К 1581 году, времени похода Ермака и начала «приобретения Сибири» Россией (термин Радищева), Московское государство имело уже давно сложившуюся систему органов центральной и местной правительственной администрации. Они находились в сложном взаимодействии и одновременно противостоянии с сословно-представительственными учреждениями в центре и на местах. Главные сословия общества — за существенным вычетом частновладельческих крестьян, холопов и гулящих людей — были представлены на разных этажах механизма государственного управления: монархическая власть, вроде бы ничем не ограниченная, на деле могла функционировать лишь опираясь насословно-представительные учреждения общества.
В качестве центрального органа сословного представительства с 1549 г. до конца XVII века действовали Земские Соборы, на которых отдельными куриями были представлены боярство, духовенство, территориальные землячества дворян, а с 1566 года и верхушка торгово-промышленного населения русских городов. Издревле в качестве важного совещательного органа при государе существовала Боярская Дума: от имени бояр и царя (совместно) издавались законодательные акты и большинство сколько-нибудь значительных распорядительных указов, в том числе и по региональным делам.
Наиболее важные проблемы военно-дипломатического, финансового характера, главные кодифицирующие нормы, реформы как правило предварительно обсуждались и утверждались Земскими Соборами. В отличие от Западной Европы этот орган не имел устойчивого регламента, четких норм представительства. Но без одобрения на Соборе «всей земли» царская администрация просто не имела возможности проводить в жизнь важные решения: она не могла функционировать без поддержки органов местного сословного самоуправления и центральной структуры этих органов, Собора.
Центральными органами исполнительной власти (осуществлявшими и ряд судебных функций) с конца XV до конца XVII века были расположенные в Москве приказы. Изначально они строились по функциональному признаку (внешние сношения, военное дело, финансы, кадровые вопросы, пресечение преступности, распоряжение земельным фондом и т.д.); в этом смысле приказы приблизительно соответствовали петровским коллегиям и александровским министерствам. Но в XVI веке наряду с такими приказами в Москве стали возникать центральные ведомства, управлявшие некоторыми регионами. Сибирь сначала как новый край России управлялась Посольским приказом, а с 1599 г. — Приказом Казанского дворца, который ведал всеми восточными окраинами страны. В 1637 году был создан особый Сибирский приказ, который до начала XVIII века фактически осуществлял из Москвы пристальное и подчас очень мелочное руководство огромным отдаленным краем. Должность главы этого приказа считалась чрезвычайно выгодной, прибыльной — ведь от него зависело назначение воевод в крае, который давал основной экспортный товар России — пушнину. Не даром один из последних руководителей приказа, сподвижник Петра Великого думный дьяк Андрей Андреевич Виниус был обвинен в том, что предлагал Меньшикову огромную взятку в десять тысяч рублей за эту должность.
Воеводы являлись представителями административной властной вертикали в городах России. Их назначение реально зависело от царя с Боярской Думой, Разрядного приказа, ведавшего кадровыми назначениями и территориальных приказов. С незапамятных времен местные управители имели право «кормиться» за счет подвластного им населения. Каждый новый назначенец получал особую грамоту с точной фиксацией всех «кормов» для него самого и его административного штата. Второй экземпляр этой грамоты получали местные земские миры. Но к середине XVI века была завершена реформа, отменившая «кормления». Отныне чиновники местной администрации получали ежегодное жалование из центральной московской казны в строго фиксированных размерах, а население платило в эту казну специальный налог, «кормленный укуп». Вместе с тем вековая традиция так или иначе «кормиться» за счет подвластного населения оказалась поистине неистребимой в чиновничьей среде.
Основные функции глав местных администраций — воевод сравнительно слабо менялись с неспешным бегом столетий. Это прежде всего обязанности по сбору центральных и местных налогов, осуществление судопроизводства, охрана порядка; в Сибири важной воеводской обязанностью являлось стимулирование земледельческого, хозяйственного освоения нового края — оказание государственной помощи, предоставление налоговых льгот пионерам земледельческой колонизации, позднее — поиск ценных руд, все новых видов сырья для вывоза, стимулирование торговли и промыслов. Особенно важными были военные функции, оборона русских поселений и приискание «новых землиц», население которых пополняло пушные богатства Московского государства. Ограниченные дипломатические функции сибирских воевод сочетались с задачами регулирования приграничной торговли со Степью и Китаем. Москва требовала от воевод в первую очередь увеличения поступления сырья, прежде всего «валютной» пушнины, налогов, расширения сельскохозяйственного производства. Уже с середины XVII века Сибирь перестает нуждаться в привозном хлебе при все увеличивающемся потреблении его городами, войском, аборигенным населением.
Московская бюрократия стремилась контролировать буквально каждый шаг местных воевод, на любое незначительное действие в пределах своей компетенции они должны были испрашивать разрешение у главы Сибирского приказа или даже у царя, хотя оборот такой бумаги от Тобольска до Москвы занимал два-три месяца. Воеводы докладывали буквально о каждом истраченном гвозде, дранке, бревне, финансовые ежегодные отчеты составлялись с точностью до одной шестнадцатой копейки. На деле же имело место колоссальное казнокрадство, утаивались подчас тысячи рублей и пудов хлеба. Воеводы интенсивно занимались категорически запрещенным им делом: промыслом и скупкой пушнины , другого сырья, нелегальной переправкой их в Европейскую Россию. Москва как правило значительно задерживала выплату жалования служивым, чиновникам. Направленные на имя царя просьбы о выплате задержанного жалования — самый массовый тип документов того времени. Иногда на этой почве возникали бунты, тогда жалование приходило очень быстро.
Центральная власть Московской Руси всегда очень опасалась, как бы присылаемые из столицы чиновники не стали слишком самостоятельными на почве возникновения криминальной общности интересов с верхушкой местного общества. Боролись с этим традиционнейшим способом: воеводу и главного дьяка каждого города сменяли через два — три года (конечно, за этот короткий срок приезжие пытались выжать для себя из управляемых все, что только могли). Центральная властная вертикаль стала поэтому вскоре делиться на две части: присланные из Москвы временные начальники и все расширяющийся слой мелких и средних чиновников из местного населения — писцы, подьячие, дьяки. Последние служили в одной канцелярии по двадцать — тридцать лет и более, прекрасно овладев всеми корыстными уловками, тактикой прикрытия, породнившись с наиболее влиятельными семьями верхушки местного общества. Среди них было не мало высокопрофессиональных специалистов управления. Назначаемые из Москвы высшие чиновники, бояре и дьяки вскоре также составили тесно сплоченный слой благодаря родственным и иным связям с руководством Сибирского приказа, а подчас и с царским семейством. Руководили сибирскими городами как правило представители нескольких семейств, неплохо осведомленных о всех сибирских делах. Среди них подчас попадались талантливые администраторы, заботившиеся об государственом интересе и наведении порядка в крае (Ю. Я. Сулешев). Но для большинства собственная корысть стояла на первом месте.
Если эти два слоя чиновников договаривались друг с другом, они грабили Сибирь бесконфликтно, а в документах был полный ажур. Но Москва поощряла взаимные доносы. Изветы о хищениях государственной собственности в особо крупных размерах шли по категории «государева слова и дела», а недоносительство жестоко наказывалось. В крупные города посылали по два воеводы и два дьяка, чтобы те следили друг за другом.
Однако это не обеспечивало действенного контроля за коррумпированностью госаппарата на местах. Издревле Москва прибегала к двум другим способам контроля: через церковную и через мирские (земские) организации. Когда в 1621 году была создана Сибирская епархия, ее первый глава архиепископ Киприан получил от царя наказ следить за всей деятельностью местных воевод и сообщать о ней царю. Первые сибирские архиереи регулярно выполняли эту важную государственную миссию, но в течение второй половины XVII века центральная власть, опасаясь чрезмерного усиления церкви и появления второй властной вертикали ограничивала подобную практику, а к концу XVII века запретила ее.
Более действенным оказался земский, мирской контроль над деятельностью местной правительственной власти. Возник он вместе с возникновением Московской Руси, первые дошедшие документы относятся к концу XIII века (Двина). В XVII веке в каждом сибирском городе существовали общины служилых людей (казаков), горожан, крестьян. Подобным же образом было организовано представительство родовых и феодальных структур аборигенного населения. Как недавно было доказано на большом массиве источников, мирские сословные организации были принесены в Сибирь уже первыми волнами русских переселенцев. По самой своей сути это были социальные организмы, построенные на демократичном земском принципе выборности всех мирских властей. Мирской староста, сотский, десятский, целовальник не выбранный всеми дворохозяевами общины, а назначенный сверху, был явлением абсолютно невозможным. Есть хорошее документальное подтверждение, что ни Сибирский приказ, ни даже царь не могли провести на земских выборах какого-нибудьцеловальника желательную им кандидатуру. Каждый член общины всем своим имуществом отвечал за исправное несение службы выборным, но он не мог нести такой ответственности в случае, если было назначение сверху, а не выборы. Конечно, умные воеводы имели свои рычаги негласного воздействия на мирской сход, но лишь в случае взаимопонимания обоих сторон.
Сибирские общины стойко держались за принадлежавшее им право обжалования незаконных действий местной правительственной администрации. Освоение Сибири было невозможно без повседневного тесного сотрудничества между обоими властями — правительственной и земской, одна без другой мало что могли поделать. Вот, например, порядок заведения новых поселений. Вопрос ставится перед Москвой по инициативе воеводы или общины, совместно назначенные эксперты проводят детальную разведку места будущего поселения и всех сопутствующих обстоятельств, воевода представляет их мнение на утверждение Москвы. Получив соответствующее распоряжение, воевода санкционирует создание новой общинной организации в создаваемом поселении, после чего воеводский чиновник вместе с мирским старостой производят отвод земель, лесов, первоначальную планировку поселения, договариваются о налоговых льготах и государственной экономической помощи новопоселенцам. Первым определяется место для церкви.
Но постоянное деловое сотрудничество между обоими властями сопровождалось постоянной же борьбой между ними. Земские миры зорко следили за деятельностью правительственных чиновников, отстаивали нерушимость своих прав и экономических интересов, доводили до Сибирского приказа свое обоснованное мнение о профессиональной пригодности воевод, дьяков, подьячих. Уже в начале 1640-х годов тобольская казачья община добилась того, что все продвижения по службе и назначения на командные должности воевода рекомендовал Москве лишь после соответствующих решений общины служилых. Если взаимопонимания достигнуть не удавалось, а особенно если воевода в традиционных вопросах профессиональной компетенции миров стремился действовать в обход общинных властей, общины прибегали к праву составления жалобы на имя государя. Вокруг каждой такой жалобы разгоралась отчаянная борьба, в важных случаях Москва присылала ревизоров с чрезвычайными полномочиями. Они проводили «повальный обыск», допрашивая всех наличных членов «миров» и всех чиновников. Если жалоба подтверждалась, воеводу как правило сменяли и заставляли уплатить все убытки общины в двойном размере. Еще Н. Н. Оглоблин и С. В. Бахрушин отметили, что правление большинства сибирских воевод кончалось именно такими «розысками», зачастую с конфискацией всего имущества виновных воевод.
Конфликтность отношений между правительственной и земской властями во всей России, включая Сибирь, особенно возросли к середине XVII века в связи с ростом крепостнических тенденций в правительственной политике. Земские миры были особенно раздражены «Московской волокитой», растущим взяточничеством чиновников и казнокрадством. В мирских челобитных все сильнее обличается правительственный аппарат за непрофессионализм, мирские люди стремятся детально объяснить государю, что бояре и дьяки не блюдут истинного государственного интереса и поэтому являются «государевыми изменниками». В народном общественном сознании все сильнее приходит в противоречие с реальностью традиционный средневековый идеал «истинного государя». «Истинность» последнего проверяется в первую очередь тем, как он защищает простой народ от притеснений правительственных чиновников, бояр и дьяков, а позднее — и купцов-богатеев, особенно московских. В тех случаях, когда мирские обвинения воевод в корыстных нарушениях государственного интереса не давали результата даже по розыскам о «слове и деле», земские общины подчас прибегали и к более радикальным методам. Подав челобитную на «плохого» воеводу, общины переставали подчиняться ему, не дожидаясь государева решения. А между тем с середины XVII века правительство постепенно усиливает свою властную вертикаль, обозначая этим начинающийся переход от сословно-представительной к абсолютистской монархии, где общинам не остается места в системе управления страной. Это обстоятельство вместе с укреплением крепостнических начал приводят к серии крупных волнений в городах европейской России и Сибири в 1648–1650 годах. По приговору мирских сходов, казачьих кругов население отказывается повиноваться воеводам-«изменникам», иногда выбирает собственных мирских «воевод», «судеек», переподчиняя им правительственные органы власти на местах. По мирскому приговору воевод арестовывают или высылают из города, подвергаются «потоку и разграблениию» (старая мера древнерусского права) дома таких воевод, их ближайших сторонников, бояр, князей, дьяков, богатых купцов. В Москве дело доходит до прямых расправ с убийством наиболее ненавистных вельмож, чиновников. Характерно, что восставшие убеждены в справедливости своих действий и в том, что добрый царь-государь их поддержит. В Москве и в Томске в одинаковых выражениях руководители восставших упрекали тех, кто медлил присоединиться к ним: «Неужто ты государю добра не хочешь?»
В Томске в 1648–1649 годах восставшие, арестовав царского воеводу князя Осипа Щербатого, управляли городом целых 16 месяцев, после чего добровольно передали управление присланному из Москвы новому воеводе. За эти 16 месяцев мирского самоуправления городом исправно действовали все городские службы — таможенная, финансовая, сбор и отправка ясака и т.д. Своим обычным чередом шла традиционная казачья служба, велись дипломатические сношения с порубежными владетелями. Москва исправно выплачивала денежное, хлебное и соляное жалование восставшему городу. Лишь к концу этого самостоятельного управления, особенно когда стали приходить царские грамоты с категорическим осуждением подобной модели полного городского самоуправления, в Томске стали быстро нарастать элементы анархии. Если в начале восстания дворы приверженцев воеводы были разграблены по приговору мирского схода, то позднее начались обычные уголовные грабежи и разбои, ослабела военная дисциплина, пагубно сказалось почти бесконтрольное распоряжение новых властей государевым винным погребом. Среди назначенных сходом новых администроторов появилось немало охотников до казенного добра. После конца восстания долгое московское следствие установило зачинщиков. Но так как следствие выявило и колоссальные злоупотребления князя Осипа Щербатого, организованный им нелегальный пушной промысел, корыстный контроль над торговлей со Степью, то зачинщики восстания были по тогдашним понятиям наказаны очень слабо. После наказания кнутом их отправили служить в Якутск с сохранением прежних чинов и должностных окладов.
В ходе этих бурных событий томские миры страстно надеялись на поддержку царя. В Москву, к царю были направлены целых четыре делегации от основных сословий русского и аборигенного населения Сибири. Царская власть сначала вынуждена была лавировать. Первая делегация была принята и обласкана царем. Но последняя была арестована, когда ее членам удалось прорваться со своей челобитной к царю. И уже из под ареста они направили в Томск удивительное послание, где сообщали, что ждут смертной казни, но все еще очень надеются на царскую милость.
В ходе мирских восстаний, прокатившихся по Западной Сибири в середине XVII века, а по восточной — в конце XVII века земские миры предлагали даже вообще «воевод из Сибири вывести», оставить одни органы выборного земского самоуправления, непосредственно подчиняющиеся царю и Сибирскому приказу. В обстановке конца XVII века сам государь Петр Великий был крайне разгневан гомерическим казнокрадством сибирских воевод и хотел даже примерно наказать их по мирским челобитным. В ходе следствияадминистративно-бюрократический аппарат сумел самортизировать этот удар. Вводить же мирское самоуправление вместо правительственной вертикали Отец Отечества собирался менее всего — следствие по делу о сибирских воеводах совпало с крутой ломкой всей системы сословно-представительной монархии, окончательному переходу ее к абсолютистской империи. В Петербургской России правил чиновничий административный аппарат, строго организованный табелью о рангах. Дворяне, а затем и торгово-промышленная верхушка города закрепили в XVIII веке свои сословные права; постепенно правительство воссоздало и органы представительства этих двух сословий, однако реального значения в механизме управления они почти не имели. Определенную роль играли дворянские уездные и губернские собрания с их выборными предводителями, в городах же попытка создания представительных выборных органов на западный манер (ратуши) имела гораздо меньший успех. В Иркутске, где местное купечество создавало большие капиталы на торговле с Китаем, золотодобыче, поставках сельскохозяйственного сырья, присылавшиеся из центра властные хозяева края (Трескин, Пестель) сравнительно легко расправлялись с оппозицией городских органов самоуправления.
Общинные организации продолжали сохраняться в деревне, но на частновладельческих землях они были полностью подчинены власти и произволу помещиков, а на государственных — мелких чинов полиции и местной правительственной администрации.
Однако, эпоха великих реформ 1860-х годов подтвердила удивительнейшую живучесть земских традиций. Работоспособный механизм реформы 19 февраля 1861 года, созданный буквально за несколько недель в связи с отменой крепостного права, сумел осуществить главные цели реформы в невиданно короткий срок — года за полтора. Конечно, доработок хватало еще на десятилетия, но главное было сделано сразу же: после тщательного изучения местных условий буквально в каждом русском селе было заключено около 111 тысяч «уставных грамот» — договоров между землевладельцами и крестьянскими общинами об условиях освобождения крестьян и выкупа ими земли. Главный секрет был в структуре механизма реформы, построенного на сочетании жесткой властной вертикали с активной работой моментально воссозданных земских органов (крестьянских общин). По признанияю министра внутренних дел графа П. А. Валуева ключевую роль в проведении реформы сыграли самые низовые институты, действовавшие на уровне села, волости, уезда. Это мировые посредники и органы крестьянского земского управления. На губернском уровне реформы руководили «губернские по крестьянским делам присутствия». В каждое входили: губернатор, губернский предводитель дворянства, управляющий государственными имуществами и четыре местных дворянина. В столице для руководства реформой был создан при Государственном совете «Главный комитет об устройстве сельского состояния». Возглавлял этот орган сам государь и его брат, известный либерал Константин Николаевич; в состав комитета вошли руководители силовых и финансовых ведомств страны.
Так началось быстрое возрождение русского земства, ускоренное затем земской реформой 1864 года. Земские учреждения по этой реформе являлись, естественно, выборными. Избиравшиеся на три года депутаты («гласные») уездных и губернских земских собраний созывались раз в год на несколько дней. Из их состава выбирались постоянно действующие уездные и губернские земские управы, члены которых, в отличие от других земских депутатов, получали жалование из земских средств. Земства ведали важнейшими региональными проблемами: средствами сообщения, народным образованием и здравоохранением, социальной помощью малоимущим. Со временем земства стали играть все более значительную роль в стимулированиии развития промышленности и торговли в регионах. И наоборот торгово-промышленные круги, местные предприниматели и финансисты увеличивали свое влияние в земских учреждениях. Среди наиболее поразительных примеров здесь картина энергичного участия казалось бы наиболее традиционалистских и косных старообрядческих общественных организаций в бурном промышленном развитии России начала XX века. На последних международных конференциях сведения источников об этом были восприняты как доказательства того, что даже древние традиции и институты Московской Руси способны к новой жизни и в динамичном XX столетии.
Но не забудем и о существовании другой очень древней исторической традиции: борьбы столичной и местной управленческой номенклатуры за первоочередное право обогащения феодальными методами путем присвоения огромных природных богатств Сибири.