сосланные в Сибирь иностранцы, большинство которых были из числа шляхтичей, как правило, определялись в воинскую службу [12, с. 15; 20, с. 84, 89] (3, л. 48). Они верстались в разные категории служилых, в том числе составляли значительный процент среди детей боярских. Пленным иностранцам после определенного срока добросовестной службы разрешалось возвращаться на родину. Но многие из них по собственному желанию оставались в Сибири (4, л. 4–7; 3, л. 15 об.–16, 81–81 об.; 8, л. 4–5) [20, с. 84, 85].

В таблице пофамильно перечислены дети боярские, чье социальное происхождение известно. Разумеется, нельзя утверждать, что в ней точно отражено соотношение представителей этой категории русского и иностранного происхождения, но тем не менее шляхтичи — мелкопоместное и беспоместное дворянство — составляли значительную часть восточносибирских детей боярских.

3.      Верстание в дети боярские выходцев из других сословных групп. В Сибири сословные перегородки на протяжении всего XVII в. были весьма условны [1, с. 140], существовала возможность перехода из одной сословной группы в другую, в том числе из служилых «по прибору» в дети боярские. Среди восточносибирских детей боярских такого происхождения встречаются весьма известные личности: Перфирьевы, Галкины, Е. Хабаров, сыгравшие огромную роль в процессе присоединения региона к Русскому государству.

Правительство, давая возможность наиболее отличившимся служилым «по прибору» перейти в дети боярские, одновременно создавало дополнительный стимул для их активности при несении «государевой службы» и пополняло местный аппарат управления наиболее активным элементом. Еще В.О. Ключевский заметил, что «через эти слои проникали в состав дворянства лучшие боевые силы» [9, с. 345]. В целом же верстание в дети боярские служилых «по прибору» было необременительным для казны способом поощрения за службу на малолюдной окраине [14, с. 80].

4.      Наряду с мелкопоместным и беспоместным дворянством среды восточносибирских детей боярских встречаются и представители более высокой по своему положению категории служилых «по отечеству» — дворяне московского списка. Примеры эти не многочисленны, но являются существенным аргументом в пользу определения детей боярских как служилых «по отечеству».

Так, енисейский сын боярский Парфен Ходырев в 1631 г. в челобитной на имя царя просил «велеть ему … государеву службу служить в Енисейском остроге в детях боярских». В этой же челобитной он сообщает, что родители его служили «по московскому списку, а иные из городов по выбору» (10, л. 1).

Другой яркий пример — Я. О. Тухачевский. По происхождению он из смоленских мелкопоместных дворян, был замешан в выступлениях казаков и стрельцов в сентябре 1618 г. в Москве и, видимо, поэтому вскоре оказался в Тобольске. В 1634 г. он встречается в Томске в чине сына боярского [15, с. 41], где успешно выполняет ряд важных поручений, после чего, в 1639 г., назначается вторым воеводой в Тару. В 1641 г. Я. Тухачевский возглавляет крупную экспедицию в степь, в результате которой был основан Ачинский острог. В 1646 г. он назначается воеводой в Мангазею [18, с. 18].

В Русском государстве дети боярские несли службу либо за получаемое из казны денежное и хлебное жалованье, либо за выданный в качестве жалованья участок земли. В Сибири, где земли еще не были обжиты, они в гораздо большей степени зависели от выдаваемого правительством жалованья [21, с. 14].

Дети боярские Белгородского полка, например, получали в основном 3–5 р. и только в некоторых случаях до 7–8 руб. [5, с. 110, 113; 21, с. 112], в Восточной Сибири размеры денежных окладов колебались от 5 до 20 руб. (2, л. 83; 4, л. 4–7; 5, л. 100–100 об., 186–186 об.; 1, л. 49 об.–50, 69, 134–135, 153; 8, л. 64 об.–66) [17, с. 19–20; 19, с. 74, 76, 78]. В отдельных случаях размер окладов был еще выше: у енисейского сына боярского И. Галкина в 60-х гг. денежное жалованье составляло 23 руб., а у иркутского О. Перфирьева в 1695 г. — 28 руб. [10, с. 200; 17, с. 35].

Размер хлебного жалованья в Восточной Сибири в середине столетия колебался от 6 до 14 четей ржи и от 3 до 12 четей овса. К концу XVII в. эта дифференциация усилилась: размер окладов колебался от 4 до 20 четей ржи и овса (2, л. 83; 4, л. 4–7; 5, л. 156–186 об.; 1, л. 134–135, 153) [17, с. 19, 20; 19, с. 78; 7, с. 39, 40].

С 30-х гг. XVII в. в Енисейском уезде, а затем и в других районах Восточной Сибири начинается переход на службу «с пашни». Этот процесс затрагивает и детей боярских. Земля под пашни и покосы отводилась енисейским служилым людям из расчета 1 десятина в поле («а в дву по тому ж») под пашню и 2 десятины под покос за 1 четь оклада ржи [22, с. 136; 10, с. 203–204]. Таким образом, сын боярский с окладом в 10 четей ржи мог иметь до 30 десятин пахотной земли и 20 десятин других угодий. В действительности, как показал дозор пашен 1675 г., в Енисейске многие служилые люди пахали больше, чем им было положено: сын боярский П. Бекетов уже в 1637 г. при окладе 6 четей ржи и 3 чети овса (что давало ему право иметь 18 десятин пашни) обладал 18 3/8 десятинами пашни и 15 десятинами переложных земель (5, л. 613).

У отдельных лиц в руках сосредоточивались довольно обширные земельные угодья. В 1685 г. у енисейских детей боярских было: у Д. Галкина — 240 десятин земли, у И. Похабова — 284, у И. Перфирьева — 275, у И. Поршенникова — 278 [2, с. 181, 194].

В XVII в. верстальные поместные оклады детей боярских Белгородского полка, в зависимости от статьи и группы городов, колебались от 40 до 350 четвертей [5, с. 110], или от 20 до 175 десятин [8, с. 91] {1}. Причем с 40-х гг. существовала тенденция уменьшения земельных наделов — как правило, оклады были наполнены менее чем наполовину. Из рассмотренных В.М. Важинским около 44 тыс. поместных наделов Белгородского полка в конце 90-х гг. XVII в. более 70 % составляли поместья до 40 четвертей, около 19 % — от 41 до 70, 9 % — от 71 до 150 и менее 2 % — свыше 150 четвертей [5, с. 113, 122–125].

В Восточной Сибири землевладение детей боярских не носило столь массового характера, как в южнорусских уездах, но размеры хлебных окладов в среднем превышали эквивалентные размеры поместных наделов Белгородского полка. В южнорусских уездах землевладение ориентировалось на крепостной труд, но фактически крепостных имела лишь небольшая часть владельцев поместных наделов. У рассмотренных В.М. Важинским 1966 детей боярских Севского и Белгородского полков в конце 90-х гг. было 4687 крестьянских дворов: по 10 и более дворов имели 45 человек, по 9 и менее — 1921 человек [5, с. 67]. В Восточной Сибири, где крепостничество не получило развития, на протяжении XVII в. широко применялся наем сезонных работников [2, с. 195, 196].

Таким образом, если дети боярские южнорусских уездов несли службу в основном за поместные оклады, то в Восточной Сибири такой платой было денежное и хлебное жалованье, которое в пересчете на пашню несколько превосходило земельные наделы белгородцев. В то же время в руках у отдельных представителей этой категории населения к востоку от Енисея сосредоточивались значительные земельные участки, обработкой которых занимались сезонные работники.

В южнорусских уездах дети боярские представляли собой одну из категорий служилых людей, столь же многочисленную, как и другие — городовые казаки, черкасы, стрельцы. В Восточной Сибири дети боярские занимали руководящие посты в административном аппарате и в среде служилых людей. Это положение давало им возможность в большей степени, чем другим категориям служилых, получать доходы от различных видов хозяйственной деятельности и сбора ясака: через руки детей боярских в Сибири проходило значительное количество пушнины как ясачной, так и промысловой. Например, в 1657 г. у сына боярского Кирилла Ванюкова было зарегистрировано в Якутске 440 соболей и недособолья шуба [16, с. 157].

С середины XVII в. в Сибири усиливается тенденция к замкнутости сословных групп, в том числе и детей боярских. На выбылые места в первую очередь верстаются их младшие родственники «за кровь и раны отцов», появляются целые семьи детей боярских (6, л. 274–279; 9, л. 22 об, 26 об) [17, с. 207, 209]. Они не получали этот чин с рождения, но имели гораздо больше возможности для его приобретения, достигнув совершеннолетия. Привилегии сибирских детей боярских носили личный характер [6, с. 360].

Дети боярские были опорой устанавливавшегося самодержавия. Принадлежа к малообеспеченным слоям класса феодалов и фактически являясь промежуточной прослойкой, они выступали за вхождение в него путем получения чина по наследству, за отмежевание от тяглых слоев, за распространение на них общесословных  [21, с. 22]. В Сибири это стремление наиболее ярко прослеживается у выходцев из служилых «по прибору».

Отличием восточносибирских детей боярских от служилых «по отечеству» европейской России было то, что им так и не удалось завести частнофеодальное хозяйство. По характеру же своей службы, по своему положению в Сибири они приближались к российскому дворянству

ЛИТЕРАТУРА

1. Александров В. А. Проблематика системы государственного феодализма в Сибири (XVII в.) // История СССР. 1977. № 1. С. 136–146.
2. Александров В. А. Русское население Сибири XVII — начала XVIII в. М.: Наука, 1964. 303 с.
3. Александров В. А., Покровский Н. Н. Власть и общество: Сибирь в XVII в. Новосибирск: Наука, 1991. 401 с.
4. Бобровский П. О. Артикул воинский // Военное право в России при Петре Великом. СПб.: Тип. В. С. Балашева, 1886. Ч. 2. 419 с.
5. Важинский В. М. Землевладение и складывание общины однодворцев в XVII в. Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1974. 168 с.
6. Громыко М. М. К характеристике сибирского дворянства XVIII в. // Русское население Поморья и Сибири (период феодализма). М.: Наука, 1973. С. 352–363.
7. Ивонин А. Р. Сибирские дворяне и дети боярские XVII–XVIII вв.: Диплом. работа. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 1974. 54 с.
8. Каменцева Е. И., Устюгов Н. В. Русская метрология. М.: Высшая школа, 1975. 328 с.
9. Ключевский В. О. Сочинения: в 9 т. М.: Мысль, 1989. Т. 6: Специальные курсы. 476 с.
10. Копылов А. Н. Русские на Енисее в XVII в. Земледелие, промышленность и торговые связи Енисейского уезда. Новосибирск: Наука, 1965. 244 с.
11. Кудрявцев Ф. А. Восстания крестьян, посадских и казаков Восточной Сибири в конце XVII в. Иркутск: Иркут. обл. изд-во, 1939. 56 с.
12. Лещенко Г. Ф. Переселения из Белоруссии в Поволжье и Сибирь: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Минск: БГУ, 1983. 24 с.
13. Миллер Г. Ф. История Сибири. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 2. 638 с.
14. Никитин Н. И. Служилые люди в Западной Сибири XVII в. Новосибирск: Наука, 1988. 232 с.
15. Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592–1768 гг.). М.: Унив. тип., 1900. Ч. 3. 420 с.
16. Павлов П. Н. Промысловая колонизация Сибири в XVII в. Красноярск: Краснояр. гос. пед. ин-т, 1974. 167 с.
17. Первое столетие Иркутска. СПб.: Изд-во Имп. археогр. комис., 1902. 238 с.
18. Резун Д. Я. Русские в Среднем Причулымье в XVII–XIX вв. Новосибирск: Наука, 1984. 256 с.
19. Сафронов Ф. Г. Русские на северо-востоке Азии в XVII — середине XIX в. М.: Наука, 1978. 268 с.
20. Сафронов Ф. Г. Ссылка в Восточную Сибирь в XVII веке. Якутск: Кн. изд-во, 1967. 108 с.
21. Чистякова Е. В. Городские восстания в России в первой половине XVII в. (30–е — 40–е гг.). Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1975. 232 с.
22. Шунков В. И. Очерки по истории земледелия Сибири (XVII в.). М.: Изд-во АН СССР, 1956. 432 с.

ИСТОЧНИКИ
(даны в круглых скобках)

1. ЦГАДА. Ф. 214, оп. 1, кн. 153.
2. ЦГАДА. Ф. 214, оп. 1, кн. 47.
3. ЦГАДА. Ф. 214, оп. 1, кн. 527.
4. ЦГАДА. Ф. 214, оп. 1, кн. 65.
5. ЦГАДА. Ф. 214, оп. 1, кн. 70.
6. ЦГАДА. Ф. 214, оп. 3, ст. 1067.
7. ЦГАДА. Ф. 214, оп. 4, ед. хр. 129.
8. ЦГАДА. Ф. 494, оп. 1, ч. 1, ед. хр. 38.
9. ЦГАДА. Ф. 494, оп. 2, ч. 1, ед. хр. 9.
10. ЦГАДА. Ф. 838, оп. 1, ед. хр. 2.