Традиционно влияние империалистической войны на внутреннюю жизнь Сибири связывали с ростом недовольства и выступлений крестьян и рабочих, хотя одновременно отмечалось падение массовости и масштабности рабочего и крестьянского движения. Явной натяжкой выглядит попытка квалифицировать массовые волнения во время мобилизации (июль — август 1914 г.) в Тобольской, Томской, Енисейской губерниях как антисамодержавные. Действительно призыв сопровождался всплеском правонарушений (повальное пьянство, разгромы волостных правлений и винных лавок, избиение сельских старост, десятских, сотских). Только в Томской губ. в ходе волнений было убито 136 чел. Но данное явление связано вообще с негативным отношением населения к воинской повинности.
«Слово „забрили“ — самое ненавистное слово, — отмечается в одном из крестьянских мемуаров. — Оно выражает горе и несчастье, как для самого призванного в солдаты, так и для его семьи» (ГАНО, ф.р-75, оп.1, д.146, л.16).
Представляется, что воздействие войны на общественно-политическуюситуацию в регионе имело специфический, не «прямой», а опосредованный характер.
Прежде всего военные действия сопровождались массовым призывом. В общей сложности в армии оказалось около 1 млн. сибиряков, 60,6 % трудоспособных мужчин Акмолинской обл., 49,5 % — Иркутской, 51,8 % — Тобольской, 51,5 % — Томской губерний. На низовом уровне о масштабах явления можно судить на примере д. Шабаново Касьминской волости Кузнецкого уезда Томской губ., где форму одели 183 мужика из 347 трудоспособных. Следствием развертывания вооруженных сил стал резкий рост личного состава местных гарнизонов, сопоставимых по этому показателю с численностью населения городов. Так, количество военнослужащих Омского гарнизона колебалось от 60 до 90 тыс. чел., Томского — от 50 до 70 тыс., Иркутского от 35 до 50 тыс.
Результатом подобного явления становится появление мощного маргинального слоя фронтовиков, своей активностью повлиявшего на процессы установления советской власти, развертывание партизанско-повстанческого движения против «белых», а затем возглавившего антикоммунистические выступления 1920–1921 гг. Именно бывшие военнослужащие русской армии возглавили наиболее крупные партизанские формирования в регионе (М. Д. Антонов, Н. М. Буда, И. П. Востриков, И. В. Громов, Ф. Е. Колядо, А. Д. Кравченко, С. Г. Лазо, П. К. Лубков, Е. М. Мамонтов, И. П. Новоселов, В. П. Шевелев, П. Е. Щетинкин и др.). К тому же массовая демобилизация сопровождалась увеличением уголовного и политического насилия, растаскиванием оружия «на всякий случай», «про запас».
С другой стороны, во время войны резко падает размах крестьянских волнений. По данным Л. М. Горюшкина, Г. А. Ноздрина и А. Н. Сагайдачного, если в 1910 — июне 1914 гг. в среднем за год выявлено 339,9 выступлений селян, то с июля 1914 — по февраль 1917 г. в среднем регистрировалось всего 103. Но, противостояние власти и сельского мира сопровождается эскалацией насилия и приобретает форму открытого вооруженного противоборства. Например, за 1915 г. в Томской губ. было убито 37 чинов полиции, 11 жандармов, 31 должностное лицо, ранено соответственно 180, 14 и 40 (ГАРФ, ф.102, оп.1916, д.164, л.29). Сжатая за годы войны пружина «выстрелила» в 1917 г. разгоном крестьянских начальников, урядников, лесной стражи, самовольными порубками леса, прекращением платежей в казну, захватом земли и угодий Кабинета.
В 1914 –1916 гг. все общественно-политические формирования региона находились в состоянии перманентного идейно-политического и организационного кризиса. Практически полностью развалились их организационные структуры. Среда эсеров и эсдеков кишела провокаторами. Кризис усилился в связи с размежеванием радикалов на интернационалистов, оборонцев и центристов. Однако, даже поддержав правительство, практически все политические объединения, кроме черносотенцев, рассматривали войну как своеобразный рубеж в истории России. Отчетливо эту позицию сформулировал в письме к сыну один из лидеров областников А. В. Адрианов 9 февраля 1915 г.:
«А возьмут на войну, что же, благословляю, послужи, потрудись, эта война не Японская авантюра, затеянная нашей правящей „камарильей“. Беда перед нашей страной выросла действительно огромная, и надо ее избавить, поднакопить в себе достаточно духовной бодрости и сознания, что для выхода на хорошую дорогу требуется борьба насмерть. А черносотенной кампании бояться нечего, хуже не будет, чем было, самодержавие и верховенство всей этой сволочи, переполняющей наши верха, неминуемо должно пасть с окончанием войны» (ГАРФ, ф.102, оп.1915, д.9, ч.81, л.Б, л.20).
Характерной чертой рассматриваемого периода становится активное оседание местных и ссыльных революционеров в бурно развивающихся кооперативных организациях. Кроме как «крыша» и возможность выхода на народ, кооперация рассматривалась радикалами и либералами как инструмент коррекции развития страны. Обобщая агентурные данные, иркутские жандармы в октябре 1916 г. замечали по этому поводу:
«До недавнего времени многочисленные революционные деятели (соц.-рев. и соц.-дем.) полагали, что до окончания войны не следует приступать к какой-бы то ни было революционной работе, чтобы не мешать ходу военных действий, но чтоб тот час же по окончанию войны должны повсюду возникнуть организации для немедленного захвата власти в свои руки. Однако, в последнее время есть основания предполагать, что захват власти будет сделан не революционными подпольными организациями, а легальными кооперативными обществами, беспрерывно возникающими и объединяющимися в союзы, причем руководящую роль во всех таких обществах и союзах играют социал-демократы и социалисты-революционеры» (ГАИО, ф.600, оп.1, д.992, л.59).
И еще один качественный момент с точки зрения поиска предпосылок социальных катаклизмов 1917 г. В обстановке острого дефицита людских резервов, особенно грамотных, самодержавие 7 февраля 1916 г. совершило крупную ошибку, приняв решение призвать в армию всех состоящих под судом и следствием, а также отбывающих наказание по суду. В запасные полки хлынул поток политических ссыльных, которые отнюдь не стремились укрепить обороноспособность империи. Только в Нарымском крае к ноябрю 1916 г. мобилизовали 230 ссыльных, из которых более 200 оказались в Томском гарнизоне. По сути дела правительство бросило зажженный факел в виде сотен профессиональных революционеров, томящихся без дела, в озлобленную и недовольную солдатскую массу.
Поэтому, хотя по самым оптимистическим подсчетам к февралю 1917 г. работу в массах региона вело не более 1 тыс. социал-демократов и эсеров, богатый революционный опыт, наличие кадрового резерва в лице политической ссылки, проникновение в солдатскую среду, позволили радикалам в считанные дни после свержения самодержавия покрыть Сибирь густой сетью своих организаций, взять под контроль гарнизоны, профсоюзы, советы, создать периодические издания и начать борьбу за влияние на различные социальные группы населения.