Великие географические открытия в Евразии и русская колонизация Сибири

 

Печатный аналог: Ерохина Е.А. Сибирский вектор внутренней геополитики России / Отв. ред. Ю. В. Попков / Ин-т философии и права СОРАН. Новосибирск, 2012. PDF, 3244 Кб. Публикуемая статья представляет собой главу 10 указанной работы.

Великими географическими открытиями называется период в истории человечества, начавшийся с XV и продолжавшийся по XVII века, в ходе которого европейцы в поисках новых торговых партнеров, источников товаров, ресурсов и рынков сбыта, открывали новые земли и маршруты. Принято считать, что исключительным мотивом Великих географических открытий был коммерческий интерес. Менее очевидной, однако, представляется связь между Великими географическими открытиями в Евразии и стремлением людей в позднем средневековье повысить свой социальный статус, удовлетворить житейское и интеллектуальное любопытство, воплотить христианскую утопию в жизнь. Эти возможности широко открывались перед русскими людьми, осваивавшими южные и восточные рубежи своей страны в XVI в.

Великие географические открытия — индикатор заката христианской цивилизации средневековья, частью которой (в составе византийского культурного круга) Русь-Россия оставалась и в период монгольского владычества. Среди характеристик, определяющих лицо христианского средневековья, историки и социологи отмечают не только институциональные особенности феодализма — систему землепользования со специфичными отношениями землевладельцев и зависимых крестьян, вассально-ленной иерархией, доминированием форм натурального и простого (нерыночного) товарного хозяйства, определенными общественными и политическими институтами (вотчина, община, город), но и, что немаловажно, ментальные характеристики эпохи. Исследования европейских и отечественных медиевистов позволили пролить свет на некоторые из этих специфических черт [1]. Особо выделяется ими значительное влияние религии на духовную жизнь людей.

Единство христианского мира обеспечивалось взаимным притяжение и, одновременно, отталкиванием двух культурных полюсов христианства: латинского и греческого. Исповедуя одну религию, Западная Европа и Византия образовали христианскую цивилизационную общность. Эта общность не была однородной. В XI в. произошел раскол церквей, разделивший католические и православные страны. Каждая страна, входившая в эту цивилизацию, сохраняла свои культурные особенности, свое направление исторического развития. Тем не менее, они имели много общего и в социально-экономической жизни, и, особенно, в системе ценностей, существенно отличаясь в этом смысле от средневековых цивилизаций Востока [2].

Поскольку христианская цивилизация средневековья была по преимуществу аграрной, постольку земля почиталась как главная ценность, а труд на ней рассматривался как служение. К служению перед Богом приравнивался не только труд крестьянина, но воина, князя, ремесленника, и, в особенной степени, молитва монаха. Справедливо будет охарактеризовать это общество как преимущественно традиционное.

Средневековое общество оставалось на протяжении тысячелетия обществом сословным. Это означает, что в социальном плане личность существовала лишь как часть некоего сословия, встроенного в структуру общества. Членство в такой социальной (цеховой, поселенческой, религиозной) группе основывалось на сетевых принципах и взаимных обязательствах по отношению к внешним структурам: феодальной сеньории, церкви, государству. Это справедливо и в отношении крестьян, определявших себя через принадлежность к общине. Каждое сословие имело свое «служение» и свое «достоинство» перед Богом.

Религиозное мировоззрение носителей средневекового сознания отражало черты целостности, универсальности и оптимизма. Средневековая всемирная история человечества от рода Адама и до грядущего конца света имела провиденциальный смысл, а цель индивидуального, земного существования человека — вполне определенное значение. Спасение зависело не только от божьей воли, но и от выбора самого человека в пользу благодати или греха. Мир представлялся как законченное и обозримое творение Бога, а человек — как его образ и подобие.

В этом мире все имело свое место, в том числе и иноверцы, образующие полярную пару христианам. Вот что говорит, например, Погодинский летописец — рукописный список из собрания русского историка М. П. Погодина, содержащий официальную версию деяний дружины Ермака, «о вере царя Кучюма»:

«Вера же и закон бысть у царя Кучюма Маометя проклятого, святи же апостоли написаша во своих святых правилех: аще кто прилежет маометевы заповеди и внемлет ученью его, анафема да будет, сиречь проклет» [3].

Остается открытым, однако, вопрос о том, в какой мере мотивы русского продвижения на Восток обусловлены средневековыми ментальными установками, а в какой мере — совсем иными. К моменту начальных этапов колонизации Сибири христианская средневековая цивилизация уже пережила свою «осень». В XVI в. складываются первые колониальные империи: испанская и португальская в Центральной и Южной Америке. В борьбу за неевропейский мир включаются Англия, Голландия, Россия. Начинается расширение экономики Европы за счет притока драгоценных металлов из колоний, включения их в структуры торгового обмена, в совершенствование экономических институтов и инструментов: бирж, ценных бумаг, различных форм кредита.

Принято считать, что аналогичные процессы коснулись и Сибири, ставшей объектом русской колонизации. Менее очевидной, однако, представляется связь между Великими географическими открытиями в Евразии и становлением самобытной российской цивилизации, специфика развития которой с трудом укладывается в любую из предложенных линейных моделей.

Успех Великих географических открытий предопределен во многом прогрессом научного знания и развитием новых технологий, особенно книгопечатания, что позволило наладить производство карт и книг по географии массовыми тиражами, и усовершенствования огнестрельного оружия, что позволило обеспечить военное доминирование в торговых отношениях и наладить выгодный для европейцев обмена. Это верно и в отношении русского освоения Сибири.

Несмотря на общую логику процесса, сближающую колонизацию Сибири русскими с движением европейцев в заокеанские земли, есть существенные отличия в ее последствиях для «коренных» территориях, исторических ядер метрополий. Стоит отметить, что характер классических европейских империй определяется направлением притока материальных ресурсов от окраин к центру, к метрополии. Характер отношений Сибири и России было бы неправомерно рассматривать в терминах «колониальной эксплуатации»: сибирский регион до конца XIX века не стал ни источником сырья для российской промышленности, ни рынком сбыта для мануфактур и фабрик центральной части России [4].

Характеризуя специфику цивилизационной трансформации, в которые вступила Европа с началом Великих географических открытий, заслуживает внимания указание на одновекторность всех базовых процессов — экономических, политических, социальных — действующих в направлении перехода от феодализма к буржуазной системе социальных отношений, или, иначе говоря, к модерну — к частной собственности в экономике, к формальному равенству прав в политико-правовой сфере, к утверждению индивидуализма в общественной жизни. На этом фоне укрепляется атеистическое мировоззрение, общественная жизнь приобретает секулярный, автономный от единого религиозного основания характер.

Общеевропейские процессы в конце XV-XVI вв. резко контрастируют с российскими. Переход от распределительной, или, иначе говоря, редистрибутивной модели экономики (в терминологии К. Поланьи) [5], базовой для феодальной Европы, к рыночной модели Нового времени, в России откладывается, как минимум, на два столетия в силу действия природно-климатических, геополитических, социально-институциональных факторов. Сословный принцип, идеал коллективистского бытия и религиозная доминанта в мировоззрении сохраняют свое значение вплоть до XX века, что позволяет охарактеризовать складывающуюся российскую цивилизацию как традиционалистскую в своих социокультурных основаниях.

В продвижении русских в Сибирь значительную роль сыграло сопряжение трех факторов. Во-первых, коммерческие интересы купцов и промышленников, движимых стимулами первоначального накопления. Таковы были, например, мотивы Строгановых, снарядивших поход Ермака на Сибирское ханство. Во-вторых, заинтересованность московских правителей в «собирании земель» и создании стабильной геополитической обстановки вокруг вновь создаваемого ими централизованного государства. Таковыми были, например, интересы Ивана Грозного, ощутившего себя полноправным наследником Золотой Орды после овладения Казанью и Астраханью. В-третьих, мобилизационные ожидания населения русских земель, которое после падения Византии осознало себя последним оплотом православия и потому восприняло ликвидацию ордынского ига как справедливую компенсацию за понесенные тяготы и лишения.

Переселение на новое место оставалось одним из немногих каналов социальной мобильности, предохраняющих от перегревания социальной ситуации в центре в результате «повторного закрепощения» крестьян начиная с XVI в. Оно открывало возможность сохранить или в среднесрочной перспективе повысить собственный социальный статус за счет перехода из «тяглового» в казачье сословие. Так в российском обществе возникает новый социальный слой — казачество. Казак — вольный человек на государевой службе. Этот статус был более престижен, нежели статус крепостного. Думается, неслучайно тюркские народы Сибири присвоили русским экзоэтноним «хазах», «хазах-тар».

Путь за Урал, служивший естественной границей между Европой и Азией, начали разведывать еще в XI в. поморские промышленники и новгородские купцы. От устья Северной Двины они выходили в Белое море и плыли по Северному Ледовитому океану до устьев Оби и Енисея. Сплавлялись также по рекам, преодолевая Урал «каменным волоком». Основной целью торгово-промысловых экспедиций была пушнина.

Не всегда эти экспедиции носили мирный характер, принимая во внимание близкое соседство Новгорода с варягами и норманнами. Так, например, новгородские летописные книги упоминают о походе в 1363 г. воевод Александра Абакуновича и Степана Ляпы в Западную Сибирь, на реку Обь. В летописях также упоминаются и более ранние походы новгородцев в «югорскую землю»: в 1187, 1193, 1264, 1323, 1325, 1329 гг. [6]. Определенная часть жителей Северо-Западной Руси тяготела к участию в торгово-разбойничьих операциях на территории соседних регионов и даже других стран, как показывает история походов русских князей на Византию, в Поволжскую степь и за «Камень», как в то время называли Урал.

После того, как под ударами Тимура Золотая Орда распалась на множество враждовавших друг с другом ханств, начинается конкуренция за контроль над торговыми путями, идущими с Востока на Запад. В нее включается и подданные русского царя. На этот раз инициатива принадлежит Москве. Поход москвичей на Югорскую землю под предводительством Василия Скрябы в 1465 г. к установлению даннических отношений не привел. Следующий поход, организованный в 1483 г., завершился принятием вассальных обязательств некоторыми югорскими князьями. Хотя эти отношения до конца XV в. оставались номинальными, это не мешало московскому государю именовать себя «великим князем югорским».

В 1495 г. Магмет убивает Ибака, правителя Тюменского ханства, и переносит столицу в городок Сибирь на правом берегу Иртыша, которую он переименовал в Кашлык. Происхождение угорского слова «себер», от которого городок получил свое название, остается до сих пор неясным и спорным. По одной из версий, так называлось одно из угорских племен, населявших этот регион. Новый властитель переименовывает и само государство. Отныне оно становится Сибирским ханством.

Попытки привести новых данников в подчинение московского царя приводят лишь к временным успехам. В 1499 г. в поход против неверных вассалов выдвинулось войско С. Ф. Курбского и П. Ф. Ушатого, которым удалось не только добиться подтверждения вассальных отношений со стороны знати, но и привести к присяге рядовых хантов и манси. Хотя Курбским и его сподвижниками были воздвигнуты первые русские крепости за Уралом, а к титулу московского государя были добавлены слова «князь Обдорский и Кондинский», отношения подданства остаются, скорее, формально-символическими. Московские государи не имеют возможности влиять на сибирские дела [7].

После падения Казани и Астрахани Московское царство утверждается в своих геополитических притязаниях уже не только как преемница Византии, но и как наследница Золотой Орды. В 1555 г. в Москву прибывают послы правившего в Кашлыке Едигера, которые просят Ивана IV взять Сибирское ханство под свою руку. Через год Едигер присылает присяжную грамоту за своей печатью. Отныне московский царь именуется еще и повелителем сибирской земли.

Однако у царской администрации нет казенных ресурсов на освоение края. Государство жалует земли купцам и предпринимателям, которые оказываются вынужденными строить не только заводы, но и крепости, а также создавать свою армию, ставить таможни, вести собственную политику. Так рождается империя Строгановых, аналог британской Ост-индской компании — государство в государстве [8]. Во второй половине XVI в. Зауралье было уже хорошо знакомо им. С этого времени определяющую роль в знакомстве европейцев с Сибирью играет Россия.

В период Средневековья вплоть до XIV в., а в Европе даже до XIX в., территорию Северной Азии именовали Тартарией. Именно под этим названием она приобретает известность в сообщениях европейских и арабских путешественников, посещавших владения монголов в XIII — XIV вв. и оставивших отрывочные сведения о народах, живших на территориях, входивших в состав империи Чингис-хана.

Этнический массив населения Северо-Азиатского макрорегиона составляли преимущественно финно-угорские и тюрко-многольские народы леса и степи. Этот массив также содержал и другие этнические элементы: самодийские, тунгусские, манчьжурские и пр. Политическим доминированием обладали тюрко-монгольские кочевники, так как именно они становились инициаторами создания средневековых государств, последовательно сменяющих друг друга: Тюркского каганата и его Западно-тюркского и Восточно-тюркского наследников, Уйгурского каганата, Кыргызского каганата, Монгольской империи. От самоназвания общности народов тюрко-монгольского мира — тадар — произошел термин «Тартария», или, по-русски, Татария.

К моменту появления русских большинство коренных народов Сибири в той или иной мере переживали разложение первобытно-патриархальных связей. У одних народов (например, у южно-сибирских тюрков) прогресс в общественных отношениях был более значителен, нежели у других (например, у обских угров). Подобная разница объясняется, видимо, тем, что хозяйство кочевников имело в значительной мере производящий (скотоводческий) характер, а в хозяйстве народов таежной зоны в большей мере преобладали присваивающие (охота, рыболовство, собирательство) элементы. Хозяйственная деятельность аборигенных этносов Сибири в основном не вела к преобразованию природного ландшафта в антропогенный. Охотники и рыболовы входили в биоценозы как верхнее завершающее звено, приспосабливаясь к природному равновесию, и были заинтересованы в его сохранении. Скотоводческая деятельность кочевников вела к преобразованию ландшафта, ничтожному в количественном отношении в сравнении с воздействием на природу земледельческих народов.

Основу мировоззренческого ядра коренных народов Сибири составляло признание своего «младшинства» по отношению к окружающему природному миру. Согласно их представлениям, все существа природного мира выступали по отношению к коллективу людей в качестве старших родственников. Это родство означало, что человек не отделял себя от природы подобно тому, как род не отделял себя от занимаемой территории [9].

В противоположность этим народам русский этнос формировался в процессе земледельческих миграций и преобразования природного ландшафта. Заселение русскими свободных земель еще на территории Европейской России носило характер естественного расселения. Русские люди, по преимуществу земледельцы, искали нетронутые земли. Пространства, осваиваемые переселенцами, превращались в земледельческие области. Завоевание и правительственная колонизация шли, как правило, позади естественного расселения. Появление в Сибири русских — результат экстенсивного характера их хозяйственной деятельности, для которой здесь существовали самые благоприятные условия. Ориентация на земледельческое преобразование экосферы проявилась в стереотипе Хозяина, получившем библейскую санкцию: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют он над рыбами морскими, и птицами небесными, и над скотом, и над всею землею» [10].

В 1563 г. в борьбу за главный ресурс северной Евразии — пушнину — вступают бухарцы, отправляя на «княжение» в Сибирское ханство своего ставленника, хана Кучума, наследственного чингисида, который захватывает столицу Сибирского ханства Кашлык и переименовывает ее в Искер, казнит Едигера, принявшего подданство Москвы, насаждает ислам. За этим следует разрыв вассальных отношений с Русью и начало военных действий, что воспринимается русскими как вызов не только коммерческим интересам и геополитическим амбициям, но и сакральным основаниям своего государства. Казаки Ермака, привлекаемые уральскими промышленниками и поощряемые царской властью, получают добро и от церкви, уповающей на обращение новых верующих. Колонизация сибирских земель становится прологом ее христианизации.

В представлении о пространстве средневековое мировоззрение исходило из деления мира на христиан и язычников. Стоит отметить, что антропологические представления в христианстве были развернуты до всечеловеческих словами апостола Павла, утвердившего идею равенства всех людей перед Христом. Тем не менее, можно говорить о своеобразной иерархии: лучшим был мир, украшенный христианской верой. За его пределами начиналось пространство, на которое не распространялись божьи установления [11].

В ту эпоху путешествия были связаны с риском. Человек судил о внешнем мире по той его части, с которой был хорошо знаком. Рассказы обрастали вымыслами и включали в себя наряду с отрывками реальных географических сведений и исторических событий библейские и мифологические представления [12]. Так, например, Румянцевский летописец, содержащий важные сведения о событиях «сибирского взятия», начинается баснословным рассказом о расселении скифских народов словена и руса [13].

Сведения о внешнем мире были крайне скудны, отрывочны и противоречивы. Однако, как полагал А. Я. Гуревич, эти противоречия игнорировались обыденным сознанием не случайно: реальное знание насыщалось морально-символическим содержанием. Далекие земли описываются как край, где не действуют христианские обычаи и запреты, где дозволено многоженство и людоедство, где приносят человеческие жертвоприношения, где живут диковинные существа, полузвери — полулюди [14].

Хронографическая повесть «О победе над бусурманским сибирским царем Кучумом» рассказывает о разноязыких людях «в том великопространном Сибирском царстве» так: «люди хотя человеческий облик имеют, но нравом и образом жизни подобны диким животным, ибо не имеют вероучения подобающего» [15]. Автор повести «О Земле Сибирской и о взятии Сибири Ермаком» пишет о местных, населяющих этот край, народах, следующим образом:

«Пегая же орда, и остяки, и самоеды закона не имеют, а поклоняются идолам и жертвоприношения совершают, звериное и гадов мясо едят, и кровь пьют, как воду, и коренья едят» [16].

Вот как через призму собственной религии оцениваются духовные воззрения других народов: «вогуличи поклоняются идолам бездушным», «татарове держат закон Бахметьев», «остяки и самоеды… закона не имеют», «калмыцкие племена… живут по ложным заповедям»  [17]. Религиозные воззрения местного населения оценивались русскими как «легкомысленные», так как в них не содержалось понятия о «должности человека перед Создателем». Те проявления культуры, которые русские находили необычными, они объясняли суровыми условиями окружающей природы, которая наложила отпечаток «дикости» на образ жизни их соседей [18]. В общем, заключают сибирские летописания, «Бог позволил поручить христианам Сибирское царство» и «искупить грех идолопоклонства» [19].

Ориентируясь на сакрально-мифологические образцы колонизации Сибири с библейско-христианским подтекстом, русские воспроизводили, по сути, средневековые ментальные образы [20]. Погодинский летописец в XVII в., как и другие летописные источники того времени, опирается на религиозную версию «взятия» Сибири, объясняя успех казачьего похода божьим промышлением:

«Оттоле же солнце Евангилия землю Сибирскую осия и псаломский гром огласи, а егда не было в Сибири веры християнския, тогда же не было во всей Сибирской стране (псаломского) грому, и нихто отнюдь слыша. И Божиим повелением на мнозех местех поставишася гради и села, веси, в них же множество внутрения жителя православных пребывания быша…» [21].

Образно говоря, в Сибири в последний раз сошлись Орда и Русь. Можно согласиться с метафорой «растворения» Московской Руси в России, предложенной авторами документального сериала «Хребет России»: «Миссия Руси завершилась. Орда была добита. Но вместе с Ордой растаяла и сама Русь, как вместе с Челубеем погиб и Пересвет» [22].

С русскими в Сибирь пришло православие. В 1621 г. открывается Тобольская епархия во главе с архиепископом Киприаном, которому приписывается начало сибирского летописания, разворачивается миссионерская деятельность. С православием в Сибири связано начало книгопечатания, просвещения, народного образования, медицины, благотворительности. Появляются народные легенды, связанные с покорением Сибири, героическими персонажами которых являются реальные личности. Среди них были личности Ермака и его товарищей — Ивана Кольцо, Матвея Мещеряка и пр. В памяти сибиряков запечатлелись и подвиги святых Русской православной церкви на этой земле: Трифона Вятского, Симеона Верхотурского и многих других.

К концу XVI в. русские овладели бассейном Оби и Иртыша. В 1601–1619 г. они достигли Енисея и присоединили Восточную Сибирь. В 1618–1619 гг. русское посольство проложило путь в Китай через Монголию. В течение первой половины XVII в. открыты с суши и исследованы устья северных рек — Лены, Яны, Индигирки. В 1639 г. русские первыми из европейцев достигли Охотского моря. Русскими открыты наиболее крупные географические объекты в северо-восточной части Евразии: оз. Байкал, р. Амур, п-ов Камчатка и др. Русские первыми в 1648 г. обогнули северо-восточную оконечность Азии и обнаружили, что Америка — это отдельный материк.

С приобретением Сибири изменился статус самой России. Парадоксально, но период Смуты не притормозил ее расширения на Восток. Удачи на востоке расценивались как своеобразная компенсация за поражения на западном направлении.

Великие географические открытия и колонизация неевропейских территорий расширили границы Старого Света. Невозможность удержать его в прежних границах надломила геополитическое единство средневековой Европы. На месте ее разлома возникают современные цивилизации: европейско-североамериканская, латиноамериканская и российская.

Расширение русских границ на восток послужило прологом создания нового геополитического формата, в котором Сибирь стала восприниматься одновременно и как часть русского мира, и как часть мира восточного [23]. Параллельно этому процессу со временем происходит русское преображение Северной Азии. Современные геополитики нашли удачное название для этих краев: «вторая Великороссия» [24]. В отличие от «первой Великороссии», основное население Сибири (за исключением каторжных и ссыльных) пребывало в свободном, т.е. некрепостном, состоянии, не испытывало малоземелья, от которого страдало население в историческом ядре России, не питалось патерналистскими ожиданиями. Выбирая свободу, русское население несло новый для своего времени стиль отношений, письменную традицию и «высокую» профессиональную культуру. Тартария становилась Сибирью, превращаясь из периферии цивилизационных миров — христианского средневекового, китайского, кочевого тюрко-монгольского, переднеазиатского — в урало-сибирское звено российской цивилизации. Однако это преображение произошло не в одночасье.

ПРИМЕЧАНИЯ

  1. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.: Coda, 1997; Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск: Полиграмма, 1993; Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М. : Искусство, 1984; Февр Л. Бои за историю. М. : Наука, 1991; Хейзинга Й. Осень Средневековья: Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV вв. во Франции и Нидерландах. М. : Айрис-пресс, 2002.
  2. Хачатурян В.М. Христианские средневековые цивилизации. Византия // В. М. Хачатурян. История мировых цивилизаций / Преподавание истории в школе. 1994. № 8. С. 66.
  3. Погодинский летописец // Летописи Сибирские / Сост. и общая редакция Е.И. Дергачева-Скоп. Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1991. С. 66–67.
  4. Ремнев А. В., Суворова Н. Г. Колонизация Сибири XVIII — начала XX веков: империо- и нациостроительство на восточной окраине Российской империи // История. Антропология. Культурология: Программы и избранные лекции. Ч. II. Избранные лекции. Омск: ООО «Издательский дом „Наука“», 2004. С. 52.
  5. Капелюшников Р.И. Деконструируя Поланьи (заметки на полях «Великой трансформации»). — М.: ГУ ВШЭ, 2005; согласно Карлу Поланьи, все существующие экономики можно разделить на три типа в зависимости от характера распределения материальных благ в соответствующем обществе: 1) реципрокный (reciprocity) — добровольный обмен без разделения труда, симметричный или асимметричный в зависимости от того, каков социальный статус его участников; 2) редистрибутивный (redistribution) — централизованное принудительное перераспределение, организуемое в рамках вертикального разделения труда между неравными членами социума; 3) рыночный (market) — добровольный симметричный обмен, основанный на горизонтальном разделении труда.
  6. Миненко Н.А. Хождение за «Камень» // Родина. 2000. № 5. Режим доступа: http://www.istrodina.com/rodina_articul.php
  7. Там же.
  8. Иванов А. Хребет России. СПб: Азбука-классика, 2010. С. 27.
  9. Сагалаев А. М., Октябрьская И.В. Традиционное мировоззрение тюрков Южной Сибири. Знак и ритуал. Новосибирск: Наука, 1990. С. 18.
  10. Библия. Книга первая Моисеева. Бытие. Гл. 1. Стих 28.
  11. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. С.79.
  12. Там же. С. 71.
  13. Румянцевский летописец // Летописи Сибирские / Сост. и общая редакция Е.И. Дергачева-Скоп. С. 7.
  14. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. С.76.
  15. Хронографическая повесть // Летописи Сибирские / Сост. и общая редакция Е.И. Дергачева-Скоп. — Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1991. С. 44–45.
  16. Румянцевский летописец // Летописи Сибирские / Сост. и общая редакция Е.И. Дергачева-Скоп. С. 11.
  17. Погодинский летописец. С. 60–61; Румянцевский летописец. С. 10–11; Хронографическая повесть. С. 50–51.
  18. Ерохина Е.А. Влияние мировоззренческих ценностей русского этнического сознания на характер восприятия иноэтнических культур Западной Сибири: XVII — сер. XIX вв. // Русские Сибири: культура, обычаи, обряды. Новосибирск: Институт археологии и этнографии СО РАН, 1998. С. 12–13.
  19. Хронографическая повесть. С. 43; Погодинский летописец. С. 69.
  20. Замятин Д.Н. Метагеографические образы Сибири. Независимая газета. 2010. 22 сентября. Режим доступа: http://www.ng.ru/science/2010–09–22/14_sibiria.html
  21. Погодинский летописец. С. 96–97.
  22. Иванов А. Хребет России. С. 25.
  23. Ремнев А.В. Внутренняя геополитика Азиатской России конца XIX — начала XX вв. // Демографическое пространство Азии: история, современность, гипотезы будущего. Сб. материалов Международной науч. конференции. Новосибирск: Параллель, 2011. С. 185.
  24. Ильин М.В. Этапы становления внутренней геополитики России и Украины // Полис. 1998. № 3. С. 91; Цымбурский В.А. Геополитика для «евразийской Атлантиды» // Pro et Contra. 1999. Т. 4, № 4. С. 154.

, , , , ,

Создание и развитие сайта: Михаил Галушко